DARKER: Рассказы (2011-2015)

Ричард Марш «Секрет маски»

RICHARD MARSH, “THE MASK”, 1899

— Мастера по изготовлению париков отточили свое ремесло до такой степени совершенства, что отличить поддельные волосы от настоящих сложно. Почему бы подобный уровень мастерства не проявить в создании масок? Ведь наши лица в определенном смысле — не что иное, как маски? К примеру, почему бы моему лицу, каким вы его видите, не оказаться всего лишь маской — чем-то, что я могу снимать и надевать, когда захочу?

Она мягко приложила руки к щекам. В ее голосе звенели нотки смеха.

— Такая маска будет не только произведением искусства в самом высоком смысле этого слова, но и невероятной красоты предметом, приносящим вечную радость.

— Вы полагаете, что я красива.

Я не мог возразить: ее бархатная кожа, слегка тронутая здоровым румянцем, миниатюрный подбородок с ямочкой, пышные алые губы, сверкающие зубки, великолепные непостижимые темные глаза, роскошные густые волосы, сверкающие на солнце. Я ответил ей:

— Да.

— Так вы полагаете, что я красива? Как странно. Право, как странно.

Я не мог понять, всерьез она это говорит или в шутку. На губах у нее появилась улыбка. Но глаза, казалось, вовсе не смеялись.

— И вы впервые увидели меня всего несколько часов назад?

— Увы, мне не посчастливилось увидеть вас раньше.

Она поднялась. Мгновение она стояла, глядя на меня сверху вниз.

— И вы полагаете, что в моей теории о маске нет смысла?

— Напротив, я полагаю, что в любой теории, которую вы выдвинете, непременно есть глубокий смысл.

Официант принес на подносе карточку.

— Джентльмен желает вас видеть, сэр.

Я взглянул на карточку. На ней было напечатано: «Джордж Дэвис, Скотленд-Ярд». Пока я рассматривал кусок картона, она прошла позади меня.

— Возможно, мы с вами еще увидимся и тогда продолжим наш разговор, — разговор о маске.

Я встал и поклонился. Она спустилась с веранды по ступеням в сад. Я повернулся к официанту.

— Кто эта леди?

— Я не знаю ее имени, сэр. Она прибыла поздно вечером. У нее личная гостиная в номере 22, — он замялся, а затем добавил: — Я не уверен, сэр, но полагаю, леди зовут Джейнс. Миссис Джейнс.

— Где мистер Дэвис? Пригласите его ко мне в номер.

Я направился в свой номер и стал дожидаться.

Мистер Дэвис оказался невысоким худощавым мужчиной с мышиными висками и тихой, непритязательной манерой поведения.

— Вы получили мою телеграмму, мистер Дэвис?

— Да, сэр.

— Я полагаю, мое имя вам незнакомо?

— Знакомо очень хорошо, сэр.

— Обстоятельства моего дела столь специфичны, мистер Дэвис, что вместо обращения в местную полицию я счел более разумным связаться напрямую со штаб-квартирой.

Мистер Дэвис кивнул.

— Я прибыл вчера днем на экспрессе из Паддингтона[303]. Я был один в вагоне первого класса. В Суиндоне[304] вошел молодой джентльмен. Мне показалось, что ему года двадцать три — двадцать четыре и что он, вне всякого сомнения, настоящий джентльмен. Мы побеседовали некоторое время. В Бате[305] он предложил мне напиток из своей фляги. Уже был вечер. Последние несколько недель выдались крайне напряженными. Я очень устал. Полагаю, что я уснул. И мне приснился сон.

— Вы видели сон?

— Мне приснилось, что меня грабят.

Детектив улыбнулся.

— Как вы догадываетесь, я проснулся и обнаружил, что мой сон был реален. Но самое любопытное в том, что я не могу объяснить, где закончился сон и началось бодрствование. Мне снилось, будто что-то навалилось на меня, разрывая мое тело. Какая-то ужасная хрипящая тварь вновь и вновь издавала яростные звуки, больше всего похожие на лай. И хотя я говорю, что мне это приснилось, я не могу с уверенностью утверждать, что не видел, как это происходило. Кошелек вытащили из кармана моих брюк и что-то из него достали. Я отчетливо услышал звон монет, после чего кошелек вернули на его место. У меня забрали часы и цепочку, пуговицы из рубашки и запонки из манжет. С записной книжкой поступили так же, как и с кошельком — что-то забрали и вернули ее на место. Взяли мои ключи. Сняли с полки саквояж, открыли, забрали из него несколько вещей, хотя я не мог видеть, какие именно. Потом саквояж вернули на полку, а ключи — мне в карман.

