Дорога к фронту

Глава 1

— Товарищ младший лейтенант!.. Товарищ младший лейтенант! Живой, аль нет⁈ — кто-то трясет меня за плечо, приводя в чувство.

«Ничего себе реализм… — мысли в голове проносятся обрывочные. — Выходит эти чипы активируют скрытую систему ударных датчиков? Типа имитируют ранения⁈»

Какого-то более здравого объяснения в голову не пришло, а потом вдруг стало не до рассуждений.

Я открыл глаза. Надо мной склонился тощий, рябой красноармеец. Винтовка закинута за спину. Гимнастерка вылинявшая, с солевыми разводами от высохшего пота. Говорит он быстро, почти взахлеб:

— Живы, товарищ младший лейтенант!.. А мы уж думали все… Видели, как самолет падал!.. Вас видать из кабины при ударе выбросило!.. Наверное, прыгать собирались, ремни-то не застегнуты…

В голове звенящая боль. Ноздри щекочет едкий запах дыма. Неподалеку чадно горят обломки «И-16»[1]. Пламя быстро пожирает обшитый шпоном деревянный фюзеляж, щедро облитый выплеснувшимся при ударе топливом.

Невольно подумалось: «вскоре здесь останется лишь опаленная земля, покоробленный двигатель, да элементы моторной рамы, едва виднеющиеся из-под золы…»

— Товарищ младший лейтенант, руку давайте! Жаром вон так и пышет!

Я со стоном привстал. Кости вроде целы. На мне надета летная форма, испачканная землей, маслом и кровью. В петлицах один кубик, — точно младший лейтенант.

Все происходящее — лютая дичь. Откуда взялись столь детально проработанные компьютерные персонажи? Их никогда не было в авиасимуляторе. Вообще, земля, — это вид из кабины, да полевой аэродром. Реже — место вынужденной посадки.

Запахи. Звуки. Лазурь неба и шелест листвы, близкое уханье разрывов, трескучая россыпь винтовочного огня, в которую то и дело вплетается дробный перестук пулеметов, — ткань реальности настолько достоверна, что я оробел. Никаких признаков привычного интерфейса. Нет даже намека на возможность выхода из «ви-ар».

— Как звать-то? — спрашиваю бойца, лишь бы не молчать.

— Красноармеец Иван Солодов, товарищ младший лейтенант!

— Да не тянись ты… — морщусь от боли и от его громкого голоса. Каждый звук бьет по нервам. Не понимаю, что стряслось и где я сейчас нахожусь?

— Спасибо, что от самолета оттащил.

— Дык, дело нехитрое.

— Все равно — спасибо. А здесь поблизости аэродромы есть?

— Ага, в поле за деревней! Еще довоенный! Там самолетов много, но почти не летают.

— Почему же не летают?

— Так некому. Фашисты его сильно бомбили! Теперь вот носятся у нас над головами, гады! То бомбы скинут, то из пушек да пулеметов причешут! — он сплюнул.

Я все еще не понимаю происходящего. Погружался в привычную, даже уже немного приевшуюся «ви-ар», а оказался в непонятной, но до жути достоверной обстановке. Если это испытание какой-то новой игровой технологии, то при чем здесь дед-ветеран? Зачем через него было этот стремный девайс мне подкидывать? Не могли нормально объяснить, что нужно провести тестирование?

К нам по дороге несется полуторка. Мой взгляд прихотливо и избирательно выхватывает детали окружающего. Лобового стекла в кабине нет. Деревянный борт белеет свежими отметинами, — щепу недавно выбило пулями.

На подножке кто-то из летного состава, судя по форме. Знаков различия пока не разглядеть, далековато, дымно, пыльно. Вообще над распаханной воронками землей висит постоянная гарь. Я такое видел только в крупных мегаполисах, в виде смога.

Крутая «ви-ар». Я бы сказал, где-то за гранью известных мне технологий.

Мысли о новом уровне виртуальной реальности, качественно отличающемся от любых предыдущих проектов, вымело из головы внезапное появление «мессера». Он вынырнул из мглы над перелеском и тут же пошел на штурмовку.

Отчетливо ударили очереди «MG-17»[2]. Пули хлестнули по земле двумя трассами. Султаны выбитой почвы неумолимо понеслись к полуторке, но водила оказался опытным. Он тут же вильнул в сторону, резко съехав с дороги под кроны ближайших деревьев.

