Рукопись несбывшихся ожиданий. Дорога жизни

Глава 19. Людьми, полными достоинств, принято восхищаться. Но, как ни странно, люди с недостатками чаще вызывают симпатию

Само собой, едва настала следующая за карнавальной неделя, скучная жизнь в Белкресте вернулась на круги своя. Больные вместо громогласных заверений, что де достаточно здоровы, чтобы на уличные гулянья отправиться, вновь вернулись к стенаниям и жалобам на горемычную судьбу. Персонал лазарета из-за этого сделался хмурым и ворчливым. Коснулись перемены и группы Поля Оллена. Нагулявшиеся вдоволь студенты просадили абсолютно все имеющиеся у них скудные сбережения, а потому под вечер зачастили оказывать местным услуги целителя на дому. Но толково подзаработать у них не вышло, так как мэтр Оллен, подчиняясь требованию недовольного градоправителя, строго‑настрого запретил подобное. А разве весёлым без денег будешь? И, особенно, если с ладной красоткой некие шуры‑муры уже завертелись. В общем, настроение было никакое и абсолютно у всех, а тут ещё и событие не слаще. У некой роженицы медперсонал отказался роды принимать.

- Если ваши студенты хотят приобрести новый опыт, то пожалуйста, но мои люди к этой дамочке с Ветряной улицы даже близко не подойдут, - заявил Полю глава лазарета, когда тот подошёл с требованием устранить мешающий его работе шум. - У нас учреждение пусть и для бедняков, но для бедняков честных.

- Хм. Ну, хоть что-нибудь предпримите, прошу вас. Походу, так просто с крыльца она не уйдёт, - выглядывая за окно, с недовольством произнёс будущий граф Саммайнский, и вслед за его словами до ушей собеседников вновь донёсся жуткий крик боли и грозная ругань. Женщина очевидно страдала. Роды проходили как-то неправильно, раз на снегу под её ногами обозначилось пятно крови, но воинственности роженицу это не лишило. Она с завыванием по новой заколотила в закрытую на замок дверь.

- Мэтр Оллен, не хотите шум терпеть, так займитесь ею сами. Только на улице, так как внутрь я эту стерву ни за что не впущу. Как она вообще посмела сюда явиться? Вот ты ж дрянь, ещё и настойчивая такая!

Сказанное оставило неприятный осадок на душе Поля, и особенно неприятно ему сделалось, когда он вышел в коридор и увидел обеспокоенные взгляды своих студентов. Само собой, их встревожило и то, что некую роженицу сперва силой вытолкали на мороз, и то, что она теперь то с руганью стучалась в наглухо закрытую дверь лазарета, то, грозя возмездием богов, жалобно стонала на крыльце.

- Неужели её не впустят? – напрямую и с возмущением спросила Мила Свон.

Поль мог бы ответить честно, мог бы толково разъяснить позицию лазарета. Вот только тогда не обошлось бы без объяснения отчего порой следует напрочь забывать про призвание целителя. То есть своим же собственным словом ему пришлось бы перечеркнуть всё то, что ему так хотелось взрастить в своих слушателях.

- Некоторым людям их личные принципы важнее, чем чья-либо жизнь. Но ни один целитель, если он действительно целитель, - Поль обвёл выразительным взглядом стоящих вокруг него студентов, - в приоритет подобное ставить не будет. Любую жизнь, какой бы бесполезной и жалкой она ни казалась, целитель должен стараться сохранить. Поэтому спасением этой женщины и её ребёнка придётся заняться нам.

Сказав так, Поль отдал распоряжение, чтобы аир Тейлор и аир Свон отвели роженицу в одну из комнат студенческого дома, а сам задержался в лазарете, чтобы собрать в саквояж способные понадобиться инструменты, бинты и обеззараживающие растворы. Саквояж в результате стал очень тяжёлым. Поль безо всякой застенчивости взял много всего на всякий случай, так как процесс родов изучал только в теории. Более того, будучи мужчиной (да ещё мужчиной благородного сословия) он в принципе не принимал участия в обсуждениях возможных сложностей деторождения. Однако, это не помешало ему начать разыгрывать уверенность.

- Так, - войдя в дом, наигранно бодро произнёс Поль, прежде чем начал снимать припорошенную снегом верхнюю одежду. – Где роженица? Куда вы её поместили?

- Да вот туда, - указал аир Тейлор на одну из двух дверей, ведущих в комнаты. – Мне показалось неправильным её прямо здесь укладывать.

