Дорога к фронту

Глава 8

У выхода из штабной палатки меня нетерпеливо поджидал Захаров.

— Здорово, бродяга! — он искренне рад меня видеть. — Ну, рассказывай!

— Ильюха, извини, потом.

— А чего так?

— Срочный вылет, — я в двух словах обрисовал ситуацию. Не сказать, — обидится, а если меня собьют, то и вовсе придумает бог знает что.

— Почему один? — насупился он.

— Я же объяснил. Вдвоем спугнем.

— Понимаю, — он взволнован. — Ладно, ладно… Не лезу. Но ты там это…

— Ильюх, не расхолаживай, — я жестом подозвал Потапова: — Как машина?

— Готова к вылету. Движок лично проверял. Работает как часы.

— Механизация?

— Тяги руля направления сменили. Тебе действительно очередь в бронеспинку прилетела. Наверняка зенитный пулемет бил вслед, когда ты высоту начал набирать после штурмовки. Кучно легло.

— Мотор прогрет? — я подошел к машине.

— Приказа не было, — старшина помог мне надеть и застегнуть парашют.

— Ленты чем снаряжены?

— Как просил. Каждый второй патрон БЗТ[1].

— Лады. Спасибо, — я залез в кабину. При такой набивке ленты и фашисту мало не покажется и мне прицел будет легче довести по трассе, если вдруг возьму неверное упреждение.

Двигатель «МиГа» действительно работает ровно. Пока прогревал, заметил свежую отметку на регуляторе октан-корректора. Мысленно прикидываю что к чему, переводя значения в привычные мне системы координат. Получается риска нанесена где-то в районе восьмидесяти процентов?

Потапыч, заметив мою заинтересованность, подсказал:

— Советую попробовать.

— В чем смысл?

— Мощность двигателя существенно подрастет в сравнении с автоматической регулировкой.

— Но это не будет форсажным режимом?

— В том и суть. Лететь можно сколь угодно долго. Как в номинальном продолжительном. Правда топливо больше израсходуешь. Проверь при возможности, потом расскажешь.

— Непременно. Колодки убери.

Выруливаю на полосу. Взлетела зеленая ракета. Начинаю разбег.

Многое получается делать увереннее, чем три дня назад. Почти не нервничаю. Чувствую себя собранным, злым, но мандража нет.

Аэродром уходит вниз и назад. Убираю шасси и закрылки, закрываю фонарь кабины. Затем беру курс на запад, с одновременным набором высоты. Время уже приближается к одиннадцати.

Немец сейчас, наверное, тоже взлетел. По крайней мере я на это рассчитываю. У него было время, чтобы вернуться, перезарядиться и снова отправиться на охоту. Вряд ли он делает больше двух вылетов в сутки и расхолаживаться между ними — не резон. Но как на самом деле мыслит фашист, мне неведомо.

На двух с половиной тысячах разворачиваюсь. Теперь лечу вдоль линии фронта, внимательно осматривая горизонт во всех направлениях. Время от времени перекладываюсь с крыла на крыло, обозревая пространство под собой.

Глаза быстро устают. Различить силуэт «мессера» на фоне земли непросто.

На нашем участке передовой, вопреки ожиданиям, сегодня наступило необычное затишье. Кое-где вспухают разрывы, но это скорее тревожащий огонь.

Неожиданно примерно на равной высоте я заметил крупную точку, хорошо различимую на фоне кучевых облаков.

Сближаюсь. Постепенно начинает прорисовываться необычный силуэт. Раньше я таких в небе не встречал. Четырехмоторный, с очень толстым профилем крыла и двумя стойками неубирающихся шасси.

Наш «ТБ-3»⁈

Точно. Движется очень медленно, как будто ползет по небосводу. Скорость, навскидку, едва ли превышает двести километров в час. Лакомая добыча для немецких истребителей!

