Этот большой мир – 6. "Дети Галактики"

II

…Как аргонавты в старину

Родной покинув дом,

Плывём ту-тум ту-рум пум-пум,

За золотым руном… — мурлыкал я, сбегая по широким ступенькам. Совещание, о котором мы с отцом беседовали за телевизором и на котором оба присутствовали, только что завершилось. Решение об экспедиции (теперь она официально носит название «Золотое руно») принято, основные направления подготовки определены, сам я утверждён в должности начальника десантно-исследовательской группы, в чём, если честно, не сомневался ни на минуту — жизнь снова прекрасна!

Кое-как отвертевшись от праздничного банкета, я незаметно выскользнул из конференц-зала и скатился по лестнице в холл королёвского филиала Центра Подготовки. День только начинался; зелёные цифры на большом часовом табло едва перескочили за 12:00, впереди ожидал сплошной позитив — а что ещё может быть во Дворце, на праздновании Дня Космонавтики? — и настроение у меня было самое что ни на есть радужное. Я, словно школьник, спешащий домой после уроков, перепрыгивал через две ступеньки, прикидывая на ходу, как буду рассказывать о сокровищах астероида Полигимния юным космонавтам и астрономам, жаждущим услышать о грядущих достижениях в Дальнем Внеземелье (а может, чем чёрт не шутит, и за его пределами?) — и тут меня окликнули.

— Алексей Геннадьевич? Вы, я вижу, торопитесь? Я был бы чрезвычайно признателен и, поверьте, не остался бы в долгу, если бы вы сочли возможным уделить мне несколько минут…

Я знаком с Евгением Петровичем уже много лет, с тех пор, как впервые увидел его на открытой сцене в артековской дружине «Лазурная» — и заметил, что он неуловимо напоминает таинственного И. О. О. из «Москвы-Кассиопеи» и «Отроков во Вселенной». В тот раз я счёл это игрой воображения или расшалившимися нервами — суток не прошло с тех пор, как я с треском вылетел из числа финалистов, и это при том, что был автором победившего проекта! Но нет — позже первое впечатление не просто подтвердилось, а многократно усилилось — и продолжает усиливаться с каждой нашей встречей. Вот и витиеватое обращение, в точности совпадающее с манерой изъясняться его кинематографического тёзки, — только укрепила меня в этой уверенности.

Не то чтобы я ожидал от предстоящего разговора подвоха — скорее наоборот, всякий раз подобные беседы заканчивались чем-то новым, неожиданным и всегда увлекательным — но никак не получалось избавиться от ощущения ауры тайны, сопровождающей этого человека. Хоть наш И. О. О. в отличие от персонажа Смоктуновского не умел появляться ниоткуда и бесследно исчезать, как не был замечен и в беседах с другой звёздной системой по телефону-автомату — но загадок вокруг него хватало с избытком. Уверен, что он, единственный из обитателей нашей планеты, знает, кто я на самом деле и откуда. Юлька не в счёт, ей я сам обо всём рассказал — но с Евгением Петровичем мы ни разу не касались этой темы! Намёки случались, прозрачные, двусмысленные, и мне всякий раз приходилось гадать: разыгралась ли моя выпестованная за шесть десятков лет жизни в обоих мирах паранойя — или я вижу то, что сам однажды вбил себе в голову и никак не могу от этого отказаться?

— Да, конечно, Евгений Петрович, — сказал я. — Поднимемся в ваш кабинет?

И. О. О. обитал на седьмом этаже этого же здания, и многие наши беседы — из числа тех самых, судьбоносных! — проходили именно там.

— Ну, зачем же? — он широко улыбнулся. — Не хочу отнимать у вас время. Если не против, поговорим здесь…

И, взяв двумя пальцами за рукав, он увлёк меня к креслам, расставленным вдоль панорамных окон холла.

— Уверен, вы успели обсудить в Леднёвыми сегодняшний вопрос. — И. О. О. не спрашивал, а констатировал очевидный обоим факт. Я, разумеется, не спорил. — И знаете, насколько он заинтересован в результатах этой экспедиции. Настолько, что потребовал, чтобы на корабле, который отправится к Полигимнии, выделили отсек для лаборатории и включили в состав экипажа его самого и несколько его сотрудников — чтобы изучать состав астероида прямо на месте, не дожидаясь возвращения на Землю.

Я кивнул. Валерка за последние две недели всё уши успел мне прожужжать на эту тему.

— Разумеется, Евгений Петрович, я в курсе. И знаю, что ему отказали — и правильно, как я полагаю, сделали. Ведь переправить образцы на Землю можно буквально в течение нескольких часов — в «Арго», корабль, отправляющийся к Полигимнии, оснащён «батутом», способным пропускать как пассажирские лихтеры, так и грузовые контейнеры и малые корабли. Тащить же в Пояс Астероидов громоздкое оборудование и уж тем более, исследовательскую группу смысла нет, и придётся Валере остаться на Земле.