- Верное решение. Роды могут оказаться затяжными, а вашим коллегам надо будет из лазарета вернуться в более спокойное помещение, - похвалил Поль студента и, поднимая с пола свой саквояж, принялся распределять обязанности. – Теперь о том, кто чем будет заниматься. Вы, аир Тейлор, вскипятите воду и подготовите пелёнки.

- А из чего их подготовить то?

- Не знаю, покрывало какое-нибудь чистое разрежьте. А вы, аир Свон, давайте, пойдёте мне помогать.

- Почему это я? – тут же возмутилась девушка. – Как с этой печью справляться я лучше знаю. Ткань резать тоже женское дело.

- Принимать роды – вот женское дело, - грозно опроверг Поль и в строгом тоне потребовал. – Идёмте.

Когда они вошли в комнату, где разместили роженицу, та уже металась в бреду. Её лихорадило, пот крупными каплями выступил на лице, стоны боли то и дело срывались с губ. Подол её платья был жуть как измазан в крови.

- Мэтр Оллен, ну можно я лучше водой и пелёнками займусь? - тут же заныла в ужасе Мила Свон. – У вас самая чистая вода будет, чес-слово. Я даже на родник схожу.

- Хватит! – пришлось ему прикрикнуть на студентку. – Имейте совесть, не перекладывайте свои обязанности на аир Тейлора.

- Так он здесь лучше меня справится. Он же будущий мастер по стихии земли, а земля это плодородие, рождение. Это я некромант.

- Аир Свон, прекращайте нести бред. К тому, что вы сказали, только крестьяне прислушаться и могут. Более того, я запросил из академии ваше личное дело и уже не только получил, но даже прочёл его. Вы трое тяжёлых родов пережили, так что должны знать как сейчас действовать. Ну же, что с вами врач делал? Вспоминайте.

- Да было бы что вспоминать, - беспомощно развела она руками. – Я же… а я вот также в беспамятстве лежала, откуда ж мне знать, что со мной делали?

А вот на это заявление Полю ответить уже нечего было. Более того, он вмиг испытал разочарование. Оказывается, поспособствовать советом ему никто бы не смог. Опытный персонал вопреки воли главы лазарета не пошёл бы, а помощница, на которую Поль возлагал свои надежды, сама стояла и тряслась, как осиновый лист.

«Соберись», - мысленно приказал себе Поль, так как не мог позволить студентке разглядеть охватившее его отчаяние.

Внешне комната осталась прежней. Коричневые бревенчатые стены всё ещё недостаточно просохли, чтобы от них перестало пахнуть гнилью. Крошечное окошко плотно закрывали заледеневшие ставни, так как ни стекла, ни слюды, ни даже бычьего пузыря в раме не было. Из-за этого света было недостаточно, подвешенная на крюк к потолку чадящая масляная лампа скорее мешала видимости, то и дело отбрасывая тени. Но в комнате хотя бы было относительно тепло, так как одна из стен соседствовала с печью. И всё же не это тепло, а именно мысли Поля сделали комнату другой. Отчего-то ущербность обстановки и угнетающее предчувствие беды истончились под воздействием его решимости помочь.

- Вы сможете создать и поддерживать магическое освещение?

- Да, это я смогу. Запросто, - немного успокоилась Мила Свон.

- Тогда создайте его так, чтобы в комнате больше не было теней.

Девушка сосредоточилась, поджала губы. А мгновением спустя взмахнула рукой, и комната вмиг переменилась. И пусть стала явной намертво въевшаяся в пол и стены грязь, Полю даже дышать сделалось легче. Увы, ненадолго. От него требовалось куда как больше действий, нежели указание создать достойное освещение. И потому (на ватных ногах!) будущий граф Саммайнский всё же подошёл к рожающей женщине и дотронулся до её лба.

- Я периодически обтираю её холодной водой, но это помогает мало, - тут же прозвучал комментарий студентки, кивнувшей на глубокую миску с подтаявшим снегом.

- Температуру я собью, это не проблема.

«Да. Увы, проблема совсем в другом», - обмирая от страха, подумал Поль, прежде чем, краснея от стыда, задрал подол окровавленного платья роженицы. Он никак не мог сосредоточиться на мысли, что для целителя подобное не может быть постыдным. Что сейчас на постели перед ним не падшая женщина, а очередная страждущая помощи пациентка. Право, Поль буквально ломал себя, пытаясь заставить опустить взгляд к женскому лону, а тут ещё и Мила Свон с интересом приблизилась, чтобы понаблюдать за работой учителя. Подобное отчего-то вызвало неистовую злость в нём. Поль буквально вскипел всего за одно мгновение, а потому и решил переложить все неприятные обязанности на подчинённое ему лицо. Повернув голову в сторону студентки, он требовательно произнёс:

- Проверьте насколько раскрыто влагалище.

