Стратегия. Дипкурьер

Глава 2 Last bus to Woodstock

Спустя годы, вспоминая те бурные времена начала славных дел, я каждый раз удивляюсь способности человеческого сообщества к быстрой адаптации. Попав в принципиально новые условия существования, люди быстро менялись, коллективно и индивидуально. Развивались и ускоренно овладевали новыми навыками и умениями, ремёслами и специальностями.

Вот чего не было, так это деградации. Одно время в Русском Союзе много и часто говорили о неизбежном «цивилизационном откате». В 30 — 50-е, годы прошлого века, а то и вообще в XIX веке. Но ничего подобного не произошло по простой причине: нынешняя модель не похожа на прожитое человечеством. Это причудливая смесь цивилизационных слоёв, где конная тяга легко уживается с системами видеонаблюдения. Да, многие технологии нынче недосягаемы, но они не забыты. А значит и не утеряны окончательно. Осталась память, знания и бесценный исторический опыт.

Сотовая связь и интернет тоже стали недоступны, проводная телефония пока используется только в служебных целях, но эфирная радиосвязь доступна каждому, как для общения, так и для получения информации. Везде навалом FM-станций, а уж на средних волнах можно слушать едва ли не всю Платформу. Здешний эфир, в отличие от земного эфира XXI века, буквально набит информацией на разных языках, поневоле станешь полиглотом… Радиолюбители возродили практику обмена QSL-карточками. Я уверен, что ещё при моей жизни стану свидетелем возрождения интернета.

Очень быстро взрослеют дети Платформы. Когда надо, они серьёзны, ответственны и рассудительны, уже в четырнадцать мальчишкам можно поручать задания по охране и разведке, а девочкам — самостоятельную работу без возможности оперативной консультации со взрослыми. Двадцатипятилетний мужчина может работать руководителем среднего звена на гражданке и в военном деле, а уж сорокалетним по силам самые серьёзные вопросы государственного управления. Да, скорость жизни как бы замедлилась, но, как мне кажется, резко выросла производительность в материальном секторе, в по-настоящему созидательном труде.

Стали ли люди здоровее? Мне сложно сказать. Физически население явно подтянулось, окрепло, на улицах и дорогах редко встретишь тучных людей. Травматизм при обилии тяжёлого ручного труда, конечно, вырос, причём далеко не все факты фиксируются. Мы стали более уязвимы эпидемиологически, ведь даже из здешних больших рек, казалось бы, девственно чистых, непосредственно брать воду для питья категорически не рекомендуется. Но инструктажи часто не помогают. Тогда выручает наше отечественное и уже знаменитое на всей Платформе здравоохранение, благодаря постоянному приоритету у Сотникова и усилиями Зенгер развитое до возможного максимума.

Работают люди. Но нельзя жить одним трудом, всем нам требуется спасительная перезагрузка, расслабление, отвлечение от дел насущных. Людям, быстро привыкающим делать всё сразу и качественно, без переделок, требуется не менее качественный и разнообразный отдых, смена окружающей обстановки и общества с парадоксальным возвращением к хорошо знакомым, но на неопределённое время отодвинутым миром гаджетов старым добрым практикам. Здесь тоже заметно развитие.

Порой весьма неожиданное.

Вечером пятницы горожане и гости города, шествуя по набережной от Морпорта до пятнадцатого фонаря и обратно, идут сплошной массой, порой наступая идущим впереди на пятки. Чопорные барышни, степенные солидные мужи, весёлые матросы в чёрных клёшах, ухоженные молодые люди при деньгах, дерзкие школьники с мелочью в кармане, излишне смешливые школьницы, напуганные непривычной праздностью среды ковбои с дальних пастбищ, усталые служащие — все здесь. Субботний Палм-Бич! Палм-Бич! Скольких людей ты сделал счастливыми, соединив на набережной любовными узами навеки, и сколько — несчастными, сделав ровно тоже самое.

В принципе, мы с Екатериной были готовы к тому, что опоздавшим места не будет. На набережной движение транспорта с некоторых пор запрещено, поэтому я без особой надежды медленно прокатился из конца в конец по верхней улице, то и дело заглядывая вниз между домами.

Нам повезло, свободное местечко оказалось на периферии, за двенадцатым фонарём, где какой-то коммерсант, не имеющей стационарной точки общепита, оперативно поставил полдюжины столиков под зонтами из огромных пальмовых листьев и прилавок с девушкой-бариста.