Фашист промахнулся. Ему пришлось взять ручку на себя, уходя в набор высоты. Я мгновенно опознал промелькнувший силуэт по характерной прямоугольной законцовке крыла. «Bf-109E». Эх, мне бы сейчас оказаться в кабине родного «ЯКа»!

— Вот же гад! — выругался Солодов, вставая с земли. — Говорю же: над самыми головами летают! Уже все нервы вытрепали! И сбить их некому! — добавил он в сердцах.

Я стою ни жив, ни мертв. Остолбенел. Одна из пулеметных трасс вспорола землю всего в метре от меня.

Во рту ощущается стойкий железистый привкус. Почему-то мутит. Сердце молотится, как бешеное, а дыхание сперло. Наверное, я сильно побледнел, иначе почему спасший меня красноармеец вдруг усмехнулся, одарив едким замечанием:

— Это, земля-матушка, товарищ младший лейтенант. Не небо. Тут каждой пуле надо кланяться, иначе будешь гнить в придорожной канаве.

Сказал резко. Ну да, все на нервах. Реализм давно зашкалил и ушел куда-то за грань.

Меня слегка отпустило, но пальцы рук все равно мелко подрагивают. Стало противно, даже стыдно.

— Лейтенант⁈ — ко мне спешит капитан. Одна шпала в петлице. Сейчас начнет расспрашивать кто такой, откуда, номер части, и все дела. А я даже не знаю, где оказался, какой сейчас год, и как называется ближайший город. Прямая дорога к стенке.

Что делать-то⁈ Да, я помню, что живу в мире высоких технологий и сейчас нахожусь в «ви-ар»! Но учитывая испытанный за эти минуты уровень реализма и тот загадочный компонент в шлеме, если вдруг решат расстрелять, — шок наверняка гарантирован. А может и сердце остановится!

Думай же!

Ну допустим, исходя из модели «мессера», сейчас сорок первый. Судя по погоде, на дворе конец августа или начало сентября. Природа средней полосы, это точно. Да и ближайшие домишки деревни — срубы. Явно не юг.

Капитан выглядит предельно уставшим. Лицо землистое.

Он мельком взглянул на догорающие обломки «И-16» и пристально — на меня. Внутри что-то екнуло.

Рука машинально потянулась к нагрудному карману, но я сам себя одернул. Судя по воспоминаниям ветеранов, которые я читал, летчики на боевые задания документов не брали. Хотя не существовало единого правила. Кто-то считал дурной приметой оставлять документы и награды. А кто-то, наоборот, отдавал их своему технику и забирал после вылета.

Но сорок первый….

Рука снова потянулась к нагрудному карману. Есть удостоверение. Правда обгоревшее, пробитое некрупным осколком и залитое давно засохшей кровью. Еще предписание и комсомольский билет, тоже изрядно пострадавшие от огня. Достаю, открываю, успев мельком заглянуть. Фотография точно не моя. Есть отдаленное сходство, но снимок сильно покороблен, деталей уже не различить. 'Предъявитель сего Скворцов Андрей Алексеевич состоит на действительной военной службе… а дальше неразборчиво. Страница обгорела, да и чернила расплылись. С комсомольским билетом и предписанием того хуже, почти не читаемы.

Капитан взял документы, открыл, попытался сличить фото, но лишь хмыкнул.

— Подразделение? — спросил он.

— В списках не значился, — отвечаю, даже не задумываясь. Видимо подсознание вытолкнуло название одноименной повести, которую читал в детстве[3]. — Прибыл в Великие Луки[4] для дальнейшего прохождения службы, — машинально добавил я, словно правильный ответ подсказало некое внутреннее наитие. — Правда оформиться не успел. Немецкие танки прорвались к аэродрому. Был приказ: выводить машины. Я его исполнил.

— Кто конкретно приказал?

— Не знаю. Майор незнакомый. Говорю же: танки прорвались. Я рванул к ближайшему «ишачку» и взлетел. Боекомплект расстрелял по пехоте. Дальше взял курс на восток.

— Кто тебя сбил?

Я лишь пожал плечами:

— Движок задымил, потом заклинил. Хотел прыгать, но высота оказалась мала. Пошел на вынужденную, вот только неудачно. Дерево зацепил.

Видно, история не новая. Скорее заурядная для этих первых адских месяцев войны.