— Вы не видели лица человека, который сделал это?

— Это любопытный момент. Я пытался, но мне не удалось. Мне показалось, будто его лицо сокрыто вуалью.

— Случай довольно прост. Нам придется поискать вашего нового друга, молодого джентльмена.

— Позвольте мне закончить. Я говорю «тварь» — а я употребляю слово тварь, поскольку в своем сне я был твердо — к своему ужасу — убежден в том, что нахожусь в лапах какого-то животного, некоего существа из племени обезьян или высших приматов.

— Разумеется, вам снился сон.

— Вы так считаете? Что ж, подождите еще немного. Эта тварь, кем бы она ни была, ограбив меня, расстегнула мою рубашку на груди, разорвала кожу чем-то вроде когтей, припала ртом к ране и, сжав мою плоть между зубов, прокусила ее до кости. Вот доказательства, достаточные хотя бы для того, чтобы подтвердить, что мне все не приснилось, — расстегнув рубашку, я продемонстрировал мистеру Дэвису открытый рубец. — Боль была такой сильной, что разбудила меня. Я вскочил на ноги и увидел тварь.

— Вы видели ее?

— Да, видел. Она ползла на противоположный конец вагона. Дверь была открыта. Я видел ее в то мгновение, когда она прыгнула в ночь.

— Как вы полагаете, с какой скоростью двигался поезд?

— Занавески в вагоне были подняты. Поезд только отошел от Ньютон-Эббот[306]. Существо, должно быть, укусило меня, когда поезд подходил к платформе. Оно выпрыгнуло из вагона, когда состав тронулся.

— А лицо его вы видели?

— Видел. Это было лицо дьявола.

— Прошу прощения, мистер Фаунтен, но не испытываете ли вы на мне сюжет своей следующий повести — просто чтобы посмотреть, как он сработает?

— Хотел бы, друг мой, чтобы это было так, но, увы, нет. Это был лик дьявола — столь ужасный, что единственная деталь, которую мне удалось запечатлеть в своем разуме, это глаза, сверкающие как пара угольков.

— Где в этот момент находился молодой джентльмен?

— Он исчез.

— Именно. И, я полагаю, вам не только приснилось, что вас ограбили?

— У меня украли все, что имело хоть какую-то цену, за исключением восемнадцати шиллингов. Точно такая сумма осталась в моем кошельке.

— Что ж, возможно вы опишете мне молодого человека и его флягу.

— Клянусь, это не он меня ограбил.

— Вероятно, он мог замаскироваться. Мне кажется неразумным с его стороны снять с себя маскировку непосредственно в момент ограбления. В любом случае дайте мне его описание, и я не удивлюсь, если мне удастся взять его с поличным.

Я описал его как опрятного молодого человека с веселыми глазами, редкими усами и утонченными манерами.

— Если он был вором, то я совершенно не разбираюсь в людях. В нем было нечто такое, что позволило мне безошибочно определить в нем джентльмена.

Детектив лишь улыбнулся.

— Первое, что мне придется сделать, это телеграфировать по всей стране список украденного имущества. Далее я, возможно, позволю себе поразмыслить в одиночестве. Ваша история, мистер Фаунтен, довольно любопытна, и чуть позже мне, возможно, понадобится перекинуться с вами еще парой слов — найду ли я вас здесь?

Я ответил утвердительно. Когда он ушел, я сел и написал письмо. Закончив, прошел по коридору к парадной двери отеля. По дороге заметил впереди себя фигуру. Фигуру мужчины. Он стоял неподвижно, спиной ко мне. Но что-то в нем показалось мне настолько узнаваемым, что я, застыв на месте, уставился на него. Полагаю, что неосознанно позволил себе некое восклицание, поскольку ровно в тот момент, когда я остановился, он резким движением развернулся. Мы стояли лицом к лицу.

Я поспешил в его сторону, давая понять, что узнал его. Он двинулся вперед — как я поначалу подумал, мне навстречу. Но сделав всего шаг или два в мою сторону, он свернул в комнату справа от себя, и исчез, захлопнув за собой дверь.

«Человек из поезда!» — сказал я себе.