Хозяин молодец, не погнался с ходу соревноваться с конкурентами-ветеранами, присматривается… Понимает, что поначалу его посетители будут поглядывать, не освобождаются ли места в привычных кафе.

— Есть что-то будем? — спросил я дежурно.

— Я тебе умоляю, жара только начала спадать, какая еда? — Селезнёва промокнула лобик платком и объявила решение: — Мне фраппе и лимонад, который из лимона!

Жара в последние дни стоит адская, что в Стамбуле, что здесь, в Додж-Сити. Да уж… Было бы легче переносить такие температуры, если не знать, что где-то там, на Земле, человечество давно и массово освоило такой прибор, как кондиционер. Кондей и здесь можно достать, вот только электроэнергию они жрут будь здоров. А энергия на Платформе-5 — большая ценность, а где-то и редкость.

— Лимонад это хорошо, да… А я ещё и горячего клфе попробую, по-турецки. Не фанат, но азиаты говорят, что в жару это парадоксальным образом помогает.

Через десять минут я забрал заказ и развалились в тени уже по-настоящему расслабленно.

Солнце еще не успело залить красным предзакатным золотом верхушки тамариндовых деревьев, ещё яркие бабочки не отправились дремать в свои гнезда, или что там у них, постепенно уступая эфир ночным страшилам, а местные рыбаки уже раскинули на берегу снасти — вечерний клёв у них, зрелище для других. Зеваки азартно болеют, порой даже делают ставки на любимчиков. Для горожан это одно из любимых развлечений.

Сегодня рыбаков особенно много, возле воды яблоку негде будет упасть. Говорят, что к берегам приплыли косяки радужной форель, как по привычке называют какую-то местную сёмгу. Приятный и неожиданный ажиотаж — начинающие и профи рыбной ловли скоро начнут одну за одной вытягивать добычу. Без особых усилий эта рыба достаточно крупных размеров ловится на спиннинг. Такая же ситуация и у рыбаков в Стамбуле. Раньше соцсети пестрели бы видео и фотографиями богатого улова.

— А хорошо! — констатировала Катрин, попробовав свежесвареный кофе и оглядевшись вокруг.

— Переселяться не будем? — уточнил я. Мне тоже здесь нравилось. Спокойно, даже уютно, бариста не включила музыку, за что ей отдельная благодарность, этого на набережной и так предостаточно, до какофонии.

— Никто не мельтешит перед глазами, а вид отличный.

— Согласен. Ну тогда и поможем хозяину выручкой, глядишь, ещё одна кофейня откроется. Кстати, у них тут и пирожные есть, на вид красивые. Так что…

— Издеваешься, у меня же диета! — возмутилась Селезнёва так, словно я уже утрамбовывал ей в рот здоровенный бисквит.

— Просто сказал! А уж ты согласовывай это со своей диетой или игнорируй.

Некоторое время мы сидели молча, с удовольствием потягивая ароматные напитки, затем Селезнёва вдруг спросила:

— Ну что, спелеолог, насколько я поняла, пещерный зуд у вас с сыном пропал?

От неожиданности я чуть не поперхнулся, едва не закашлявшись.

— Блин, как-то ты не по обстановке… Пропал, пропал. Камера ничего существенного не показала, разве что стал понятен режим работы. Большего из этой темы пока что не выжать, разве что наблюдателя выставить.

— Возле грота?

— Нет, конечно, спалится. Подальше и повыше, с хорошим биноклем или трубой. Но и такой ход даст нам немногое. Ну, положим, кто-то зашёл или вышел из тьмы в виде маленьких фигурок в оптике, потом уехал куда-то, а дальше что? Кто он, что узнал или принёс? Каковы его планы? Понадобиться целый отряд топтунов! В общем, нереальная затея. Нет у нас информации из Центра, исходных данных от чёртова Квачина! Пока не получим, шагать дальше бессмысленно.

— Если он вообще жив и прорвался к нашим…

— Если жив, именно так, Екатерина Матвеевна, — поддакнул я, проводя пальцем по краю деревянного столика прекрасной ручной работы.

— То есть, ждём курьера?

В очередной раз кивнув, я замолчал, а Селезнёва приняла совершенно неочевидное решение.

— Раз так, возьму себе пирожное! Или даже два! Они ведь у них маленькие, да?

— Крошечные. Ноль калорий, — помог я начальнице. Нет, женскую логику понять невозможно.