— Ладно, — капитан вернул мне обгоревшие документы. — В общем так, младший лейтенант. Поступаешь в мое распоряжение. Сейчас каждый человек на счету. Ну, будем знакомы? — он запросто протянул руку, — Вадим Нестеров. Пошли. А то «мессер» вернется.

— Не вернется, — отвечаю твердо. — По крайней мере не сейчас.

— Это почему? — удивился моей уверенности капитан.

— У него пушки пустые. Бил из пулеметов.

— Может снаряды берег?

— Не думаю. Из «MG» шлангует, будь здоров. Неопытный.

— Шлангует? — Нестеров насторожился. Видимо моя терминология показалась ему неуместной.

— Ну поливает, как из шланга. Длинными очередями. Огонь открыл почти с километра. Кто ж так делает?

— А ты бы с какой дистанции бил? — прищурился капитан.

— По «мессеру» — метров с двухсот, а то и ближе. По наземной цели открытие огня с высоты триста метров на дальности четыреста, — отчеканил я, словно по учебнику. — А вообще-то, товарищ капитан, как выйдет. От многих факторов зависит.

— Например? — он живо заинтересовался моими соображениями.

— Угол пикирования, наличие препятствий, — скупо ответил я. — С крутого пикирования огонь открою раньше. Но иногда к цели можно вдоль самой земли подобраться, и бить с бреющего[5], работая рулем направления.

— Рискованно. Скорости большие, обзор узкий, высота маленькая. Ручку станешь рвать на себя, если внезапное препятствие увидишь?

— Надо будет, — рвану. Но не с дури.

— Ладно, посмотрим. На каких машинах летал?

Я мгновенно прикинул в уме, чтобы не сболтнуть лишнего.

— С «И-16» нас ускорено переучивали на «МиГи». Говорят, что «Як» машина хорошая.

— Ну сам я их пока не видел, — признался Нестеров. — «МиГ» в воздух поднять сможешь?

— Смогу.

— Ну, тогда мне с тобой повезло, лейтенант. Поехали, пока «мессер» не вернулся.

Аэродром действительно оказался еще довоенным. Полевой, спланирован добротно. Ряды капониров отнесены далеко от взлетной полосы. Под выцветшей маскировочной сеткой я насчитал шесть «МиГов» и с десяток «ишачков». С «И-16» возились техники. Их было четверо. И еще один летчик, — тоже младший лейтенант, наверное, мой ровесник, дежурил в кабине исправного истребителя.

— А где остальные? — осторожно поинтересовался я. — На задании?

— Нет остальных. Я, ты и младший лейтенант Захаров, — вот весь летный состав. Аэродром сильно бомбили несколько дней назад. Все машины, которые тут видишь, были повреждены, — пояснил он. — Полк перебазировался. Меня, как и младшего лейтенанта Захарова оставили тут с бригадой техников. Приказано ремонтировать неисправные самолеты и перегонять их в Ржев по готовности. Сейчас четыре «МиГа» на ходу и один «ишачок». Боеприпасов хватает, но топлива в обрез…

В этот момент из палатки, где располагался КП, выскочил связист:

— Товарищ капитан, вас из штаба! Срочно!

— Здесь подожди, — Нестеров торопливо пошел ко входу в командный пункт, а я, на некоторое время предоставленный сам себе, решил познакомиться с летчиком.

— Здорово! — он протянул руку, не вылезая из кабины. Понимаю. Состояние готовности номер один. Читал, что летчики порой проводили так по много часов, ожидая приказа на взлет[6].

— Андрей, — я пожал его мозолистую ладонь.

— Илья, — отрекомендовался он.

Илья Захаров⁈ Вот тут меня снова «накрыло». Словно кто-то внезапно под дых врезал. Неужели однофамилец деда, что ко мне заходил⁈ Не верится в такие совпадения.

— А ты чего побледнел-то? — спросил он.

— Да, так… Контузило… Головой на вынужденной посадке сильно приложился…

— Летать-то сможешь? А то меня Нестеров уже замучил. И в небо не пускает, и из кабины вылезти не дает. Даже по нужде.

— Конечно смогу! — ответил машинально, ибо мысли сейчас были очень далеко отсюда. Мозг пытался как-то устранить противоречия, объяснить происходящее, но одно слово, сказанное Ильей, послужило внезапным катализатором событий.

Я вдруг понял: мне тоже надо по нужде. Прямо сейчас. Немедленно.