Если бы у меня и оставались какие-то сомнения на его счет, это внезапное исчезновение развеяло бы их. Если ему столь важно было избежать встречи со мной, тем больше у меня было причин немедленно искать с ним беседы. Я подошел к двери в комнату, в которую он вошел, и без малейшего колебания повернул ручку. Комната оказалась пуста — сомнений в этом быть не могло. Это была обычная гостиная, точно такая же, как та, что я занимал сам, и в ней не было такой мебели, за которой мог бы спрятаться человек. Но на противоположной стороне комнаты находилась другая дверь.

— Мой джентльмен, — сказал я себе, — прошел сюда.

Я пересек комнату и повернул дверную рукоять. На этот раз безрезультатно: дверь была заперта. Я постучал. Кто-то тут же ответил:

— Кто там?

К моему удивлению и, в некоторой мере, к смущению, голос принадлежал женщине.

— Прошу прощения, но нельзя ли мне обмолвиться несколькими словами с джентльменом, который только что вошел в комнату?

— В чем дело? Кто вы?

— Я — джентльмен, который ехал с ним в одном поезде.

— Что?

Дверь открылась. Появилась женщина — та самая леди, которую официант назвал леди Джейнс и которая рассказала эту любопытную историю о маске, способной имитировать человеческое лицо. На ней была кофта, и ее прекрасные волосы свободно струились по плечам. Я был настолько удивлен встрече с ней, что на какое-то мгновение потерял дар речи. По всей видимости, удивление было взаимным, поскольку с легким недоумением она шагнула обратно в комнату, частично прикрыв дверь.

— Я думала, это официант. Могу я спросить, сэр, что вам нужно?

— Тысячи извинений, но мог бы обмолвиться несколькими словами с вашим супругом?

— С кем, сэр?

— Вашим супругом.

— Моим супругом?

— Я имею в виду джентльмена, которого я только что видел входящим в эту дверь.

— Не знаю, счесть ли это нахальством или просто дурной шуткой, — ее губы искривились, а глаза сверкнули — было видно, что она почувствовала себя оскорбленной.

— Мадам, я только что увидел в коридоре джентльмена, с которым мы вчера вместе ехали из Лондона. Я попытался подойти к нему. Но когда я так сделал, он свернул в вашу гостиную. Последовав за ним, я обнаружил, что она пуста, поэтому счел логичным, что он вошел сюда.

— Вы ошибаетесь, сэр. Я не знаю никакого джентльмена из отеля. Что до моего мужа, то он уже три года как мертв.

Я не мог возразить, но все равно был уверен, что видел, как незнакомец зашел в ее гостиную. Я так ей и сказал.

— Если какой-то мужчина зашел в мою гостиную — что само по себе непростительная вольность, — он должен сейчас в ней находиться. За исключением вас, никто даже не приближался к моей спальне. Моя дверь была заперта, и, как вы видите, я была занята гардеробом. Вам это точно не приснилось?

Если бы мне это приснилось, то это был бы сон с открытыми глазами. И все же, если я видел, как человек входит в комнату — а я готов был в этом поклясться — то где он был теперь? Она с едкой иронией предложила мне осмотреть ее собственные апартаменты. И в самом деле, она распахнула дверь настолько широко, что я мог все рассмотреть с того места, где стоял. Было вполне очевидно, что за исключением ее самой в комнате никого не было.

«И все же, — спрашивал я себя, ретируясь, — как я мог ошибиться?» Единственная гипотеза, которую я мог выдвинуть на счет всего того, что столько глубоко занимало мои мысли, заключалась в том, что я стал жертвой галлюцинации. По всей вероятности, моя нервная система была временно дезорганизована из-за злоключения, имевшего место накануне. И все же — и это стало финальным заключением, к которому я пришел, — если я не видел знакомого мне пассажира, стоящего передо мной, существо из плоти и крови, я больше никогда не поверю своим собственным глазам. Даже самый ярый и убежденный свидетель явления призрака никогда не видел его среди бела дня.