Вернувшись с тарелкой в руках, Екатерина начала было снова заводить разговор про уже опостылевшее мне ущелье и его тайны, но я, показывая на столик, за которым мы устроились, тут же перевёл разговор в другой русло:

— Смотри, какая работа! Качество на десять баллов, а ведь это всего лишь выносная мебель временного летнего кафе. Основательно подходят к делу американцы, добротно. Вот ведь что интересно: Новый Стамбул и Додж-Сити — два соседствующих города на одном побережье с почти одинаковыми бухтами — а разница чувствуется во всём. Помнишь, какая у них мебель и интерьер вообще в забегаловках? Всё примитивно, даже грубо. Интерьер там на втором плане, на первом еда, точнее, сам процесс готовки. Запахи, дым, всё шкворчит, персонал шумно суетится, и никому нет дела до того, какой у клиента столик, главное — какой кебаб и сколько его к оплате. Совершенно разное отношение к аспектам рабочего процесса.

Екатерина сделала глоток латте, глядя на залив, затем повернулась ко мне с легкой задумчивой улыбкой.

— Знаешь, Макс, за годы работы и просто жизни в разных уголках Азии, что на Земле, что здесь, на Платформе, я всё больше замечаю одну любопытную вещь. То, что для нас, русских, — абсолютно обыденная часть жизни, труда и отдыха, там порой воспринимается, чуть ли не как нечто… не очень приличное. Ну, знаешь, то-то «низкое» или даже «грязное». И наоборот, конечно, случается. Просто у всех народов разное понимание нормы, что иногда вызывает удивление, а то и полное недоумение с обеих сторон. Это мои личные наблюдения, накопленные за разговорами, в ходе работы и прогулок по местным улочкам.

Она медленно отделила ложечкой кусок пирожного.

— Вот, например, уборка. У нас дома взять тряпку, пылесос, помыть пол или посуду — ну что в этом такого? Ничего, само собой разумеющееся. Никто и бровью не поведет. А в Южной Азии, особенно в Таиланде, Индии, Индонезии… Там это часто считается делом для тех, кто застыл ниже по социальной лестнице. Есть деньги на уборщицу — она непременно появляется. Помню, жила я в симпатичном отельчике в нашем Дели… Ты же был в Дели?

— Как-то не довелось, — честно признался я с некоторым смущением. — Остановка автобуса международки как раз напротив ворот крепости, там пассажиры и меняются.

— Напрасно, коллега, там интере-есно… Так вот. Хозяйка, очень милая женщина, чуть в обморок не упала, обнаружив, что я сама мою после ужина тарелку! Запричитала: «Оставьте это уборщице!». Для неё это была просто «чёрная работа» для людей из бедных семей или мигрантов. В Индии, кстати, уборка вообще исторически связана с кастами… Для них это не просто обязанность, а судьба, пожизненный приговор. У нас же — любой, хоть директор крупной фирмы, вечером в охоточку может спокойно повозюкать шваброй или оперативно убрать с пола мусор, и никого это не шокирует.

Она сделала паузу, поправляя солнцезащитные очки и немного повернув стул, чтобы закатное солнце не било прямо в глаза.

— Или работа руками, мастеровая, изготовление чего-либо. Вот такого столика, раз уж о нём зашла речь. У нас умелый плотник или столяр, — профессии весьма уважаемые. Не гламурные, конечно, но вполне нормальные! Ты и сам мне пару раз благожелал: «Дай бог тебе мужа-электрика»!

— Было дело, — хмыкнул я.

— Люди учатся, повышают квалификацию, повышают разряды, хорошо зарабатывают. А в некоторых азиатских странах, особенно с жёсткой кастовой, да и родовой клановой системой, ручной труд — это метка, клеймо чего-то недостойного… этого нужно избегать, стараться уйти от такой работы. Там же в Дели разговорилась как-то с пареньком из тамошнего техникума. Так его отец, инженер по системам связи, настрого запретил ему даже думать о работе руками: «Это для неудачников, не сумевших выучиться!». А у нас? Дядя Ваня-сантехник со второго этажа — царь и бог, всем нужен и зарабатывает больше иного менеджера. И никто не заикнётся о том, что он выбрал не ту карьеру. А вот в Японии или Корее совсем другое дело — там мастерство, ремесла высокого уровня с огромным количеством кропотливого ручного труда, будь то металлообработка или кулинария, в большом почёте, до легендарности. Так же как у немцев или англосаксов.