- Я?

- Да, вы! Или вы никак не можете понять, что, кроме как к вам, мне не к кому тут обращаться?

- Но… но, - неуверенными шажками подходя к постели, а там и садясь у ног роженицы, сказала Мила Свон. – А как мне это делать то?

- Руками. Вы должны мне сказать, сколько пальцев вы можете…

- Пальцев?! - с хорошо слышимой в голосе истерикой взвизгнула студентка. – Мэтр Оллен, я это на ощупь определять, что ли, должна?

- Разумеется, аир Свон.

- Так я ж в этом нихрена не понимаю!

Смешно сказать, но он бы мог выкрикнуть тоже самое. Вот только Полю на тот момент нисколько смешно не было. Он чувствовал непомерную злость, ярость, а потому с гневом уставился на Милу Свон и в ледяном тоне проговорил:

- В присутствии женского персонала для мужчины подобное крайне неприлично осуществлять. Поэтому прекращайте пререкаться и делайте то, что вам сказано. А я тем временем проверю живот, чтобы понять положение ребёнка.

Недовольно фырча, студентка взялась за дело. Лицо её при этом кривилось от недовольства и брезгливости, но для Поля было важнее, что также кривиться не приходится ему самому. Более того, невольно подумав о прошлом Милы Свон, Полю вмиг захотелось её укорить, и, будучи на нервах, своего языка он не сдержал.

- Великие стихии, да хватит делать вид, что подобное вам противно! Проведя столько лет в среде падших женщин, уж на многое вы должны были насмотреться.

- Вообще-то, на многое я совсем в других местах насмотрелась, мэтр Оллен, - очевидно обиделась девушка. – Да-да! На улицах городов, где я голодная протягивала для милостыни руку, но получала лишь презрение. В уютных домах, в которые если меня и пускали, так чтобы тайком снасильничать. Да и в академии я на много всякого дерьма нагляделась. Ха, истинно людьми высокой морали нужно быть, чтобы студентку третьекурсницу на растерзание озверевшим мужикам на Стену Мрака отправить. Поэтому не надо, мэтр Оллен, сами уж, будьте добры, прекратите делать вид, будто вам смотреть на меня противно. Вы из грязи похлеще меня сделаны, так как это вы и такие же честные и благородные, как вы, из меня ту тварь, что я есть, сотворили, - на этом обвинении Мила Свон замолчала и, словно резко успокаиваясь, сухо сообщила. - Мне кажется, что раскрытие полное.

Воспитание требовало от Поля проявить характер. Ему надлежало в грозных выражениях выставить студентку вон, а после в отзыве о практике написать на неё крайне нехорошую характеристику. То, что она посмела сказать ему в лицо, являлось откровенным оскорблением чести и достоинства. Оскорблением чести и достоинства благородного по происхождению человека.

Серьёзно, ну какое моральное право имела Мила Свон произносить такое, когда совсем не Поль подобным образом обижал её? Но мысль о том, что он долгое время поддерживал гонения этой девушки, положительно об этом отзывался, заставила преподавателя придержать коней. Часть обвинения имела под собой основу, а потому Поль задумался, как бы ему лучше ответить. И пока он над этим размышлял, он занимался проверкой положения плода. А дальше…

- Ребёнок лежит неправильно. Причина в этом.

Вынужденно Поль оставил мысли о недостойном поведении студентки и всецело сосредоточился на родах. Младенец в утробе мог не прожить так долго, как хотелось бы. Околоплодный пузырь уже лопнул, пуповина дважды обвила шею, крохотное сердечко едва билось. И в деле, в котором без помощника не обойтись, нельзя было поддаваться эмоциям. Выгнав Милу Свон, можно было потерять невинную жизнь. Пусть аир Тейлор находился не так далеко (скрип колеса колодца во дворе говорил о том, что студент набирает воду), но, чтобы вернуться в дом, снять варежки да подойти к роженице, ему всё равно требовалось время. Время, где на вес золота было каждое мгновение.

