Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г

Глава 30

В квартире царила гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Рита и Соня до сих пор не ложились. Они сидели на кухне, перед ними стоял редут грязных кружек и гора фантиков от конфет.

Когда я вошла, они подняли на меня глаза — два испуганных воробушка с вопросительными знаками на пол-лица.

— Даже не знаю, с чего и начать, — я тяжело опустилась на табуретку.

— А кто это такие? Правительство? — Рита испуганно заглядывала мне в лицо, а София подскочила и начала заваривать для меня чай.

— Спецслужбы по работе с различными аномалиями. Я так это поняла. Все супер секретно.

Рита разочарованно вздохнула.

— Ну тебе-то ничего не грозит?

Я задумалась. Будущее свидание с космическим булыжником не предвещало ничего хорошего. Как объяснить обтекаемо всю эту сверхъестественную хрень — не было ни единой мысли.

Да и девчонкам я не могла ничего толком рассказать.

— Я не знаю. Мне нужно в командировку. Ненадолго. Надеюсь, — сказала я, и голос мой прозвучал хрипло от усталости, но твердо.

Они не стали больше расспрашивать. Словно поняли, что за этой фразой — бездна, в которую лучше не заглядывать.

— Все ясно. Ложись спать. Твои вещи мы соберем. И не спорь.

Я подошла и обняла своих подруженек. Вот кто настоящие боевые товарищи.

Тут же закрутилась суета и активность. Казалось, такие понятные действия их немного успокоили. У меня же спокойствия не было ни на грамм.

— Вы, главное, не переусердствуйте, чтобы рюкзак втрое не превышал необходимые размеры и мою грузоподъемность.

— Иди уже, — прикрикнули они хором, и я, улыбаясь, удалилась.

Я зашла в свою комнату. Взгляд упал на фотографию на тумбочке: мы втроем, наша первая съемка для канала, все с дурацкими улыбками до ушей. Я взяла рамку и положила ее в самый низ рюкзака, под запасные носки. Мой якорь.

Ровно в восемь утра под окном остановился тот самый черный автомобиль. На этот раз из него вышел только один человек, не тот, что вчера. Он молча взял мой рюкзак, кивнул девушкам, стоявшим в дверях, и открыл мне дверцу.

Обниматься было некогда. Мы просто посмотрели друг на друга — долгим, понимающим взглядом.

— Возвращайся, Ань, — тихо сказала Соня.

— Обязательно, — выдохнула я и села в машину.

Мы поехали не в аэропорт, а на какую-то военную базу со взлетно-посадочной полосой на окраине города. Там, в клубах утреннего тумана, стоял небольшой, но грозного вида служебный самолет.

Рядом, закутавшись в плащ, несмотря на прохладу, стоял Виноградов.

— Контракт, — он протянул мне толстую папку, даже не поздоровавшись. — Подписывайте. Все ваши условия. Неприкосновенность, статус, оплата.

— Каким образом в таких условиях? — я посмотрела на него растерянно.

Тот лишь пожал плечами.

Я бегло просмотрела документы. Да что так увидишь навесу, на ветру… Вроде бы все было так, как мы договаривались. Я поставила подпись, чувствуя, как ручка выводит жирную черту под моей прежней жизнью, перечеркивая все наивное, доброе, светлое, что еще в ней оставалось.

— Команда уже на борту, — сказал Виноградов, сам забирая три экземпляра и оставляя мне один. — Вы последняя.

Я поднялась по трапу. В салоне самолета, рассчитанном на пару десятков человек, сидело человек семь. Все — с каменными, непроницаемыми лицами. Военные. Ученые. Охранники. Я почувствовала на себе их тяжелые, оценивающие взгляды.

Белая ворона.

Неизвестная переменная.

Снова.

Среди людей в серой одежде выделялись двое.

Мужчина был высок и худощав, словно его тело состояло из одних углов. Его лицо, бледное и вытянутое, напоминало лик средневекового святого с иконы — аскетичное, с огромными, слишком большими глазами и крупными чертами лица. Он был одет в поношенное, но чистое пальто, нелепо смотрящееся в казенной обстановке. Его длинные пальцы беспокойно перебирали четки из темного дерева. Он не смотрел на камень — он смотрел куда-то сквозь него, и его губы беззвучно шевелились.

