Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г

Глава 31

Шаг. Еще шаг. Каждый давался с неимоверным усилием, будто я шла не по бетонному полу, а против течения вязкой, густой смолы. Воздух звенел. Нет, звенело что-то внутри моего черепа — высокочастотный, пронзительный звук, под который встраивался тот самый бездушный шепот.

… одинока… ты так одинока… откройся… мы дадим силу… мы покажем путь…

Это были не слова. Это были концепции, вложенные прямо в сознание, облеченные в образы моего же одиночества после пробуждения в чужом теле, страха быть не той, неуверенности в своих силах. Камень сканировал мою память, мои страхи, и использовал их как ключи к моей защите.

Мой щит трещал, как тонкий лед. Я чувствовала, как холодные щупальца чужого разума скользят по его границам, ища трещину. Любую слабину.

— Что ты чувствуешь? — голос Виноградова прозвучал прямо у моего уха, заставляя вздрогнуть. Он дышал тяжело и прерывисто. — Говори! Он… он показывает мне города будущего, технологии! Энергию! Скажи, что ты видишь!

Он не понимал. Ему показывали фейерверк возможностей, а ко мне в душу лили токсичные отходы моих же сомнений.

— Он… лжет… — выдохнула я, едва двигая губами. — Он… играет на твоих амбициях…

— Молчи! — он грубо толкнул меня дулом пистолета в спину. — Ты просто не способна понять его величие! Иди!

Мы были уже в пяти метрах от камня. Его черная поверхность теперь казалась живой, словно миллионы черных уродливых ртов, дышащих пустотой. Прожилки пульсировали в такт моему учащенному дыханию и рваному сердцебиению, словно подстраиваясь под него.

И тут шепот сменился. Он стал настойчивее, жестче.

… слаба… твой щит — соломинка… учитель твой обманул… он хотел твою силу для себя… подруги смеются за твоей спиной… никто не любит… никто… откройся… и мы сделаем тебя сильной… по-настоящему… все будут любить лишь одну тебя… поклоняться тебе… боготворить…

Картинки всплывали перед внутренним взором: Сенсей, снимающий с меня энергию во время тренировки; Рита и Соня, хихикающие ночью на кухне над моей неуклюжестью в новой жизни.

Это была ложь!

Грязная, отвратительная ложь, но она била точно в цель, в мои самые потаенные страхи быть не принятой, быть использованной.

Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, найти свой якорь — то самое чувство собственного достоинства. Но оно просто тонуло в этом ядовитом потоке.

— Довольно игр, Котова! — крикнул Виноградов. Его терпение лопнуло. — Контакт! Установи с ним контакт! Спроси, чего он хочет!

Он с силой толкнул меня вперед.

Я сделала последний шаг и оказалась в метре от черной поверхности. Гул стал оглушительным. Шепот превратился в навязчивый голос, звучащий прямо в голове.

И в этот момент щит — тот самый, что с таким трудом выстроил Сенсей, — треснул!

Не с грохотом, а с тихим, жалобным хрустом, который отозвался болью во всем моем существе. И холодные щупальца чужого разума проникли внутрь.

Боль была не физической. Это было чувство тотального, абсолютного нарушения. Чужое сознание копошилось в моих мыслях, в моих воспоминаниях, сдирая с них покровы, как с луковицы.

Я закричала. Беззвучно, внутри себя. И крик мой выворачивал меня нутром наружу…

И в этот миг абсолютного отчаяния, когда моя воля была почти сломлена, я увидела его. Не картинку, не воспоминание. Я почувствовала его.

Сенсея.

Не того, который мог бы меня обмануть, а того, который ночь напролет стоял рядом, выжигая своей волей мой щит. Его усталое, сосредоточенное лицо. Его голос: «Доверяй только своему якорю».

И якорь нашелся. Не чувство собственного достоинства. Нечто более простое и более мощное.

Любовь.

Любовь к жизни, которую мне подарили во второй раз. Любовь к Ритке и Соне, которые ждали меня дома. Любовь к Сенсею, который верил в меня. Любовь к этому хрупкому, несовершенному, но такому дорогому миру, который я поклялась защитить.