Она перевела взгляд на меня, жестом приглашая разделить её наблюдение

— Так не зря же их SONY, TOYOTA и SAMSUNG в своё время так преуспели… — пожал я плечами. — Между прочим, вспомни, что Японию всегда причисляли к странам западного мира.

— Вот! А еда? Для русских, татар или кавказцев домашняя кухня — это почти священнодейство! Борщ, пельмени всей семьёй, пироги — всё это про уют, про семью, про любовь к ней и к родному дому. А в крупных азиатских городах, типа Бангкока или Манилы, домашняя готовка для многих — странность. Зачем возиться на кухне, если на каждом углу вкуснейшая в их понимании еда за грощи? Елена Стогова, ну, жена нашего консула в Шанхае.

— Я помню.

— Рассказывала мне, как в самом начале работы, знакомясь с местной обстановкой и встраиваясь в общину, она как-то спросила у соседки-вьетнамки, что она обычно готовит дома. Соседка посмотрела на неё, словно та с луны свалилась: «Готовить? Я? Зачем это нужно, если на каждом углу фо в любом виде можно взять за одну монетку!». В Шанхае такая практика порой воспринимается как признак крайней бедности. Полная противоположность нашим обычаям и ценностям… Или вот, сфера обслуживания. У нас продавец, официант, а уж тем более бармен, — обычные профессии. Не всегда высокооплачиваемые, но точно не «грязные». В странах же с сильной иерархией, вроде той же Индии или Таиланда, работа в ресторане уборщиком или официантом часто считается унизительной. У нас молодой человек может идти туда ради общения, ритма, чаевых, для студенческой подработки, и не важно, что он учится в МГУ.

— Ну, у нас в отношении таких работ, порой, тоже проскальзывает снобизм, — напомнил я.

Катя лишь легко вздохнула.

— Даже водители…

— Стоп! Вот тут уж давай я расскажу!

— Расскажи, — милостиво предложила Екатерина свет Матвеевна.

— У нас таксист или курьер — работа как работа, а водитель автобуса вообще элита. В Юго-Восточной Азии… Да бог с ней, потерянной в дальнем космосе, здесь, в Аддис-Абебе работа водителем тук-тука или мототакси, особенно найм, считается не престижной, а уж пахота велорикшей воспринимается как «днище», занятие для неудачников, кому не повезло найти что-то получше. А у нас? Таксист может оказаться экспертом в любой области, новостным агентством, краеведом, единичным философом, болтающим с пассажирами о смыслах бытия, а курьер на велосипеде — зарабатывать очень и очень неплохо. Хотя на трассе я их всех ненавижу, одни беды. Да, иногда туда идут по нужде…

— По нужде?

— По необходимости, но статус «изгоя» к таким профессиям не прилипает.

Селезнёва улыбнулась, подметив контраст в моём отношении к теме, и продолжила:

— Конечно, есть и обратные примеры. В Азии офисная работа, даже механистическая, самая рутинная, например, в бездушном колл-центре, — это престиж. Мечта! У нас же работа в поддержке — скорее неафишируемая подработка, чем карьерная цель.

Она допила кофе, а пирожные словно испарились сами собой, я и заметить не успел, как они исчезли.

— Всё это мешает развитию. В Египте чеканщик, жестянщик высокого класса или мастер по металлообработке на старость не может передать секреты ремесла талантливому подмастерью, если тот не состоит в клане! Такое должно оставаться в клане, иного никто не поймёт. А если в своём клане в данный момент нет талантливого юноши, готового подхватить или развить?

— Позже талантливый и желающий в роду всё же появляется, но начинает он с некой средней точки, проходя уже пройденное, а не развивая ремесло качественно, диалектически. В результате имеем вечное средневековье, — подхватил я мысль.

— А соседнем Израиле совсем иначе, ремесло в престиже и почёте… Восточные нравы, Максим, это тонкая штука! — не удержалась она от банальностей. — У нас ровный загар без перебора — признак того, что человек побывал в отпуске на море, признак здоровья, элемент красоты. Приехать с курорта белоснежным, фу… А в Азии? Загар — это клеймо бедняка, который сгорел, работая на рисовом поле на капиталистического дядю. Поэтому все так рьяно прячутся от солнца, даже в адскую жару щеголяя в толстовках. Парадоксы, да?

