Дорога к фронту

Глава 2

Вслед за машиной Нестерова мы сначала уходим в глубину нашей территории, и лишь минут через пять разворачиваемся на запад. Полет без интерактивной электронной карты требует хорошего знания местности, а в особенности — наземных ориентиров. Последние сомнения в действиях капитана отпали, когда он совершил разворот над небольшим лесным озерком.

Илья плотно держится за ведущим, идет в левом пеленге от него. Я то немного отстаю, то слегка догоняю, — при всех способностях и большом виртуальном опыте пилотирования мне трудно держать короткий правый пеленг. Во-первых, не привык летать в строю. Во-вторых, все еще осваиваюсь с управлением. Повторюсь, РУС[1] — это не джойстик. А в-третьих, полет звеном в плотном построении сильно ограничивает свободу маневра ведомых. Случись малейшее обострение ситуации — мгновенно отреагировать и надежно прикрыть ведущего я не смогу. Довоенные боевые уставы устарели и требуют немедленного пересмотра, но понимание этого придет в наши подразделения чуть позже и будет оплачено кровью. Так что на свой страх и риск держу разумную дистанцию. Пусть лучше спишут все на мою неопытность и неумение держать строй.

Постоянно осматриваюсь.

Идем на высоте ста пятидесяти метров. Внизу проносятся кроны деревьев. Ориентиром служит ведущая к фронту лесная дорога.

На малых высотах скорость в триста пятьдесят километров в час кажется огромной, но все равно я успеваю подметить множество деталей.

Чем ближе к фронту — тем мертвее лес. Дорогу часто бомбят и обстреливают из орудий. Из узкой ленты она давно превратилась в уродливую гарь, исклеванную оспинами воронок. Во многих местах деревья надломлены, повалены, а то и разбиты в щепу. Кое-где тлеет торф. Сизая, удушливая дымка сильно ограничивает обзор. На прогалинах видна разбитая техника, брошенные повозки, какое-то тряпье. Вот промелькнули выцветшие палатки полевого медсанбата, — вокруг них тоже полно следов от попаданий бомб и снарядов.

Вскоре плотный хвойный массив оборвался изломанной линией, — дальше начались лиственные перелески. Теперь видны змейки траншей, распаханная войной земля, несколько сгоревших танков, — наших или немецких — не разберешь. На опушке рощицы под сенью берез притаилась артиллерийская батарея. Орудия окопаны, замаскированы ветками, а брустверы обложены дерном, но он уже пожелтел, выдавая позицию.

Вот и линия фронта!

Внизу идет бой. Вспышки разрывов то и дело рвут уплотнившийся сумрак.

По нам резанули из пулемета. Наверняка зенитный «MG», установленный на бронетранспортере, — все это промелькнуло и скрылось.

«И-16» покачал крыльями: «делай как я»!

В отсутствие радиосвязи такие команды ведущего служат единственным способом коммуникации.

Нестеров чуть сбросил скорость и плавно пошел на снижение.

Блеснула водная гладь. Ага, речка о которой он говорил! Если разведданные, полученные из штаба верны, то ее русло выведет нас почти к самому аэродрому фашистов!

Снижаемся до десяти метров. Ивы, березы и осины, густо растущие по берегам, надежно маскируют от взгляда с земли, но появись сейчас над головой пара «мессершмиттов», то нам несдобровать. Мы в крайне уязвимом положении от атак сверху.

Русло плавно изгибается, желтея песчаными отмелями. Приходится все время быть начеку, огибая рельеф. Так проходит минут десять. Постоянно слежу за небом, оглядываюсь назад, но пока все чисто.

Наконец машина Нестерова снова покачала крыльями. Капитан сразу же пошел на небольшую «горку». Его «ишачок» взмыл над деревьями и, доворачивая вправо, тут же начал пологое пикирование.

Мы с Ильей повторяем его маневр, — он слева, а я справа от курса ведущего. Взрыватели «ФАБов» установлены на пятисекундную задержку. При бомбометании с предельно малых высот лишь это позволяет избежать последствий собственного удара.