Женщина была его полной противоположностью. Невысокая, пышнотелая, она была закутана в цветастую цыганскую шаль, с которой свисали десятки амулетов — от христианских крестов до костей и сушеных трав. Ее волосы, черные как смоль, были заплетены в сложную косу, седеющую у висков. Лицо ее было испещрено морщинами, но глаза… глаза были молодыми, острыми и невероятно уставшими. Она смотрела прямо на камень, и ее рука сжимала амулет в виде глаза, белевшего у нее на ладони.

— Экстрасенсы, — без всяких предисловий бросил Виноградов, все еще находясь под начальным воздействием камня, но его голос на какой-то миг вернул себе резкость. — Ирина Марковна и Серафим. Ваши коллеги по несчастью.

Я коротко кивнула и прошла к свободному креслу у иллюминатора и пристегнулась, глядя на прощание на уходящий в туман родной город.

Последним на борт поднялся широкоплечий мужчина в камуфляже. Дверь закрылась. Двигатели взревели, и самолет покатил по взлетной полосе.

Полет занял несколько часов. Я пыталась медитировать, выстраивая в уме свой щит, повторяя про себя наставления Сенсея. Но это давалось с трудом.

Чужеродная пульсация, которую я впервые ощутила на фотографии, теперь была слышна четче. Она была где-то впереди.

И она ждала.

Нам приказали надеть защитные костюмы и респираторы еще в воздухе. Вид из иллюминатора сменился на унылый, серо-зеленый пейзаж: бесконечные леса, заброшенные поля, изредка — почерневшие остовы зданий. Мы приземлились на посадочной полосе в Чернобыле.

Воздух, даже внутри самолета, показался густым и тяжелым. Выйдя наружу, я почувствовала знакомый, но усиленный в разы холодок аномалии. Он витал повсюду, но источник был один — оттуда, со стороны Припяти.

Нас ждал бронированный УАЗик. Водитель, суровый мужчина с нашивкой «РАДИАЦИОННЫЙ КОНТРОЛЬ», молча указал мне на место. Виноградов сел рядом.

— Объект в пяти километрах отсюда, в одном из разрушенных корпусов института, — коротко проинформировал он, когда мы тронулись. — Зона оцеплена. Уровень радиации в норме, если не считать… собственного излучения объекта. Наши датчики отказывают в непосредственной близости. С чем именно мы имеем дело — покажет ваше… чутье.

Мы ехали по мертвому городу. Пустые глазницы окон, проросшие сквозь асфальт деревья, детская карусель, застывшая на пол-оборота.

Давление аномалии нарастало с каждым метром. Оно было похоже на низкочастотный гул, который ощущаешь не ушами, а всеми клетками тела.

Наконец, мы остановились у полуразрушенного здания из серого бетона. Вокруг него было установлено двойное кольцо оцепления из военных и людей в химзащите. От самого здания веяло таким леденящим холодом, что, казалось, воздух вокруг него должен кристаллизоваться.

— Готовы? — Виноградов посмотрел на меня.

Я глубоко вдохнула, закрыла глаза на секунду и нащупала внутри себя тот самый стержень — свое достоинство, свою волю. Я почувствовала, как вокруг моего сознания с мягким щелчком смыкается невидимый купол. Щит был на месте.

— Готова, — кивнула я и вышла из машины.

Меня провели через кордоны. Солдаты смотрели на меня с нескрываемым любопытством и недоверием.

— Дальше вы идете одна. Вот карта, — мне впихнули в руки какой-то сложенный клочок бумаги.

Но в рукавицах защитного костюма это выглядело так нелепо. Этими перчатками я бы даже не смогла себя почесать, не то, что справиться с листом бумаги. Я вернула карту и пошла внутрь.

Мне не нужны были координаты. Я чувствовала мощь излучения внеземной энергии каждой мурашкой на теле.

Внутри здания царил полумрак. Воздух был пыльным и пах озоном, как после грозы.

Я шла по длинному коридору, и с каждым шагом гул нарастал. Он был уже не просто ощущением — он начинал звучать в ушах, навязчиво и противно.

И тогда я его увидела.

В конце коридора, в бывшем холле, было расчищено пространство. И там, на бетонном полу, лежал ОН.

Камень. Тот самый, с фотографии. Но вживую он был в тысячу раз страшнее. Он был не просто черным. Он был чернотой, поглощающей свет. Его прожилки не просто сверкали — они медленно, почти незаметно пульсировали, как вены на темном теле. Он не лежал — он покоился. И в этом покое была мощь, несоизмеримая с его размерами.

