Этот большой мир – 6. "Дети Галактики"

VI

Серёжа пробыл на марсианской орбитальной базе «Скьяпарелли» меньше часа. Не успел он выгрузиться из лихтера, доставившего его и ещё десяток пассажиров с «Гагарина», как персональный браслет призывно запищал, требуя явиться к ближайшей панели внутристанционной связи. Женский голос из никелированной сетки сообщил, что его прямо сейчас ждут в диспетчерской для получения назначения и проездных документов; туда Серёжа и направился, волоча за собой багажную тележку. В коридоре рабочего, «безгравитационного» кольца станции, его перехватил инженер со знакомой нашивкой на комбинезоне. На нашивке по контуру была надпись «Заря», а в середине — знакомый по фильму «Москва-Кассиопея» силуэт звездолёта (анигиляционного, релятивистского, ядерного) с парой реакторных колонн с чашами фотонных отражателей.

Не успел Серёжа обрадоваться (инженер не был ему не знаком, но нашивка говорила сама за себя), как тот продемонстрировал пластиковый конверт с эмблемой станции «Скьяпарелли» — старинный телескоп на фоне стилизованного диска планеты Марс, исчерченного линиями каналов — и, не тратя времени на объяснения, двинулся в сторону пассажирского шлюза. Багажную тележку инженер волок за собой — его, Серёжи, тележку! — и пришлось плыть за ним, хватаясь за протянутые вдоль коридора канаты, гадая на ходу, как оправдываться перед диспетчером за эту невольную задержку.

Но этого не потребовалось. Они миновали гибкий полупрозрачный рукав переходного коридора и оказались в тамбуре. Под потолком, на самом видном месте, имела место точно такая же эмблема, как та, что красовалась на комбинезоне инженера, — только выгравированная на металлическом диске.

Створка люка с музыкальным звуком втянулась в стену. В проёме возник мужчина в пилотском комбинезоне с кометой «Знака Звездопроходца» над правым нагрудным карманом.

— Добро пожаловать на борт, Сергей… Викторович?

— Владимирович. — машинально отозвался Серёжа. —

Сергей Владимирович Лестев, пилот-стажёр, прибыл…

— Да-да, я в курсе. — мужчина принял у инженера конверт и, не заглядывая в него, сунул под мышку. — Спасибо, Роман, вы свободны… так я приветствую вас, Сергей Владимирович, на вверенном мне корабле. Мы ведь с вами уже встречались, не так ли?

«Да, это же Волынов! — сообразил Серёжа. — Капитан „Зари“ в том легендарном рейсе, когда был найден гигантский „звёздный обруч“ и погиб француз Шарль д’Иври. Удивительно только, что Волынов его запомнил…»

— Не так уж много нас было в этой экспедиции, чтобы кого-то забыть, — усмехнулся капитан, словно прочтя Серёжины мысли. — Рад, снова видеть вас на борту нашей «Зари». Вы, надеюсь, не забыли, что тут и где?

Серёжа помотал головой.

— Вот и славно. — он протянул магнитную карточку на блестящей цепочке. Карточка была украшена знакомой эмблемой. — Ваша каюта двенадцатая, располагайтесь, приводите себя в порядок. Воду можете не экономить, пока мы стоим у «Скьяпарелли», ограничения на потребление не действуют… впрочем, это вы и так знаете. Через час жду вас на мостике, обсудим вашу будущую стажировку…

И, прежде чем Серёжа успел ответить, повернулся и скрылся в проёме люка.

— … и, как выяснилось, рано я обрадовался, — вздохнул Серёжа. — Первое, что я увидел на мостике, — это карту западного полушария Марса, всю исчерченную какими-то кругами, линиями, сплошь в карандашных пометках. Я рта раскрыть не успел, как старший ареолог — вы должны его помнить, Шароватов, он был планетологом на «Звезде КЭЦ» — стал объяснять, что именно я необходим внизу, на планете в качестве пилота гирокоптера! И угораздило же меня получить права на управление этими стрекозами…

Серёжа сидел за столиком в кают-компании и потягивал какао из фарфоровой кружки. За здоровенным, больше метра в диаметре, иллюминатором (его уже просветили, что кроме прямого назначения он служит и аварийным выходом) — холмились до самого горизонта марсианские пески, терракотово-бурые из-за содержащегося в них оксида железа. У горизонта пески сливались с узкой полосой серо-жёлтого неба; выше оно наливалось темнотой и становилось чёрным, в россыпях звёзд. На фоне этой черноты неслись подгоняемые атмосферными потоками пылевые полосы — плато Большой Сырт недаром имело репутацию самого пыльного места на всём Марсе.

