Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г

Глава 32

— Собрать… всех? — Полковник смотрел на меня так, будто я предложила вызвать джинна из бутылки. — Каких «всех»? Где их взять?

— Людей, подобных нам, — в разговор твердо вступила Ирина Марковна. — Чувствительных к тонким вибрациям. Тех, кого вы обычно записываете в шарлатаны, пока не столкнетесь с тем, что не можете измерить своими приборами. Телепатов, целителей, медиумов… Сильных. Не циркачей с шоу.

— «Битва экстрасенсов»? — скептически хмыкнул Дмитрий, но в его глазах мелькнула искорка интереса. Возможность провести полевой эксперимент с группой испытуемых перевешивала страх.

— Не только, — я покачала головой, все еще чувствуя слабость. — Есть те, кто не светится. Отшельники, странники… Сенсей мой наверняка знает нескольких. Ирина Марковна, уверена, тоже. Нам нужна критическая масса. Один человек, даже сильный, для этого камня — как спичка против урагана. Но если собрать хотя бы десяток отчаянных… Кто готов вложиться на все… и направить нашу общую волю, нашу жизненную силу в одну точку… мы сможем создать тот самый «заряд». Вот только не все смогут перенести это без потерь.

Полковник молчал, глядя на Виноградова, чье тело теперь трепыхалось в еле уловимых конвульсиях. По его лицу ползла синева, словно его изнутри подмораживало. Вокруг него суетилось пара врачей, но было видно, что они в растерянности.

— Вы не сможете ему помочь. Отвезите в тепло, обезопасьте и приглядывайте.

Мужчины-медики растерянно переглянулись, а Дмитрий, поджав губы, устало кивнул им, подтверждая мои указания.

— И сколько у нас времени? — спросил он наконец, и его голос прозвучал устало.

— Не знаю, — честно призналась я. — Часы? Может, дни. Но с каждой минутой он крепчает. И с каждой минутой Виноградов все меньше становится человеком.

— Хорошо, — полковник принял решение с той самой солдатской прямотой, которая не оставляет места сомнениям. — Давайте списки. Все контакты, которые можете вспомнить. Мы обеспечим доставку. Максимально быстро. — Он повернулся к Дмитрию. — А вы, доктор, тем временем займитесь Виноградовым. Попробуйте его… стабилизировать. Используйте все, что может хоть как-то ему помочь. Изолируйте его.

— Но как? — развел руками физик. — Мы не знаем природу воздействия!

— Представьте, что это радиация, — бросила я. — Только ментальная. Изолируйте его свинцом… но не физическим. Экранируйте помещение. Металл, камень… может даже соль. Все, что используется в ритуалах очищения. Ирина Марковна, поможете?

Цыганка мрачно кивнула.

— Попробую. Но это — как пытаться залатать плотину пальцем. Источник заразы — там. — Она кивнула в сторону здания.

Пока Ирина Марковна диктовала своему ассистенту имена и места — загадочные деревни, городские квартиры, горные скиты — я связалась с Сенсеем.

Голос его был напряженным, он уже чувствовал мое состояние.

— Сенсей, слушай меня внимательно, — быстро зашептала я, отвернувшись от остальных. — Мне нужны твои знакомые. Все, кого ты знаешь, кто по-настоящему силен. Не эгоисты, не искатели славы. Те, кто способен отдать силу ради других. Поездка в Чернобыль. Цель — уничтожение аномалии. Цена вопроса — все.

На той стороне повисла тяжелая пауза.

— Понял, — коротко бросил Сенсей. — Мне нужно несколько часов. Держись, Аня.

Лагерь превратился в муравейник. Пока одни организовывали «охоту на ведьм» в масштабах страны, другие, под руководством Ирины Марковны, обустраивали импровизированный лазарет. Виноградова перенесли в отдельную, самую прочную палатку. Стены изнутри обложили экранирующими листами, привезенными для радиационных экспериментов. На пол насыпали толстый слой соли, в углах разложили связки сухих трав, которые Ирина Марковна достала из своих запасов.

Я стояла на пороге, наблюдая, как она окуривает помещение дымом полыни, бормоча заклинания на странном, цыганском наречии. Воздух в палатке гудел от противоречивых энергий — леденящий холод от Виноградова сталкивался с плотным, почти осязаемым барьером, который она выстраивала.

— Это ненадолго, — она вышла ко мне, вытирая пот со лба. — Сдерживает, но не лечит. Камень держит его на привязи, как щенка.

Мы вошли внутрь. Виноградов лежал на койке, пристегнутый ремнями. Конвульсии стихли, сменившись жуткой неподвижностью. Но его глаза… они были открыты. И в их черной, бездонной глубине плавали странные огоньки — отблески чужих мыслей, чужих видений.

— Михаил, — тихо позвала я.

Его взгляд медленно, с трудом сфокусировался на мне. В его глазах на секунду мелькнуло что-то знакомое — искра осознания и… ужаса.

— Кото…ва… — его губы едва шевельнулись. — У…бери… Он… везде… в сетях… паутина…

Он снова ушел в себя, его взгляд снова остекленел.