Это была не эмоция. Это была сила. Древняя, как сама Вселенная.

Я открыла глаза. Боль и страх отступили, сменились ледяной, кристальной яростью.

— Убирайся, — прошипела я. И это было обращено не к Виноградову.

Я собрала всю свою силу, всю свою волю, всю свою ЛЮБОВЬ в один сжатый комок и с силой вытолкнула из себя чужое присутствие.

Это было похоже на тихий взрыв. Невидимая волна отбросила меня на шаг назад. Гул и шепот прекратились так внезапно, что в ушах возникла оглушительная тишина.

Черный камень… не дрогнул. Но его пульсация на мгновение замерла, словно в недоумении.

— Что ты сделала⁈ — завопил Виноградов. Его лицо исказила ярость. Видение будущей власти, которое транслировал ему камень, исчезло. — Ты все испортила!

Он направил на меня пистолет, его палец белел на спусковом крючке.

— Я прикончу тебя, дрянь…

Он не договорил.

Из темноты коридора, словно из-под земли, выросла высокая худая фигура. Это был Серафим. Его лицо было бледным и абсолютно спокойным. В его больших глазах горел странный огонь — не безумия, а решимости.

— Не поднимай руку на дщерь Божию, окаянный, — произнес он тихим, но звенящим голосом.

И он бросился между мной и Виноградовым.

Раздался оглушительный хлопок выстрела в замкнутом пространстве.

Серафим вздрогнул, сделал шаг назад, но не упал. На его поношенном пальто, прямо над сердцем, расплывалось алое пятно.

— Нет! — крикнула я.

Но Серафим обернулся ко мне. На его губах играла удивительно светлая, почти детская улыбка.

— Не плачь, сестрица… Мой долг… — прошептал он. — Он звал… а я не пошел… Теперь… искупление…

Его глаза потухли. Он медленно, как подкошенный колос, осел на пол.

Я в диком ужасе уставилась на Виноградова.

Виноградов застыл с дымящимся пистолетом в руке, глядя на тело Серафима с недоумением, словно не понимая, что произошло.

А в наступившей тишине снова послышался шепот. Только на этот раз он был направлен не на меня. Он был направлен на него. На Виноградова, который только что совершил акт насилия, чья воля была ослаблена шоком и яростью.

… они мешают… они слабы… ты силен… возьми то, что твое по праву… стань проводником… стань богом…

Глаза Виноградова снова остекленели. Но на этот раз в них не было завороженности. В них была адская жажда. Абсолютная, всепоглощающая.

Он медленно повернулся к черному камню и сделал шаг к нему, протянув руку.

— Да… — прошептал он. — Мое… по праву…

Я поняла, что должно произойти. Интеграция. Камень нашел своего идеального носителя — амбициозного, безжалостного и теперь абсолютно беззащитного перед его чарами.

Я не могла этого допустить.

Не думая о последствиях, не думая о пистолете, я рванулась вперед. Не к Виноградову. К камню.

И из последних сил, крича от напряжения, я накрыла его своим телом, прижавшись к леденящей, пульсирующей поверхности, пытаясь отгородить его от Виноградова своим собственным, надломленным, но все еще живым щитом.

Мир взорвался болью и светом.

Боль была вселенской.

Она не шла от тела — тело онемело в тот же миг. Это была агония души, разрываемой на атомы. Чернота камня впивалась в меня не физически, а ментально, как миллиард ледяных игл, пронзающих сознание. Он не пытался больше обманывать или соблазнять.

Теперь он просто поглощал.

… сопротивление бесполезно… стань частью… стань всем…

Виноградов застыл в шаге от меня, его протянутая рука дрожала. Искаженное лицо отражало внутреннюю битву — остатки воли боролись с всепоглощающим зовом камня.

— Долой… — прохрипел он, пытаясь отступить, но его ноги не слушались. — Дай… дай мне…

Я чувствовала, как моя индивидуальность, мои воспоминания, сама суть того, кем я была, растворяются в этом ледяном, обезличном океане. Аня Котова… девочка с YouTube… остров… подруги… Сенсей… все это превращалось в бледные тени, готовые угаснуть.