Я тоже начинаю пологое пикирование. Немецкий аэродром как на ладони. Мы появились столь внезапно, что обычная суета даже не успела замереть. По полосе пылит только что севший «мессер». У капониров стоит топливозаправщик. Мешки с песком обозначают позиции зениток. Дежурные расчеты еще не врубились, что происходит.

Заправщик — лакомая цель. Самолеты в капонирах тоже. Но зениток слишком много: через пару секунд фашисты придут в себя. И «мессер» на полосе вполне может дать газ и пойти на взлет, если у него в баках осталось топливо.

На все отпущены мгновенья. Вижу покатый холм свеженарезанного дерна и торцы бревен в несколько накатов, накрывающие вход под землю. К нему ведет колея примятой, пожухлой травы. Точно не землянка и не блиндаж! Похоже на полевой склад боеприпасов!

Доворачиваю рулем направления. Высота мала, бомба с задержкой взрывателя ударится об землю и наверняка успеет отскочить на несколько метров, зароется вряд ли, — мысли проносятся в голове с сумасшедшей скоростью. Все равно выдерживаю курс. Взгорок остановит бомбу, не даст далеко срикошетировать! В мгновениях сейчас спрессовывается целая жизнь. Совмещаю нижний срез среднего кольца упреждения прицела с темной отметиной входа. Такой прием бомбометания с истребителя сотни раз опробован, но сработает ли он тут?

Сбрасываю сразу оба «ФАБа», чтобы наверняка! Ручку на себя, — взмываю, едва не зацепив «совком» радиатора за дернистый холм!

Вокруг вспухают белесо-черные шапки разрывов. Осколками задело плоскость.

Сзади-снизу оглушительно, раскатисто громыхнуло. Такое ощущение, что вздрогнула земля и пришел в движение воздух. «МиГ» качнуло, как при сильной турбулентности.

На боевом развороте бросаю взгляд по сторонам. Ильюха разбомбил бензовоз. Чадно горит выплеснувшееся топливо. На месте примеченного мною холма зияет глубокая воронка. Из-под обугленной земли торчат вздыбленные бревна. Трескуче рвутся боеприпасы. Так это не зенитки шпарят!

На полосе дымит «мессер». На него пикирует Нестеров. Илья только что сбросил вторую бомбу, но промахнулся мимо капонира, — взрыв ударил метров на десять дальше.

Захожу на цель. В перекрестье растет борт «Bf-109» накрытого маскировочной сеткой. Всаживаю в него две длинные очереди из крупнокалиберного «БС». Вижу вспышки попаданий, вновь ухожу в набор высоты с последующим разворотом. Не понимаю, почему такое слабое противодействие зениток⁈ Аэродром буквально опоясан огневыми точками, но они по большинству молчат!

В следующий миг, заметив разбегающиеся в разные стороны фигурки, я понял, — на нашей стороне сработал страх. Хоть на атакованном мною складе оказалось немного боеприпасов, но их детонация вызвала панику. У земли все заволокло дымом. Звуки беспорядочных разрывов и ноющий свист осколков не дают фашистам опомниться, сообразить, что нас всего трое. Они ищут укрытия, спасаясь от смерти.

Но вскоре они поймут, что к чему и тогда нам придется туго. Надо успеть израсходовать боекомплект, причинив максимальный ущерб, и уходить, пока расчеты «Flakkorps»[2] не опомнились!

Земля снова несется навстречу. Основные места стоянок вражеских самолетов укрыты под деревьями и хорошо замаскированы. Приходится снижаться почти «по нулям», рискованно атаковать на бреющем, взмывая в последний миг, когда столкновение уже кажется неизбежным.

От острых запахов бензина, выхлопа, сгоревшего пороха и чадящего масла першит в горле. Воздух мутный, видимость с каждым заходом все хуже, — аэродром густо заволокло сизо-черным вихрящимся дымом.

Еще один боевой разворот. Рискованный, фактически на предкрылках[3], на нижнем пределе скорости сваливания, но на пологие виражи просто нет времени. Счет по-прежнему идет на мгновенья.