Дичь полная! Я нахожусь в «ви-ар»! Такое не допустит ни один разработчик! Тестовая реальность или тупо глючная, — все равно! Никто в здравом уме не станет вводить ничего подобного, — этим можно оттолкнуть пользователей, а значит — провалить продажи, да еще получить множество негативных отзывов.

Вернулась непроизвольная дрожь. Происходящее не просто сбивает с толку. Оно противоречит здравому смыслу, известным технологиям, подталкивая к совсем уж нереальным допущениям.

Ну, да читал я всякую чушь про «попаданцев». Не может быть. Не верю. Не со мной…

Вдали послышался рокот двигателя. Техники даже не оглянулись, продолжая возиться с неисправным двигателем «ишачка», а вот Нестеров выскочил из палатки и, пристально взглянув на запад, крикнул:

— В укрытия! Захаров тоже!

— Дай взлететь! — крикнул Илья.

— Нет! Не успеешь!

Подле каждого капонира отрыты щели, — узкие окопчики, где можно найти укрытие при бомбежке.

Илья, помянув фашистов матом, отстегнул привязные ремни и выбрался из кабины.

— Сюда, Андрюха! — он чуть ли не силой затащил меня в окоп.

Гул быстро нарастает. Переходит в вой. Два «сто десятых»[7] спикировали на аэродром, сбросили бомбы. Еще одна пара работает по передовой, — видно, как заходят. Безнаказанно. Нагло. Словно это их небо, их земля!

Я не выдержал. Это все «цифра»! Все ненастоящее! Такого не может происходить на самом деле!

Взрыв ударил близко. Мир потонул в вате. Я почти оглох, лишь вижу, как комья дымящейся земли барабанят по брустверу.

Душа сжалась в маленький комочек. Мозг вычеркнул «ви-ар» из списка вероятностей. Желание жить оказалось настолько велико, что едва не надломило рассудок, а затем, вдруг, безо всяких полутонов, произошел срыв.

Я их ненавидел. Наверное, выброс адреналина оказался столь силен, что затопил все сущее, без остатка.

Помню, как выскочил из щели, а оттуда — на крыло с одной мыслью: «взлечу»!

«Сто десятые» уже развернулись, заходя на штурмовку. В тот момент не думалось, что «ишачка» тупо расстреляют на взлете. Такую возможность они не упустят…

От верной гибели меня спас Илья. Ухватил за ногу, рванул назад. Я упал. По земле хлещут снарядные и пулеметные трассы. Кругом огонь.

Следующее, что помню: хмурое лицо Нестерова и его вопрос:

— Сдурел?

— Рвать их надо!

— Надо, — соглашается. — Но не так.

— А как⁈ — я ору от злости, контузии, бессилия…

— Поступил приказ: имеющимися силами осуществить штурмовку немецкого аэродрома.

— Имеющимися? — насторожился Илья.

— Вылетаем звеном. Я на «И-16». Вы на «МиГах». Под крылья подвесим по две «ФАБ-50».

— Не пойдет, — говорю.

Нестеров поперхнулся, уставился на меня.

— Это как понимать, товарищ младший лейтенант⁈ Отказываешься выполнить приказ⁈

— Нет. Не отказываюсь. Но «МиГ» с бомбами — бревно. А если над немецким филдом окажется дежурная пара? — сгоряча выпалил я, не замечая, что использую сленг. — Нас «худые» собьют за минуту. У них будет преимущество по высоте, а значит в энергии! Упадут из космоса, «бум-зум» и готово! Если уж вулчить фашистов на филде[8], так с умом!

— Что⁈ Что ты сказал⁈ Что за словечки такие⁈ — вскинулся Нестеров. — Ты откуда их нахватался? Не диверсант ли часом⁈ — его рука непроизвольно потянулась к кобуре, а я, осознав, что наделал, тут же выпалил:

— Виноват, товарищ капитан. Это все наш инструктор с училища. Присказки у него такие были, дурацкие. Больше не повторится.

Нестеров смотрит с сомнением. Заронил я ему в душу нотку недоверия.

— Если над немецким аэродромом окажется дежурная пара, они нас собьют, — пытаюсь говорить нормально. — «МиГ» — скоростной высотный истребитель. Мы с Ильей сможем реализовать преимущество, только если будем прикрывать вас сверху. Вовремя заметим «мессеров», спикируем и собьем их! А затем отработаем по зениткам!