И в этот последний миг, на самом дне небытия, я нашла его. Не якорь. Не щит. Нечто более простое. Последний, неистребимый инстинкт жизни, вложенный в каждое живое существо. Инстинкт, который заставляет птенца пробивать скорлупу, или семя пробивать росток из-под асфальта.

Я не стала сопротивляться потоку. Не стала выстраивать стены. Я просто… СЖАЛАСЬ. Вся моя воля, вся моя любовь, вся моя боль собралась в одну микроскопическую, невероятно плотную точку. Якорь, ставший алмазом в сердце бури.

И я его ТОЛКНУЛА навстречу черному цунами.

Я вытолкнула из себя не силу, не энергию в привычном понимании. Я вытолкнула само понятие ЖИЗНИ. Ее хрупкость и ее несгибаемость. Ее теплоту против его ледяного безразличия.

Раздался звук, которого не должно было быть — негромкий, словно лопнул огромный мыльный пузырь. Но он отозвался во всем окружающем существе, сотрясая реальность.

Черная поверхность камня неистово заколебалась. Пульсация прожилок сбилась с ритма, превратившись в хаотичные вспышки. Мне показалось, я услышала… визг. Нечеловеческий, полный ярости и боли визг разъяренного механизма, столкнувшегося с чем-то, чего нет в его логике.

Виноградов, словно получив удар током, отшатнулся и рухнул на колени, охватив голову руками.

А я… я почувствовала, как связь обрывается. Ледяные иглы выдернулись из моего сознания, оставив после себя жгучую, кровоточащую пустоту. Я откатилась от камня, едва успевая наполнять легкие воздухом, которого не хватало несколько секунд, длящихся вечность.

Лежа на холодном бетоне, я видела, как камень медленно возвращается в свое исходное состояние. Но что-то изменилось. Его чернота казалась теперь менее глубокой, пульсация — более вялой. Атака стоила ему сил. Ненадолго. Но этого хватило.

— Что… что ты сделала? — хриплый шепот донесся от Виноградова. Он смотрел на меня, и в его глазах не было ни одержимости, ни ярости. Был животный, первобытный ужас. Ужас человека, заглянувшего в бездну и едва не свалившегося в нее. — Он… он в меня… залезал…

Я попыталась встать, но тело не слушалось. Все силы были исчерпаны.

В этот момент в проеме коридора, поднимая клубы пыли, возникла Ирина Марковна. Ее цыганское платье было в пыли, амулеты звенели. Она бросила взгляд на тело Серафима, на Виноградова, на меня, и наконец — на камень. Ее лицо стало жестким.

— Встань, девочка, — ее голос прозвучал как удар хлыста. — Он еще жив. И он не простит тебе этого.

Она имела в виду не Виноградова.

С трудом поднявшись на локти, я увидела, что пульсация камня действительно становилась ровнее. Он восстанавливался.

— Надо… уходить… — прошептала я.

— Уже бегут, — кивнула Ирина Марковна, прислушиваясь к чему-то. Со стороны входа послышались крики, тяжелые шаги.

Выстрел поднял тревогу.

Первыми ворвались двое солдат с автоматами. Их взгляды метались от тела Серафима до нас с Виноградовым.

— Все живы? Что произошло? — крикнул один из них.

Виноградов, все еще сидя на полу, беззвучно замотал головой. Он был в шоке.

— Произошло то, чего и следовало ожидать, когда лезут в дела, им непосильные, — холодно бросила Ирина Марковна. — Один мертв. Двое — на грани. Этот объект… — она показала пальцем на камень, — должен быть немедленно изолирован. Полностью. Никаких контактов. Иначе будет хуже.

Солдаты переглянулись. Они были готовы к радиации, к диверсантам, но не к этому.

— Эвакуируйте их, — приказала я, едва шевеля губами. — И… увезите его отсюда. — Я кивнула на Виноградова.