Нестеров все же поджег севшего «мессера» и, похоже, убил пилота: самолет, ревя двигателем быстро катится по полосе, но не взлетает. Через несколько секунд он врезался в обложенную мешками с песком позицию зенитной батареи и взорвался.

Я внезапно похолодел от промелькнувшего дурного предчувствия. Немцы всегда летают парами. Первым обычно садится ведущий. Самолетов на рулежке я не видел. Где же его ведомый⁈

Кручу головой.

Вот он! Вывалился из-под кромки облаков, пикирует на Нестерова!

— Вадим, «худой» на шести! — ору, но без толку. Связи ведь нет!

Левая рука машинально толкнула ручку управления октан-корректором до упора вперед. Двигатель «МиГа» послушно принял форсаж. Пользуясь набранной в пологом снижении скоростью, резко ухожу вверх, делаю разворот. В результате, набрав метров пятьсот высоты, я теперь двигаюсь в обратном направлении, на помощь капитану, но поздно: «И-16», прошитый очередями, вспыхнул, как факел — падает, без шансов, а пилот «109-го» уже хладнокровно режет маневр Ильи, доворачивая на него.

Орать бесполезно. Никто не услышит. Без связи нет никакого взаимодействия. Ильюха увлекся штурмовкой, наверняка прильнул к прицелу, а это приводит к «тоннельному зрению»! Сейчас фашист и его собьет!

До немца еще метров восемьсот навскидку. Не успеваю! А он уже вдавил гашетки. По плоскости «МиГа» резанули пушечно-пулеметные трассы, вырывая клочья обшивки, оставляя дыры.

Издалека даю отсекающую очередь с единственной целью, — чтобы фашист заметил трассеры, отвлекся, прервал атаку!

Он дернулся, — нервы не железные и жить ему хочется! Потерял несколько секунд, нервно озираясь, ища меня взглядом.

Заметил! Резко дал газ, — вижу, как выхлопные патрубки «мессера» плюнули дымом.

Илья, заваливаясь на одно крыло, все же сумел выровняться почти у самой земли. Изрешеченная плоскость напрочь убивает аэродинамику, ни о каком маневренном бое речи теперь быть не может. Кренясь и теряя топливо из пробитого бака Захаров довернул на восток.

Молодец! Тяни, я прикрою!

Крутиться с «мессером» над вражеским аэродромом, — занятие так себе. Мне главное, чтобы он отвалил от Ильи. Даю еще одну короткую очередь ему вдогонку. Знаю, что боекомплект не резиновый, но фашист внял, послушно потянулся на запад, вглубь захваченной территории. Пытается разорвать дистанцию, чтобы затем сманеврировать, набрать высоту. А мне то и надо. Уходим прочь от зениток. Один на один.

Скорость «МиГа» на небольших высотах позволяет догнать «Bf-109E» (как и оторваться от него). С маневренным боем все гораздо сложнее. Зависит от мастерства пилотов. Но мой опыт сегодня ушел в топку. Жизнь — это не «ви-ар». Здесь начинают работать совсем другие факторы, отнюдь не технического характера.

Страх. Желание жить. Ненависть к врагу, — все смешивается воедино. Никакой «адреналиновый драйв» из прошлой жизни не передаст и сотой доли спрессованных в мгновенья чувств и эмоций.

Попеременно кручу штурвалы, прикрывая радиаторы «МиГа» в положение «по потоку». Скорость еще немного подросла.

Немец, поняв, что я медленно, но верно догоняю его и вскоре выйду на дистанцию эффективного огня, не выдержал, совершив ошибку. Вместо того, чтобы попытаться пропустить меня вперед, исполнив «ножницы» либо «размазанную бочку», он вдруг резко потянулся вверх, надеясь на более высокую скороподъемность «мессера»[4].

Наверное решил, что я тоже сейчас перейду на вертикаль и не дотянусь до него…

Дистанция между нами составляет около километра. Беру ручку на себя, но не очень сильно. В результате фашист быстро теряет скорость, круто карабкаясь ввысь в вертикальном маневре, а я, сохранив энергию, лишь в последний момент резко поднимаю нос «МиГа» к точке, где он окажется через несколько секунд.

