Дорога к фронту

Глава 4

Раннее утро.

Открыв глаза, я в первый момент не сообразил, где нахожусь. Тело затекло, видимо спал, не шевелясь.

Далекое уханье разрывов живо напомнило: на дворе август сорок первого.

Внутрь палатки через крошечное оконце-отдушину проникают косые солнечные лучики.

Проспал! На аэродроме меня, наверное, уже ищут! Боевая работа ведь начинается с первыми проблесками зари!

Я быстро вскочил, выбежал на улицу. На самом деле еще нет шести утра. У капониров, накрытых маскировочной сетью, заметно движение, — техники готовят машины к боевым вылетам. Под сенью группы отдельно стоящих деревьев при полном безветрии виден сизый дымок. Полевая кухня? Точно!

Вижу, как у штабной палатки собираются бойцы. Построение?

Уклад фронтовой жизни мне незнаком, но решил сходить, проверить. Спросить-то не у кого. Вдруг пропущу что-то важное? И вообще, надо втягиваться.

Относительно общего построения я угадал. Окруженцы уже образовали неровную шеренгу. Я замешкался, пытаясь определить свое место, и тут увидел Захарова. Он и еще двое незнакомых лейтенантов стоят особняком.

На душе потеплело, — Ильюха вернулся, но мы толком не успели перекинуться с ним и парой слов, как из палатки вышел Иверзев, а за ним Земцов.

— Строиться!

Шеренга подравнялась.

Старший лейтенант повернулся, коротко доложил:

— Товарищ капитан, личный состав по вашему приказанию построен!

— Вольно, — обронил Земцов. — Приказом штаба фронта мы выделены в отдельную эскадрилью[1]. Будем работать в интересах наземных войск. Из пополнения формируются автомобильный взвод, взвод связи, хозяйственный взвод и взвод охраны. Старшина Потапов, — принять командование техниками, оружейниками и механиками.

— Так точно! — раздалось из строя.

— Сколько самолетов сейчас готовы к вылету?

— Три, товарищ капитан. К вечеру подлатаем еще один «МиГ», — ответил старшина.

— А что с «И-16»?

— С ними сложнее. У большинства машин выработан моторесурс. Возни много, а толку — чуть, — ответил Потапов.

— Поговори мне, — устало пригрозил Земцов. Похоже он вообще не спал. — На «МиГах» сейчас могут взлететь только Скворцов и Захаров. Ну и я. Лейтенанты Демьянов и Синченко воевали на «И-153», но их у нас нет. Поэтому приказываю подготовить к боевой работе звено «И-16». Дополнительных людей тебе выделит старший лейтенант Иверзев, после формирования подразделений аэродромного обслуживания. Вопросы есть?

Строй молчит. Да и о чем спрашивать? Все понятно.

— Окруженцам — доложить о специализации и получить назначения у начальника штаба, — подытожил Земцов. — Скворцов с Захаровым — позавтракать и явиться на КП для получения задания. Демьянов и Синченко сегодня в резерве.

Каша. Овсяная каша на воде, с толикой горчинки, — ничего вкуснее я в жизни не ел. Первый фронтовой завтрак запомнился мне надолго. Молодой организм требует энергии, и я уплетаю за двоих, тем более что накануне поесть вообще не довелось.

— Ильюха, рассказывай!

— Да нечего, — в своей сдержанной манере ответил он. — Движок встал.

— Перераскрутка?

— И ты туда же⁈ — возмутился Захаров. — Меня уже Земцов пытал, как на допросе. Нет. Не было никакой перераскрутки. Я убрал газ на пикировании, как положено. А движок захлебнулся и все. Тишина такая вдруг настала… оглушающая. Злость взяла. Бомбардировщики вижу, а сделать ничего не могу! Только ветер посвистывает.

Да, дела. Не повезло.

— Ветер говоришь? Так ты фонарь не закрывал? — решаю уйти от неприятной для него темы.

— А я, по-твоему, дурак? Конечно, не закрывал. На скорости он не сдвинется, заклинит. Как прыгать, если вдруг собьют?

