Двадцать два несчастья

Глава 14

По моим самым скромным предположениям, там должно было быть около полутора миллионов. Да, рублей, не евро, но…

Но на самом деле на счету не было ни копейки. Кто-то вывел все мои деньги!

И кто бы это ни был, Ирка, жена бывшая, или коллеги, важно то, что в день моей смерти. Это же каким дерьмом надо быть, чтобы так быстро подсуетиться…

Тут же внезапно проснулась Система и запаниковала:

Зафиксировано состояние стресса!

Рекомендуется дыхательная гимнастика для снижения уровня кортизола.

Не рекомендуется прием алкоголя, никотина и других психоактивных веществ.

А курить-то как раз сильно захотелось! Я, не курильщик в прошлой жизни, сейчас четко понимал, что хочу именно этого! Гложущее чувство в груди и животе, слюни при мысли о затяжке сладким дымом сигареты, прилив дофамина к мозгу… Ух, как же хотелось курить! До дрожи!

Система, гребанный Экибастуз, могла бы не напоминать!

Следом появились мысли о том, что неплохо бы выпить. Ну ладно, не водочки, но вот пивка бы холодненького! В запотевшем бокале! Да с рыбкой вяленой!

Минуточку, Епиходов, с каких пор ты водку называешь водочкой?

Так, дыши, Серега, дыши. Дыши, 4−7–8! Четыре секунды вдо-о-о-ох, семь секунд держишь, восемь — вы-ы-ы-ыдо-о-о-ох…

Повторив цикл несколько раз и сосредоточившись на дыхании, я успокоился.

Уровень стресса благополучно снизился, и я смог спокойно подумать.

Итак, деньги мои кто-то снял. Все полтора лимона.

Причем, судя по дате, как раз в день моей смерти.

Как такое может быть? Мы на гватемальскую экспедицию получили жирное финансирование, но оно шло несколькими траншами на разные статьи расходов: на оборудование, на обмундирование, на билеты, на проживание, на распечатку отчета, на публикацию монографий и статей в Scopus.

Но все равно были и личные суммы, которые шли непосредственно исполнителям. Плюс эти деньги тоже бились на две части: как сами выплаты, так и полевые — за нахождение в экспедиции. И, к моему большому удивлению, ни тех ни других не было.

Ну ладно. Не выходя с сайта, я влез в еще один свой кошелек, виртуальный, где был другой грант, поменьше. Он был небольшой и касался исследований, проводимых с больными стариками в Костромской и Владимирской областях. Там, конечно, гонорары были куда скромнее.

К моему облегчению, деньги в этом кошельке были. Немного в сравнении с первым, всего сто пятьдесят тысяч, то есть чуть меньше половины от того, что я должен Михалычу, но это уже хоть что-то.

Я вывел все до копейки. Создал еще один виртуальный кошелек и через Сингапур перекинул деньги с одного на другой. Это потребовалось, чтобы никто даже при желании не смог найти связь между умершим Сергеем Епиходовым из Москвы и нынешним Сергеем Епиходовым из Казани.

Через некоторое время тренькнула эсэмэска на телефоне, и деньги поступили Сергею на карточку. А я подумал, что надо бы завести еще одну, чтобы не светиться. Возможно, в другом банке.

Успокоив себя такими мыслями, удостоверился: да, сто пятьдесят тысяч у меня были. Что ж, можно идти к Михалычу.

Забрав наличку, которую принесли две клиентки, я отсчитал то, что положено для аренды, а все остальное положил себе в карман. Еще зайду в магазин, нужно разобраться хоть с частью долга. Потому что по себе знаю, что возвращать долги приятно не только для того, кому возвращаешь, но и для твоей нервной системы.

Довольный, как стадо слонов во время весеннего гона, я отправился домой.

По дороге заглянул в магазин, который находился у нас во дворе, один из тех, что делали в девяностые из квартир на первых этажах — выбили стену между двумя комнатами, поставили железную дверь с решеткой и вывеску «Продукты». Окна замазали белой краской изнутри, но кое-где проступали разводы и потеки — видимо, когда-то там были шторы и цветы на подоконнике.