Меня подхватили под руки и потащили к выходу. Последнее, что я увидела, прежде чем меня вынесли из проклятого холла, по телу камня пошли завихрения. И я знала — это затишье перед чем-то действительно страшным.

Мы разбудили спящего зверя. И теперь он знал наш запах.

На улице, залитой слепящим дневным светом, я рухнула на траву, не в силах сделать ни шагу. Рядом, на носилках, уносили Виноградова. Он лежал с открытыми глазами, уставившись в небо, и беззвучно шептал одно и то же слово:

— Возможности… возможности… возможности…

Ирина Марковна стояла рядом, глядя на здание мрачным, знающим взглядом.

— Он не оправится, — сказала она без всяких эмоций. — Разум выжжен. Осталось только эхо.

Потом она посмотрела на меня.

— А ты… выжила. Удивительно. Что ты сделала там, в конце?

Я закрыла глаза, чувствуя, как слезы текут по вискам, смешиваясь с пылью и потом.

— Я просто… захотела жить, — прошептала я. — Сильнее, чем он хотел меня поглотить.

Она молча кивнула, и в ее усталых глазах мелькнуло нечто, похожее на уважение.

— Этого редко, но бывает достаточно. Тебе повезло.

Но я-то знала. Это была не удача. Это был выбор. Выбор, который я сделала, прижавшись к ледяной черноте, и который навсегда отделил меня от той девочки, что утром вышла из своей квартиры. Я прошла через ад и вернулась. Но часть меня навсегда осталась там, в том холодном холле, в борьбе с бездушной пустотой.

И я знала — это был только первый раунд.

Выдержу ли я главную битву?

Меня оттащили от здания и доставили во временный лагерь, развернутый в нескольких сотнях метров — палатки, генераторы, передвижные лаборатории. Воздух, который на улице казался чистым, здесь снова был густым и тяжелым, теперь — от страха и подавленной паники.

Нас с Ириной Марковной затолкали в отдельную палатку, больше похожую на военный штаб. Посреди стоял только стол и несколько складных стульев.

Виноградова увезли в другом направлении.

Не успела я перевести дух, как в палатку вошли двое — суровый полковник, которого я мельком видела при оцеплении, и щуплый, нервный человек в очках, ученый-физик по имени Дмитрий, представившийся руководителем научной группы.

— Докладывайте, — полковник уселся напротив, отбрасывая всякие церемонии. — Что там произошло? Что за выстрел? Почему мертв один из приглашенных?

Ирина Марковна, скрестив руки на груди, холодно и бесстрастно описала все: отказ идти, одержимость Виноградова, его угрозы, выстрел в Серафима и мою отчаянную попытку остановить контакт.

Полковник слушал, хмурясь. Дмитрий же, казалось, не слышал ничего, кроме описаний «аномалии».

— И что, вы утверждаете, что этот объект… обладает разумом? — переспросил он, и в его голосе слышалось не столько недоверие, сколько жадное любопытство.

— Не разумом, — хрипло сказала я, все еще чувствуя ледяной ожог в своей душе. — Он… алгоритм. Оружие. Оно сканирует, тестирует и ассимилирует. Виноградов стал для него идеальным кандидатом — умным, амбициозным и уязвимым.

— Ассимилирует? — Дмитрий оживился. — Вы можете это доказать? Каков механизм?

— Механизм? — я с труда сдержала горький смешок. — Вы хотите схему? Формулу? Его механизм — это поглощение. Он питается. И с каждым нашим контактом, с каждой попыткой его изучить, с каждой каплей страха, боли и смерти, которую мы здесь испытываем, он становится СИЛЬНЕЕ!

Я ударила кулаком по столу, отчего он грохнул. Полковник перевел на меня жесткий взгляд и подобрался.

— Вы не понимаете? — мои слова лились теперь сами, подпитанные адреналином и остатками ужаса. — Этот камень… он не просто излучает какую-то энергию. Он создает вокруг себя поле… поле абсолютной негативной, разрушительной энергии! Страх, отчаяние, агрессия, боль — все это для него как бензин! Вы чувствуете этот гнет? Этот холод, который пробивает даже сюда? Это не радиация! Это ОН! Он растет на наших страхах! На смерти Серафима! На одержимости Виноградова! На моем отчаянии!