Лейтенанты из пополнения молча прислушиваются к нашему разговору. Мы познакомились, но имена — не души. Пока о них ничего сказать не могу. Вижу, что обоим обидно оставаться на земле, когда мы, младше их по званию и «зеленее» (как они наверняка думают), пойдем в бой.

— Ладно не расстраивайся. Доедай и пошли задание получать, — я подмигнул лейтенантам, а они мне. Вроде бы нормальные мужики. Бог даст — слетаемся.

На КП мы застали Земцова, изучающего карту. На ней проложено несколько маршрутов.

— Полетите раздельно, — произнес он.

— Поодиночке? — вырвалось у Ильи.

— Да. Поступил приказ: провести разведку за линией фронта. Командование требует обнаружить передовые немецкие танковые группы. Есть угроза прорыва и несколько вероятных направлений. Времени очень мало. Сведения нужны как можно скорее.

— Мы могли бы взлететь парой, еще с рассветом! — не выдержав, заметил я.

— Не умничай, Скворцов. Указания из штаба только что пришли. Если б знать заранее!.. — он махнул рукой и добавил: — Теперь уже ничего не поделаешь. В бой приказываю не ввязываться. Если встретите в небе фашистов, отрывайтесь в пологом пикировании. Разведку вести на глубину тридцати километров от линии фронта. Двигаться «змейкой» на высоте тысячи метров. При обнаружении скоплений техники снизиться для уточнения и сразу — назад.

— Зачем назад? — удивился я.

Капитан не на шутку разозлился.

— Тебе товарищ младший лейтенант все надо разжевать и в рот положить⁈ — вспылил он. — Я же сказал: сведения нужны немедленно! Ты уже должен выруливать на взлет, а не вопросы задавать! Карты забирайте!

— Товарищ командир, на наших «МиГах» установлены радиостанции «РСИ-3»[2], — Захаров кивнул в сторону наземной «РСБ-Ф», имеющейся на КП, и добавил: — Она ведь километров на пятьдесят берет?

Земцов мгновенно оживился.

— Старшина Потапов мне ничего не докладывал!

— У него сейчас других дел полно. Забыл, наверное. Станции вчера сняли с разбитых при бомбежках командирских «И-16», — объяснил Илья.

— Что предлагаешь?

— Взлетим с полными баками, чтобы дольше в воздухе находиться. По мере разведки будем докладывать об обнаруженных целях по рации.

— Вот только оба ваших «МиГа» повреждены! — с досадой напомнил командир. — У тебя движок неисправен, а у Скворцова обе плоскости изорваны!

— Задержимся немного, пусть техники радиостанции перекинут на подготовленные к вылету машины. Хотя бы по временной схеме!

Земцов на секунду задумался, затем кивнул:

— Хорошо. Так и сделаем. Старшину Потапова ко мне! Срочно, — рыкнул он на порученца. — И в штаб забеги, спроси у старшего лейтенанта Иверзева, есть ли среди окруженцев связисты! — он снова обернулся к нам. — Людей не хватает.

— Так Демьянова с Синченко привлеките, — нашелся я. — Они уж точно с радиостанциями работать обучены.

— И то верно! — обрадовался Земцов. — Ну, молодцы! Соображаете!

Взлетели через двадцать минут.

Погода сегодня заметно испортилась. Над линией фронта еще остались участки чистого неба, а к западу собираются плотные дождевые облака. Скоро осень. Дни лета сочтены.

Планшет с картой держу на коленях. Курс взял по приборам. Постоянно приходится следить за скоростью и засекать время. Иначе без четких видимых ориентиров невозможно высчитать пройденное расстояние.

Заблудиться над вражеской территорией — раз плюнуть. Местность мне совершенно незнакома. Внизу простираются бескрайние лесные массивы, изредка разрезанные лентами дорог и руслами малых речушек. Иногда видны пожухлые заплатки полей, да крошечные домишки деревушек. Это тебе не локация на сервере, где за годы полетов выучен каждый пиксель.

Набирать обозначенную капитаном Земцовым высоту — не вариант. Облачность быстро приближается. Гонимые ветром тучи движутся метрах в семистах над землей. Если поднимусь над ними, то уже ничего не смогу рассмотреть. Значит придется идти под нижней кромкой, где косматыми лохмами вытягиваются отдельные пряди непогоды, а по фонарю кабины начинают змеиться капли влаги.