— Он пытается бороться, — прошептала я. — Камень еще не полностью его захватил.

— Но процесс необратим, — покачала головой Ирина Марковна. — Мы лишь даем ему отсрочку. Шанс дожить до того момента, когда мы сможем разорвать эту связь.

Мы вышли из палатки. Вечерело. Над Зоной сгущались сумерки, делая пейзаж еще более зловещим. А давление со стороны института… нарастало. Теперь оно ощущалось не как пассивный гул, а как настороженное, внимательное присутствие. Камень чувствовал нашу активность.

Он ждал.

Первый «специалист» прибыл глубокой ночью. Это был низкорослый, коренастый мужчина с руками каменщика и спокойным, как гладь озера, взглядом. Его звали Борис. Он не торопясь вышел из машины, в которой его привезли, окинул лагерь взглядом, потом долго смотрел в сторону института.

— Да, — только и сказал он. — Тяжелая болезнь. Земля здесь болеет.

За ним прибыли другие. Хрупкая девушка-индиго с фиолетовыми прядями в волосах, которая не говорила, а пела свои мысли. Седобородый старик в монашеской рясе, от которого веяло покоем и древней силой. Еще двое — брат и сестра, близнецы, которые двигались и дышали в унисон.

Сенсей приехал последним. С ним еще двое, тоже очень интересных личностей. Муж и жена, и сатана в их семье, тоже было видно, отметился.

Он вышел из машины, и его взгляд сразу нашел меня. Он подошел, не говоря ни слова, и крепко обнял. В его объятиях была не только поддержка, но и та самая сила, чистая и неиспорченная, которую мы должны были использовать.

— Все, кого смог найти, — тихо сказал он. — Остальное — в твоих руках, Аня.

Я оглядела собравшихся. Все такие разные. Но в их глазах горел один и тот же огонь — понимание угрозы и готовность сражаться.

Мы стояли у края лагеря, глядя на темный силуэт проклятого здания. Холодная пульсация оттуда била на нас, как барабанная дробь перед битвой.

— Завтра, — сказала я, и мой голос прозвучал громко в ночной тишине. — На рассвете.

Камень ждал. Но теперь и мы были готовы.

Рассвет в Зоне был не светом надежды, а медленным проявлением кошмара. Свинцовое небо, уродливые силуэты мертвых деревьев, и над всем этим — давящая тишина, которую нарушал только нарастающий, низкочастотный гул, исходящий от института. Камень не спал. Он ждал.

Мы стояли у кромки оцепления — горстка людей, собранных со всех уголков страны. Сенсей, непоколебимый, как скала. Ирина Марковна, чьи амулеты тихо позванивали на ветру. Молчаливый Борис, вросший в землю, словно дуб. Девушка-индиго с фиолетовыми прядями, Лика, ее пальцы перебирали невидимые нити пространства. Близнецы Артем и Света, держащиеся за руки, их ауры переплетались в единый светящийся кокон. Седой старец отец Гермоген, чьи губы шептали древнюю молитву. Муж и жена Сворко, приехавшие с Сенсеем.

И я. Разбитая, но не сломленная.

Полковник и его люди образовали живой коридор. Они смотрели на нас не как на фриков, а как на последний шанс. В их глазах был страх, но и решимость.

— Пора, — сказал Сенсей, и его слово прозвучало как приговор.

Мы двинулись. Не бежали, а шли. Как на парад. Как на эшафот. С каждым шагом гул нарастал, превращаясь в оглушительный рев, в котором слышались миллионы голосов, взывающих о пощаде, которых никто никогда не услышит. Давление пыталось раздавить нас, вогнать в землю. Воздух звенел, искрился статикой.

— Щит! — скомандовал Сенсей, и мы все, как один, выстроили общую защиту. Это было похоже на то, как десять свечей сливаются в одно большое пламя. Давление ослабло, но ненамного. Камень чувствовал нас и злился.

Мы вошли в здание. Тот самый коридор показался бесконечным. Тени на стенах извивались и тянулись к нам. Ледяной холод пробирал до костей, несмотря на общее энергетическое поле.

И вот он. Холл. Камень.

Он изменился. Он стал насыщеннее. Его черная поверхность теперь переливалась, как масляная пленка, а прожилки пылали багровым, ядовитым светом.

— Он присоединился к Виноградову и теперь использует его как антенну! — крикнула я, едва перекрывая рев. — Как усилитель!

— Тогда начинаем! — голос Ирины Марковны прозвучал как удар грома. — Круг!

Мы встали вокруг камня, взявшись за руки. В тот миг, когда наши пальцы сомкнулись, что-то щелкнуло. Мы стали не группой людей, а единым существом. Единым сознанием. Я чувствовала спокойную силу Бориса, умиротворение отца Гермогена, нежную мелодию души Лики, неразрывную связь близнецов, мудрую ярость Ирины Марковны, жар супругов Сворко и несгибаемую волю Сенсея.

И свою собственную — израненную, но горячую любовь к жизни.