Перегрузка, — это не просто слегка потемневший экран. Меня вжимает в кресло до помутнения сознания, до крови, сочащейся из носа. Силуэт «мессера» стремительно растет в прицеле. С трудом удерживая ручку управления, вжимаю обе гашетки. «БС», как оказалось — пустой, «ШКАС» зашелся длинной очередью и тоже захлебнулся.

Отчетливо вижу вспышки попаданий. Трасса прошила левый водорадиатор, расположенный у корня крыла, и капот двигателя!

Расходимся. Он быстро проваливается вниз и назад, я же, с трудом избежав сваливания, выравниваюсь в горизонте и осматриваюсь, вновь набирая скорость. Стрелка температуры воды в красной зоне. Быстро открываю заслонки, давая мотору полноценное охлаждение.

Немец поврежден, но все еще может лететь. За ним стелется дымно-белесый шлейф. Дотянет до аэродрома? Или пойдет на вынужденную?

Нет. Его движок заклинило. Вижу, как у «мессершмитта» остановился винт, затем отлетел аварийно сброшенный фонарь кабины, но пилот так и не выпрыгнул, — видимо ранен. Потеряв управление, «мессер» свалился на крыло, врезался в землю и взорвался, разбрызгивая пламя.

Вместо звенящего торжества победы внезапно пришло чувство непомерной усталости и растущего беспокойства.

Дотянул ли Илья до линии фронта?

Заложив вираж над местом падения фашиста, я взял курс на восток. Развернуть карту нет никакой возможности. Ни на секунду не могу отпустить ручку управления — удерживать ее приходится двумя руками. «МиГ» временами опасно вибрирует. Крылья и фюзеляж посечены осколками от зенитных разрывов, но крупных пробоин в плоскостях не вижу. Не понимаю, в чем дело, но надо быть осторожнее.

Ориентируюсь по бортовому компасу. Наземные вехи начну искать позже, когда окажусь над своей территорией. Набираю высоту в пятьсот метров. Надо бы выше, — вдруг придется прыгать, но встреча с фашистами мне сейчас ни к чему. Боекомплекта нет, да и самолет ведет себя странно. С чего бы ему дрожать и крениться, теряя горизонт?

Слева блеснула лента реки. Значит иду правильно. Еще немного и увижу линию фронта.

Появившиеся вдалеке дымы быстро приближаются. Кое-где видны вспышки разрывов. Вскоре изрезанный траншеями передний край пронесся подо мной. Успел подметить, — со стороны фашистов сплошных укреплений нет. Они рвутся к Ржеву, а наши цепляются за каждый клочок земли, ценой жизни сдерживают танковые клинья вермахта.

Ищу наземные ориентиры, но за передним краем простирается густой лес. Где же дорога к фронту, вдоль которой мы летели? Неужели придется подниматься выше? Озера, над которым мы меняли курс, тоже нигде не видно.

Иду «змейкой», хотя машине мои маневры категорически не нравятся. «МиГ» по-прежнему начинает вибрировать, сразу, как только я пытаюсь активно работать ручкой управления.

Что же делать? Садиться в поле?

Внезапно я заметил длинную проплешину гари.

Снижаюсь, чтобы лучше рассмотреть ее. Точно. Дымок все еще сочится из-под обугленной земли, там, где сгорели обломки «И-16-го»! Значит аэродром близко. Километров пять-шесть к востоку!

Набираю высоту и действительно: вдали за перелеском видна деревушка и окружающие ее поля!

Осторожно доворачиваю. С посадкой будет сложно. «МиГ» в этом смысле — машина «строгая», как выражались военные летчики.

Выпускаю закрылки. Одной рукой снова пришлось крутить штурвал ограничителя, увеличивая выход щитков до пятидесяти градусов.

Круг над аэродромом не делаю, зашел удачно, полоса по курсу. Снижаюсь. Выпускаю шасси, работаю рукояткой газа, чтобы поддерживать посадочную скорость.