Погода, как назло, работает против нас, по крайней мере здесь, на конкретно взятом участке фронта. Я-то надеялся на пыль. При движении техники ее шлейфы поднимаются высоко и видны издалека, но моросящий дождь все испортил.

Постоянно приходится крутить головой в поисках воздушных целей. Фашисты часто вылетают на «свободную охоту». Запросто могу нарваться на пару «мессеров» так же, как и я маскирующихся в свинцово-сером подбрюшье облачности. Не верю, что вылет обойдется без подобных встреч.

Я углубился на вражескую территорию и теперь двигаюсь широким зигзагом, стараясь охватить взглядом как можно бо́льшее пространство. Курс стараюсь держать от одной дороги к другой с таким расчетом чтобы в вираже при смене направления просматривать их хотя бы на два-три километра в стороны.

Обстановка внизу не радует. На восток движутся длинные колонны, но танков мало, в основном попадаются грузовики и легкая бронетехника.

Изредка ныряю в густую облачность, и лечу в ней, чтобы сбить с толка вражеские посты наблюдения, благо на «МиГе» есть авиагоризонт, позволяющий не потерять ориентацию в пространстве, когда вокруг разливается мутная, плотно льнущая к фонарю кабины пелена.

Наконец лесной массив расступился. Внизу притаился небольшой истерзанный боями городок. Слева от моего курса протянулись нитки рельсовых путей, разъезды и железнодорожная станция. Дальше видны поля и излучина реки. Справа закопченными руинами высятся разбомбленные цеха какого-то предприятия, видны горы битого кирпича, да огрызки промышленных труб.

Вокруг меня тут же вспухают белесые, похожие на вату комки зенитных разрывов.[3] Станция плотно прикрыта. На путях я успел заметить эшелоны с живой силой и техникой. Ухожу западнее, а когда огонь остался позади, сверяюсь с картой. Нашел городок, сделал пометки, попробовал связаться с аэродромом, но ответа не получил. На частоте связи слышен только треск помех. Ничего удивительного. Я уже в пятидесяти километрах от передовой.

Если вчерашний день был ярким, огненным, полным стрессовых впечатлений, то сегодня началась тяжелая, рутинная фронтовая работа.

Среди эшелонов я успел заметить цистерны с топливом. Их много, — по общему количеству приблизительно наравне с вагонами и платформами. Немцы не успели или не смогли растащить их по тупикам и надежно замаскировать. Скорее всего разъезды, поврежденные во время недавних боев за городок, все еще не отремонтированы.

Снова сверяюсь с картой. Анализирую. В отличие от подавляющего большинства нашей бронетехники немецкие танки работают на бензине. Некоторые общие представления, волей или неволей полученные в «ви-ар», позволили вспомнить, что запас хода среднего немецкого танка периода начала войны составлял порядка 90–100 километров по проселкам и бездорожью. Я уже углубился далеко от линии фронта. Здесь они не могут заправляться. Неразумно. Тактика быстрых таковых клиньев вермахта подразумевает прорыв нашей обороны и стремительное продвижение вперед. Они должны быть заправлены «под горловину» перед началом атаки. Значит места их скрытного накопления нужно искать в десяти-пятнадцати километрах от переднего края.

Пробегаю взглядом по карте. Учитывая заболоченные, непроходимые для техники леса вероятностей не так уж и много. Особенно если подключить необходимость логистики: быстрого подвоза боеприпасов и топлива. Наиболее перспективными на отведенном мне участке выглядят окрестности совхоза «Коммунар», где сходится несколько дорог, и еще, судя по условным обозначениям, до войны там располагалась крупная машинно-тракторная станция.

Почему же я ничего не заметил по пути на запад?

Да потому что танки хорошо замаскированы. Наверняка рассредоточены под кронами деревьев, по опушкам леса и укрыты свежими ветками. А я к тому моменту, когда пролетал над бывшим совхозом, только пересек границу непогоды и усиленно вертел головой, опасаясь, что из-под облаков на меня вывалится пара «худых». Надо было снизиться и проверить тщательнее.