- Аир Свон, немедленно…

Вместо ругани Поль принялся командовать. Он не выгнал девушку, а приказал ей делать то, что ещё могло спасти младенцу жизнь. Студентка при этом нисколько не перечила. То ли ей сделалось совестно за прежние необдуманные слова, то ли она самостоятельно смогла осознать сколь дорога нынче каждая секунда. А там, казалось бы, бесконечный час усилий, покуда вдруг не заплакал новорождённый. Оставшийся в главной комнате аир Тейлор из‑за этого звука замер, прекратил резать на куски свой плащ. Мужчина неподдельно встревожился. Зато Поля и Милу Свон этот громкий плач заставил радостно рассмеяться в унисон. Они поняли, что справились, и вместе с их обоюдным смехом уходило из комнаты некое неприятное напряжение. Пожалуй, после всего совместно пережитого Поль даже сделал бы вид, что ничего-то нелицеприятного он от своей студентки никогда и не слышал вовсе, но она сама отчего-то к этому вернулась.

- Простите, мэтр Оллен, - пока они ещё были одни в комнате (роженица под воздействием магии крепко спала), вдруг сказала Мила Свон. - Я зря вас обидела. Вы один из немногих в академии нейтрально ко мне относитесь, и я… я понимаю, что вы были сосредоточены на родах, вот и разговаривали со мной так строго. Просто я сама была на эмоциях. Вы сердитесь, она рожает, - жалобно хлюпнула девушка носом. – Простите, зря я вспылила. Это было неправильно, глупо.

- Я принимаю ваши извинения, и приношу свои, - подумав, ответил Поль. – Мне не следовало напоминать вам о страницах, которые вы вырвали из книги своей жизни… Ну, или просто окончательно перевернули. Как человек, потерявший сына, я понимаю, что память о погибшем ребёнке родителей ни за что не перестанет тяготить. А их у вас было даже трое.

Мила Свон задумчиво поглядела на малыша, которого она покачивала на руках. Крохотные пальчики показались из-под пелёнок. Наивные и ещё мутные глазки доверительно смотрели на всё вокруг. От вида сморщенного малыша, которого в силу новорождённости мало кто назвал бы красивым, отчего-то замирало сердце. Что-то было в нём эдакое, что заставляет людей думать только о хорошем и добром. И, наверное, именно поэтому Мила Свон вдруг сказала:

- Знаете, мэтр Оллен, в том, что вы человек чести и не станете распространять что‑либо недоброе обо мне, я уверена настолько, что… Да, пожалуй, будет странно в час признаний оставить при себе такое. Вам я могу открыться. Моё личное дело в этом моменте лжёт.

- О чём вы? – непонимающе нахмурился Поль.

- Да ложь это от и до. Никаких детей у меня никогда не было, уж об этом, вы правы, ни один родитель никогда бы не забыл. Однако, вот смотрю я на это крохотное чудо и понимаю, однажды хотелось бы мне стать матерью. Даже несмотря на всю неприглядность процесса родов хотелось бы.

***

Собирающий мзду маг Люция после его выходки с чесоткой возненавидел. Всей душой. Это было видно по тому, как он гневно сощурил глаза, как руки в бока упёр. Но в настоящем любопытство этого человека оказалось сильнее ненависти. Мага всерьёз заинтересовало, чем же сей одетый в чёрное преподаватель внимание надменного Лютье Морриэнтэ привлечь смог, вот он и улыбнулся через силу. Улыбнулся и сказал с дружеской интонацией:

- Ого, мэтр, долго же вы в этой башне просидели.

- Пожалуй, мог бы и дольше продержаться, - буркнул в ответ Люций и брезгливо поморщился, прежде чем хамски кинул на снег положенную за проезд плату да подстегнул коня.

Возможной беседе его поступок положил конец. Старшему преподавателю кафедры сглаза и проклятий не хотелось ни с кем разговаривать, так как его… так как его вовсю мучила совесть. Демоны, что ли, дёрнули его за язык сказать, что мост проклясть можно?

- Вы ведь понимаете, что умрёте? - пытался он на протяжении нескольких дней донести до эльфа.

- До сих пор мне виделось, что я нисколько не похож на существо, неспособное осознавать последствия своих поступков.

Высокомерие не могло покинуть Лютье Морриэнтэ даже в такой момент, но Люций был взбудоражен тем, в какую историю он влип, вот, казалось, и не замечал этого. Преподаватель нервно взлохматил светлые волосы и ещё раз попытался пробиться через защиту башни.

- Бесполезно, самостоятельно вы не выйдете наружу. У вас нет навыка в нужной стихии, - мигом последовал комментарий. – Поэтому примите как данность, мэтр Орион. Либо вы исполняете моё желание, либо станете моим вынужденным гостем на долгие‑долгие годы.

- Не такие уж долгие, - огрызнулся Люций. – Вы забываетесь, что я обычный человек.

