Дорога к фронту

Глава 10

О каких бы фантастических технологиях и коллизиях ни шла речь, но войны это не отменяет. Мы в окружении. Жизнь только одна, а враг настоящий.

Бойцы расположились на отдых. Где сейчас фронт — непонятно. Сколько идти до своих, тоже неясно. Голодно, но еще больше хочется спать. Щедрый на события день отнял все силы. Ночь наступила холодная, но огня никто не разводит, — опасно.

Я присел в сторонке от остальных, прислушиваюсь к ночным звукам. Кроме пения птах все чаще и настойчивее до слуха долетает рокот моторов, сливающийся в непрекращающийся отдаленный гул.

Фашисты рвутся на восток. Чувство сопричастности к событиям столь глубоко, что мое знание истории сейчас не играет роли. И вообще, как справедливо заметил Игнат, того будущего, которое я помню, пока нет. Верю — оно обязательно настанет, хоть и будет оплачено миллионами жизней, но пока что я сижу на мшистом взгорке, среди болот в глухом лесу, а немцы наступают…

Хрустнула ветка.

— Не спится, Танюш? — я убрал руку с «ТТ».

Она присела рядом, открыла полевую медицинскую сумку, достала бинт и флягу. Остро запахло спиртом.

— У тебя кровь. Дай посмотрю.

— Пустяки. Это не ранение. Контузия. Кровь из ушей сочилась.

— Все равно надо смыть, — она быстрыми движениями стерла запекшуюся на моих висках корку, а затем, подсев ближе, вдруг прижалась щекой к моему плечу.

Понимая, как ей сейчас страшно, я не стал дичиться, обнял ее одной рукой и тихо сказал:

— Все будет хорошо. Выберемся.

— А если нет?

— А ты о плохом не думай.

— Так о чем же думать? Ничего другого в голову не идет.

— Давно на фронте?

— Две недели. Как война началась, я сразу в военкомат пошла. Училась-то на медицинском, думала в госпиталь попаду, а меня на курсы снайперов отправили.

— Ну стреляешь неплохо. А немецкий откуда так хорошо знаешь?

— Так в школе… отличницей была… — она дрожит.

Понимаю ее состояние, но не хочу им пользоваться.

— Спирта хлебни.

— Он для раненых.

— Хлебни, говорю.

Она послушалась, сделала большой глоток из фляги, поперхнулась, закашлялась, затем снова прижалась ко мне, словно ища защиты, и почти сразу «поплыла». Немудрено.

— Спи, Танюша, спи. Нужно сил набираться.

Она что-то пробормотала в ответ, силясь отогнать дрему, но нечеловеческое напряжение уже отпустило, а непомерная усталость мгновенно взяла свое.

Я привалился спиной к замшелому стволу дерева и тоже прикрыл глаза, быстро проваливаясь в сон.

Утро настало стылое и туманное.

Кажется, только уснул, а уже светает.

Шумит лес. Издалека по-прежнему доносится назойливый гул автомобильных моторов. На нашем островке слышны негромкие голоса, иногда бряцает оружие.

Чувствую себя намного лучше, чем накануне. Молодой организм стойко сопротивляется невзгодам.

Красноармейцы окружили старшего лейтенанта Сироткина, он что-то втолковывает им. Лица у бойцов землистые, вооружение разношерстное.

Я умылся студеной водой, отгоняя одурь тяжелого сна, и пошел в расположение.

Веселова издали помахала мне рукой. Выглядит отдохнувшей.

Сегодня наши пути разойдутся. Возможно навсегда. Если честно — совершенно не представляю, что готовит наступивший день. Хочется в небо, но до Ржева, куда перебазировались четыре самолета нашей эскадрильи, еще топать и топать. К тому же у нас с Игнатом появились дела в тылу наступающих фашистов.

А вот и он. Легок на помине.

— Андрей, я тут подумал и решил: пойдем вдвоем. Незачем еще кого-то впутывать.

Я кивнул:

— Согласен.