Но ничего. Сейчас долечу туда снова и осмотрюсь на бреющем.

Мысленная фраза неожиданно резанула по нервам. Да что со мной не так? Почему многое воспринимаю слишком остро, словно уже случилось что-то непоправимое?

В ответ совершенно распоясавшееся воображение быстро и красочно накидало очертания стальной лавины, которая, возможно, уже ползет к нашему переднему краю. Несколькими сочными, правдоподобными мазками мой рассудок показал лицо того красноармейца, что вчера оттащил меня от обломков горящего «И-16». Я на миг его глазами увидел разорванную воронками траншею, полузасыпанные землей окровавленные тела других бойцов, и его, — контуженного, судорожно сглатывающего, подавшегося к брустверу с бутылкой зажигательной смеси в руке, навстречу лязгающей, заслоняющей свет тени…

«Вот какой может стать цена твоей невнимательности», — шепнул внутренний голос.

Да что за дичь-то со мной творится!

«А это война. Передний край теперь уже не букашки, ползающие внизу, не вид из кабины».

Я несколько раз сморгнул и машинально прибавил газ, хотя собирался экономить топливо.

В окрестности «Коммунара» я вышел через семь минут. Погода здесь резко испортилась. Облака прильнули ниже к земле, дождь усилился, а видимость значительно ухудшилась, но это отчасти сыграло на руку. «Мессеры», если они тут и крутились, без сомнения ушли. Немцы в такую хмарь не сунутся. Им незачем. Или кишка тонка. Точно не знаю. Никогда не задумывался.

Иду на бреющем над самыми крышами домов. Только так могу видеть землю и хоть что-то различать во мгле. Еще высотомер и авиагоризонт в помощь. В общем пока справляюсь, ведь за плечами сотни виртуальных вылетов.

Танки я заметил в последний момент. Готовился, прикидывал, но молчаливая, мокнущая под дождем стена деревьев все равно появилась неожиданно. Под соснами — сплошной строй брони, ощерившейся пушками и пулеметами. Машины стоят плотно, с интервалом в три-четыре метра. Прежде чем резко взять на себя ручку управления, я успел заметить пару бензовозов и грузовик со снарядами, — оттуда как раз выгружали ящики.

Немцы, конечно, меня тоже заметили, но вряд ли всполошились и решат менять позиции. Безумный «Иван»[4], летающий в такую погоду, наверняка не дотянет до линии фронта. Об отсутствии у нас радиостанций фашисты отлично осведомлены. Да и в любом случае гаубицы их здесь не достанут[5], беспокоиться не о чем. Даже если русские будут знать, что их оборона на этом участке приговорена, как это повлияет на предопределенный ход событий? Да никак. С их точки зрения.

Резко набираю высоту, пробиваю густую облачность, осматриваюсь, но над облаками все чисто. Садиться и взлетать в такую погоду очень тяжело.

Прижимаю к горлу микрофоны, переключаюсь на передачу, докладываю:

— Грач-1, цель обнаружил. Квадрат 1703. Прием.

Сквозь потрескивание помех, к моей радости, пробился ответ:

— Грач, слышу тебя. Возвращайся. Как понял, прием.

— Не отработан второй маршрут. Прием.

— Приказ: возвращаться.

— Принял.

Иду домой. Земли не видно. Курс на восток. Скорость триста пятьдесят. Значит лететь мне четыре минуты. Потом снижение и поиск ориентиров в дождливой мгле.

Ничего. Справлюсь. Главное — танки обнаружил!

Пока искал аэродром, вымотал все нервы.

Сажусь, расплескивая мелкие лужи. Погода совершенно скурвилась, но на земле, к моему удивлению, кипит бурная деятельность. У изгиба рулежной дорожки один за другим стоят три «ишачка», готовые к взлету. Под крыльями у них закреплены «эресы».

Но Потапыч же сказал, что моторесурс оставшихся на ходу «И-16» фактически полностью выработан! Значит, их движки едва тянут и могут заклинить в воздухе в любой момент!