Слишком близко не подхожу. Во-первых, мне нужен обзор и контроль окружающего пространства, а во-вторых, бортстрелки под завязку загруженного бомбами тихохода вполне могут сгоряча открыть огонь, — сомневаюсь, что им хорошо знаком силуэт «МиГа». Пока различат звезды на фюзеляже успеют бед натворить.

Продолжаю осматриваться.

Внизу отчетливо поблескивает извивающаяся лента знакомой реки, вдоль которой мы несколько дней назад летели на штурмовку вражеского аэродрома.

Внезапно на ее фоне промелькнуло нечто стремительное, едва уловимое, но, учитывая высоту, с которой я веду наблюдение, это не может оказаться природным явлением.

Наверняка самолет!

Засекаю направление его движения, одновременно просчитывая вероятные действия фашиста.

«ТБ» он должен был заметить. Значит последует разворот с набором высоты. У нашего бомбардировщика кроме трех верхних турелей есть две выдвижные подкрыльевые пулеметные точки. Их он попытается уничтожить в первую очередь, — заходить будет снизу-сзади…

Есть. Увидел его!

«Bf-109E» быстро набирает высоту. Судя по раскраске фюзеляжа — тот самый! Его пилот предвкушает легкую добычу, с которой он сделает все, что захочет, без особых помех.

Я чуть выше него. Доворачиваю на пересекающихся курсах. Почему не в лоб? Ответ прост: при лобовой атаке ракурс цели мал, а скорость сближения крайне высока. Поэтому такой маневр зачастую оканчивается столкновением. И, к слову, «лобовая» дает отличную возможность даже неопытному врагу выпустить по тебе длинные очереди с большим шансом на поражение.

Другое дело — пересекающиеся курсы. Учитывая, что немец сейчас сосредоточен на нашем «ТБ», меня он заметит в последний момент… Главное — дать нужное упреждение!

Нет. Заметил раньше! В отличие от сложившегося у меня мнения, он куда более опытен, чем могло показаться!

Фашист тут же отвернул, бросив лакомую цель, хотя до рубежа открытия огня ему оставалось совсем чуть-чуть.

Расходимся. Ни я, ни он не выстрелили. Мне помешало его своевременное уклонение, ему — неудобный ракурс атаки.

Немец ушел со снижением, и, набрав скорость, сразу же начал климбить[2], стремясь получить превосходство по высоте.

Беру ручку на себя. Быстро сближаюсь с «мессером» в вертикальном маневре, но враг действительно оказался матерым. Цепко следит за обстановкой, постоянно отворачивает, ускользая из-под прицела. Тут главное — проявить выдержку и не поддаться искушению во что бы то ни стало резко довернуть на него. Если слишком энергично отработать ручкой, то плотной очереди не получится, — каждый выстрел пойдет по своей траектории.

Ну, еще немного…

Фашист вдруг резко перевернулся через крыло и коротко спикировал, снова уходя из-под огня. Я пронесся мимо, оказавшись выше него. Помогая рулем направления, делаю «разворот на горке». Нос «МиГа» опускается к земле. Снова вижу немца, — он быстро набирает скорость в горизонтальном полете, используя короткий (около минуты) форсаж, отведенный ему техническими особенностями двигателя. Дальше во избежание перегрева последует автоматическое отключение этого режима, который станет доступен вновь лишь через какое-то время.

Немецкий пилот прекрасно представляет свои возможности. Он умело разорвал дистанцию и, используя имеющийся запас мощности двигателя, взмыл вверх, одновременно разворачиваясь на меня.

Вновь сходимся на пересекающихся курсах.

Даю короткую очередь с упреждением. Он тоже. Его трассы проносятся мимо, мои задевают оконцовку крыла «мессершмитта» — царапина.

Мы разошлись, а затем плотно закрутились с ним на тысяче метров. Смены направлений и серии маневров следуют один за другим. Перегрузки предельные. Коротко и зло бьют экономные очереди.

Вскоре фашист занервничал. Он так и не смог получить решающего преимущества по высоте, необходимого для стремительных атак, — вместо этого ему пришлось вести навязанный мною затяжной бой.