Я отправился на прогулку в сторону Баббакомба[307]. Мои нервы, возможно, были слегка не в порядке — пусть и не до такой степени, чтобы видеть несуществующие предметы, но вполне вероятно, что свежий воздух и упражнения пошли бы им на пользу. Я отобедал в Баббакомбе, и благодаря хорошей погоде провел вторую половину дня на побережье в компании своих мыслей, трубки и книги. Но день шел на убыль, и на землю лег туман с моря. Когда я направился в сторону Торки, сумерки уже сгущались. Я шел обратно по набережной. Проходя вдоль Хескет-Кресент[308], я на мгновение остановился, всматриваясь во мглу, собиравшуюся над морем. Наблюдая за ней, я услышал — или это мне показалось — звук позади себя. Когда я услышал его, кровь словно застыла в моих жилах, и мне пришлось ухватиться за ограждение, чтобы не упасть. Это был тот самый звук, который доносился до меня во сне в поезде и который, как мне показалось, издавало ограбившее меня существо — крик или лай какого-то дикого зверя. Он прозвучал всего раз — короткий, быстрый, хриплый лай, — и все вновь затихло. Я осмотрелся по сторонам, сам не зная, чего страшусь увидеть. Ничего не было видно. Однако я чувствовал, что нечто было поблизости. Но поскольку тишина ничем не прерывалась, я начал тихо смеяться про себя. Я и не предполагал, что настолько труслив, чтобы испугаться первой попавшейся тени! Отойдя от ограды, я уже собрался продолжить прогулку, когда он раздался снова — удушающий, сдавленный лай — так близко ко мне, что я буквально мог почувствовать горячее дыхание на своей щеке. Резко обернувшись, я увидел почти касающуюся меня физиономию твари, которую я, пусть лишь какое-то мгновение, видел в поезде.

— Вы больны?

— Я слегка устал.

— Вы выглядите так, словно увидели призрака. Я же вижу, вы плохо себя чувствуете.

Мне и впрямь было не по себе. Я чувствовал себя так, словно увидел призрака или даже кое-что похуже! Я нашел обратную дорогу в отель, хоть слабо представлял себе, как мне это удалось. Первым человеком, которого я встретил, стала миссис Джейнс. Она была в саду, окружавшем здание. Мой внешний вид, кажется, вызвал у нее волнение.

— Я вижу, что вам нехорошо! Пожалуйста, сядьте! Позвольте мне принести вам попить.

— Благодарю. Я пойду в свою комнату. В последнее время мне было не слишком хорошо. Любая мелочь выбивает меня из колеи.

Она с неохотой позволила мне уйти. Ее забота мне льстила; хотя если бы ее было чуть меньше, меня бы это в равной степени устроило. Она даже предложила мне опереться на свою руку. Я со смехом отклонил ее предложение. Все же я пребывал не в столь плачевном положении, чтобы мне это действительно было необходимо. В конце концов, я от нее сбежал. Когда я вошел в свою гостиную, кто-то поднялся поприветствовать меня. Это был мистер Дэвис.

— Мистер Фаунтен, вы плохо себя чувствуете? — мой внешний вид, похоже, удивил не меньше, чем леди перед этим.

— Со мной случилось потрясение. Не будете ли вы так любезны позвонить и заказать мне бренди?

— Потрясение, — он с любопытством смотрел на меня. — Потрясение какого рода?

— Я все расскажу вам, когда вы закажете бренди. Мне действительно необходимо взбодриться. Я полагаю, моя нервная система совсем вышла из строя.

Он позвонил в звонок. Я погрузился в мягкое кресло и по-настоящему был рад такому удобству. Хотя он сидел смирно, я понимал, что его взгляд все время был сосредоточен на мне. Когда официант принес бренди, мистер Дэвис дал волю своему любопытству.

— Надеюсь, ничего серьезного не случилось?

— Зависит от того, что вы привыкли называть серьезным, — я сделал паузу, чтобы дать спиртному подействовать. Оно мне помогло. — Помните, я вам рассказал о странном звуке, которое издавало ограбившее меня в поезде существо? Я снова его услышал.

— В самом деле? — он внимательно осмотрел меня. Я думал, он будет настроен скептически, но ошибся. — Вы можете описать этот звук?

— Его трудно описать, хотя, услышав его единожды, невозможно не опознать его, услышав во второй раз, — я содрогнулся при мысли об этом. — Это словно крик какого-то дикого зверя в состоянии смятения — короткий, сухой, полусдавленный лай.

— Могу я спросить об обстоятельствах, при которых вы его услышали?

— Я смотрел на моря с Хескет-Кресент. Я услышал его недалеко от себя, и не один раз, а дважды. И во второй раз я увидел лицо — лицо, которое видел в поезде.