Ничего не понимаю. Может в связи с близостью фронта и опасностью немецкого танкового прорыва нам приказано перебазироваться на другой аэродром и к взлету готовят все исправные машины?

— В чем дело? — спросил я у старшины, зарулив на стоянку и заглушив двигатель.

— В штаб иди, — ответил Потапыч.

— Ну хоть намекни!

К моему «МиГу» уже бегут техники и оружейники.

— На штурмовку пойдете, — скупо ответил старшина и полез под крыло, смотреть крепления.

…

Дождь только усилился.

Отогнув полог палатки, я вошел, доложил капитану Земцову о выполнении задания и передал ему карту с отметками.

— Молодец, Скворцов. Данные по железнодорожному узлу сейчас отправлю наверх. Садись.

Начальник штаба что-то чертит на десятикилометровке[6]. Курс прокладывает?

Через пару минут он отложил карандаш и транспортир.

— Подойдите, товарищи летчики! — сухо пригласил он. — Переносите ориентиры[7] на свои карты, да побыстрее. Время не терпит!

План предстоящего вылета, разработанный Иверзевым, мне категорически не понравился. Попахивает самоубийством. Идет дождь, облака висят низко, словно свинцовая плита. Погода нелетная. Наземных ориентиров во мгле не разглядишь. Не знаю, летчик ли наш начальник штаба? Ему самому в воздух-то подниматься приходилось?

Я без понятия, но его план: лететь на малой высоте прямо над дорогой, ведущей к совхозу «Коммунар», даже мне в голову бы не пришел.

— Не долетим, — Иван Демьянов оперся о край стола, глядя на расстеленную карту.

Земцов зол, но собран. Пока молчит, слушает.

— Дорога забита техникой, а в составе немецких колонн полно зениток, — тихо обронил лейтенант Синченко.

— Согласен с Николаем, — я решил вставить свое мнение. — У фашистов связь хорошо налажена. Они быстро поймут, что мы держимся проселка и передадут дальше. На высоте двухсот-трехсот метров нас собьют.

— Трусишь? — зло сверкнул глазами Иверзев.

— Нет, товарищ старший лейтенант! — стараюсь отвечать спокойно. — Но есть такое понятие: «здравый смысл»!

— Есть понятие «приказ»! — взъелся начштаба. — И он нами получен! Немедленно атаковать и уничтожить обнаруженную танковую группу! Любой ценой! Если надо, пойдешь на таран, ты меня понял! — он резко встал, едва не опрокинув колченогий стул.

— Спокойнее! — Земцову тоже не нравится происходящее, но приказ действительно получен. По его усталому, но упрямому взгляду понимаю: вылет состоится. Невзирая на погоду. Пока фашисты не снялись с места и не двинулись к фронту.

Война…

Стоя над картой, в мокнущей под дождем штабной палатке, я вдруг начал лучше понимать это время. Почувствовал его своей шкурой, поймав мрачный огонек решимости в глазах капитана Земцова. Решимости отдать свою жизнь за пядь родной земли. Не больше и не меньше. Без пафоса. И не из страха перед последствиями неисполнения приказа.

В моей голове вихрем проносятся варианты. Знаю, что во время войны летчики уходили на задания в любую погоду. Облачность сейчас метрах в двухстах над землей, но пелена дождя намного хуже, — она резко ограничивает видимость[8].

— Надо лететь не над дорогой, а чуть в стороне от нее, на высоте пятидесяти метров, не больше, — стараюсь как можно короче донести свою мысль. — Построение — правый пеленг. С включенными «АНО».

— Что это даст? — спросил Земцов.

— Лесные дороги очень узкие, — ответил я. — Если пойдем над самыми кронами, то деревья заблокируют фашистам сектор обстрела. Даже если они успеют что-то передать по рации и развернут зенитки по ходу нашего движения, то стрелять не смогут! — быстро черчу на вырванном из блокнота листке схематичные контуры немецких «Flak», не забывая обозначить угол подъема ствола, необходимый для поражения низколетящего самолета. На рисунке видно, что при предложенном мной варианте построения нацеленные в нас пунктирные трассы упираются в стену деревьев.