Разрешенное время форсажа у «мессера» уже на исходе, в то время как «МиГ» обладает гораздо более длительным запасом чрезвычайного режима мотора[3].

После нескольких схождений у него появилась еще пара мелких пробоин в крыле, а у меня слегка ободран руль высоты. Исход схватки пока что совершенно непредсказуем.

Поняв, что мы примерно равны в пилотировании, немец решил не искушать судьбу и выйти из боя, попытавшись оторваться от меня со снижением.

Кручу регулятор триммера тангажа, одновременно начиная пологое пикирование ему вслед. «МиГ» выровнялся в горизонте, а затем чуть-чуть опустил нос. Скорость растет. Я прильнул к прицелу, оценивая дистанцию. Она медленно сокращается. Силуэт «мессера» постепенно увеличивается в размерах, занимая все больше делений прицельной сетки.

Надо бы зайти еще чуть ниже, в мертвую для его обзора зону!

Фашист меня опередил. Осознав, что не сможет надежно оторваться, он внезапно сбросил скорость и начал резко менять направления полета!

Дистанция между нами рывком сократилась. Немецкий пилот рассчитывает, что я по инерции проскочу вперед, прямо под его прицел!

Своевременно ухожу вверх, интенсивно разменивая скорость на высоту. Фашист оказался ниже, но рискнул резко взять ручку на себя, приподнимая нос. Грохнули длинные очереди. Один из снарядов прошил фюзеляж «МиГа», заставив мою машину вздрогнуть всем корпусом.

«Мессер» после кабрирования окончательно потерял скорость, — успеваю заметить, как автоматически сработали его предкрылки. Теперь он вынужден уходить к земле. Я значительно выше, и потому могу точно выбрать направление атаки. Переворачиваюсь, сделав полубочку, и вхожу в пикирование.

Немец вновь начал интенсивно перекладываться с крыла на крыло, сбивая мне прицел.

Даю упреждение, выпускаю по нему короткую очередь. Затем еще одну — длиннее. Мелькнули вспышки попаданий. Вслед фашисту потянулся мутный белесый след, — пробит правый водорадиатор!

У него определенно сдали нервы. Задергался, понимая, что следующая очередь может стать фатальной!!

Уходит почти «по нолям»! Пока мы маневрировали, бой оттянулся на нашу территорию, и сейчас немец изо всех сил старается вернуться к линии фронта, рассчитывая навести меня на зенитки, а если решу гнаться и дальше, то потащит к своему аэродрому, под более серьезные и многочисленные средства ПВО.

Но меня сейчас заботит совсем другое. Немецкие самолеты радиофицированы. Он наверняка вызвал помощь.

Надо бы побыстрее добить гада, но фашист постоянно маневрирует, вновь и вновь сбивая мне прицел. Мотор у него пока тянет, до перегрева дело еще не дошло.

Нет, к линии фронта не уйдешь! В маневрах вражеского пилота все же есть повторяющиеся закономерности. Подгадав шаблонный момент, я дал отсекающую очередь. Он резко и рискованно сменил направление, — ждал огня на поражение с корректировкой по трассе. Из-под прицела снова выскользнул, но был вынужден довернуть в глубину нашей территории!

Тщательно прицеливаюсь, даю еще одну очередь!

От «мессера» отлетел кусок хвостового стабилизатора! Беру еще бо́льшее упреждение и снова вжимаю гашетку. Сполохи попаданий метнулись по капоту двигателя, вырвав один из выхлопных патрубков. Вслед потянулся густой дым.

Фашист снижается, теперь доворачивая к ближайшему полю! Собирается сесть на вынужденную! Осматриваюсь. Поблизости практически нет наших позиций, мы уже углубились на пять-шесть километров в тыл!

Он действует решительно, словно такие посадки ему совершенно не в новинку. И всерьез надеется уйти! Наверняка рассчитывает скрыться в ближайшем лесу, а там пересидеть, дожидаясь нового рывка танкового блицкрига!