К нам подошел Сироткин. Очевидно, Панфилов уже переговорил с ним. Старший лейтенант в нерешительности переминается с ноги на ногу. Ему явно не хочется брать на себя командование сводным отрядом:

— Может все же с нами, товарищ капитан госбезопасности?

— Я же ясно все сказал. У нас со Скворцовым задание. А ты поведешь людей на восток. Дорог избегайте. Старайтесь двигаться лесом. Без нужды в бой не ввязывайтесь. Если что обращайся к старшине Ломейкину, он человек бывалый, подскажет.

— Понял.

— Ну вот и хорошо, — Панфилов счел вопрос закрытым и повернулся ко мне: — Собирайся.

— Да что собираться-то? Готов, — я машинально поправил портупею. На поясе — фляга с водой и кобура с «ТТ». Еще при мне летный планшет с картой.

— Тогда выдвигаемся, — у Панфилова нет вещмешка, только пистолет и бинокль. Значит идем налегке. О том, как будем добывать пропитание и чем воевать, мы с ним пока не обсуждали, хотя вопрос на самом деле важный.

Ушли буднично. Оставив старшего лейтенанта командовать, мы пересекли болото по подтопленной гати и растворились в лесу.

— Ну, какой маршрут? — спросил я, когда мы удалились на несколько сот метров от края топей.

— Сначала идем к прорванной линии нашей обороны, — ответил Игнат. — Проверим сохранились ли захваченные тобой документы. Жаль ты им сразу должного значения не придал.

— Ну, извини, не знал. Думал, действительно какая-то станция связи. Да и впечатлений в тот день оказалось по горло.

— Понимаю. Но ты все равно старайся теперь ничего не пропускать. Ни одной странности. В мелочах иногда скрывается очень важная информация.

Я лишь кивнул. По большому счету он прав.

Примерно через час мы вышли к опушке леса, залегли, наблюдаем.

Над распаханным воронками полем царит необычайная, гнетущая слух тишина. Все так же темными глыбами возвышаются подбитые танки. Линия наших траншей фактически стерта — во многих местах ее буквально сровняли с землей гусеницами.

Игнат коснулся моего плеча, жестом указав в сторону оврага. Группа немцев стаскивает туда тела наших бойцов. Пленных у них под рукой не оказалось, работают сами. Вдоль траншей медленно едет грузовик. Ясно. Прибыли трофейная и похоронная команды.

«Блиндаж отменяется», — беззвучно, одними губами произнес Панфилов, и снова жестом указал правее, — в той стороне пока никого нет.

Мы поползли, двигаясь, от укрытия к укрытию. Казалось, на это ушла целая вечность. Восприятие постоянно надламывается. Какое-то время нам пришлось пролежать в воронке рядом с трупами трех фашистов, срубленных пулеметной очередью. Над ними роятся мухи, ползают по восковой коже. Чувство голода, донимавшее с утра, сразу заткнулось, к горлу подкатил спазм. Панфилов выглянул и тут же сполз обратно. Мимо прошли двое немцев.

«Лежим не дергаемся», — едва слышно прошептал Игнат.

Я лишь кивнул, судорожно сжимая челюсти. Думаю, трупы в воронке валяются уже несколько дней, — раньше здесь проходила нейтральная полоса.

Наконец мы смогли переползти чуть дальше и немного отдышаться.

Теперь до леса осталось метров сто. Хочется преодолеть их на рывок, поскорее скрыться в чаще, но Панфилов, как будто угадав мои мысли, снова коснулся плеча, выразительно показал: «ползем». Нервы у него железные? Или, находясь на фронте дольше моего, капитан успел насмотреться всякого, притереться, вплоть до некоего морального безразличия, которое, по сути, защитная реакция нашего организма?

Снова ползем. Наконец-то началась кустарниковая поросль. Тот самый длинный, протянувшийся на многие километры овраг, а в первой же стрелковой ячейке, отрытой немцами, нам снова попался труп, на этот раз почти без головы. Крупный снарядный осколок снес верхнюю часть лица. Осталась лишь нижняя челюсть.