Я перевела дух, глядя на их ошеломленные лица.

— Каждый солдат, который боится здесь стоять, каждый ученый, который сгорает от любопытства, каждый наш спор — все это подливает масла в огонь. Вы своими попытками «изучить» его только ускоряете процесс! Вы помогаете ему заряжаться!

Дмитрий снял очки и нервно протер их.

— Гипотеза о пси-воздействии, конечно, интересна, но без измерительных данных…

— К черту ваши данные! — взорвалась я. — Ваши данные уже мертвы! Ваши данные сошли с ума! Вы хотите новых? Принесите ему в жертву еще десяток людей и посмотрите, что будет! Он станет настолько сильным, что его влияние выйдет за пределы Зоны! Он начнет транслировать этот ужас, эту жажду разрушения дальше! Его нельзя изучать! Его нельзя контролировать! Его можно только УНИЧТОЖИТЬ!

— Уничтожить? — на лице Дмитрия появилась гримаса, похожая на боль. — Вы понимаете, о чем говорите? Это величайшее открытие! Возможно, внеземного происхождения! Источник неизвестной энергии!

— Источник смерти! — парировала я. — И если вы его сейчас не уничтожите, он станет источником смерти для миллионов. Он должен быть стерт в порошок, расплавлен, развеян по ветру! И сделать это нужно сейчас, пока он не оправился после контакта и не стал еще сильнее!

Полковник, до этого молчавший, тяжело вздохнул.

— Уничтожение… — он посмотрел на Дмитрия. — Это возможно?

— Теоретически… — физик заерзал. — Но мы не знаем, как он отреагирует на применение силы! Это может вызвать непредсказуемый выброс энергии! Цепную реакцию! Мы должны сначала понять…

— Уже поздно понимать! — крикнула я. — Он уже все понял про нас! Он знает, что мы слабы, что мы боимся, что мы жадные до знаний и власти! И он использует это!

В этот момент пола палатки распахнулась. На пороге стоял бледный, как полотно, молодой лейтенант.

— Товарищ полковник… С Виноградовым… что-то не так.

Мы высыпали наружу. Виноградова вынесли из медицинской палатки и уложили на носилки. Он был в ступоре, но теперь его тело билось в мелкой, неконтролируемой дрожи. Его глаза были открыты, но зрачки расширены до предела, затопив радужку целиком. Две черные бездны.

И от него исходило то же самое, только гораздо более слабое, ледяное излучение, что и от камня.

— Видите? — прошептала я, с ужасом глядя на него. — Он уже начал… меняться. Камень нашел проводника. Даже раненого и поломанного. Он работает с тем, что есть. Уничтожьте его, пока не поздно! Пока он не начал транслировать эту заразу через Виноградова на всех вас!

Полковник смотрел на дергающееся тело своего бывшего начальника, и на его лице медленно, но верно проступало понимание. Понимание того, что это — не научная задача. Это — угроза.

Он повернулся ко мне, и его взгляд был тяжелым, как свинец.

— Как? — спросил он односложно. — Как его уничтожить?

Я закрыла глаза, снова прислушиваясь к своим истерзанным ощущениям, к остаточному эху контакта.

— Он… квинтэссенция холода и пустоты. Ему нужно противопоставить не взрывчатку. Ему нужно противопоставить… чистую, сконцентрированную энергию жизни. Огонь. Не физический, а… ментальный. Но одного человека не хватит. Нужно… собрать всех, что есть. Все мужество. Все желание жить. Все, что ему противостоит. И обрушить это на него одним ударом. Это как… гигантский заряд положительной энергии.

Я открыла глаза и посмотрела на Ирину Марковну. Она понимающе кивнула. Она понимала, о чем я.

— Это безумие, — прошептал Дмитрий.

— Нет, — тихо, но четко сказала я. — Это — единственный шанс. И он есть только сейчас.