У меня осталось не так много патронов, но уйти я ему не дам! Опасно снижаюсь вслед, открываю огонь, вижу, как надломилось крыло, но «мессер» к этому моменту уже выровнялся у самой земли, и все же сел на брюхо, оставляя вслед за собой глубокую борозду на неубранном колхозном поле.

Делаю еще один заход.

Пламени не видно. Лишь тянется дым. Убит пилот, или отделался ушибами — неясно. Меня такая постановка вопроса совершенно не устраивает. Вернее, она неприемлема.

Сбрасываю скорость, выпускаю закрылки и шасси. Земля быстро приближается. Надеюсь, поле без валунов и рытвин. Садиться на проселок — не вариант, он весь разбит.

Касание! Зубы лязгнули, самолет подбросило, вплоть до короткого планирования. Еще одно касание! Теперь лучше! Выдерживаю направление пробега, работаю тормозами.

Сел…

Открываю фонарь кабины, быстро отстегиваюсь, сбрасываю парашют, чтобы не мешал, выхватываю «ТТ» и спрыгиваю с крыла.

«Мессер» дымится метрах в двадцати от меня. Фонарь кабины откинут вверх и вправо, но пилот не выбрался, — видимо серьезно ранен.

Взбираюсь на крыло.

Немец успел отстегнуться, но на большее ему не хватило сил. Приборная панель забрызгана кровью.

Фашист не молод. Смотрит на меня с ненавистью Взгляд мутный. На левой скуле растекся кровоподтек. Дышит хрипло, в одной руке судорожно сжат сорванный с головы шлемофон.

Внезапно он выгнулся, конвульсивно дернулся, а через секунду затих.

«Быстро отмучился гад…»

Я потянулся проверить наличие у него документов, и в этот миг из окровавленных пальцев немецкого пилота на пол кабины со стуком выскользнул полупрозрачный кругляш, который он в последние мгновенья жизни пытался сжать.

Меня будто током шарахнуло.

Несколько секунд я не мог даже пошевелиться, настолько силен оказался эмоциональный шок, а затем дотянулся до загадочного устройства, подобрал его и попытался сфокусировать взгляд на тревожно помаргивающей в глубине искорке индикации.

Навстречу сознанию развернулась надпись на немецком:

…

Связь с линией времени устойчива.

Потерян контакт с матрицей сознания.

Для экстренной эвакуации дважды сожмите боковые поверхности устройства.

…

Я был готов к чему угодно, но только не к такому повороту событий. Честно говоря за последние дни, все глубже погружаясь в омут фронтовых будней, я принял произошедшую со мной коллизию, как нечто фатальное, неизбежное, заранее прописанное в судьбе.

Если представить протяженность фронтов Великой Отечественной и количество войск, вовлеченных в поистине титаническое противостояние, если ли шанс, что на узком участке боевых действий в воздушной схватке вдруг сойдутся два виртуальных пилота, родом из двадцать первого века?

Ни единого. Если только технология не внедрена очень широко.

Проклятье… Что же мне теперь делать? Как разобраться в происходящем⁈

А может я неверно толкую события? Что если нет никаких «темпоральных линий» и «переносов матрицы сознания»⁈

Может я до сих пор сижу в своем кресле, подключенный к модулю «ви-ар», и все случившееся лишь грезы?

Нет. Невозможно. Сколько бы я прожил без воды? Пару дней?

Из оцепенения мыслей меня вырвали крики.

Несколько красноармейцев бегут к севшему на брюхо «мессеру». Один из них показался смутным знакомым, и точно: это же Ванек Солодов, — тот самый, что оттащил меня три дня назад от обломков пылающего «И-16»!

— Товарищ младший лейтенант! — он тоже меня узнал, разулыбался. — Все-таки сбили вы этого гада! Мы ж видели все! Ох крови он нам попил, паскуда!

Он настоящий. Живой. От Солодова пахнет махоркой и потом.

— Вы не ранены?

— Ванек, хорош выкать.