Капитан задумался, взглянул на небо в западном направлении и отрезал:

— Нет. Плотная облачность метрах на семистах собирается, видишь? Немцы на высоту не полезут. Они оттуда ничего контролировать не смогут, — он открыл планшет, развернул карту и начал ставить задачу: — Пойдем вдоль русла реки. На бреющем, над водой. Ширины просвета хватит. Вот тут, — он отчеркнул рубеж недалеко от значка, обозначающего вражеский аэродром, — делаем небольшую «горку» над лесом и внезапно выходим на цели. Бомбы сбрасываете по одной. Фашисты обнаглели, чувствуют себя в безопасности. Налетов на них еще не было. Это приказ. Готовим машины.

Он пошел к техникам. Илья, взглянув на меня, выразительно постучал по лбу:

— Рехнулся, так с капитаном разговаривать?

Я лишь пожал плечами.

В кабине «МиГа» пахнет нагретым металлом. Солнышко сегодня припекает.

Фонарь я оставил открытым. Готовлюсь к запуску двигателя. Воронки на взлетной полосе уже засыпали. Приданный мне техник — старшина Потапов, топчется рядом, ждет команды, нервничает.

Наш аэродром, как оказалось, расположен намного западнее Ржева. Если верить отрывному календарю, замеченному мною на КП, — сегодня 26 августа 1941 года.

Осматриваюсь. Все выглядит непривычным, слишком уж натуральным.

Нахожу взглядом нужные агрегаты.

Первым делом открываю топливный кран. Пальцы отчетливо осязают металл. Несколькими энергичными движениями плунжера топливного шприца отправляю в двигатель порцию бензина, необходимую для запуска.

Поворачиваю вентиль бортовой пневмосистемы, которая работает от баллона со сжатым воздухом.

Щелкаю тумблерами на электрощитке.

Включаю оба магнето[9].

Ну, с Богом…

Открываю кран пневматического самозапуска мотора.

Лопасти винта начинают рывками проворачиваться. Из выхлопных патрубков, расположенных по бортам капота, сначала вырывается дым, а следом — язычки пламени.

Двигатель несколько раз чихнул, а затем заработал уверенно и ровно. Чувствую нервный озноб. Он не имеет ничего общего со страхом или робостью. Сопричастность к событиям столь глубока, что рассудок начинает сбоить от напряжения.

Стараюсь дышать глубоко и ровно. Мне еще взлетать.

Корректор смеси устанавливаю в среднее положение. РПО[10] на 2000 оборотов (так привык), масло- и водорадиатор полностью открыты.

Теперь надо выпустить закрылки на взлетный угол.

И тут меня как током ударило. Дело в том, что современные авиасимуляторы не всегда точно передают технические особенности. Я привык выпускать закрылки кнопкой, ведя отсчет в процентах, а здесь внизу, слева от кресла находится штурвал, — его вращение определяет угол, на который выйдут щитки, а сам выпуск/уборка — это отдельная ручка, расположенная выше.

Точно не «ви-ар…»

Сколько мне нужно крутить штурвал, чтобы получить угол в двадцать градусов⁈

Да понятия не имею… Не у техника же спрашивать…

К счастью, на ободе кто-то до меня нанес засечки. Вращаю до первой, но мало. Потапов жестом дает знать — еще!

Есть. Ограничение угла установил. Выпускаю закрылки, слышу шипение пневматики.

Боже мой, сколько же рутинных операций надо постоянно совершать! В «ви-ар» я их даже не замечал, машинально нажимая предустановленные кнопки! А как же быть в бою⁈

Моя самоуверенность серьезно пошатнулась. Связи нет. Радиостанциями к началу войны комплектовались только некоторые машины. Как взаимодействовать в полете⁈ Я же привык к боевому чату, карте, притаившейся на периферии зрения, и прочим, существенно облегчающим жизнь «фишкам»!

А Нестеров уже начал рулежку! Нервничаю. Сидеть на парашюте неудобно и непривычно. Ручка управления самолетом ходит тяжело, нужно прилагать физические усилия, это тебе не джойстик…

— Потапыч! — ору, перекрикивая гул мотора и перекраивая фамилию техника на свой лад, но он не обиделся, взобрался на крыло.

— Говори!

— К нашему возвращению найди радиостанции!