— Сейчас! — скомандовал Сенсей. — Всем, что есть!

Мы послали свой первый удар. Единый сгусток чистой, живой энергии, собранный из наших душ. Он ударил в черную поверхность.

Мир взорвался молчанием. Абсолютным. Камень поглотил удар, его поверхность на мгновение прогнулась, как вода, а затем выпрямилась. Ответный удар был ужасающим.

Это была не энергия. Это была сама Пустота. Ощущение полного небытия, отсутствия света, тепла, любви, надежды. Она обрушилась на наш щит.

Близнецы, Артем и Света, вскрикнули в унисон. Их объединенная аура, самая яркая и хрупкая, не выдержала. Она треснула, как стекло, и рассыпалась на тысячи светящихся осколков, которые тут же поглотила тьма. Они рухнули на пол, не разжимая рук. Без сознания. Мы не могли проверить жив ли он.

— НЕТ! — закричала я.

— Не отпускать круг! — проревел Сенсей, и в его голосе впервые слышалась боль. — Держаться!

Мы сжались, потеряв двух самых светлых, и снова послали удар. На этот раз в нем была не только жизнь, но и наша боль, наша ярость, наша скорбь. Мы били по нему нашими сердцами.

Камень дрогнул. На его поверхности пошли трещины, из которых повалил едкий, черный дым. Он завыл — пронзительно, по-звериному.

Но он не сдавался. Из тела камня вырвался черный луч и ударил в отца Гермогена. Старец не крикнул. Он просто упал на колени, и его тело начало быстро стареть, сморщиваться, превращаться в прах. За несколько секунд от него осталась лишь горстка пепла и дымящаяся ряса.

Нас осталось семеро.

— Он пожирает наши жизни! — Лика плакала, но ее пальцы продолжали рвать невидимые нити, пытаясь разорвать связь камня с Виноградовым и те, что он жадно тянул к нам.

— Тогда отдадим ему не жизнь, а смерть! — внезапно крикнула Ирина Марковна. Ее глаза горели неистовым огнем. — Нашу собственную! Ярость предков! Проклятие земли!

Она вырвала из своей косы амулет — тот самый, в виде глаза — и швырнула его в камень. Амулет впился в черную поверхность, и та часть камня, куда он попал, начала шипеть и пузыриться, как кислота. Камень взревел от настоящей боли.

Но Ирина Марковна, лишившись своего главного талисмана, побледнела и рухнула без сил. Она отдала ему свою душу в этом проклятии.

Нас осталось шестеро. Сенсей, Борис, Лика, супруги и я.

— Последний удар! — голос Сенсея был хриплым. — Все, что осталось! За них! За всех!

Мы собрали все. Боль потери близнецов и старика. Ярость Ирины Марковны. Мужество Бориса. Нежность Лики. Силу Сенсея. Жажду справедливости Сворко. И мою… мою ненависть к этой тьме и мою бесконечную любовь к свету, который она пыталась поглотить.

Мы не послали удар. Мы СТАЛИ ударом.

Я почувствовала, как мое сознание растворяется в этом едином порыве. Мы были не людьми. Мы были самой Жизнью, восставшей против Небытия.

Белый свет. Ослепительный, теплый, живой. Он хлынул из нас, сжигая черный дым, заливая багровые прожилки, проникая в каждую трещину.

Камень не завыл. Он ЗАКРИЧАЛ. Крик был таким, будто рвут саму ткань реальности.

Свет сконцентрировался в одной точке и… схлопнулся.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина.

Я упала на колени, теряя связь с другими. Передо мной, на полу, лежал обычный, серый, потрескавшийся камень. Никакой пульсации. Никакой черноты. Просто булыжник.

Рядом без сил лежали супруги Сворко. Он был бледен, но дышал ровно. В ее глазах, теперь обычных, человеческих, был только ужас и пустота, но в них не было чужого давления и присутствия.

Я огляделась. Борис стоял, опершись о стену, его лицо было мокрым от слез и пота. Лика сидела на полу, обняв колени, и тихо плакала, глядя на пепел, оставшийся от отца Гермогена.

Сенсей… Сенсей стоял ко мне спиной, глядя на место, где исчезла Ирина Марковна. Его плечи были ссутулены. Он был жив. Мы все, выжившие, были живы.

Мы победили.

Но когда я посмотрела на четыре бездыханных тела, на пустые глаза близнецов, на дымящуюся рясу, на место, где лежала цыганка, я поняла.

Мы не победили. Мы просто заплатили ужасную цену за то, чтобы отсрочить конец. Мы были мясом, которое кинули в пасть чудовищу, чтобы оно подавилось.

Я подняла голову и сквозь разрушенную крышу увидела бледное, безразличное небо. Мы заплатили. Но где гарантия, что где-то в другом месте не упал такой же черный камень? И хватит ли у человечества еще таких же безумцев, готовых отдать свои души, чтобы на час, на день, на год отсрочить наступление ночи?

Победа горькой золой легла на губы. И тишина вокруг была не миром, а звенящим, траурным предвестником.