— Так точно. Но бледный ты товарищ лейтенант. Часом не привидение увидел?

— Нет. Нормально все. Просто устал очень. Ты это, документы у фашиста проверь. И мой самолет надо бы развернуть. Взлетать буду.

Солодов без разговоров перегнулся через борт кабины.

— Нет у него документов, — вскоре доложил он. — Только вот это, — Иван показал мне пистолет, похоже «вальтер».

— Себе оставь. Кто у тебя командир?

— Старший лейтенант Сироткин, — Солодов обрадовался трофейному пистолету.

— Доложишь ему. Все как было. Пусть с нашим аэродромом свяжется, сбитого подтвердит.

…

Взлететь с заброшенного поля было трудно, но я справился.

Только набрал метров триста высоты, как вдруг на западе неслабо так полыхнуло. Аж облака подсветило зарницей, да накатил отдаленный гул.

Сдается, я знаю куда летел наш «ТБ-3»! Похоже на узловой станции рванули цистерны с топливом. Вот тебе и небесный тихоход!

Я взял курс домой, а на западе полыхает все сильнее. Вспышки частые и рваные, но очень мощные. Идет вторичная детонация боеприпасов.

Вылет оказался сложным, но успешным. И наш бомбардировщик от внезапной атаки прикрыл и с фашистом посчитался. Об остальном я пока запретил себе думать. Все равно податься с информацией такого рода мне некуда, а насчет «ви-ар», — ближайшие сутки покажут. Если буду чувствовать себя нормально, значит все происходит на самом деле[4].

На аэродроме я застал необычное оживление. Посадив самолет, зарулил к ближайшему свободному капониру, заглушил двигатель и, передав «МиГ» дежурному технику (свой пока так и не прикреплен), и спросил:

— Что за суматоха?

— Не знаю, товарищ лейтенант. Недавно две полуторки с бойцами подъехали. Взяли нас под усиленную охрану.

— Ладно в штабе спрошу. Машину хорошенько осмотри.

Время к полудню. Вслед за мной сели Демьянов и Синченко, — они парой вылетали на прикрытие войск.

— Ну, как, Андрюха? — оба лейтенанта уже в курсе, что я был на «свободной охоте».

— «Мессера» сбил, — отвечаю сдержано.

— Того самого? С зубастой рожей на фюзеляже?

Я кивнул.

— Пошли на КП. Как слетали?

Николай широко улыбнулся:

— «Юнкерса» подожгли. В паре. А ты видал как у немцев в тылу полыхнуло?

— Это наш «ТБ» по железнодорожной станции отбомбился, — ответил я.

— Откуда знаешь?

— Да встретились в небе. Он как раз в том направлении летел.

Иван помрачнел.

— Не видели мы никого на обратном пути, — он стянул шлемофон.

— Что сразу о плохом-то? — неожиданно взъелся Синченко. — Может у самой земли ушли. Дотянули до наших. Или выпрыгнули.

Его досада понятна, но мы все хорошо знаем каковы шансы у тихоходного «ТБ» под огнем множества зениток, прикрывающих важный транспортный узел.

На командном пункте мы застали Земцова, Иверзева и незнакомого капитана из особого отдела.

— Товарищи офицеры, — он, не чинясь, представился, сразу сняв недоумение и вполне понятное напряжение момента. — Оперуполномоченный второго отдела, капитан госбезопасности Панфилов. Игнат Валерьевич. Конкретно сейчас отвечаю за эвакуацию матчасти вашего аэродрома. Если возникнут вопросы, обращайтесь, — он высказался коротко и по существу.

Мы тоже представились, по очереди.

— Товарищ капитан госбезопасности, разрешите обратиться к командиру эскадрильи? — спросил я.

— Валяй, Скворцов. Наслышан о тебе, — капитан с усмешкой взглянул на Иверзева, а затем как-то непринужденно, по-свойски присел в сторонке. Будто его тут и нет.