Я сделал еще один глоток бренди. Подозреваю, что мистер Дэвис заметил, как одно только воспоминание задевало меня.

— Как вы полагаете, есть вероятность, что напавший на вас мог быть женщиной?

— Женщиной!

— Лицо, которые вы видели, могло чем-то напомнить вот это?

Он достал из кармана записную книжку, а из нее — фотографию. Вручил ее мне. Я внимательно рассмотрел ее. Фотография не была качественной, зато была странной. Чем дольше я смотрел на нее, тем больше мне казалось, что есть сходство — тусклое, исчезающее, но все же сходство с лицом, которое уставилось на меня всего за полчаса до этого.

— Но это же явно не женщина?

— Сначала скажите мне, заметно ли вам сходство?

— И да, и нет. Лицо на этом портрете, каким я его знаю, ужасно приукрашено, но при этом он достаточно безобразен.

Мистер Дэвис поднялся. Он казался слегка возбужденным.

— Я полагаю, что достал его!

— Достали его?

— Портрет, который вы держите в руках — это портрет душевнобольного преступника, который на прошлой неделе сбежал из Бродмура[309].

— Душевнобольной преступник!

Глядя на портрет, я понимал, что это и впрямь лицо лунатика.

— Эта женщина — а это именно женщина — сущий дьявол, настолько искусный, насколько и зловещий. Она была заключена под стражу за убийство, совершенное с подробностями невероятной жестокости. Есть все основания полагать, что она причастна и к другим преступлениям. После того, как был сделан этот портрет, она намеренно обожгла свое лицо раскаленной кочергой, изуродовав себя почти до неузнаваемости.

— Есть еще одно обстоятельство, которое мне следует упомянуть, мистер Дэвис. Известно ли вам, что сегодня утром я также встретил молодого джентльмена?

Детектив внимательно посмотрел на меня:

— Какого молодого джентльмена?

— Молодого человека, который сел на поезд в Суиндоне и который предложил мне флягу.

— Вы его видели! Где?

— Здесь, в отеле.

— Здесь, черт побери! И вы с ним говорили?

— Я попытался.

— И он что-то ответил?

— Вот здесь начинается странное. Вы скажете, что во всем, что вы от меня услышали, есть нечто странное, и я с вами соглашусь. Когда вы покинули меня сегодня утром, я написал письмо. Написав его, я вышел из комнаты. А когда шел по коридору, то увидел перед собой молодого человека, который был со мной в поезде.

— Вы уверены, что это был он?

— Разумеется! Когда я только увидел его, он стоял спиной ко мне. Я полагаю, он услышал мои шаги. Так или иначе, он развернулся, и мы оказались лицом к лицу. Я полагаю, мы друг друга узнали, поскольку стоило мне приблизиться…

— Как он сбежал?

— Он свернул в комнату справа от себя.

— Вы, разумеется, последовали за ним?

— Да. Я даже не раздумывал. Не прошло и трех секунд, но когда я вошел в комнату, она оказалась пуста.

— Пуста!

— Это была самая обычная гостиная, наподобие этой, но с противоположной стороны была дверь. Я попытался ее открыть. Она была заперта. Я постучал. Ответила женщина.

— Женщина?

— Женщина! И не только ответила, но и вышла.

— Она хоть чем-то походила на портрет?

Я рассмеялся. Сама идея сравнить чудище на портрете с воплощением здоровья и очарования была смехотворной.

— Это была леди, остановившаяся в отеле, с которой у меня до этого уже была беседа, и которая настолько далека от изображения на портрете, насколько это вообще возможно — миссис Джейнс.

— Джейнс? Миссис Джейнс? — детектив прикусил ноготь. Казалось, он напряженно прокручивает что-то у себя в голове. — А мужчину вы видели?

— Вот здесь начинается самое странное. Она заявила, что мужчины нет.

— Что вы хотите этим сказать?

— Она сказала, что никто не приближался к ее спальне, пока она в ней находилась. И в этот конкретный момент там никого не было — в этом не может быть никаких сомнений, поскольку она открыла дверь, чтобы я лично во всем убедился. Я склонен полагать, сейчас, поразмыслив, что мужчина все же мог скрываться во внешней комнате, что я в спешке проглядел его и что он успешно сбежал, пока я стучался в дверь леди.

— Но если он был в чем-то замешан, это полностью убивает другую теорию, — он кивнул в сторону портрета, который я все еще держал в руке. — Такой человек вряд ли будет водить дела с Мэри Брукер.