Внутри пахло старым линолеумом, дешевой колбасой и сладковато-дынным запахом вейпа — Светка курила прямо за прилавком, несмотря на запрещающий знак над кассой. Два холодильника с мутными стеклами, заполненные пивом и энергетиками, гудели в углу, один чуть погромче другого, он иногда взбрыкивал. На полках теснились банки с консервами, пакеты с крупой, стопки лапши быстрого приготовления.

За прилавком, сколоченным из ДСП и покрытым облезлой китайской клеенкой в красную клетку, восседала Светлана — полноватая женщина с выкрашенными в блондинистый цвет волосами, отливающими фиолетовым. Насколько я помню, Ира называла такой оттенок «аметист». Похожа она была на прапорщика запаса — широкие плечи, крупные руки с короткими ногтями, накрашенными перламутровым лаком. На шее болталась толстая золотая цепь, на пальце — массивное кольцо с красным советским камнем.

Она свирепо посмотрела на меня поверх очков для чтения и сказала:

— Явился.

— Здравствуйте, Светлана, — ответил я.

— Пьяный, что ли? — фыркнула она и передразнила, протянув: — Све-е-етла-а-на… Светка я! Че надо?

— Марат напомнил о долге.

— Принес? — прищурилась она.

— Да, я принес, но не всю сумму, — сказал я. — Можно, я отдам половину, а остальное принесу завтра?

— Ну, давай хоть что-то, — устало вздохнула она, открывая тетрадку в клеенчатой обложке, в которой мелким бисерным почерком были записаны разные фамилии в столбик.

Рядом шли даты и суммы — кто-то брал в долг пачку сигарет, кто-то бутылку, кто-то хлеб и макароны до зарплаты. Серега Епиходов, видимо, относился к особо отличившимся — напротив его фамилии тянулся длинный список позиций, исписанный мелким почерком на полстраницы.

— Вот. — Я положил перед ней деньги на прилавок. — Десять тысяч.

Она пересчитала, смочив палец о губку в блюдце, и, отыскав мою фамилию, вычеркнула две позиции жирной синей ручкой. Я заглянул через ее плечо — там еще было ой-ой-ой…

— Да, далеко пойдешь, Епиходов, — с грустью вздохнула она, захлопывая тетрадку. — Жду тебя завтра. Не забудь — четырнадцать тысяч шестьсот.

— Не забуду, Свет, — ответил я, улыбаясь, потому что Система начислила мне несколько часов к прогнозу продолжительности жизни.

А дома у меня ситуация оказалась еще хуже, чем с Михалычем. Там ожидала Татьяна. То есть Танюха в образе «держите меня семеро». Что может быть страшнее, чем рассерженная женщина, которая уже битый час тщетно ожидает хозяина квартиры?

— Явился? — как и продавщица, проскрипела она, и мне почудилось, что даже лязгнула своей золотой коронкой.

Я пожал плечами и сказал:

— Да, вернулся.

— Ты же говорил — сорок минут всего! — Увенчанный острым ногтем палец уставился мне прямо между глаз. — У тебя, подлец, часов, что ли, нету? А⁈

Я моргнул, опасаясь, что она может выдавить мне роговицу.

— Отвечай!

Наезд был справедливым, поэтому я и не подумал обижаться или вставать в позу.

— Есть, на телефоне, — закосил я под дурачка и с покаянным видом развел руками. — Извини, немного задержался.

— Немного? — аж обалдев от такой моей наглости, переспросила она. — Немножечко? Прямо совсем чуть-чуть?

— Ага, — подтвердил я и печально вздохнул.

— Ты прошатался где-то почти целый день! — громко возмутилась она, и тщательно вымытые стекла звонко задрожали. Поняв, что перебарщивает, Танюха снизила децибелы и добавила: — Мог бы предупредить!

— Так вышло, — пояснил я. — Нашел работу, немножко подкалымил, заработал чуток. Нужно же начинать отдавать долги.

— Я вымыла твою квартиру, — обличительно покачала головой Татьяна. — Но такого срача, я тебе скажу, за свою жизнь не видала!