Меня снова начало мутить. Пришлось залечь и уткнуться лицом в прелую прошлогоднюю листву. Кое-как отдышался.

— Андрей, теперь бегом. Сможешь?

Судорожно киваю. Когда впечатления перекипят, наверное, мне станет легче.

Мы наконец-то углубились в лес.

— Воды попей, — посоветовал Игнат, восстанавливая дыхание

— Не могу. Сейчас бы вымыться.

— Ага. Еще и пиццу заказать, — он беззлобно усмехнулся. — Привыкай.

— Ты серьезно? К этому можно привыкнуть?

— Не знаю. Но ты должен научиться абстрагироваться. Иначе крыша на сто процентов съедет.

— Спасибо, приободрил.

— Отвечаю, как есть, — он пожал плечами. — Пошли. Здесь оставаться опасно. Это война, — неожиданно добавил он. — Либо ты, либо тебя.

Возразить нечего. Вообще-то Игнат не сказал ничего нового. Вроде бы произнес банальные фразы, которые принято пренебрежительно называть «штампами», а какую глубину смысла приобретают они в экстремальных обстоятельствах!

До полудня мы пробирались на запад. Шли по компасу, изредка сверяясь с картой. Поначалу все больше молчали, а потом снова разговорились:

— Надо бы вооружиться получше, — обронил я, прислушиваясь к рычанию танковых двигателей и лязгу гусениц. По лесной дороге прет колонна бронетехники, и от такого соседства становится не по себе. — А то с двумя «тэтэшками» много не навоюем.

— Пока обойдемся. Незачем сейчас рисковать, а потом на себе железо тащить, — ответил Игнат.

— Обоснуй?

— Сам подумай. Мы же не в поле. Лес кругом. Тут прицельная дальность решающего значения не имеет. Среди кустарникового подлеска любое столкновение будет проходить на уверенной дистанции для «ТТ».

— А если вдруг нарвемся на большую группу немцев?

— Тогда нам лучше попытаться оторваться и скрыться, чем привлекать к себе внимание, вступая в безнадежный бой, — лаконично ответил Панфилов. — Андрей, прекращай мыслить категориями «ви-ар». Винтовка неудобна, особенно в ограниченных пространствах. Ручной пулемет много весит, я уж не говорю о запасных дисках или лентах. Ты вон и так запыхался, а мы заметь, идем достаточно размеренно. Я бы не отказался от «ППШ» или «МР», но пока не вижу возможности их раздобыть. Вообще-то в идеале нам нужна немецкая форма.

— Ты язык знаешь?

— Практически в совершенстве.

— Специально учил? Ну после того первого случая? — я конечно же заинтересовался.

— Учил, но по современным технологиям. Ты даже не представляешь какие возможности на самом деле открывает нейроимплант. Правда в таких способах обучения есть риск, из-за высокой нагрузки на рассудок. Да и спутанность мышления возникает, — поначалу я неосознанно смешивал русские и немецкие фразы, и не только в разговоре, а даже в мыслях. Потребовалось время, чтобы информация усвоилась. Ну и поработать над произношением пришлось.

— Хочешь сказать так можно любую науку освоить?

— Вряд ли. Наука требует понимания сути различных процессов и особого склада ума. Знание языка — это другое. Намного проще, — ответил Игнат.

За разговором идти намного легче. По поводу физических нагрузок Панфилов точно подметил. Меня пошатывает от усталости. Едим ягоды, благо черники и брусники в лесу полно, но это так, заморить голод.

В очередной раз сверившись с картой Игнат безошибочно вывел меня на знакомую прогалину. Видна глубокая борозда и зарывшийся в землю «И-16». Трупы застреленных мной немцев никто не убрал. Их наверняка хватились, но не нашли, и война укатила своей дорогой.