Она с легким звоном поставила пустую чашку на блюдце.

— Вот такие мои кафешные заметки бывалого дипломата. Интересно, правда?

— Еле вас нашёл… Байк на улице оставил. Привет, предки!

Дино ввернул словечко, которое он почерпнул из моего рассказа о молодежных сленгах былых времён. Мы обернулись.

— Вообще-то, при личном обращении термин «предки» если и уместно применять в наше время, то только к родителям. А не к начальству, — пробурчала Екатерина Матвеевна.

— Для меня любимое начальство тоже самое, что и родители! — прижав руку к сердцу, уверил её молодой подхалим и тут же крикнул в сторону баристы: — Мне лимонную воду и фраппе похолодней!

Екатерина смягчилась.

— Sto imparando l'italiano!

— Ты начала учить итальянский? Вот это да! — восхитился Дино. — Скажи что-нибудь!

— Come stai?

— Как дела? — перевёл я на всякий случай.— Sto bene, grazie. E tu?

Селезнёва в ответ показала ему поднятый вверх большой палец. Всё у неё хорошо, видите ли.

Бернадино кивнул и как-то нервно оглянулся.

— C'è un bagno qui vicino?

— Parla più lentamente, per favore, — нахмурилась начальница, — медленнее, пожалуйста, я не успеваю.

— Здесь рядом есть туалет?

— Фуу-уу! — скривилась русалка. — Вот и поговорили на итальянском! — хлопнул я в ладоши. — За тем сараем будка.

Вернувшись, Дино не стал тянуть с разъяснением причины поисков предков на набережной, а сразу и с нетерпением спросил у обоих:

— Ну что, вы подготовились к завтрашнему дню? Джинсовые куртки Lee Rider с нашитыми сердечками, штаны с бахромой, шнурки, ленты для косичек, футболки с психоделикой, очки-кругляшки?

— Не врубился, ты о чём вообще? — нахмурился я.

— Я тоже не поняла, Бернадино, поясни.

Отрок со скрежетом отодвинулся свой стул от стола, откинулся на спинку, снял солнцезащитные очки и выпучил на нас глаза.

— Отец, ты чего⁈ Екатерина? Вы что, всё забыли⁈ Я же два раза вам говорил! Головой кивали, слушали… Предки, ну вы даёте…

— Подожди-подожди, — прервал я поток возмущений. — Давай спокойно и по сути. Мы шесть дней на износ работали в Стамбуле, всё из головы вылетело.

— Так весь Стамбул увешан афишами!

— Думаешь, мы там по улицам гуляли? Контракты, споры, дополнения…

— Действительно, Дино, просто напомни, — предложила Екатерина Матвеевна.

— Хорошо. Завтра начинается международный рок-фестиваль «New Woodstock»!

— Так-так-так… — подбодрила его Селезнёва.

— Третий по счёту! Проводится раз в полгода, пока только в Калифорнии.

— Точно! Вспомнил! — я хлопнул себя по лбу. — Рок-фестиваль! И ты будешь в нём участвовать со своей группой.

— «Кракен», — уныло подсказал расстроенный Бернадино.

— Да-да, «Кракен», просто шикарное название! Рок-н-ролл!

— Не, отец: классический хард-рок.

— О, это кондово, православно!

— Вроде бы у вас там и Полоумный Лерой задействован?

— Ещё как! — наконец-то заулыбался Дино. — У него Fender Jazz Bass — вторая модель бас-гитары, раритет 1965 года. Что он на ней вытворяет…

— А ещё кто?

— Хачита, молодой парень из апачей, стучит, как Дух Бубна: только очень азартный… На клавишах — музыкант из «Лагуны», вы его помните. Только раньше он в основном минусовки записывал, зато есть сценический опыт, не смущается.

— Много репетировали?

— Хотелось бы больше, Екатерина Матвеевна, но вас не было, а хозяйство надолго не оставишь… Вы ночью приехали?

— Ага, — подтвердил я. — Проснулись, а тебя нет.

— С утра аппаратуру возили в накопитель на площадке… Сам не ожидал, что её будет так много.

— Ёлки, а что же ты не сказал, сын? Я бы оставил тебе «Апач».

— На «Ниве» удобней по переулкам мотаться, багажник есть… Да и прицеп хороший — отцепил на площадке и уехал по делам. Сегодня ночью так и поедем: я на «харлее», а Федичкин с остальными на «Ниве».