Я тоже не видел. Во всяком случае до тех пор, пока не попал в тело Сергея. Поэтому скромно улыбнулся с чувством выполненного долга.

В ответ Татьяна налилась багрянцем, словно закат перед сильным похолоданием. Хотя я не метеоролог и могу ошибаться. Наш преподаватель говорил, что это рефракция и интерференция. Но в случае с Татьяной, мне кажется, это потому, что она была недовольна.

— Я не знаю, сколько ты здесь не убирался и как можно было довести все до такого! Ты знаешь, я эту посуду, пока отмыла, думала — поседею!

— Ты что, отмыла всю посуду в ванной? — Мое удивление было таково, что словами не передать. — Я думал, ты ее сложишь в ведро и вынесешь в мусор.

— Ну, частично я так и сделала, — покаялась Татьяна. — Но там был хороший сервиз, в горошек, мне стало жалко, поэтому пришлось отмывать. И столовый сервиз тоже. На двенадцать персон.

— Во дела, — покачал я головой.

— Поэтому ты мне должен, — набычилась она.

— Конечно, от своих слов я не отступлю, — подтвердил я. — Готова приступить к похудению прямо сейчас?

Танюха нахмурилась, недоверчиво покосилась.

— У меня там Степка, в садик за ним пора, — пробормотала она, вильнув взглядом.

— Одно другому не мешает. Я и сам так сделаю, и ты обещала следовать моим указаниям. Весы дома есть?

— А как же! — Танюха кивнула. — Трое!

— Зачем? — удивился я.

— Они типа иногда врут. Тогда я перевешиваюсь на других, проверяю. Там, где меньше всего, те не врут.

— Хитро, — хмыкнул я.

— А че делать-то?

— Вот именно. Делать тебе не придется ни-че-го.

Танюха недоверчиво прищурилась.

— Это как это — ничего? Я думала, ты щас скажешь бегать пойдем.

— Толстые мы для бега, колени не выдержат, да и тело еще не готово, — пояснил я. — Пешком походим, но сегодня, думаю, физической активности у нас обоих было прилично. Я тыщ семь шагов находил, а ты убиралась.

— Тогда что? — все еще ожидая подвоха, напряглась Танюха.

— Сейчас объясню. Садись.

Она нехотя опустилась на стул, скрестив руки на груди в классической оборонительной позе.

Я присел напротив и посмотрел ей в глаза.

— Слушай внимательно, Тань. То, что я тебе сейчас расскажу, работает. Сто процентов! Я тебе даже гарантию дам и руку на отсечение, что похудеешь, станешь здоровее и намного красивее! Проверено тысячами исследований и миллионами людей! Но — и это важно! — работает эта тема только при одном условии: ты должна мне поверить и делать строго по инструкции. Согласна?

— Ага, — буркнула она. — Только чтоб без голодовок всяких. Я за любой кипиш, кроме голодовки.

— Без голодовок, — заверил я. — Наоборот. Сейчас ты придешь домой и поешь. Причем столько, сколько влезет.

Танюха аж выпрямилась.

— Серьезно?

— Абсолютно. Но есть нюансы. Первое: вечером ты можешь есть только овощи. Любые — капусту, огурцы, помидоры, перец, морковь, лук, чеснок.

— А яблочки?

— Можно одно яблочко или банан. Или горсть ягод, если найдешь. Но без фанатизма!

— Ну и че дальше? Как эти твои овощи жрать-то? Я вообще-то не коза и такое не очень одобряю. Сырым-то.

— Можно салат нашинковать, — сказал я, пожав плечами, — и заправить оливковым маслом. Только овощи и масло. Никаких круп, никакого мяса, никакого хлеба. И главное — никакого майонеза. И если чай будешь пить, лучше травяной и без сахара. С ромашкой, например. Или с брусничником. Еще ложку меда разрешаю. Но только одну.

— У меня оливкового нет, — призналась Танюха. — Подсолнечное только. Да и вообще, лучше с майонезиком, вкуснее будет.

Я покачал головой.

— Танюха, какой на хрен «майонезик»? Вот прям щас выбирай: хочешь быть худой, здоровой и красивой или жрать всю жизнь «майонезик» и трясти тремя подбородками?