Капитан смотрит внимательно, цепко, и я продолжаю:

— Видимость сильно упадет. Только ведущий сможет наблюдать дорогу слева от себя и держать курс. Ведомым придется ориентироваться по навигационным огням.

— Дело, — подумав, согласился Земцов. — А как с заходом на штурмовку?

У меня хорошая зрительная память. Танки я обнаружил в непогоду. Мой мозг в тот момент подсознательно зафиксировал все доступные наземные ориентиры. Буквально вцепился в них, впечатав в память.

Снова черчу схему. Обозначаю совхозный пруд, как первый надежный ориентир, и цифрами проставляю примерные расстояния, которые успел определить. От построек тракторного двора до кромки леса, где под кронами деревьев замаскирована немецкая техника, примерно два километра. Курс я запомнил по показаниям бортового прибора. Учитывая характеристики «РС-82»[9] отчеркиваю карандашом водонапорную башню:

— Вот подходящий рубеж атаки. Пуск залпом. Работаем в сомкнутом строю. Дистанция до леса пятьсот, высота пятьдесят, курс 242, — быстро произвожу подсчеты, убеждаясь — все может получиться. — Если бензовозы еще там, полыхнет неслабо.

— А если нет? — тут же прищурился Иверзев.

— Фугасный заряд без прямого попадания, особого вреда среднему танку не причинит! — резко ответил ему капитан. — Но Скворцов видел топливозаправщики и грузовики с боеприпасами. И он прав: если установить контактные взрыватели и бить залпом, то даже попадания в район опушки изрешетят осколками все укрытые поблизости небронированные машины. Других вариантов я не вижу, — подытожил Земцов, вняв моим доводам и соображениям. — Взлетать будем группой. Сначала я, следом Демьянов и Синченко. Затем Скворцов и Захаров. «АНО» не выключать. После штурмовки сразу набираем высоту и идем на восток.

— Уходить за линию фронта с неизрасходованным боекомплектом пулеметов? — неожиданно вскинулся Иверзев. — Когда лесные дороги забиты вражескими колоннами⁈ Это, на мой взгляд…

— Товарищи, идите готовиться к вылету! — прервал его Земцов.

Мы вышли под моросящий дождь, а он остался. О чем шел разговор между ним и начальником штаба, мы так и не узнали, но командир задержался ненадолго. Думаю, на пару крепких слов.

Мой пятый фронтовой вылет.

Дальнего края взлетно-посадочной полосы почти не видно. Морось дождя проникает в кабину. Фонарь открыт, на разбеге пришлось выглядывать вправо, чтобы выдержать направление.

Взлетел.

Впереди и выше вижу проблески навигационных огней. Пристраиваюсь в пеленг. Нервничаю, ибо полеты в строю никогда не были моей сильной стороной. Если честно я их всегда избегал.

Закрываю фонарь кабины. Нервы натянуты в струну. Ручкой управления работаю осторожно. Идем на сверхмалой высоте. Постоянно приходится следить за скоростью, подстраиваясь под звено «И-16».

Почему командир не взлетел на третьем исправном «МиГе», могу лишь догадываться. Скорее всего у него очень мало летных часов на этой машине. Учитывая все риски, я его понимаю. «Ишачком» он владеет мастерски, — воевал на нем еще в Испании. Демьянов с Синченко тоже держатся уверенно, несмотря на плохую погоду. А вот нам с Ильей приходится туго. «МиГ» на скорости двести пятьдесят километров в час ощущается тяжелым, неповоротливым. Хочется дать газ, но нельзя ломать построение.

Линию фронта прошли на бреющем, затем сделали небольшую горку, взмывая над деревьями.

Теперь внизу простирается лесной массив. Дорога, ведущая к совхозу «Коммунар» отнюдь не магистраль, а тривиальный проселок, петляющий, как сложилось исстари. Если говорить образно: как ехал когда-то мужик на телеге, так и осталось.

Бездонное накануне небо сегодня превратилось в тесную прослойку дождливой мглы между низкими облаками и проносящейся внизу землей.

При взгляде сверху фронтовая дорога похожа на мокрую стальную змею — по ней движется нескончаемый поток техники, в основном грузовиков и легкобронированных машин. Там хватает зенитных пулеметов: трассеры то и дело режут мглу, но огонь ведется беспорядочный, навскидку.

