Этот большой мир – 6. "Дети Галактики"

II

Взлёт с Марса обходится без того варварского великолепия, что сопровождало ракетные старты земных космодромов Байконур или мыс Канаверал. Оно и неудивительно — сила тяжести на Красной планете ненамного больше трети земного, что позволяет обходиться без разгонных ступеней и прочих пиротехнических эффектов. Но… ракетная тяга есть ракетная тяга — это вам не сравнительно деликатный пинок под зад, которым батутодромы провожают «полезную нагрузку» — толчок, лиловая мембрана тахионного зеркала — и ты уже в пункте назначения. Остаётся подвести челнок или орбитальный лихтер к стыковочному шлюзу, уравнять скорость со скоростью станции и — «осторожно, двери открываются!»

Вот и сегодня Серёже пришлось выполнять обязанности пилота. Старт с площадки в километре от строений базы Большой Сырт: тучи пыли, стремительно уходящие вниз белые феррокретовые (так во Внеземелье именовали банальный железобетон) купола и жучок стоящего на взлётной площадке гирокоптера, стремительно темнеющее жёлто-серое небо — и вот она, орбита! Затем набор манёвров с использованием двигателей ориентации, и сближение с висящей на высоте ста десяти километров над поверхностью планеты «Зарёй». Серёжа был морально готов к тому, что швартовка к планетолёту попьёт из него крови — раздвижной универсальный пирс был весь забит грузовыми контейнерами с драгоценным сверхтяжёлым элементом, ждущим отправки на «Деймос-2», так что стыковаться пришлось «на тросах». Это означало — зависать в паре десятков метров от резервного шлюза, отстреливать швартовочные концы, а потом ждать, когда швартовщики в вакуум-скафандрах поймают их и закрепят на корпусе корабля. И заключительный этап процедуры: портеры-швартовщики подводят к люку челнока гибкий рукав переходного тоннеля, проверяют герметичность, подают воздух, называемый в просторечии «кишкой», дожидаются, когда красные огоньки на пульте сменятся жёлтыми, а потом и зелёными — всё, готово, можно идти!

Серёжа, как и большинство внеземельцев, не любил пользоваться «кишкой». Дело в том, что корабль и челнок не находятся в полной неподвижности один относительно другого, и гофрированная, изготовленная, из полупрозрачного пластика труба постоянно колеблется, изгибается, грозя смяться вместе со своим содержимым, неважно, живым или неодушевлённым. А то и вовсе лопнуть, если натяжение выйдет за пределы допустимых значений. И хоть он не хуже других знал, что случиться этого никак не может — стальные обручи, вставленные в гофры, не позволят «кишке» деформироваться, а швартовочные троса удержат её от опасного натяжения — впечатление всё это производило не самое приятное. Так что Серёжа облегчённо выдохнул, когда выплыл из переходной трубы в шлюз, толкая перед собой медицинскую капсулу, в которой под прозрачным колпаком покоилась привязанная ремнями к своему ложу Татьяна. В отличие от него, девушка избежала неприятных ощущений, связанных с переходом на «Зарю», поскольку ещё до взлёта была введена в состояние медикаментозного сна. Сделала это врач Большого Сырта Елена Олеговна Гостилина; она же потребовала как можно скорее отправить Татьяну на орбиту, неважно, на «Скьяпарелли» или на «Зарю» — причём сделать это по старинке, без использования «батута». «Очень уж специфический случай, — объяснила „тётя Лена“ своё решение — последствия воздействия сильной электротравмы на нервную систему порой непредсказуемы и чреваты весьма неприятными побочными эффектами, так что подвергать пациентку дополнительной встряске при прохождении через тахионное зеркало я бы категорически не рекомендовала». Татьяна (она к тому моменту уже оклемалась и могла говорить, хотя и сильно заикаясь) пыталась возражать, уверяя, что вполне в состоянии натянуть гермокостюм и лететь как все, в пассажирском ложементе, а не в виде багажа, но врачиха была непреклонна. «Если не хотите, дорогуша, пробкой вылететь из Внеземелья — заявила она с непреклонностью доцента, принимающего экзамен в родном Татьянином МГУ — ложитесь, пристёгивайтесь и поработайте кулачком, чтобы мне легче было попасть иглой вам в вену! И радуйтесь, что окажетесь именно на „Заре“ — я сама была когда-то на ней врачом, а сейчас это место занимает Зина Огаркова. Мы с ней давно знакомы — опытнейший врач, была на „Тихо Браге“ у Энцелада во время сатурнианской эпопеи… У неё и специализация подходящая — электрические поражениях нервной системы, даже диссертацию защищала на эту тему. С ней вы будете в надёжных руках, так что не трепыхайтесь и делайте, что вам говорят, если не хотите проблем…»