— А вместе нельзя?

— Можно, но когда похудеешь. Когда похудеешь, многое можно будет, но не каждый день.

— Ну, Сере-е-ежа… А что, если…

— Так, девушка! — перебил я, пресекая торги на корню. А то знаю я этот вид баб — дашь палец… — Короче, ты же обещала слушаться? Вот и выполняй. Подсолнечное масло — это не просто плохая замена. Это прямой путь к хроническому воспалению. Знаешь почему?

Она пожала плечами.

— Вся страна ест и ниче. И предки наши…

— Родители живы?

— Ну… э… — смутилась Таня и сглотнула комок. — Папа… ушел. Инфаркт типа. Давно уже. У мамы… деменция, кажись, началась. Мертвых людей все время видит, на улице рядом с домом может заблудиться.

— Ну вот. Мало того что у тебя наследственность так себе, ты еще по их же граблям идешь!

— Ну а че? Ты расскажи, че не так-то с подсолнечным маслом, Серега!

— В подсолнечном масле слишком много омега-6 жиров. Они сами по себе норм, но когда их слишком много, появляется скрытое воспаление: не то что температура или боль, а потихоньку все твои клеточки тлеют. Сосуды страдают, суставы скрипят, печень перегружается. Вес будто замирает — сколько ни старайся, ничего не двигается. Потому и похудеть тебе не удавалось, возможно. А вот оливковое масло, Тань, — другое дело. В нем в основном омега-9 жиры. Они, наоборот, помогают организму гасить воспаление, а не подливают масла в огонь — в прямом смысле. Поэтому в Средиземноморье и меньше инфарктов: там оливковым маслом заправляют все подряд, от салатов до жареной рыбы.

— Типа дорогое оно, — неуверенно возразила Танюха.

— Много его и не надо. Буквально столовая ложка на салат. Купишь по дороге в садик за Степкой. Хорошее оливковое стоит рублей пятьсот за бутылку. На месяц хватит.

— А майонезик? — не сдавалась она.

Я вздохнул — наши люди жизни не мыслят без майонеза. Пельмени, оливье, селедка под шубой, крабовый салат, макароны, жареная картошка, шаверма, даже пицца! Что уж говорить про борщ, щи, запеканки и пюре. Один мой знакомый по экспедиции в Среднюю Азию даже в настоящий бухарский плов залил полпачки майонеза!

— Тань… — заговорил я медленнее, пытаясь вколотить важное в ее голову. Не поймет с первого раза, не убедится, но надо с чего-то начинать. — Майонез — это чистые калории и трансжиры.

— Ой, да хватит этими трансжирами пугать, пуганые! — махнула рукой она. — Объясни лучше, че эт такое?

— Трансжиры — это дешевые вредные жиры, которые добавляют в еду, чтобы она дольше не портилась, но они забивают сосуды и повышают риск инфаркта. А в твоем «майонезике», даже в типа «легком», в одной столовой ложке — сто килокалорий. Для сравнения: в ложке оливкового масла столько же, но там полезные жиры, которые нужны организму. Понимаешь? От них не потолстеешь. А в майонезе — растительные масла, которые окислились при производстве, плюс сахар, консерванты, загустители и прочая хрень. Печень от такого кричит и стонет. И похудеть на майонезе невозможно — это как пытаться потушить пожар бензином, понимаешь?

Танюха задумалась, кусая губу.

— Ладно, — наконец сдалась она. — Куплю типа оливковое. А дальше че?

— Дальше просто. Ты сейчас ешь овощи с оливковым маслом — сколько влезет. Наешься до отвала. Можно, и даже нужно, зелень добавить — укроп, петрушку, салатные листья. Можно немного соли, чуть-чуть лимонного сока для вкуса. Хорошо приправ всяких, они тоже полезны, но про них в другой раз расскажу. И все. Это твой ужин.

— И все? — недоверчиво переспросила она. — А потом?

— А потом — ничего. До утра ты не ешь. Только воду пьешь, сколько хочешь. Чай можно, но без сахара. Совсем без сахара. И лучше травяной попей.

— Но я же с голоду так сдохну! — возмутилась Танюха.