Я доложил о результатах вылета. Земцов внимательно выслушал, уточнил несколько моментов, а затем скупо подытожил:

— Молодец, Скворцов. Одной фашистской тварью меньше. Пехота сбитого подтвердила. Как и вашего «Юнкерса», — он кивнул Демьянову и Синченко. — А теперь к текущему положению дел. Немцы с утра прорвали нашу оборону по флангам. Фактически мы оказались в котле. Топлива на аэродроме почти не осталось и подвоза, как понимаете, не будет. Исправные машины приказано перегнать на Ржевский аэродром, остальные сжечь. Склады боеприпасов и другую материальную часть подорвать. За это отвечает капитан Панфилов и его бойцы. — Потапов!

Старшина встал.

— Докладывай!

— Три «И-16» готовы к взлету. На них можно вывезти штабную документацию.

— А «МиГи»? — уточнил Панфилов.

— Два вскоре будут готовы к вылету. Один придется разукомплектовывать. Без этого другие машины не подлатаем.

Панфилов и Земцов переглянулись.

— Хорошо, действуй, — приказал командир. — На «МиГах» полетят Скворцов и Захаров. Демьянов, Синченко и старший лейтенант Иверзев взлетают на «И-16». Справишься, Прохор Иваныч?

Начштаба лишь сухо кивнул.

— В таком случае — готовьтесь к взлету.

— А вы, товарищ капитан? — не выдержал Николай.

— По земле буду выбираться. С батальоном обслуживания, — нехотя ответил Земцов.

— Командир должен вести эскадрилью, — Панфилов все же вставил слово. — Займешь место Иверзева. И это не обсуждается, товарищ капитан.

Звено «И-16» взлетело минут через десять. В машины загрузили мешки с документами. Ума не приложу, кому может понадобиться столько бумаг?

Следом пришел черед Захарова. Он не хотел взлетать один, несколько раз обращался к Иверзеву, но начальник штаба, удрученный своей судьбой, лишь отмахнулся, а у Панфилова своих забот хватает. Приданные ему бойцы (в основном бывшие окруженцы), вместе с батальоном аэродромного обслуживания сейчас загружают в полуторки запасные части, снятое с самолетов вооружение и боеприпасы.

Мой «МиГ» все еще не готов к вылету. Как оказалось ободранным рулем направления и пробоиной в фюзеляже я не отделался. Незначительные с виду, но опасные в эксплуатации повреждения получили несколько тяг механизации правого крыла, а их замена требовала времени.

В конце концов Илье пришлось взлетать.

Вот так на какое-то время разошлись наши фронтовые дороги, только я об этом пока не догадывался.

Досадуя на нерасторопность техников и остро переживая свое вынужденное бездействие, я наскоро перекусил и вышел на окраину летного поля, с тревогой посматривая на запад и вслушиваясь в звуки отдаленной канонады, доносящейся с флангов.

На нашем участке фронта пока нет признаков серьезного боя, но зато в небе отчетливо разлился многоголосый басовитый гул.

Вглядываясь, я различил как минимум три эскадрильи немецких бомбардировщиков, идущих на восток. Досадно в такой момент оставаться на земле.

Не находя себе места, снова возвращаюсь к капонирам. На дальней стоянке уже занялся огонь, — это бойцы капитана Панфилова уничтожают оставшиеся там машины. Больно видеть, как пламя охватывает «ишачков», которые еще можно было бы вернуть в строй при других обстоятельствах.

— Потапыч, ну что? — оборачиваюсь. — Может помочь чем?

— Не торопи. Скоро закончим, — ответил старшина, и в эту минуту, стирая неопределенность, вдруг раздался чей-то громкий крик:

— Танки!

[1] Бронебойно-зажигательный трассирующий.

[2] Climb — набор высоты (жаргонное).

[3]Двигатель МиГ-3 может работать на форсированном режиме до 10 минут.

[4] В среднем человек может прожить без воды три-четыре дня. Скворцов в любом случае должен был бы почувствовать признаки критического обезвоживания, находись он в «ви-ар».