— Я должен признаться, мистер Дэвис, что вся эта история для меня одна большая загадка. Полагаю, ваша теория состоит в том, что во флягу, из которой я пил, было подмешан некий наркотик?

— Я должен прямо заявить, что двух мнений тут быть не может, — детектив стоял передо мной, озвучивая свои размышления. — Мне неплохо было бы взглянуть на эту миссис Джейнс. Полагаю, это даже необходимо. Я спущусь в рабочий кабинет, и, надеюсь, мне позволят хоть одним глазком осмотреть ее комнату.

Когда он ушел, я остался наедине с не дававшей мне покоя мыслью об этом душевнобольном преступнике, у которого все же хватило ума совершить успешный побег из Бродмура. Только когда мистер Дэвис ушел, я обнаружил, что он оставил портрет. Я посмотрел на него. Что же это было за лицо!

— Подумай, — сказал я себе, — каково это — оказаться в руках подобной женщины!

Не успели эти слова сорваться с моих губ, как дверь в мою комнату без предупреждения распахнулась, и, стоило мне подумать, что это мистер Дэвис вернулся за портретом, вошел молодой человек, с которым я ехал в поезде. Одет он был точно так же, как и накануне, и было в этом что-то неуловимо, но безошибочно свидетельствующее о его хорошем происхождении.

— Прошу прощения, — произнес он, стоя в дверях, держась одной рукой за ручку, а другой придерживая шляпу, — но я полагаю, что вы — тот самый джентльмен, с которым я ехал из Суиндона? — от удивления я на миг лишился дара речи. — Надеюсь, что не ошибся?

— Нет, — сказал, а вернее, пробормотал я, — вы не ошиблись.

— Лишь по счастливому стечению обстоятельств я узнал, что вы остановились в этом отеле. Простите мне мое вторжение, но когда я пересел в другой вагон в Эксетере, я забыл свой портсигар.

— Портсигар?

— Вы не заметили его? Я подумал, что он мог попасться вам на глаза. Мне его подарили, и он был мне очень дорог. Внешне он был похож на эту флягу.

Он подошел ко мне и протянул флягу — такую же, из какой я пил! Я смотрел то на него, то на флягу.

— Я не знал, что вы пересели в Эксетере.

— Мне интересно, заметили вы или нет. Я полагаю, вы спали.

— Примечательная вещь произошла со мной прежде, чем мое путешествие подошло к концу. Примечательная и неприятная.

— Что вы имеете в виду?

— Меня ограбили.

— Ограбили?

— Вы не заметили, как кто-нибудь садился в вагон в тот момент, когда, как вы сказали, выходили из него?

— Насколько мне известно, нет. Было, знаете ли, темно. О, боже мой! Так, возможно, это не было плодом моего воображения?

— Что не было?

Он подошел ко мне — настолько близко, что коснулся рукой в перчатке моего рукава.

— Знаете, почему я тогда покинул вагон? Потому, что меня беспокоило ощущение, что, кроме нас двоих, там был кто-то еще.

— Кто-то, кроме нас?

— Кто-то под сиденьем. Я, как и вы, задремал. Но не раз просыпался от ощущения, будто кто-то трогает мои ступни — щиплет их и даже колет.

— Вы не заглянули под сиденье?

— Вы будете надо мной смеяться — я полагаю, это было глупо с моей стороны, — но меня что-то сдерживало. Я предпочел ретироваться и стал жертвой своего собственного воображения.

— Вы оставили меня там и, если сказанное вами верно, сделали жертвой чего-то за пределами своего воображения.

Внезапно незнакомец рванулся к столу. Я полагаю, он увидел лежавший там портрет, поскольку бесцеремонно схватил и уставился на него. Наблюдая за ним и про себя отмечая спокойствие этого человека, я заметил, как его охватила дрожь. По всей видимости, это была дрожь отвращения, поскольку насмотревшись вдоволь, он повернулся ко мне и спросил:

— Позвольте осведомиться, что это за ужасное существо?

— Это душевнобольной преступник, сбежавший из Бродмура — Мэри Брукер.

— Мэри Брукер! Мэри Брукер! Лицо Мэри Брукер еще много дней будет меня преследовать.