— Не сдохнешь, — спокойно ответил я. — Овощи дают объем, клетчатку. Желудок будет полон. И еще вот что важно.

— Что?

— Слышала же про «после шести не есть»?

— Фигня это все! Я потом с голодухи уснуть не могу! Сколько пыталась, все равно потом бегала к холодильнику.

— Ты, наверное, ложишься поздно. Поэтому меняем правило на «за три часа до сна». Поняла? За три часа до сна ты перестаешь есть — это важнейшее правило. Знаешь, что происходит, когда ты последний раз ешь прямо перед сном?

Она мотнула головой.

— Организм не успевает переварить еду и отправить ее в нужное русло. Вместо этого все идет напрямую в жир. Плюс печень работает всю ночь, вместо того чтобы отдыхать и восстанавливаться. Инсулин скачет. Сон хуже. Утром просыпаешься разбитая, отекшая. А если последний прием пищи за четыре часа до сна — организм успевает все переработать, начинается ночное жиросжигание, печень отдыхает, утром просыпаешься легкой.

Танюха слушала, нахмурившись, но я видел — она прикидывает.

— Это называется интервальное голодание, — продолжил я. — Ты не голодаешь на самом деле. Просто сужаешь окно, в которое ешь. Например, ужинаешь в восемь вечера и больше не ешь до утра. Это примерно двенадцать часов без еды. За это время организм успевает израсходовать всю съеденную глюкозу и начинает жечь жир. Вот и все.

— Двенадцать часов, — повторила Танюха. — А если я ночью проголодаюсь?

— Пей воду. Теплую, можно с лимоном. Или, опять же, травяной чай. Голод пройдет минут через десять. Это не настоящий голод — это привычка. Организм привык, что ты его постоянно чем-то пичкаешь. Отвыкнет за неделю.

Она помолчала, переваривая информацию.

— А утром че? Тоже типа одни овощи?

— Нет, утром можешь есть что угодно. Ну, почти. Лучше белок — яйца, творог, курицу. Можно кашу, но несладкую. Фрукты можно, но немного. Главное — без сахара, без сладкого, без выпечки. А вот мед можно и даже нужно. И последний прием пищи — хотя бы за три часа до сна. А лучше за четыре. Каждый день. Это правило номер один.

Танюха кивнула, уже не так враждебно.

— Правда красивее стану? Не обманываешь мать-одиночку, Епиходов?

— Зуб даю.

— Ладно. Попробую. Только овощи где брать-то? У меня их дома нет.

— Купишь завтра, — сказал я. — А сегодня обойдешься тем, что есть.

— У меня кабачки есть, — задумчиво сказала она, что-то прикидывая в уме.

— Потуши их в духовке. Главное, запомни правило: за три-четыре часа до сна ничего, кроме воды или чая. И завтра утром взвесься на всех трех весах, запиши результат. Приятно удивишься!

— Так уж и приятно?

— Мамой клянусь, — заверил я ее голосом Фрунзика Мкртчяна.

Она встала, взяла сумку с клининговыми принадлежностями.

— Хитрый ты, Епиходов. Обещал меня похудеть, а толком ничего не сказал.

— Сказал главное, — возразил я. — Остальное — детали. Приходи завтра вечером, расскажу про второй этап. Но только если выполнишь первое правило.

Танюха фыркнула, но в глазах блеснуло что-то похожее на интерес.

— Ладно, посмотрим. Пошла я за Степкой.

И вышла, громко хлопнув дверью.

Я остался один в тишине чистой квартиры. Да, Танюха постаралась — пол блестел, окна сверкали, даже на кухне больше не воняло. Я вдруг подумал, что, может, и правда стоило ее отблагодарить. Надо бы выяснить, сколько бы она взяла с клиента за такую уборку, и отблагодарить. Деньгами или… овощами теми же.

А мне самому нужно срочно разбираться с Михалычем. Сто пятьдесят тысяч у меня есть, но этого мало. Значит, завтра утром придется снова искать способы заработать.

И еще разобраться, куда делись полтора миллиона с моего грантового счета. Вернее, кто их вывел.

И тут из кухни послышалось мяуканье…