Пришлось Татьяне согласиться и занять место в медицинской капсуле. Серёжа задвинул её в челнок, вздохнул, полюбовавшись напоследок сквозь на лицо девушки — такое красивое, такое умиротворённое во сне — и уселся в правый ложемент, по традиции предназначенный для второго пилота. И вот теперь он, толкая перед собой капсулу, вплыл в шлюз — и с удивлением увидел трёх парней и девушку, одетых в корабельные комбинезоны, жизнерадостно махавших ему руками.

— Прямо тебе спящая царевна в хрустальном гробу! — ухмыльнулся Алексей. Они только что сдали медкапсулу в медотсек, на руки Зинаиде Фёдоровне Огарковой, врачу «Зари» — вместе с пачкой листов в прозрачной папке, «историей болезни», которую Серёже вручили перед посадкой в челнок. Медичка быстро пролистала бумаги, откинула прозрачный колпак «капсулы», а Серёжу, который сунулся, было, помогать, без разговоров выставила из медотсека вместе с полезшим с расспросами Алексеем предложив связаться через час по корабельному интеркому. «Тогда, — добавила она, я смогу сказать что-то определённое о её состоянии, а сейчас не путайтесь под ногами у занятых людей…»

Шутка насчёт «хрустального гроба» царапнула Серёжу — дело-то серьёзное, раз девушку пришлось переправлять на «Зарю» с такими предосторожностями. Однако, покидая медотсек, он не заметил в поведении врачихи особой тревоги — а значит, за состояние Татьяны можно не волноваться. Девушка в надёжных руках, как и говорила на Сырте тётя Лена…

— Скорее уж Низа Крит. — спутница Монахова покачала головой. На нашивке у неё значилось «Ольга Молодых», и Серёжа припомнил, что видел её на «Заре», где Оля исполняла обязанности инженера-кулинара и рекреационщика. — Помните, была такая у Ефремова, в «Туманности Андромеды»? Её тоже пришлось везти на Землю в медицинской капсуле после электрического удара. Вот и в фильме — старом, шестьдесят седьмого года, — есть эпизод, когда Крюков, играющий Эрга Ноора, рассматривает её лежащей в капсуле…

По пути в медотсек Серёжа успел поведать, что произошло с Татьяной в пещере и теперь все разговоры вертелись вокруг этого происшествия.

— Ладно, об этом ещё успеем… — Алексей оглянулся. Кроме их пятерых в кольцевом коридоре станционного бублика никого не было. — Предлагаю отправиться в «Секрет». А то сейчас нашего гостя выловят и начнут расспрашивать, а он и перекусить толком не успеет. Ты же голоден, верно?

Серёжа, которому был адресован этот вопрос, неопределённо пожал плечами — «мол, потерплю», — и тут же понял, что есть действительно хочется.

— А ты чего ждал? — спутник Монахова, в котором Серёжа узнал Юрия Кащеева, второго астронавигатора «Зари» в том памятном рейде, ухмыльнулся. — Всем не терпится узнать из первых рук, как нашли «обруч» — выловят, затащат в кают-компанию, заставят излагать всё в подробностях! Часом не отделаешься, какой там перекус…

Серёжа оглянулся, несколько испуганно — словно действительно ожидал, что прямо сейчас из всех дверей повыскакивают члены экипажа планетолёта и отволокут его в кают-компанию. Пока, к счастью, ничего подобного не наблюдалось — на обозримом участке кольцевого коридора жилого «бублика» не было никого, кроме их пятерых. Пока не было.

— Вот и я говорю… — согласился Монахов. — Пошли в «Секрет», а ты, Оль, сбегай в буфет, прихвати там чего ни то пожевать…

— Нет, в «Секрет мы не пойдём. — решительно заявил Кащеев — Серёжа с опозданием припомнил, что на 'Заре» его не называли иначе, как «Кащей». — Туда за ним явятся в первую очередь, дураков нет… Я вот что предлагаю — пошли ко мне в обсервационный отсек! Там сейчас тихо, работы после того, как дали отбой поискам «обруча», нет. Если повезёт — никто его там искать не будет…

— А если не повезёт? — сощурился Алексей.