- Не забываюсь. Просто с учётом того, что вы намерены упрямиться, вымещать на мне злость, каверзничать, для меня эти годы будут тянуться дольше, чем некоторые столетия, - на надменном лице всё же возникла усмешка. – Да и я, как опытный целитель, смогу поддерживать в вас жизнь до глубокой старости.

- Светлый Лютье Морриэнтэ, - всё же возвращаясь в кресло, стоящее напротив его собеседника, сказал Люций с непомерной усталостью в голосе. К этому моменту он находился в проклятой башне уже четыре дня, и при этом доступ на второй (и, тем более, третий) этаж был для него закрыт. Из-за этого Люций бездеятельно сидел, считай что, в четырёх стенах на протяжении нескольких суток.

- Вы наконец-то решились?

- Нет. Я всего лишь прошу вас принять факт, что я не хочу убивать вас. Я в принципе не убийца, а вы вынуждаете меня…

- А я вынуждаю вас проклясть какой-то мост и всего-то, - перебивая, произнёс Лютье Морриэнтэ.

- В этом мосте заключена ваша жизнь.

- Именно! – с раздражением развёл эльф руками. – Поэтому для меня и странно, отчего вы, прекрасно понимая это, всё ещё упрямитесь. Ну же, мэтр Орион. Вы подле меня всего четверо суток, а я уже прекрасно вижу, как вам надоела моя башня.

Возражать на это было нечем, но Люция по-прежнему коробило от мысли, что в результате его магии погибнет не кто-либо, а благородный светлый эльф. Подобное виделось ему неким кощунственным деянием. И вот отчего, с несколько часов побродив по вусмерть надоевшей комнате, Люций всё же сказал:

- Та шляпа, о которой мы говорили в библиотеке.

- Вы хотите поговорить о ней? – мигом очнулся от раздумий Лютье Морриэнтэ.

- Я хочу сообщить вам, что не просто так начал о ней спрашивать. Мне… Неважно как она у меня оказалась, но у меня дома лежит точно такая же шляпа. Просто я даже думать не думал, что она может быть спящим артефактом. Но если это так, - с жаром произнёс Люций, - то, быть может, выход для вас имеется? Активировав её, вы бы смогли время от времени покидать башню через чужое тело.

В ответ Лютье Морриэнтэ вяло захлопал в ладоши.

- Вы не верите мне? – оскорбился Люций, так как не просто так он столь долгое время держал идею подобного выхода из положения при себе.

- Если быть честным, то да, - признался эльф, прежде чем с ленцой поднялся с кресла и подошёл к очагу, чтобы подложить дров.

- Но я нисколько не лгу вам!

- Быть может. Однако, я не испытываю воодушевления не только из-за этого. Поймите, мэтр Орион, мне не нужно чужое тело. Мне нисколько не нужна чужая жизнь. Право, мне и собственная надоела. Но, увы, уйти в последнее странствие самостоятельно для меня неприемлемо. Даже ценой собственного счастья я не желаю, чтобы мой народ воспринял моё малодушие за пример для подражания, - при этих словах Лютье Морриэнтэ отвернулся от очага, чтобы пристально посмотреть Люцию глаза в глаза. – Настанет день и светлые эльф вымрут. При том положении дел, что есть, это неизбежно. Мой народ заперт в долинах Лиадолла, подобно мне самому в этой башне. И всё же… Всё же у меня есть ощущение, что, если я умру как будто бы не по своей воле, судьба прочих эльфов может стать другой. Ведь тогда у них останется надежда.

Принять сказанное ему было сложно, а потому раз за разом Люций пытался Лютье Морриэнтэ переубедить. Увы, чем больше стараний он прикладывал, тем глубже раскрывалась перед ним уставшая от бренной жизни душа светлого эльфа.

«Не знаю, умом или сердцем я осознал, что своим нынешним проклятием принесу ему отнюдь не гибель, а желанное избавление?» - задумался Люций, ненадолго оборачиваясь назад себя.

Конь с фырчаньем топал передним копытом, подминал под себя снег. Он не понимал, отчего наездник вдруг остановил его да с грустью уставился на оставшийся позади мост. Пока ещё целый и, казалось бы, такой крепкий. Несмотря на то, что каждый камень кладки охраняли защитные чары, проклятие червоточиной уже проникло вглубь изящного арочного строения. Пусть не мгновенно, а где-нибудь через год, а то и два‑три‑четыре, но теперь этому мосту было суждено обрушиться. Люций знал это. И что он при этом чувствовал? Пожалуй, история умолчит об этом. Как умолчит и о том, что он смахнул варежкой недостойную мужчины слезу со щеки, и, нервным движением потрепав коня по шее, продолжил свой путь в Первую Королевскую Академию магических наук.