Он неохотно положил портрет, как если бы какое-то ужасное очарование не позволяло ему расстаться с ним. Совершенно не понимая, что делать — задержать мужчину или позволить ему уйти, — я развернулся и направился в другой конец комнаты. В тот самый миг я услышал позади себя резкий, разъяренный лай, который прежде слышал сначала в поезде, а затем глядя на море с Хескет-Кресент. Я развернулся, словно на стержне. Молодой человек смотрел на меня.

— Вы это слышали? — спросил он.

— Слышал? Конечно, я это слышал.

— Боже правый! — он так дрожал, что мне показалось, он едва стоит на ногах. — Вы знаете, что этот тот самый звук из-под сиденья, который заставил меня сбежать? Я… я боюсь, вам придется меня простить. Вот… вот моя визитная карточка. Я остановился в отеле «Рояль». Пожалуй, завтра я вас разыщу.

Прежде, чем я собрался с мыслями и смог вмешаться, он подошел к двери и покинул комнату. Как только он скрылся, вошел доктор Дэвис; скорее всего, они столкнулись в дверях.

— Я забыл портрет этой Брукер, — начал мистер Дэвис.

— Почему вы его не остановили? — воскликнул я.

— Не остановил кого?

— Разве вы его не видели — человека, который только что вышел?

— С чего мне его останавливать? Разве он не ваш друг?

— Это тот человек, с которым мы ехали из Суиндона в одном вагоне.

Дэвис молнией вылетел из комнаты. Вернулся он один.

— Где он? — спросил я.

— Мне бы тоже хотелось это знать, — мистер Дэвис вытер бровь. — Ему пришлось бы двигаться со скоростью шестьдесят миль в час — его нигде нет. Что вас заставило его отпустить?

— Он оставил карточку, — я взял ее. На ней было написано: «Джордж Этридж, Колизеум Клаб». — Он говорит, что остановился в отеле «Рояль». Я не думаю, что он как-то связан с ограблением. Он пришел ко мне как ни в чем не бывало и спросил про свой портсигар, потому что оставил его в вагоне. Он говорит, что пересел в другой вагон в Эксетере, потому что подумал, что под сиденьем кто-то скрывается.

— В самом деле?

— Он говорит, что сам туда не заглянул, потому что его что-то сдерживало.

— Видимо, мне следует побеседовать с эти молодым джентльменом.

— Полагаю, что он говорил правду по следующей причине. Пока он разговаривал со мной, раздался тот самый звук, который я описал вам ранее.

— Тот самый лай?

— Тот самый лай. Невозможно было понять, откуда он доносился. Должен вам заявить, я считаю, что он просто наполнил пространство. Я никогда не видел, чтобы человек испугался так, как он. Когда он стоял и дрожал там, где сейчас стоите вы, он бормотал о том, что слышал тот же самый звук из-под сиденья в вагоне в тот самый момент, когда решил выбрать скрытность, а не удовлетворить собственное любопытство, и ретировался.

Подавали ужин. По правую руку от меня сидела миссис Джейнс. Она спросила, мучают ли меня все еще последствия переутомления.

— Полагаю, — сказала она, когда я заверил ее, что все прошло, — что вы не думали насчет сказанного мной сегодня утром — насчет моей теории о маске?

Я признался, что не думал.

— Вам следует подумать. Этот вопрос — своего рода моя причуда, и я посвятила ему много лет — много любопытных лет своей жизни.

— Сказать по правде, не могу себе представить, чем это может быть интересно.

— Нет? Окажите мне услугу. Зайдите в мою гостиную после ужина, и я покажу, чем это интересно.

— Что вы имеете в виду?

— Приходите и увидите.

Она меня заинтриговала. Я пошел посмотреть. Ужин был окончен, и когда мы вместе зашли в номер — тот самый, в который, как мне показалось утром, зашел молодой человек из поезда, — ее дальнейшие действия застали меня врасплох.

— Теперь вы станете моим доверенным лицом. Вы, абсолютный незнакомец. Вы, кого я никогда прежде не встречала до этого утра. Я разбираюсь в людях и чувствую, что полностью могу вам доверять. Я собираюсь раскрыть вам все мои секреты; посвятить вас во все сокровенные таинства; обнажить перед вами ум изобретателя. Но уверенность в вас не подразумевает уверенность в окружающем мире, поэтому прежде, чем мы начнем, я позволю себе запереть дверь.

Я попробовал возразить:

— Но дорогая мадам, не думаете ли вы…

— Я ничего не думаю. Я знаю, что не хочу, чтобы меня застали врасплох, и чтобы то, что я всю жизнь старалась держать в тайне, было предано гласности.