— Илья Алексеевич помогает?

— Что значит помогает? Помогает… Он полноценный член группы «Кракен».

— Час от часу не легче… — пробормотал я. — На чём?

— Губная гармошка, дудочка, ну и перкуссия… Ну и сын Марты на подхвате.

— Вот это номер! Широко ты сети раскинул! — мы не переставали удивляться — А место проведения?

— Большая поляна недалеко от ГЭС, мы туда поднимались, ответил мне отрок, — Электричество рядом, много места и отличная акустика среди гор. Кроме того, место согласовали копы — легче обеспечить контроль и безопасность. Хотя… В общем, там уже поставили сцену, свет, палатки торговцев, туалеты, гримёрки.

— Даже гримёрки?

— Чему ты удивляешься, па⁈ Это же международный фестиваль! Почти все группы уже прибыли, в городе ни одного свободного места в отелях!

— Кстати, а каков состав участников? — живо поинтересовалась Селезнёва.

— Огласите весь список, пожалуйста.

— От Южных Штатов — кроме нас ещё две группы: армейская «Топ ган» из Форт-Массак, крепкие ребята, работают в стилях свомп-рок, сатерн-рок, кантри-рок. Примерно как «Криденс», мы их слышали на репетициях. Переживают, что капитан Райан Дудак не разрешает им бороды отпустить, армия… Классные чуваки. Ну и сводный «морской бэнд» «Дюна» из флотского экипажа и рыбаков. Эти рубят соул и блюз-рок, хотя есть немного «тяжеляка»…

Парень перевёл дыхание, отвлекшись на полстакана лимонной воды, и продолжил:

— Утром приехала группа «Ущелье» из Батл-Крик.

— Господи… — выдавил я.

— Да, вот так, — кивнул Дино. — Их я не слышал, но ребята из оргкомитета говорят, что те делают крепкий фанк с отличным грувом — простые длительности, шагающий бас четвертями, все дела.

— Конечно же, там вовсю участвует Стамбул? — предположил я без риска ошибиться.

— Ещё как, у них тоже три бэнда, причём два из них категорически «металлические»!

— Круто! — оценила Селезнёва. — Итого в рок-фестивале будут участвовать семь групп?

— Больше! — радостно вскрикнул Дино, люди за соседними столиками обернулись. — В этот раз будут участвовать ещё и новозеландцы! К ним для квалификации выезжала специальная комиссия оргкомитета… Фолк-трио с акустикой и жёсткая группа «Ред Маори», эти рубят в стиле дэткор. Экстремальный метал — бласт-биты, бешеные барабанщики, гроулинг и мощные брейкдауны, чистого вокала у таких ребят просто нет. Сразу скажу, музон не для всех, но в Аризоне такое точно зайдёт. В Манилу приглашение пришло с запозданием, поэтому от них приедет всего один виртуоз-гитарист. Ну, посмотрим, что это за хендрикс! — закончил наш рокер с нотками ревности.

— Ну что ж, это уже настоящий Вудсток, четыре страны, — сказал я совершенно серьёзно. — Северные Штаты, как я понял, участвовать не будут?

— Парни из Батл-Крик говорят, что северяне у них объявлялись, интересовались, Желающие есть, конечно… Но пока власти не дают разрешение.

— Да, сейчас у них тут политическое болото, ни войны, ни мира. Бардак, — проворчала Екатерина Матвеевна. — А что Шанхай, Базель, Дели! Мы, наконец?

— А там никто ничего не знает и не чешется! — презрительно махнул рукой Дино.

— Зашибись… — буркнул я. — Налицо серьёзное упущение, товарищи. Недоработочка вышла… Екатерина Матвеевна, а ведь это и есть самый настоящий культурный обмен, о котором мы регулярно вспоминаем!

— Да? — сомкнула брови Селезнёва. — А ведь ты прав, Максим! Как там у нас с рок-группами дела обстоят, есть, кому представить Замок Россия?

— А как же! — без заминки ответствовал я. — Студенческая рок-группа «Кинематограф», свой поп-коллектив с вокальным ансамблем на мехзаводе, джаз-банд Дворца культуры, наконец, который легко может исполнить джаз-рок.

— Да-да-да… Подожди! Вроде бы и в Берлине своя группа была, название из головы вылетело, как там?

— Есть такая. Хард-рок группа «Пудис», названная в честь легендарной группы из ГДР.