Земля быстро приближается. Спокойно. Ты много раз это делал. Ручку немного на себя. Выравниваюсь… Колеса чиркнули о полосу. Полностью убираю газ. Работаю тормозами, удерживая самолет рулем направления.

В конце пробега «МиГ» начало сильно уводить влево. Парирую. Слышу скрип тормозов. Остановился… Сел!..

Вижу ко мне бегут техники и Илья! Значит, дотянул!

Развернул самолет к ближайшему пустующему капониру, подрулил к нему. Старшина Потапов машет руками: «глуши движок»!

Стих гул. Остановились лопасти. Открываю фонарь кабины. Где-то поблизости щебечут птицы.

В эти мгновенья не хочется ничего, кроме тишины. Тело после перегрузок болит, словно после уличной драки.

— Потапыч, рации нашел?

— А как же! Только их еще установить и наладить надо.

— Долго?

— За пару часов управимся.

— Взгляни что с машиной?

— Да, правый предкрылок поврежден! Наверное, зенитка задела. Заменим!

Я вылез из кабины, спрыгнул с крыла. Ильюха стоит в сторонке, бледный, явно не в себе. Как будто боится подойти.

— Ты чего?

— Командира я не прикрыл… Зазевался, — в глазах Захарова злость и слезы.

— Был приказ на штурмовку. Каждый сам головой вертит, — жестко ответил я, понимая: Нечаева не вернешь, а Илья себя изведет.

— Я тот «мессер» сбил! — говорю, чтобы сменить тему.

Он вскинул взгляд:

— Серьезно⁈

— А ты думаешь, они не горят?

Разговор как-то не клеится.

— Что дальше-то делать будем? — Захаров по-прежнему смотрит в землю. — Командира теперь нет. И связи со штабом нет. Где-то, наверное, телефонные провода разорвало.

— Зато есть фронт. Полетим на прикрытие войск, — твердо ответил я. — А связиста отправим проверить линию.

Вижу, он немного приободрился. Прикидываю: сейчас полдень. До вечера успеем пару раз подняться в воздух. Не сидеть же на земле, ожидая приказов, которые могут и не прийти.

— Потапыч!

— Тут я!

— Подготовьте резервные машины.

Снова придется лететь без раций, и я обернулся к Илье:

— Пойдешь ведомым. Набираем высоту в три тысячи. Ждем пока появятся бомбардировщики. Заметив, перехватываем их над немецкой территорией. Сбивать надо ведущего. Тогда остальные сломают строй, начнут освобождаться от бомб. Возражения есть?

— Нет, — он немного приободрился.

— Тогда слушай внимательно. Сигнализировать буду аэронавигационными огнями. Давай условимся: мигнул один раз — «внимание». Два раза — «атакуем», три — значит «прикрой», ну а больше трех, часто и бессистемно — оглянись, у тебя «шесть»!

— Что значит «шесть»?

— Ну «мессер» на хвосте. На шести часах. Мы в училище циферблатом часов пользовались для обозначения направлений, — все никак не могу избавиться от сленговых словечек.

Он кивнул:

— Понятно!

Взлетели через час. Набрали высоту, подходим к фронту.

Осматриваюсь. У горизонта на фоне облаков я заметил точки, выстроенные клином, словно там летит косяк перелетных птиц.

Сигналю Илье навигационными огнями: «Внимание», затем покачиваю крыльями: «Делай как я» и снова «АНО» два раза — «атакуем»!

Сближаемся. Силуэты проступают четче. Становятся различимы особенности конструкции. По неубирающимся шасси понятно — это «Юнкерсы-87». Пикирующие бомбардировщики.

Девятка. Полная эскадрилья.

Кручу головой. «Мессеров» прикрытия нигде не видно. Неужели на этом участке фронта фашисты настолько обнаглели, что летают без сопровождения⁈ Всякое может быть, но и бдительность терять нельзя.

Увеличиваю скорость. Илья держится правее и сзади, молодец. Только бы он в точности повторил мой маневр! «Юнкерс-87» неплохо прикрыт сзади-сверху. В построении эскадрильи бортстрелки вполне способны создать плотный перекрестный огонь в верхней полусфере. Поэтому собираюсь атаковать снизу-сбоку. Времени на прицеливание будет очень мало. Важно не промахнуться с первого захода и успеть вовремя отвернуть, чтобы не столкнуться с вражеским бомбардировщиком.