— Ну, ты же не собираешься его вечно прятать? Так и так рассказывать придётся, особенно когда Борис Валентинович потребует. Но хоть в себя придёт, закинет что-нибудь в рот. Ну и нам поведает, что у них там стряслось… — он потрепал Серёжу по плечу. — Ты ведь поведаешь, верно, кадет?

«Кадетом» Серёжу прозвали сразу после того, как он появился на «Заре», ещё перед отправкой на Марс.

— А мне не следует сейчас доложиться капитану? — осторожно спросил он. — Я ведь в составе экипажа, порядок такой…

— Волынову я сам сообщу. — успокоил его Алексей. — Спешки-то нет, «обруч» уже нашли, время терпит… Вот прямо сейчас к нему и пойду, а вы, в самом деле, ступайте-ка с Юркой. А ты, Оль, когда пойдёшь в буфет — завари для меня кофе покрепче, а ещё рогалики с сыром прихвати. У здешнего кухонного автомата они почему-то выходят исключительно вкусные…

— Это Васька, наш третий штурман. — сказал Кащей. — Он тут прижился, в другие отсеки почти не выбирается. А на меня жалуются — прикормил кота, а остальные лишены его общества…

Кот — некрупный, серый в полоску, — удобно устроился на пульте вспомогательного вычислителя. На гостей он внимания не обратил.

— И правильно делают, что жалуются. — сказала Оля. — Васька, между прочим, не твой домашний питомец, а полноправный член экипажа. И у него, как и у любого на корабле есть обязанности — поддерживать психологический микроклимат!

Я хотел погладить полноправного члена экипажа по пушистой спинке, но не решился. Кто его знает, разбойника полосатого, ещё поцарапает…

— Оль, ты же знаешь этих зверюг… — примирительно заговорил Юрка. — Если им чего-то не хочется, то заставлять бесполезно, всё равно сделают по-своему. Так что пока Васька поддерживает этот самый микроклимат в одном отдельно взятом отсеке. Ну а если кто хочет его потискать — пусть приходят, я двери не запираю…

Кот дёрнул ухом — мол, всё слышу! — приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился, давая понять, что дела двуногих его не касаются — во всяком случае, пока те не пытаются сгрести его в охапку его и куда-нибудь утащить, забыв поинтересоваться, как он, Васька на это посмотрит.

— Так говоришь, Татьяну ударило разрядом, когда она прикоснулась к обручу? — спросил Середа, не принимавший участия в обсуждении корабельного кота. — И что же, он при этом заработал, тахионное зеркало возникло?

Серёжка помотал головой.

— Нет, ничего такого не было. Сам «обруч», правда, слегка светился, но больше ничего, ни даже слабого блика в горизонте событий. Я всё время на него смотрел, наверняка бы заметил.

«Горизонтом событий» тахионщики, как и все, так или иначе связанные с «батутами» и «звёздными обручами», называли плоскость, в которой возникало тахионное зеркало.

— А зачем она вообще к нему полезла? — с неудовольствием осведомился Юрка. — Нашлась, понимаешь, Низа Крит! Та тоже прикоснулась сдуру к баку с электрической медузой — вот и пострадала. И поделом, нечего ручонки совать, куда не просят…

— Насчёт Низы Крит ты не прав. — сказал Середа. — У Ефремова девушку поразили молнии другой электрической твари, похожей на огромный чёрный крест, когда она пыталась напустить на него робота. А к баку с электрической медузой прикоснулся другой член экипажа «Тантры», биолог Эон Тал.

— Значит, такой же был болван, как эта девчонка. — Юрка мотнул головой в сторону медотсека.

— Я хотел крикнуть, чтобы не трогала, но не успел. — виновато сказал Серёжа — Но всё очень быстро случилось. Я опасался, что из-за «обруча» ещё один олгой-хорхой выползет, вот и опоздал… Увидел только лиловый разряд, а когда подскочил — Татьяна уже лежала без сознания. Ну, я подхватил её на руки и понёс наружу, к коптеру. Даже мортирку потерял по дороге, мешалась очень…

— Похоже, Гарнье, мир его праху, был прав. — заметил я. — Червоточины, однажды порождённые «обручами», никогда не затухают окончательно, и «обручи» продолжают тянуть из них энергию и каким-то образом накапливать её. Вот малая толика этого «запаса» Татьяне и досталась…

Юрка почесал за ухом кота. Васька, почувствовавший знакомую ладонь, заурчал, не открывая глаз.