Двадцать километров мы преодолели за четыре с половиной минуты. Скорость по приборам возросла до двухсот семидесяти. Ведущий «И-16» качнул крыльями: «Делай, как я»!

Лесной массив оборвался давней вырубкой. Дальше начинаются поля и постройки. В отдалении блеснула водная гладь. Это первый из ориентиров: совхозный пруд. Левым виражом ложимся на заранее известный курс. Теперь идем почти крылом к крылу, с небольшим разрывом межу машинами.

Внизу показался тракторный двор!

На самом деле все происходит намного быстрее, чем поддается описанию. Промелькнули и исчезли мокрые крыши длинных одноэтажных зданий, а из дождливой мглы прорезался контур водонапорной башни. Высота по прибору: пятьдесят метров!

На миг наша неполная эскадрилья озарилась огнем, став похожей на стаю фантастических птиц.

«Эресы» залпами ушли из-под крыльев. Беря ручку на себя, я успел заметить плотные группы разрывов. Почти все неуправляемые снаряды легли под сень пограничных деревьев, вырвав всплески пламени и… ничего более!

Танков нет! Ушли! Проклятье!..

Берем курс на восток. Под нами снова лес. Настроение так себе. То и дело чуть привстаю, насколько позволяет привязная система, пытаюсь осматриваться, но на скорости дождливая хмарь сливается в сплошную муть, не позволяя рассмотреть детали.

Еще пять минут, но теперь уже в обратном направлении. Линия фронта внезапно и четко обозначилась отсветами разрывов. Артподготовка?

Точно.

Значит немцы скоро пойдут в атаку. Мы не успели! Танки заправились и выдвинулись к переднему краю. Наверняка где-то под сенью деревьев есть не обозначенные на карте лесные дороги, по которым они смогли быстро сменить дислокацию!

Садимся без положенных по летным наставлениям маневров. На довоенном полевом аэродроме две полосы, расположенные под углом друг к другу. О порядке действий условились заранее.

Вскоре командирский «И-16» закончил пробег, съехал на рулежку, и сразу развернулся.

Я тоже сел. Открываю фонарь кабины, глушу мотор, и в наступившей тишине слышу, как старшина Потапов, выслушав Земцова, зычно командует:

— Оружейники, ко мне!

Дождь ненадолго прекратился. Со стороны передовой теперь отчетливо доносятся громоподобные раскаты. Несколько шальных снарядов с большим перелетом ложатся в километре от аэродрома.

Механики и техники уже подле машин. Снимают «флейты»[10], крепят бомбовые держатели. Разбрызгивая лужи, едет полуторка. Группа бойцов из батальона аэродромного обслуживания бегом выдвигается к капонирам, где стоят неисправные самолеты.

— Что они делают? Зачем? — ко мне подошел Илья. Мокрый от дождя, злой, — опять не закрывал фонарь кабины!

Присматриваюсь.

Бойцы поочередно приподнимают хвосты «ишачков», разворачивают самолеты носом к линии фронта, а затем под хвостовую часть подводят дополнительные опоры, сооружая их из пустых снарядных ящиков.

— Аэродром надо оборонять, если фашисты прорвутся! — ответил я.

— Как оборонять? — не понял Захаров.

— Ну хотя бы пехоту можно будет отсечь из «ШКАСов».

Илья лишь зло выругался. На самом деле пулеметные точки из неисправных самолетов — так себе решение. Оружие-то курсовое. Может бить только в одном направлении.

Из штабной палатки выскочил Иверзев. Начальник штаба бледен. Всю кажущуюся интеллигентность растерял, кроет бойцов матом:

— Отставить! Прекратить! — орет он.

— А что делать-то⁈ — спросил долговязый сержант.

— На стоянке есть три разбитых «ТБ»![11] — старший лейтенант нервно жестикулирует. — На них установлены спарки авиационных «Дегтяревых»! Снять и оборудовать нормальные огневые точки!

— А он молодец, соображает, — к нам подошел Демидов.

— Вань, а что командир думает? — спросил я.