И. О. О. кивнул.

— Да, и ваш друг очень переживает по этому поводу. Он уверен, что использование сверхтяжёлых элементов — учёные называют их «сверхэкзотическими» или «магическими ядрами» — которые мы рассчитываем найти на Полигимнии, обещает грандиозный прорыв в его исследованиях.

— Да, он раз сто говорил мне, что следы этих элементов «сверхэкзотов» обнаружены в «звёздных обручах» — в особенности, на Энцеладе и в Поясе Астероидов. И если получить доступ к «сверхэкзотам» — то можно будет создавать «батуты» для перемещения на межзвёздные расстояния!

— Как вы сказали, «сверхэкзоты»? — осведомился после небольшой паузы И. О. О. — Мне встречался этот термин — кажется, в фантастическом романе…

— В «Лунной Радуге», автор Сергей Павлов. Правда, в книге он звучал как «суперэкзоты» и относился к людям, а не к химическим элементам.

Он кивнул.

— Собственно, я обратился к вам именно из-за этих… «сверхэкзотов». Видите ли, как бы вам это объяснить… Одним словом, я имею основания полагать, что Валерий Петрович недооценивает риск, связанный с использованием этих элементов на Земле, и планирует, получив их в максимально возможном количестве, развернуть на базе ИКИ масштабные исследования. Леднёв, видите ли, убеждён, что этим сверхтяжёлым элементам присуща также и сверхстабильность, а, следовательно, никакого риска нет и в помине. Я пытался убедить его подождать, когда будет закончено строительство орбитальной марсианской станции «Деймос» и перенести работы по этой теме туда — но, к сожалению, не был услышан.

Это была новость. Чтобы всесильный (по крайней мере, в масштабах Проекта) И. О. О. — и не был кем-то услышан?

— Собственно, моя просьба заключается в том, — продолжил мой собеседник, — чтобы придержать процесс передачи «сверхэкзота» Леднёву, на Землю, по возможности, избегая огласки. Вам это сделать несложно.

Сказать, что я был удивлён — значило сильно преуменьшить положение вещей. Я удержался от усмешки. Чтобы И. О. О. с его-то влиянием — и ловчил, изворачивался, изыскивал окольные пути? Дивны дела твои, Господи…

— Я посмотрю, что можно будет сделать. Но, Евгений Петрович, вы же понимаете, что Леднёв с задержками не смирится. Как только поймёт, что мы сознательно тормозим отправку сверхтяжёлых элементов — а поймёт он это быстро, среди научников на планетолёте у него хватает друзей — примчится на «Арго» и устроит страшенный скандал.

И. О. О. покачал головой.

— Искренне надеюсь, что до этого не дойдёт. «Деймос» начнёт работать в самое ближайшее время, и вы при первой же возможности начнёте отправлять сверхтяжёлые не на Землю, а прямиком на неё… Пусть Валерий Петрович летит туда и делает, что хочет!

Я покачал головой.

— Можно и так, конечно. Боюсь только, Валерка мне этого долго не простит…

— Ничего, постараемся всё ему объяснить. Так мы договорились?

Вместо ответа я протянул ему руку. Ладонь И. О. О. оказалась мягкой, сухой и тёплой.

— Кстати, вы довольны, что название экспедиции дала ваша песня?

Я едва не икнул от неожиданности.

— Она вовсе не моя, я только…

— Да-да, знаю, вы только пели… — он улыбнулся широкой, почти кинематографической улыбкой. — Но это ведь неважно, не так ли? Главное — песня пришлась ко двору!

…Откуда, спрашивается, он узнал о песне? Одно слово — И. О. О…

— Астероид «33 Полигимния» был обнаружен ещё в середине прошлого, девятнадцатого века французским астрономом Жаном Шакорнаком и назван в честь Полигимнии, античной музы торжественных песнопений и гимнов. Находится он в главном поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера. Объект невидим невооружённым глазом и в настоящий момент приближается к афелию своей орбиты. Кто скажет, что это означает?

И. О. О. действительно задержал меня ненадолго, и до Дворца Пионеров на Ленинских горах я добрался почти без опоздания — нынешним московским пробкам далеко до памятных мне по первой четверти двадцать первого века. Официальная часть мероприятия (парадные плакаты, аплодисменты, туш, детский хор, исполняющий «Заправлены в планшеты космические карты…», приветственные речи учёных, пилотов и других работников Внеземелья) заняла часа полтора, и не успел я выйти из зала, как меня облепили десятка три юных астрономов и космонавтов. В окружении этой шумной, весёлой гомонящей толпы я проследовал в левое крыло Дворца, в помещение планетария, где мы и устроились для неспешной, обстоятельной беседы.

Взлетело сразу около десятка-полтора рук. Я выждал пару секунд и указал на девчушку лет тринадцати, сидящую в первом ряду.