В нужный момент чуть приподнимаю нос «МиГа». Дистанция до цели стремительно сокращается. Вжимаю обе гашетки. Пулеметные трассы режут плоскость, задевают двигатель! Ведущий «Юнкерс» густо задымил и начал заваливаться на крыло.

Едва успеваю «нырнуть» под него! Ухожу со снижением на отрицательной перегрузке, от которой перед глазами на миг плеснулась багряная муть. Быстро осматриваюсь. Второй «Юнкерс», атакованный Ильей, горит!

Начинаю боевой разворот. Захаров тоже. Подбитый им бомбардировщик падает, объятый пламенем, мой, дымя, беспорядочно сбросил бомбы, и со снижением отвалил на запад. Вдогонку не иду, ибо остальные сомкнули строй и упрямо тянут к линии фронта. А до нее недалеко! Если войдут в пикирование, сорвать атаку уже не успеем!

Снова беру ручку на себя. Атакую снизу-вверх. Силуэты быстро растут в прицеле, вот в поле зрения остался только один, и в этот момент «МиГ» сильно тряхнуло.

Как оказалось два «мессера» прикрытия все время шли под нижней кромкой кучевых облаков, маскируясь в их дымке. Первый наш заход они все же прозевали, но и я их не видел. Теперь же они резко спикировали со стороны солнца.

Моя атака сорвана, но Илья успел прошить очередями еще одного «Юнкерса». Немцы не выдержали, строй бомбардировщиков сломался, — они начали беспорядочно сбрасывать смертельный груз над своей территорией, а я, скрипя зубами, переворотом через крыло ушел от следующей очереди, сделав обратный «иммельман».

Живой. Рули слушаются. Тяги не перебиты. Оглядываюсь. Два «мессера» успели сманеврировать вслед за мной, плотно висят на хвосте. Сейчас снова откроют огонь! Делаю «размазанную бочку». Дистанция очень мала, и они проскакивают мимо. Один тут же начал вираж, второй полез ввысь.

Доворачиваю на ведущего. Выношу прицел на упреждение. Даю очередь. Трассеры режут воздух мутными шлейфами. Мимо… чувствую, что перетягиваю ручку — скорость начинает падать, а самолет вдруг угрожающе завибрировал. Еще немного и начнется сваливание, а вслед за ним — штопор.

Чуть отпускаю ручку управления. Вибрация прекратилась, но «мессер» уходит из прицела. Если сейчас резко доверну, — сорвусь в штопор. Значит придется маневрировать, заново строить заход!

Где Илья — не вижу. Потерял его. Может погнался за бомбардировщиками?

Внезапно дробь сокрушительных ударов пронзила мою машину. Вижу, как отлетают куски обшивки, вырванные из фюзеляжа. Ведомый «мессер» (тот, что ушел вверх) подловил момент, достал очередью из пушек.

Двигатель встал. Лопасти винта лениво вращаются. Сейчас добьет!

Доворачиваю к фронту. До переднего края несколько километров, но собьют. Не отпустят. Каждую секунду жду новых, теперь уже — роковых попаданий. Оглядываться страшно. Вдруг наступил какой-то внутренний надлом. Понимаю, жить осталось недолго…

А выстрелов все нет. Полого планирую. Ветер свистит в пробоинах разбитого фонаря кабины. Глаза заливает кровь.

Все же оглядываюсь.

На хвосте никого! Справа ниже падает «мессер»! Второй резко отвалил, жмется к земле, уходит над самой кромкой леса, а чуть выше — «МиГ» Захарова! Прикрыл! Сбил фашиста!

Высота — восемьсот. Внизу разрывы и изломы траншей. Впереди сплошной лесной массив. Надо прыгать. Сесть не смогу. Негде.

С усилием сдвигаю фонарь кабины. Открылся. Не заклинил.

Переваливаюсь через борт, соскальзываю с крыла и, отсчитав несколько секунд, дергаю кольцо.