Я остановилась в десятках метрах от него, чувствуя, как мой щит трещит под напором исходящего от камня ментального давления. Он не атаковал. Он просто… существовал. И его существование было вызовом всему живому.

— Ну что там? — тихо спросил Виноградов, стоя позади меня.

— Шли бы вы отсюда. Для вас это крайне опасно.

Но мужчина меня и не думал слушать. Безумец…

Я закрыла глаза, отключив визуальный ряд, и всей кожей, всей душой прислушалась к объекту.

И ОН… ответил.

Это не было словом или мыслью. Это был чистый, безразличный, всепроникающий запрос, вложенный прямо в мое сознание.

Анализ… Биологический носитель… Психический потенциал… достаточен… Интеграция?..

Я резко открыла глаза и отшатнулась, налетев на Виноградова.

— Что? Что с ним? — его лицо исказилось от напряжения.

— Оно… оно меня видит, — прошептала я, чувствуя, как дрожь пробивается сквозь щит. — Оно не просто изучает среду. Оно ищет… носитель. Подходящее сознание. Для… интеграции. Первый погибший был слишком примитивен. Второй… не выдержал перезаписи. Оно ищет кого-то сильнее.

Я посмотрела на Виноградова, и в его глазах я увидела то, чего боялась больше всего. Не страх. Не ужас. А холодный, расчетливый интерес.

— Значит, — медленно произнес он, — оно не уничтожает. Оно… отбирает. Совершенствует.

В его взгляде читалась нечеловеческая логика: если нельзя уничтожить угрозу, можно ли ее использовать?

И в этот момент низкочастотный гул внезапно смолк. Тишина оказалась оглушительной. И в этой тишине я почувствовала нечто новое. Легкое, едва уловимое изменение в излучении камня. Оно сместилось. Сфокусировалось.

И медленно, неумолимо, направилось прямо на Виноградова.

Он ничего не почувствовал. Он все еще смотрел на камень с видом первооткрывателя.

Но я-то чувствовала. Камень нашел новый, гораздо более доступный объект для своего «анализа». Объект с холодным, острым, амбициозным умом. Идеальный кандидат.

— Михаил… — хрипло выкрикнула я. — Отойдите. Сейчас же.

Он обернулся ко мне нахмурившись.

— Что еще…

Я видела, как от эманации камня словно вытянулся длинный, тонкий щуп, и впился в лоб Виноградову.

Тот он не договорил. Его глаза внезапно остекленели. Он замер, уставившись в пустоту, его рот приоткрылся.

— Какие… возможности… — прошептал он, и в его голосе уже не было ничего человеческого. Только голод. Голод власти.

Камень переключился на него. И Виноградов даже не сопротивлялся. Он был очарован.

Я осталась одна. Одна со своим хрупким щитом перед пробуждающимся чудовищем и человеком, который вот-вот должен был превратиться в его орудие.

Я стояла, чувствуя, как ледяная волна от камня накатывает на мой щит, когда позади послышались шаги. Я обернулась.

В проеме коридора стояли двое. Те самые двое, которых я мельком видела в самолете, но не успела толком разглядеть. Теперь я увидела их во всех подробностях, и картина была… тревожной.

От каждого исходила сияющая аура. Нечета моей! Мощное, насыщенное свечение. Тогда как мой щит лишь еле-еле фонил концентрацией моей внутренней силы.

Ирина Марковна резко, словно от ожога, отвела руку с амулетом и повернулась к Виноградову. Ее лицо исказилось от отвращения и страха.

— Нет, — хрипло сказала она. — Это — смерть. Я не пойду туда. Ни за какие деньги.

Серафим просто покачал головой, его большие глаза наполнились бездонной скорбью.

— Тварь бездушная… Ангел тьмы… Она поет песнь погибели. Я не могу слушать эту песнь. Мне моя душа дорога.

Я подбежала к Виноградову и схватила этот щуп, запустив в руку сгусток чистой силы, словно выжигая эту нить.

Та, словно обожженная, резко сократилась и втянулась обратно в камень.

Виноградов же, медленно проморгался и повернулся к экстрасенсам. В его глазах, еще минуту назад завороженных, запеклась ярость. Камень, казалось, отступил, позволив ему сыграть свою роль.

— Вы отказываетесь? — его голос стал тихим и опасным. — После всего, что видели? После подписанных документов?

— Мы видели призраков и останки грехов человеческих, — прошептал Серафим. — А это… это не от мира сего. Оно не имеет души, с ним нельзя говорить. Его можно только уничтожить, но не нам, грешным.