— Туда, — я сориентировался, указав направление. Теперь мы держимся следа примятой травы, уводящей в ложбину. Через пару километров остановились, прислушиваясь. Гул моторов давно стих в отдалении. Вокруг — настоящая лесная глушь.

Но нет. Заблуждаюсь. Со стороны заброшенной деревеньки, до околицы которой теперь метров сто, раздалась чужая речь.

Игнат лег на землю и пополз, подавая пример.

Вскоре мы затаились на опушке. На этот раз забрали правее, и залегли в кустах, на взгорке, откуда просматривается единственная улица.

Панфилов расчехлил бинокль, осмотрелся, затем передал его мне.

Я приник к окулярам.

А немцы времени зря не теряли! За истекшие двое суток здесь произошли значительные, если не сказать — разительные перемены. Странная антенна, насколько мне помнится подломившаяся при взрыве связки гранат, уже восстановлена. От двух сгоревших изб не осталось даже обугленных бревен. Следы боя тщательно убраны. На противоположной от нас стороне деревушки теперь установлен ряд вместительных госпитальных палаток.

— На четыре часа, — скупо шепнул Игнат.

Пулеметчик. Укрепленная огневая точка оборудована на наблюдательной вышке. Наверх натаскали мешков с песком.

Еще одну только сооружают. Несколько бревен уже вкопано в землю. Плотницкие и земляные работы выполняют пленные. Десятка два, не меньше. Их наверняка расстреляют, как только все будет сделано.

Из крайнего дома вышел оберст в сопровождении гауптмана.

— Дай бинокль.

Панфилов некоторое время пристально наблюдал за двумя офицерами, затем уверенно произнес:

— Оба из абвера. У оберста все признаки перемещенного сознания.

— Откуда знаешь? — шепотом спросил я.

— Меня специально готовили. Могу прочитать по губам простые фразы и различать некоторые нюансы поведения. Они несколько раз упомянули службу контрразведки. Полковник не вполне владеет своим телом. Привык к совершенно другому сложению и возрасту. Это заметно. Хотя я могу ошибаться и виной всему — недавнее ранение, но вряд ли. Капитан почему-то настроен скептически и крайне непочтительно к старшему по званию. Надо бы подобраться поближе, послушать их.

Я прикинул шансы. Оба офицера идут в нашем направлении. За ними на почтительном удалении следует обычный стрелок. Охрана так себе.

— Подползем поближе. Видишь, кустарник подходит почти к самой околице? Оттуда наверняка будут слышны их голоса.

Лежа в кустах, мы с Игнатом стали свидетелями шокирующего разговора между двумя офицерами абвера, которые, в полной иллюзии безопасности прогуливались внутри периметра таинственного объекта.

Они остановились неподалеку от нас. Суть разговора мне кратко переводил Панфилов, пока я наблюдал за обстановкой:

— Герр оберст, ваши утверждения граничат с изменой! Мало того, что вы решились поставить непонятный эксперимент над германскими офицерами, что считаю недопустимым…

— Реципиенты, — отмахнулся полковник. — Я же ясно сказал: все они уже мертвы! — резко добавил он.

— Живы, если мне не изменяет разум! — непочтительно возразил капитан.

— Гауптман, эти офицеры погибнут в ближайшие дни! При тех или иных обстоятельствах. Силой судьбы они теперь лишь физические сосуды, предназначенные для трансплантации разума!

— Звучит спиритично. Но не так вызывающе, как утверждение, что рейх проиграет войну! За два месяца мы захватили огромные территории русских, как ранее захватили Европу! Танки Гудериана вскоре двинутся на Москву, это же очевидно!

— И тем не менее третий рейх обречен! Я же продемонстрировал вам доказательства!

— Туманные картинки в моей голове? Должно быть вчера за ужином вы меня опоили, господин Шульц!

— Ну, что за косность мышления, гауптман, в самом деле! — вспылил полковник. — Я же все доходчиво объяснил! То устройство, что я дал вам, способно транслировать мысленные образы. Мы называем их «нейрограммами». Вы видели кадры документальной съемки сорок пятого года. Или скажете, что это ваше воображение под действием неизвестного препарата нарисовало руины рейхстага и русских солдат, расписывающихся на его стенах⁈

— Я такого не мог и не могу себе вообразить! — в замешательстве ответил капитан.