Слушатели — парень и девушка того же возраста, что и сам Серёжа — сочувственно кивали. В самом деле: летишь в такую даль, строишь планы, собираясь пилотировать орбитальные буксировщики (а может, если повезёт, и челноки, курсирующие между поверхностью Марса и орбитой) — а вместо этого тебя отправляют глотать марсианскую пыль! Сами они провели на поверхности Красной планеты — Егор Симонов попал на Большой Сырт на стажировку после окончания третьего курса планетологического факультета; его спутница, Таня Пичугина, тоже прибыла сюда на стажировку, от кафедры ксенобиологии Биофака МГУ. Все трое были знакомы ещё с тех времён, когда проходили обучение по «юниорской» программе Проекта — и не просто учились, а вместе отправились на практику, и не куда-нибудь, а в систему Сатурна, на легендарную станцию «Лагранж».

Такой части они удостоились как лучшие в своём потоке — и ни разу об этом не пожалели. Егор и Татьяна видели себя учёными, исследователями Внеземелья, открывателями его тайн — и рады были оказаться именно на Марсе, и не где-нибудь, а именно на плато Большой Сырт, где по некоторым признакам стоило вскоре ожидать удивительных открытий. Другое дело их однокашник Серёжка Лестев — он ещё в системе Сатурна, твёрдо решил стать пилотом и водить тахионные планетолёты, такие, как «Заря», а дальше, чем Внеземелье, не шутит, — может и звездолёты. А его ссылают на дно гравитационного колодца, заниматься делом, мало чем отличающимся от обязанностей водителя наземных машин!

— Я понятия не имел, что «Заря» занята в этих поисках, — продолжал меж тем Серёжа. — На «Скьяпарелли» я и часа не пробыл, даже из безгравитационной зоны не выбрался, а то бы узнал, конечно…

— Да, там бы тебя вмиг просветили, — сочувственно поддакнула девушка. — Я была на «Скьяпарелли» неделю назад, получала запасной комплект оборудования для микробиологической лаборатории — так на станции все словно с ума посходили! Во всех трёх столовках, не говоря уж о кают-компании, висят огромные карты Марса, и на них ежедневно отмечают заново обследованные районы. А в рекреационном отсеке стоит марсианский глобус — здоровый такой, метра полтора в диаметре, и не поленились же притащить с Земли! — весь истыканный булавками с бумажными флажками. На каждом — дата и точное время, когда это место было обследовано; народ собирается вокруг глобуса, спорит, новые флажки втыкают, порой даже до ссор доходит!

— Ну, кому подключаться, как не тебе! — Егор говорил он неторопливо, с едва уловимой иронией. — Опыта по части «звёздных обручей» у тебя побольше, нежели у иных прочих. Они их только на фотографиях или на экране видели,, — а ты и на Энцеладе ото льда «обруч» расчищал, и потом, в Поясе Астероидов тоже… Так что не жалуйся, сам виноват!

— Зато здесь ты будешь знаменитостью! — Таня сделала попытку утешить собеседника, даже взяла его за руку. Ладонь у неё была прохладной и ласковой, отчего Серёжа на миг замер. Татьяна нравилась ему давно, ещё с Энцелада, но он до сих пор не решился как-то это проявить.

— Ты сам подумай, — продолжала девушка, — тут все бредят «звёздными обручами», только о них и говорят — а тут человек, который их, в буквальном смысле, руками щупал! Вот увидишь, тебя ещё замучают расспросами.

— Была бы охота… — пробурчал Серёжа. Таня не отпускала его руки, и ему очень хотелось, чтобы это продолжалось подольше. — Ты вот что расскажи: а, правда, что на Большом Сырте водятся летучие пиявки?

Егор рассмеялся.

— Всё ждал, когда ты о них спросишь… — смешок его был мелким, каким-то кудахчущим. — Нет никаких пиявок, всё это выдумки здешних старожилов, чтобы разыгрывать начитавшихся Стругацких новичков. Те, кто тут работает, ни в каких пиявок не верят — разве что, совсем уж восторженные романтики, вроде нашей Танюшки…

Девушка вспыхнула, отчего, по мнению Серёжи, стала ещё очаровательнее.

— И никакая не выдумка! Дюбуа, уж на что старожил — так он несколько дней назад видел пиявку, когда возвращался с дальних выселок! Говорит, двигалась какими-то рваными прыжками, метров до десяти в высоту и полсотни в длину!

«Дальними выселками» на базе именовали астрономическую площадку, расположенную в восьми километрах от базы. Ведущиеся там съёмки марсианского звёздного неба требовали время от времени менять плёнки в автоматических камерах. Для этого кто-то из сотрудников отправлялся туда на краулере — лёгкой машине на пневматиках низкого давления, предназначенной для движения по марсианским пескам и пылевым озёрам. Делалось это по графику, как и дежурство по камбузу, и прочие рутинные работы на базе, — и обычно не вызывало никаких трудностей.

— Дюбуа? — Серёжа оживился. — Поль Дюбуа? Это не тот, что раньше работал на лунной станции «Ловелл»?

— Он самый. — подтвердила Таня. — Он прибыл на Сырт со Второй Марсианской экспедицией, и с тех пор торчит тут безвылазно.