— Думаешь, это та самая червоточина, из которой на Луне повылезали электрические червяки?

— Ну а какая ж ещё? Олгой-хорхоев вы видели, тело Опиньяка нашли, так что сомнений быть не может. да и те, которых видели в пустыне Гоби, тоже отсюда пришли, через этот обруч, больше им неоткуда взяться Юрка пожал плечами.

— Это ещё нужно посмотреть. Вспомни, раньше мы были уверены, что они вообще не из Солнечной системы — а вот поди ж ты! Не удивлюсь, если выяснится, что эти электрические гады со спутников Юпитера!

— Ну, это ты перегнул…. Юрка хмыкнул. — Скажи ещё — с Венеры!

— Не скажу. Но и зарекаться не стану.

Оля переводила взгляд, полный изумления, с меня на Кащея и обратно.

— Мальчики, вы это всё серьёзно? Не может быть, чтобы эти создания могли существовать в таких непохожих условиях, ещё и на разных планетах! Их что, по-вашему, специально расселяли по всей Солнечной Системе?

— Я бы не удивился. — сказал я. — Юрка прав, предположи, что олгой-хорхои были чем-то вроде домашних питомцев у создателей «обручей» и сумели пережить своих хозяев, и всё сразу станет на свои места!

Оля покосилась на посапывающего Ваську. Кот сделал вид, что ничего не заметил, однако кончик хвоста чуть дрогнул.

— Да ну вас! Не поймёшь — то ли насмехаетесь, то ли голову морочите, нарочно придумываете такое, чтобы ни в какие ворота не лезло…

Юрка довольно хмыкнул.

— Да, мы такие, с богатой фантазией. А что до пещеры — надо бы наведаться туда, и как можно скорее. Вытащить тело Опиньяка, Бабенко поискать, наверняка он где-то там лежит… Гнездо олгой-хорхоев, опять же, найти не помешает. Но главное — это, конечно, «обруч». Не зря же мы за ним полгода мотались по всей Солнечной!..

— Да, что верно, то верно. — согласился я. — «Звёздным обручем» имеет смысл заняться как можно скорее, не откладывая. Чует моё сердце, эти колечки ещё подкинут нам хлопот…

Васька перестал урчать и перевернулся на спинку так, что стал виден маленький металлический жетончик с эмблемой «Зари», висящий у него на шее, на серебристой ленточке. Передние лапы кот при этом сложил на груди, совсем по-человечески.

— Вот кому хорошо, — Оля почесала коту живот. Тот заурчал вдвое громче. — Никакие червоточины и тахионные зеркала его не волнуют, их в его кошачьем мире нету. Знай, валяйся себе брюхом вверх и мурлычь!

Я задумчиво посмотрел на третьего штурмана «Зари».

— Это ты зря, Оль — в смысле, зря насчёт кошачьего мира. Старина Пратчетт недаром писал, что коты способны перемещаться между параллельными реальностями. Может, и сквозь червоточины лазать могут — как, по-твоему, они ухитряются проникать в запертые каюты? А ведь ухитряются же, сам сколько раз замечал…

— Это где это он такое писал? — удивилась Оля. — Что-то не припоминаю…

Я прикусил язык, но было уже поздно. Оля, в совершенстве владеет английским и обожает фантастику, особенно выделяя именно Терри Пратчетта, в СССР, пока мало кому известного. Она даже собрала коллекцию его романов — в мягких обложках британского издательства «New English Library», и держала их у себя дома, на Земле, в Королёве. Первый роман будущего цикла «Плоский мир» я видел у неё в каюте на «Арго», и не удивлюсь, если Оля и на «Зарю» его прихватила… Только вот беда: «Кот без прикрас», который я только что вспомнил, вышел — вернее, только ещё выйдет — в восемьдесят девятом, а придумывать объяснение для своей оговорки мне нужно прямо сейчас.

Да, вот так и палятся попаданцы…