— Значит, получается большой коллектив, настоящий культурный десант? Интересно, интересно…

— Ну, ты замахнулась, Катрин, — удивился я, — Хотя… Следующий фестиваль через шесть месяцев, можно всё успеть, было бы желание.

— И политическая установка, — добавила Селезнёва строгим голосом.

— Без этого никак, — покладисто кивнул я. — Отправим целый «музыкальный пароход»! Операция, пардон, мероприятие в анналы войдёт, о нём романы писать будут… «Русские на Вудстоке»!

— Вовремя ты нам напомнил, Дино, спасибо, — Селезнёва явно была довольна. — Конечно, организация такого мероприятия, как отправка и приём такого культурного десанта станет дополнительной нагрузкой на диппредставительство, но ведь это наша работа. И я уверена, что мы с ней справимся, кхе-кхе.

— Максим Валентинович…

Откашлялась, Селезнёва подняла глаза для того, чтобы ознакомить меня со стандартным распоряжением:

— Полагаю, этой зимой вам, как заведующему хозяйством, будет над чем поработать.

— Русский дом с мини-отелем всё-таки пора строить, место за часовней есть, — сказал я, как бы, между прочим. — Раз в полгода рок-фестиваль, затем поедут командировочные-производственники и не только… А в мёртвый сезон вполне можно сдавать места всем желающим. Бабла срубим на хознужды.

— Ну что за жаргон… Посмотрим, — уклонилась от прямого ответа Екатерина Матвеевна. — Дино, а как вообще возникла идея «Нового Вудстока»?

— Турки предложили, — невозмутимо ответил наш рокер, который уже успел сбегать за парой сэндвичей.

Мы оторопели.

— Как так? — хором.

— Да вот так, первый фестиваль и прошёл в окрестностях Стамбула, — огорошил нас adottato — Правда, там места маловато.

— Поверить не могу. Турки замутили американский фестиваль? — всё-таки переспросил я, не успевая осмыслить этот парадокс.

— Если сами американцы не чесались… Рано или поздно кто-то должен был это сделать, — невозмутимо ответил Дино.

— Да уж, опаздывают американцы…

— Причём опаздывают во всем, заметь, — дополнила Екатерина Матвеевна.

— Вот теперь и огребают со всех сторон.

Надо сказать, что мы с начальницей уже говорили на эту тему, причём не один раз.

С иранцами сразу не помирились, и не собираются, судя по всему — получили северную конфликтную зону. Не справились и с застарелыми внутренними разногласиями, получив вялотекущую гражданскую войну. Индустриализацию американцы провалили, пароходы и яхты пока что серийно строят турки, а не они. Международную почтовую связь сделали новозеландцы, а не янки, в создании и освоении глобальных торговых путей Штаты до сих пор не участвуют… Даже всегда подконтрольных англичан упустили!

Странные порядки установились в этом краю света. Трудолюбивые и упорные жители опасного американского фронтира, ежедневно занятые тяжким трудом, вынуждены не конструировать отличные автомобили, а набивать песком мешки для брустверов. В то время как турецкие соседи за здорово живёшь устраивают грандиозные фестивали.

Вот что получается, когда у бывшего мирового лидера внезапно не оказывается базы в виде двух богатейших континентов за двумя океанами и права эмиссии мировой валюты!

Не соглашусь, что американцы только и делают, что огребают со всех сторон, традиции и национальных дух так просто не профукаешь, однако общее недоумение порой чувствуется остро. Никто не был готов, что судьба-злодейка Платформы-5 распорядится именно таким образом.

В разговорах с американцами то и дело проскальзывает уже классический немой вопрос: «А нас-то за шо?».

Пришло время и Штатам учить эту волшебную фразу. Можно сначала аутентично, на украинской мове, можно в виде «The hell did we do⁈», а можно и сразу: «And US for what⁈». В случае с Новой Америкой последний вариант, пожалуй, будет точнее всего.

Впрочем, судя по сохранившейся энергетике общества, всё ещё может измениться.

Причём неоднократно.

— Ладно, расклад такой, коллеги, что нам пора возвращаться в посольство, раз мы успели запрыгнуть в последний автобус на Вудсток… — предложил я. — Фенечки хиппанские будем делать, не в формальных же костюмах на рок-фестиваль ехать.

Всё-таки жизнь русского дипломата разнообразна и удивительна. Никогда не знаешь, что тебя завтра ждёт, перепевки или перестрелки.