— Мне о нём Лёша Монахов рассказывал. — сообщил Серёжа. — Он проходил на «Ловелле» практику, когда состоял в «юниорской группе» — ну, как мы с вами на Энцеладе — и вместе с Дюбуа охотился на электрических червяков, повылезавших из «звёздного обруча»…

— Олгой-хорхои, как же! — Егор хмыкнул. — Ему тут частенько поминают ту охоту. Как заходит разговор о пиявках, так сразу и советуют отправиться и подстрелить парочку!

— А он что?

— Отвечает, что стрелять не из чего, а мины, которыми на Луне взорвали этих тварей, техника безопасности делать запрещает. Вообще-то он мужик толковый, таких механиков-водителей ещё поискать…

— Но что-то ведь он всё же заметил! — Татьяна не желала сдаваться. — Вот ты — скажи, часто видел здесь летящие объекты, кроме челноков и гирокоптеров? А он видел, жаль только, снять на камеру не успел…

Компактная видеокамера входила в стандартную экипировку; её полагалось брать с собой каждый раз, выходя на свежий воздух — если, конечно, можно назвать так разреженную смесь углекислоты, азота, аргона и ещё чего-то, заменявшую Марсу атмосферу.

— И почему каждый кто-то заявляет, что видел пиявку, добавляет, что не успел её снять? — голос Егора сочился ядом.

— Прямо рок какой-то…

— Ну… ветер был, песчаная буря начиналась! И потом, пиявка же на месте не сидела — летела, прыгала, вот он и не успел достать заснять! Или ты считаешь, что Дюбуа врёт?

Егор пожал плечами.

— Пиявки не сидят, им не на чем. А ты — припомни-ка, что мы с тобой делали наутро после той истории?

Девушка задумалась.

— Кажется, приводили в порядок метеоплощадку?

— Точно! Ветер повалил треноги с приборами и посрывал чехлы с анемометров, верно? Чехлы эти гибкие, пластиковые, почти ничего не весят. А Дюбуа говорил, что пришлось идти при сильном встречном ветре, потому он и запоздал…

Татьяна недоумённо нахмурилась.

— И что с того?

— А то, что он не видел пиявку, а один из унесенных ветром чехлов! А что? Длинная пластиковая колбаса, небось, её ветром ещё раздуло, тут любой перепутает!

Объяснение прозвучало вполне правдоподобно, и Татьяна, не найдя достойного ответа, сникла. Этого Серёжа снести не мог.

— Неромантичный ты тип, Симонов! Девушке хочется веры в необычное, романтики ей хочется, а ты…

— Это пиявки-то — романтика? — хмыкнул Егор.

— Они самые. А ты её грубо обламываешь. Разве ж так можно?

— Спасибо, Серёженька! — Таня улыбнулась. — Ты один меня понимаешь. Давай я тебе ещё какао налью, хочешь?

— Я тоже хочу! — заявил Егор. — Пусть я и недостаточно романтичен, но уж какао точно заслужил!

Татьяна смерила его скептическим взглядом.

— Чем это, интересно?

— А кто сегодня менял ротор у коптера? — у твоего, между прочим, Танька, коптера… Три часа возился, как проклятый, весь перемазался графитовой смазкой — а ты жалеешь для меня какую-то чашку какао!

— Ну, хорошо, налью… — девушка смилостивилась. — Только сперва руки помой, а то пролез в кают-компанию грязный, как из свинарника! Вот зайдёт тётя Лена, увидит — что скажет?

— Очень ей интересно рассматривать мои руки… — буркнул Егор, но встал. С Еленой Олеговной Гостилиной, врачом базы, шутить не стоило, особенно когда дело касалось гигиены. Легко можно схлопотать дисциплинарное замечание в личную карточку.

— Слушай, тётя Лена ведь была у вас на «Заре»? — спросила Таня, когда дверь за Егором захлопнулась. — Она и тогда была такая вредная?

Егор кивнул. Этот оборот — «у вас на „Заре“» — ставящий его в один ряд с легендарными первопроходцами Пояса Астероидов, чрезвычайно ему льстил.

— Помнится, как-то раз мы с Лёшкой полдня копались в ангаре буксировщиков, угваздались с ног до головы. Почистились наскоро, физиономии вытерли и отправились в столовую. Видно же было — люди устали, как собаки, проголодались, едва на ногах держатся — а ей хоть бы хны! Обоих отправила в душ, ещё и взысканием грозила за злостное нарушение санитарно-гигиенических норм…

«Мы с Лёшкой» — это было из той же оперы. Однокашники отчаянно завидовали тому, что Серёжиным руководителем практики стал всем известный Алексей Монахов — и мало того, взял подопечного с собой на «Зарю»… Но перед Таней, выпендриваться, пожалуй, не стоит…

— Слушай… — осторожно сказал он. — Ты, как-то говорила, что у кого-то на базе есть записи концертов того скрипичного трио «Фелисетт», кажется? Не подскажешь, у кого, очень хочется послушать…