— Подвешиваем бомбы и взлетаем, — сообщил он. — Если прорвут фронт, куда нам податься?

— Не понял? — Синченко задержался у своего «ишачка» и, спеша к нам, услышал только последнюю фразу. — А Ржев? Там же есть аэродром!

— А самолеты? — задал встречный вопрос Иван. — Самолетов-то на нашем аэродроме полно! Сжечь? Такого приказа не поступало. Бросить? Тоже нельзя.

— Так что делаем? — переспросил Николай.

— Летим на прикрытие войск, — ответил ему Демидов.

Я взглянул на небо. Дождь вроде бы прекратился, вокруг немного просветлело. Облачность поднялась чуть выше. Примерно метров до четырехсот. Теперь можно и повиражить у земли.

Из штабной палатки вышел Земцов. Наверное, разговаривал с кем-то из командования. Выглядит сосредоточенным.

— Живее! — окриком подстегнул он техников и оружейников. — К нашему возвращению быть наготове для дозаправки и перезарядки!

— А если немцы? — осторожно уточнил старшина Потапов.

— Держать оборону! На земле командует Иверзев. Все вопросы к нему, — капитан подошел к нам. — Взлет по готовности! В первую очередь работаем по танкам! Нельзя допустить прорыва фронта! Расходуем боекомплект и сразу же назад на перезарядку! Захаров, Скворцов, приглядывайте за небом. Вам приказываю оставлять немного патронов на случай, если вдруг появятся «мессеры»!

Под крылья моего «МиГа» уже подвешивают «ФАБы».

— Всё, по машинам! — коротко скомандовал Земцов.

[1] Обычно штатная эскадрилья насчитывала десять самолетов — три звена и машина командира.

[2] РСИ-3 (обр. 1940 года). Приёмопередающая коротковолновая радиотелефонная станция, применялась на самолётах истребительной авиации. Дальность приёма радиосигналов зависела от различных факторов. С однотипными самолётными радиостанциями она могла достигать 30 км, с наземными радиостанциями типа РСБ-Ф — около 50 км.

[3] Цвет дыма при взрыве зенитных снарядов может быть разным, в том числе белым и чёрным, из-за состава взрывчатки. Кроме того, цвет дыма может зависеть от направления освещения.

[4] «Иванами» немцы называли «МиГи». «И-16» еще со временен боевых действий в Испании за очень высокую маневренность они прозвали «Ratte», что означает «крыса».

[5] Максимальная дальность выстрела у 152-мм гаубицы-пушки (МЛ-20) образца 1937 года 17 230 м.

[6] 1:100 000 — масштаб топографических карт, которыми пользовались лётчики РККА в годы Великой Отечественной войны. Это означало, что в 1 см карты — 1 км. Такая карта называлась «километровка». Начштаба использует карту РККА масштаба 1:1 000 000 (десятикилометровка).

[7] Точки курса на карте для лётчиков времён Великой Отечественной войны назывались ориентирами.

[8] При обложном дожде видимость ухудшается до одного километра и менее; низкая сплошная облачность имеет значительную толщину (слоистая и слоисто-дождевая). Чтобы избежать слепого полета, лететь приходится на высоте 200–300 м. (Метеорология для летчиков, Воениздат НКО СССР 1941 год).

[9] РС-82 — неуправляемые авиационные боеприпасы классов «воздух-воздух» и «воздух-поверхность», оснащённые реактивным двигателем на бездымном порохе. РС-82 были разработаны в СССР в период с 1929 по 1937 год. «МиГ-3» мог нести шесть неуправляемых реактивных снарядов «РС-82». Радиус сплошной зоны поражения осколками снаряда РС-82 составляет 6–7 метров.

[10] «Флейта» (сленговое) — направляющие для запуска неуправляемых реактивных авиационных снарядов.

[11] Туполев ТБ-3 «тяжелый бомбардировщик третий» — советский тяжёлый бомбардировщик, стоявший на вооружении ВВС РККА в 1930-е годы. Хотя ТБ-3 официально был снят со службы в бомбардировочных (но не военно-транспортных) частях уже в 1939 году, он использовался как бомбардировщик и транспортный самолёт значительную часть Великой Отечественной войны.