— Найти решение — это наша задача! — прошипел Виноградов. — Но для этого нужны данные! А вы, «специалисты», трусливо отворачиваетесь при первом же серьезном вызове! Сканируйте его!

Он резко шагнул ко мне, и его пальцы впились мне в плечо.

— А ты? Тоже откажешься? Вспомни, Котова. Вспомни, зачем ты здесь. Это не игра с бубнами на шоу. Это долг. Твой долг перед страной, которая дает тебе шанс искупить свою вину. Твой фильм сеет панику. А эта… штука… — он бросил взгляд на камень, — может уничтожить все. Ты хочешь, чтобы твои подруги, твой Сенсей, весь этот хрупкий мир, о котором ты так трогательно рассуждала, превратились в прах? Или в таких же одержимых, как те двое несчастных?

Его слова, как раскаленные иглы, впивались в самое сердце. Он играл на моих самых больных струнах — на чувстве вины за фильм, на страхе за близких, на том самом долге, который я сама для себя определила. Я посмотрела на Ирину Марковну и Серафима. Они стояли, отвернувшись, уходя в себя, в свои молитвы и амулеты. Они сдались. Они признали свое поражение.

А я — нет.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как щит внутри меня закаляется не от силы, а от необходимости. От долга.

— Я не отказываюсь, — тихо, но четко сказала я. — Я иду.

Виноградов удовлетворенно хмыкнул и отпустил мое плечо.

— Наконец-то адекватный человек. — Он бросил презрительный взгляд на двух медиумов. — Ждите здесь. И молитесь, чтобы у нее получилось то, на что у вас не хватило духа.

Мы пошли вперед, оставив их в полумраке коридора. С каждым шагом давление нарастало. Воздух становился гуще, гул возвращался, но теперь он был не просто шумом — в нем слышалось что-то похожее на шепот. На множественный, бездушный шепот.

— Стойте здесь или умрете, — резко предупредила я Виноградова.

Но было неясно, послушает ли он меня.

Я прошла еще метров пять. Мой щит трещал по швам.

Холод пробирал до костей, несмотря ни на какой защитный костюм. Разило так, что меня слегка покачивало от мощи исходящей от камня энергии.

— Еще ближе, — потребовал Виноградов, его глаза снова загорелись тем самым странным огнем. Камень снова вышел на связь, и вновь его мишенью был Виноградов, как менее опасный.

— Нет, — я уперлась. Чувство самосохранения кричало во мне. — Дальше нельзя. Я чувствую… порог. Если мы переступим, ОН не отпустит.

— Чушь! — его голос прозвучал резко, почти истерично. — Он показывает мне… такие вещи! Возможности! Он не враг, он… инструмент! Нужно только понять, как им пользоваться! Иди!

— Нет!

Виноградов резко развернулся. Его лицо, обычно холодное и собранное, было искажено гримасой одержимости. В его глазах не было ни капли здравого смысла — только фанатичный блеск. Он сунул руку в карман и через мгновение его пальцы сжимали рукоять компактного пистолета. Дуло смотрело прямо на меня.

— Я сказал — иди! — он прошипел, и слюна брызнула из уголка его рта. — Или твои подруги и твой старый учитель очень скоро попадут в поле зрения моих коллег. По самым неприятным статьям. Иди, Котова! Сделай то, зачем тебя сюда привезли! Получи данные!

Я застыла, глядя в черное дуло. Страх сдавил горло. Но странным образом, эта прямая, физическая угроза заставила мой ум проясниться. Камень давил ментально, Виноградов — физически. Я была между молотом и наковальней.

И в этот момент я поняла. Поняла, что идти дальше — значит не просто рискнуть собой. Это значит дать камню то, чего он хочет — близкий контакт с мощным пси-потенциалом. Моим. А возможно, и одержимым разумом Виноградова, который он сможет использовать как проводник.

Но не идти… Пистолет в руке безумца был не менее реален.

Я медленно, очень медленно кивнула.

— Хорошо. Я иду.

Сделав шаг вперед, я почувствовала, как невидимая граница пройдена. Шепот в ушах превратился в навязчивый, вкрадчивый голос, который начал нашептывать что-то на древнем, забытом языке моей собственной души. А Виноградов, с пистолетом в дрожащей руке, шагал за мной, его взгляд был прикован к черному камню, как взгляд мотылька — к пламени.