С резким рывком открылся купол парашюта. Меня быстро сносит в глубину наших оборонительных линий.

На аэродром я вернулся только через пару часов, с попуткой, идущей в тыл. Выпрыгнул удачно. Ранение оказалось пустяковым, — осколок содрал кожу на лбу.

Не передать сколько прожито за этот день, но он еще не закончился.

Ко мне бежит Илья. Я крепко обнял его, похлопал по плечу.

— Спасибо! Вовремя подоспел!

Он широко улыбается. Рад, что я жив.

— Двух фашистов сбил! Молодец! Силен!

— Андрюх, а дальше-то что? — об одержанных победах Захаров говорить явно не настроен. Не осознал еще.

Я оглянулся.

— Потапов?

Старшина уже тут, докладывает:

— Две машины к вылету готовы. Рации установлены, но надо опробовать, — он протянул мне ларингофон и наушники. Короткий провод оканчивается вилкой для подключения к бортовой радиостанции

С запада доносятся звуки разгорающегося боя. Слышно уханье разрывов. Часть из них наверняка — бомбы.

— Ну давай связь проверим, а там решим.

Илья лишь сдержанно кивнул, пошел к своему «МиГу», а я забрался в кабину резервной машины.

Мой летный шлемофон (тот в котором очнулся после загадочного крушения «И-16»), сшит из мягкой коричневой кожи и имеет по бокам два кармашка для наушников ларингофона. Но самих наушников нет. Ладно, сейчас прилажу «гарнитуру», добытую Потаповым.

Правый наушник вставил без проблем, а левому что-то мешает. Как будто в предназначенном для него кармашке уже что-то есть.

Я отогнул край накладки и сомлел.

Внутри притаился тонкий кругляш с запаянными в него микрочипами! Только в отличие от прошлого раза в глубине прозрачного материала тлеет крохотная искорка индикации, а при пристальной фокусировке взгляда в поле моего зрения вдруг появилось несколько строк на русском:

«Система переноса матрицы сознания активна».

«У вас осталось 57 минут. В дальнейшем связь с темпоральной линией будет безвозвратно потеряна».

«Для возвращения дважды сильно сожмите в пальцах боковые поверхности».

Я почему-то сразу поверил в происходящее. Даже легче на душе стало.

В век высочайших технологий возможно многое. Понятия не имею что это за проект, на каких физических принципах он основан, да и неважно. Для меня неважно. Этот день стал самым ярким и значимым в моей жизни.

Если сейчас сожму кругляш, то наверняка очнусь в своем кресле за консолью «ви-ар».

А Ильюха пойдет на фашистов один. И, возможно, не доживет до завтра… И никогда не придет ко мне в далеком будущем, накануне Дня Победы.

— Товарищ младший лейтенант, что не так? — спросил старшина Потапов, взобравшись на крыло.

— Наушники ларингофона приладь.

Сижу не шевелясь. Через час уже будет поздно что-то менять.

Я вытащил из нагрудного кармана блокнот, вырвал из него листок и огрызком химического карандаша написал свой адрес, имя, фамилию, дату и год.

— Готово, товарищ младший лейтенант! Пробуйте, — доложил Потапов,

Надеваю шлемофон, застегиваю ремешок под подбородком, щелкаю тумблером радиостанции.

— Андрюха, ну так что? — внезапно раздался в наушниках зашумленный помехами, искаженный голос Ильи.

Я плотнее прижал к горлу ларингофон и скупо ответил, уже все для себя решив:

— До заката еще пара часов. Взлетаем!

[1] РУС — ручка управления самолетом. РУД, в свою очередь — ручка управления двигателем.

[2] Flakkorps — общее название подразделений немецких ПВО.

[3] Предкрылок — элемент механизации крыла, расположенный вдоль его передней кромки. На «МиГе» срабатывает автоматически. Увеличивает подъемную силу крыла и улучшает маневренные характеристики на низких скоростях.

[4] Скороподъемность «МиГа» у земли 11,4 м/с, а у «Bf-109E» 20,5 м/с.