— Откуда ж я их возьму⁈ — в глазах у техника тоска. И не по причине отсутствия нужных агрегатов. От моих слов. Не верит, что мы вернемся. И я его понимаю. Два младших лейтенанта на «МиГах» — он думает, что у нас вообще нет шансов. Даже те, кто прошел переобучение с «И-16» в лучшем случае умели взлетать на этих машинах и кое-как садиться. Это не бой против «мессеров». Это вообще ни о чем.

— Найди! Проверь все разбитые при бомбежках самолеты! На командирских машинах должны быть установлены! Чтобы к нашему возвращению радиостанции были, понял⁈

— Будут, — похоже мой решительный настрой вселил в него толику надежды. Он, наверное, подумал: «а может им повезет?»

Как ни горько, но именно таким образом складывалась ситуация в сорок первом. Наши летчики делали все, что могли и даже больше. Они реально уходили за грань возможного, сбивая фашистов на «ишачках» и практически не освоенных «МиГах». Вчерашние мальчишки выходили в бой против матерых немецких асов, у которых за спиной был опыт воздушных боев над Европой и десятки сбитых. Каждый вылет наших ребят, по сути, был подвигом. Особенно летом сорок первого.

Смотрю — Нестеров уже вырулил на взлетку. Илья тоже. Пора и мне.

Кричу:

— Колодки из-под колес убери!

— Готово!

Зажимаю тормоз, даю газ, одновременно работая рулем направления. Он управляется педалями. Самолет начинает разворачиваться. По рулежной дорожке двигаюсь к полосе, в начале ВПП останавливаюсь.

Нечаев начал разбег. Вслед за ним пошел Илья.

Оба взлетели. Я замешкался. Еще раз проверяю все ли правильно сделал?

Плавно прибавляю газ. Левой педалью компенсирую реактивный момент, возникающий от работы винта. Самолет все же норовисто пытается уйти с полосы вправо, и я с трудом удерживаю его рулем направления.

Спина взмокла от напряжения. Скорость растет. Слегка даю ручку от себя, чтобы оторвать хвостовое колесо от полосы.

Ощущения ошеломляющие. Внутри все кипит. На ста восьмидесяти километрах в час беру ручку управления на себя, и земля начинает уходить вниз.

Взлетел!

Парирую небольшой крен, выравниваюсь. Убираю шасси и закрылки. Закрываю фонарь кабины. Скорость уже перевалила за двести, и я начинаю набор высоты.

Нервы сгорели. Чувство полета небывалое, звенящее.

[1] И-16 — «истребитель шестнадцатый» (в просторечии — «Ишак», «Ишачок») — советский одномоторный истребитель-моноплан 1930-х годов, созданный в конструкторском бюро Николая Поликарпова.

[2] «MG-17» — немецкий авиационный пулемет калибра 7,92 мм.

[3] Повесть Бориса Васильева «В списках не значился».

[4] Великие Луки были захвачены фашистами 25 августа 1941 года.

[5] Бреющим называется полет, совершаемый на наименьшей возможной высоте, исключающей столкновение самолета с землей. Нормальной высотой бреющего полета является 5–10 м над поверхностью земли.

[6] Готовность № 1 подразумевала, что лётчики сидят в кабинах самолётов, с пристёгнутой привязной системой. Электропитание подано, оставалось только запустить двигатель, вырулить на полосу и взлететь.

[7] Мессершмитт Bf-110 — двухмоторный тяжёлый истребитель многоцелевого назначения. Широко использовался для штурмовки наземных целей. Имел мощное курсовое вооружение: четыре 7,92-мм пулемета МG-17, две 20-мм пушки и один подвижный 7,92-мм пулемет МG-15 (у бортового стрелка).

[8] «Вулчить на филде», — блокировать вражеский аэродром, сбивая противников на взлете (сленговое). «Бум-зум» — «ударил-убежал» — атака с большой высоты: пикирование на цель (не ввязываясь в маневренный бой) и снова уход на высоту.

[9] В поршневых авиационных двигателях у каждого цилиндра есть две свечи зажигания, при этом каждая группа свечей (правая и левая) подключена к отдельному магнето. Такая конструкция создаёт избыточность в случае отказа одного из двух магнето, а две искры обеспечивают более полное и эффективное сгорание топливной смеси. Для «МиГа» положение переключателя «1+2».

[10] РПО — регулятор постоянных оборотов двигателя. Для «МиГ-3» номинальные обороты на взлете 2050 в минуту.