— Афелий, или, как его иногда называют, апогелий — частный случай апоцентра для систем Солнце — небесное тело, — отбарабанила она. Хорошо отбарабанила, бодро, как по писаному. — Это наиболее удалённая от Солнца точка орбиты планеты или иного небесного тела Солнечной системы.

Блузку её украшал юбилейный значок «дворцовского» кружка юных астрономов. Я улыбнулся.

— Верно. Так вот, афелий этого астероида составляет около пятисот семидесяти четырёх километров, или три и восемь десятых астрономической единицы. Форму астероид имеет неправильную, с размерами от ста двадцати до пятидесяти километров, то есть входит в первую сотню объектов такого рода. Из-за того, что орбита его очень сильно вытянута, наибольшее сближение с Землёй составляет около девяти десятых астрономической единицы, и при этом его видимая величина достигла около десяти. Это, как вы понимаете, не позволило Полигимнии войти в список первоочередных объектов наблюдения, и об астероиде, скорее всего, надолго забыли бы, если бы не одно обстоятельство…

— Год назад американский студент-астрофизик Джордж Мэйсон — кстати, ему всего девятнадцать, намного старше некоторых из вас, — наблюдал за группой объектов в Поясе Астероидов. Наблюдения проводились в рамках его дипломной работы с марсианской орбитальной станции «Скьяпарелли» с целью оценки гравитационного влияния Полигимнии на соседние объекты.

Последовала новая улыбка, адресованная по большей части юной любительнице астрономии в первом ряду. Та несмело улыбнулась в ответ.

— Обрабатывая полученные результаты — те из вас, кто знаком с законами небесной механики, представляет, как это делается, — Мэйсон оценил массу астероида примерно в шесть и две десятых квадриллиона тонн. Если кто забыл, один квадриллион — это тысяча триллионов или миллион миллиардов тонн, то есть массу Полигимнии можно записать вот так…

Я заскрипел мелом по доске.

— Шестёрка, двойка и ещё семнадцать ноликов. И вот тут, друзья мои, начинаются странности…

Я сделал эффектную паузу. Аудитория завороженно внимала.

— Учитывая размеры Полигимнии, такая масса предполагает чрезвычайно высокую плотность — более семидесяти пяти граммов на сантиметр кубический. А если вспомнить, что средняя плотность нашей с вами земли, — я ткнул пальцем в пол, — составляет всего около пяти с половиной граммов на кубический сантиметр, то есть в пятнадцать раз меньше, — немудрено, что результаты Мэйсона попросту не приняли всерьёз. Так бы им и пылиться на полках в числе других неподтверждённых данных — не окажись американец человеком въедливым, пунктуальным и чрезвычайно уверенным в себе — три качества, необходимые для серьёзного учёного. Но цифра за цифрой он перепроверил все свои расчёты, добился разрешения на повторение цикла наблюдений — и три месяца спустя продемонстрировал скептикам результаты, в точности повторяющие предыдущие, поистине сенсационные данные!

Ещё одна пауза, немного дольше предыдущей. Юная астрономша на первом ряду, казалось, не дышала — как, впрочем, и её соседи.

— Это, как вы понимаете, было уже серьёзно. Группа физиков КалТеха взялась за расчёты — и после нескольких месяцев работы сделала вывод: некоторая, и весьма значительная часть астероида Полигимния состоит из сверхплотных элементов с необычайно стабильными «магическими ядрами». Этот термин ввели американцы, они вообще любят подобные эффектные названия, и он означает атомные ядра, состоящие из аномально высокого количества протонов и нейтронов, но при этом сохраняющие стабильность. Примерно в это время были опубликованы результаты исследования «звёздных обручей», обнаруженных в Поясе Астероидов и на спутнике Сатурна, Энцеладе — и из этих данных непреложно следовало, что именно сверхтяжёлые элементы с «магическими ядрами» составляют, так сказать, «сердце» этих поразительных устройств!

В первом ряду взлетела рука.

— Сергей Геннадьевич, это ведь вы нашли оба этих обруча? — спросила давешняя девчушка. Ну, кто бы сомневался…

— Увы, нет, — я развёл руками. — «Звёздный обруч» на Энцеладе впервые был замечен наблюдателями станции «Лагранж». Да и мудрено было не заметить — ведь это через него станция была заброшена на орбиту планетоида. Что касается «обруча» в Поясе Астероидов, то честь его находки принадлежит астрофизику Валерию Петровичу Леднёву. Именно он в сотрудничестве с американскими астрофизиками разработал приборы, позволившие засечь «Звёздный обруч» с борта тахионного планетолёта «Заря» — а я всего лишь участвовал в исследовательских работах.

— И не позволили японцам установить там свои приборы? — выкрикнул кто-то из заднего ряда. Я покачал головой.

— На самом деле всё было несколько сложнее. Об этом мы поговорим в другой раз, а сейчас, с вашего позволения, вернёмся к астероиду 33 Полигимния. Поверьте, друзья мои, — я многообещающе улыбнулся, — этот небесный камушек заслуживает самого пристального внимания!