— Вот-вот! Я лишь пытаюсь быть с вами максимально честным. Неужели я ошибся, или ваша косность мышления столь велика, что не допускает разных вариантов развития событий?

— То есть, я должен поверить, что вы, вернее, как там правильно выразиться, ваша «нейроматрица», явилась сюда прямиком из будущего⁈

— Прошло восемьдесят лет после падения рейха, — кивнул полковник.

— И вы не смогли там, в вашем будущем, одержать победы над русскими⁈

— Нет. Европа теперь обречена на нищее существование. И моя единственная цель — исправить положение дел! — полковник вновь повысил голос.

— Каким образом? — спросил капитан. — Даже если все сказанное вами — правда, то как десяток находящихся в бессознательном состоянии офицеров смогут повлиять на судьбы миллионов?

— Здесь и сейчас мы отрабатываем технологию, понимаете? — раздраженно пояснил полковник. — Эти офицеры станут носителями сознаний моих современников. Очень богатых, пресыщенных жизнью и отчаянно скучающих бизнесменов, которым хочется острых ощущений. Они смогут провести день на фронте, а затем вернутся к своим миллиардам, а их место в телах реципиентов займут новые сознания. Как только мы убедимся, что темпоральная линия устойчива, а устройства обратного переноса исправно работают, то сможем существенно расширить проект.

— То есть сейчас вы зарабатываете на этом деньги? — с неподдельным осуждением уточнил гауптман.

— Именно, друг мой. Ибо без денег не будет ничего. Никакой победы, никакого величия. Именно они движут помыслами большинства.

— Почему бы вам не доказать свои слова делом? Если прошло столько времени, то наверняка в вашем распоряжении есть оружие, способное сокрушить русских в считанные дни!

— Да, такое оружие есть.

— Тогда в чем проблема? Примените его, доказав всему миру, что ваши слова — правда!

— Применить? Я бы сделал это с огромным удовольствием и даже наслаждением, но, увы, темпоральный поток способен транслировать сознания, но не ядерные боеголовки!

— Бое… что?

— Неважно. Оружие есть, но его придется производить здесь! Если я сейчас заявлюсь в Берлин с тем, что сказал вам, какова будет реакция?

— Вас передадут в гестапо. И расстреляют. В лучшем случае. Думаю, скорее повесят, лишив званий и привилегий.

— Снова в точку. Для того, чтобы переместить сюда специалистов и развернуть производство чего-то действительно мощного, способного раз навсегда изменить ход войны, мне придется сначала убедить многих. Это потребует времени, сил, демонстраций, доказательств и денег, денег, денег, черт возьми!

— Значит, ваша конечная цель, герр оберст, уничтожение русских?

— О, да! Я готов пойти намного дальше, чем предполагает план Ост! Стереть их с лица земли раз и навсегда! Всех! Без исключения! Рабов для «онемечивания» благоразумнее набрать на других континентах! — добавил он.

— Но я кое-что смыслю в логике вещей! — возразил капитан, продолжая критически сомневаться в здравости ума своего собеседника. — Ваше вмешательство изменит историю! Изменит все! Вас самого не станет, если все сказанное — правда.

— Не обязательно. Я ведь уже тут! — весомо возразил полковник. — В этом теле, в этом времени. Тоже самое касается и других моих современников. Они тоже будут находиться здесь к моменту начала масштабных изменений. Но, чтобы привлечь из своей эпохи нужных людей, я должен провести демонстрацию возможностей для тех, кто в моем времени готов поддержать проект деньгами, властью, либо своими полезными знаниями. В качестве доказательства я должен дать им возможность побывать тут, а затем вернуться, поразмышлять и принять осознанное решение! Только так мы сможем раз и навсегда изменить историю, уничтожив русских в этом времени! Всех до единого! И тогда на карте останется лишь рейх! Будущего для России не наступит. Никогда. Впрочем, как и для Америки с Англией, но это уже менее существенные вопросы!

— И что для этого потребуется от меня?

— Ничего сложного. Мне нужны лишь реципиенты! Сотни. А затем и тысячи, иначе влияния в армии не получить!

— Герр оберст, я не могу и не стану играть жизнями германских офицеров!

— Да пойми же ты, идиот, я беру кандидатов не с потолка! Их имена известны из архивов! Они все потенциальные покойники!

Капитан смотрел на полковника, как на безумца. Во взгляде гауптмана появилось брезгливое отвращение, а буквально через несколько секунд он вдруг дернулся, с трудом удержав равновесие, затем грязно выругался, массируя виски и спросил уже совсем другим тоном:

— Ну как все прошло, Клаус? Вижу, что не очень, раз я тут? Он не поверил?

— Ни одному слову! — яростно выдохнул оберст. — Убогий, ограниченный педант, не имеющий ни грамма фантазии! Это они-то называли себя арийцами? С чего вдруг?

— Я тебе сразу сказал: надо работать исключительно на подмену нейроматриц!

— Нас пока слишком мало, чтобы развернуться в нужных масштабах.

— Ну все начинается с малого. Разве я думал, что наш с тобой бизнес вдруг примет такое направление? Надо прогибаться под ситуацию, пока слаб, а как войдешь в силу, то бить сразу и насмерть!

— Этому тебя научила жизнь?

— Клаус, я, по-твоему, срочно метнулся в прошлое, чтобы пофилософствовать с тобой о жизни? Надо делать дело. Сколько у нас реципиентов?

— Пока девять. Вчера было десять, но этого самонадеянного идиота Шнайдера сбил русский пилот!

— Но как же такое случилось? И почему он умер⁈ Разве его нейроматрица не должна была экстренно вернуться?

— Должна. Но не вернулась.

— Значит, мы тоже в опасности? И все усилия зря?

— Нет. Все нормально. Он, судя по отчетам, погиб от шоковых ощущений.

— Досадно. И сильно навредит бизнесу!

— А кто узнает? Ну сдох он в нашем времени от инфаркта, с кем не бывает? Жаль устройство обратного переноса утрачено, вот это действительно плохо. А все остальное — лишь процент допустимых потерь.

— Ладно. Раз уж ты меня сюда вытащил, будем работать с тем, что есть. Но почему, — он осмотрелся по сторонам, — почему точка входа так плохо защищена и обустроена⁈

— В смысле? Я выбрал место там, где сильнее всего проявляет себя аномалия времени!

— То есть, ты занял брошенную деревеньку в лесу, понатыкал в крыши непонятных для этого времени устройств, поставил несколько часовых и все⁈

— А что ты еще хочешь увидеть, с нашими-то скромными возможностями? Я и так из кожи вон вылез, организовав опорную точку! Я создал конкурентам из русских проблемы с перемещением нейроматриц. Пока они бессильны что-либо предпринять…

— Но вскоре найдут возможность обойти искажения, — ответил его компаньон. — Действовать надо быстрее и шире! Ты полковник абвера, так пользуйся положением! Нам нужно закрепиться в этом времени. Устрой тут хотя бы разведшколу, прикрытия ради. И прикажи вырубить лес как минимум на километр!

— Юрген, не ори на меня!

— А ты, Клаус, прекрати тупить! Здесь идет война! В русских лесах полно партизан, или не читал? Ты вообще прочел хоть что-то по военному делу?

— Нет. У нас помощники фокусников берутся управлять государствами и ничего, нормально!

— Здесь и сейчас все иначе! Нападение, что случилось позавчера, тебя ничему не научило⁈

— Меня вообще тут не было! — огрызнулся «оберст». — Только связисты и охрана. Слушай, если такой умный, то сам займись безопасностью!

Переругиваясь, они направились к крайнему из домов.