— Но если этот вопрос столь конфиденциален…

— Дорогой сэр, я запру дверь.

Она закрыла дверь. Я сожалел, что столь поспешно принял ее приглашение, но смирился. Дверь была заперта. Подойдя к камину, она облокотилась на каминную полку.

— Вам когда-нибудь приходило в голову, — спросила она, — какие возможности могут открыться нам, если, к примеру, Смит мог бы временно превратиться в Джонса?.

— Я не совсем вас понимаю, — сказал я. Я не понимал.

— Представьте, что вы в любой момент могли бы стать другим человеком и в роли этого человека могли бы передвигаться неопознанным среди своих друзей — какие уроки вы могли бы из этого извлечь?

— Полагаю, — пробормотал я, — что в основном это будут не самые лицеприятные уроки.

— Давайте слегка разовьем идею. Подумайте о возможностях, которые сулит двойное существование. Подумайте о том, каково жить двумя отдельными жизнями. Подумайте о том, как делать руками Робинсона то, что вы осуждаете, будучи Брауном. Подумайте о том, как удвоить роли и скрывать в одном сердце секреты двух; подумайте о тройной жизни; подумайте о том, как прожить три жизни внутри одной — быть пожилым человеком и молодым, мужем и женой, отцом и сыном.

— Иными словами, подумать о недостижимом.

— Вовсе не так! — отойдя от каминной полки, она подняла руку над головой, сделав драматический жест. — Я достигла этого!

— Вы достигли? Чего?

— Множественного существования. В этом секрет маски. Я сказала себе несколько лет назад, что должно быть возможным сделать маску, которая до такой степени будет во всех мелочах повторять человеческий облик, что станет невозможным, даже при самом ближайшем рассмотрении и в самых вызывающих обстоятельствах отличить поддельное от настоящего. Я проводила эксперименты. Мне удалось. Я узнала секрет маски. Взгляните на это.

Она достала из кармана кожаный чехол, и, не глядя на него, передала мне. Я держал в руках нечто, напоминавшее заготовку из кожи — как мне показалось, мешочек золотобойца[310]. С одной стороны он был причудливо и даже кропотливо раскрашен. На другой стороне к коже были прикреплены странные пластинки или подкладки. Весь предмет весил, как мне показалось, не больше унции. Пока я рассматривал его, миссис Джейнс смотрела на меня сверху вниз.

— Вы держите в руках, — сказала она, — секрет маски. Дайте его мне.

Я отдал. Держа предмет в руке, она скрылась в соседней комнате. Едва она исчезла, как дверь спальни открылась, и оттуда вышла пожилая женщина.

— Моя дочь просит ее простить.

Это была причудливая пожилая леди лет шестидесяти с серебристыми завитками волос, напоминавшими о пышных кудрях минувших дней.

— Моя дочь не слишком церемонится и настолько поглощена своими так называемыми экспериментами, что я иногда говорю ей остудить пыл. Пока она готовится, позвольте предложить вам чашечку чаю.

Пожилая леди держала в руках сосуд, в котором, очевидно, был чай. На маленьком столике стоял чайный сервиз. На плите свистел чайник. Пожилая леди начала наливать чай в чайник.

— Мы всегда возим чай с собой. Ни я, ни она терпеть не можем чай, который подают в отелях.

Я покорно согласился. Сказать по правде, я был слегка ошарашен. Я и не предполагал, что миссис Джейнс составляет компанию ее мать. Если бы пожилая леди не вышла из комнаты в тот самый момент, когда туда зашла молодая, я бы заподозрил трюк — что я стал объектом эксперимента с таинственной «маской». Я подумывал спросить у нее, та ли она, кем кажется, на самом деле, но решил — как выяснялось, крайне неудачно, — держать вопросы при себе и наблюдать, как буду развиваться события. Налив мне чашку чаю, пожилая леди села в низкое кресло напротив камина.

— Моя дочь слишком много думает о своих экспериментах. Я надеюсь, вы не станете ей потакать. Она иногда меня весьма пугает. Она говорит такие ужасные вещи.

Я пригубил чай и улыбнулся.

— Не думаю, что в этом так уж много поводов для беспокойства.

— Нет поводов беспокоиться, когда она говорит, что может совершить убийство, что сто тысяч человек могут застать ее за этим и не будет ни малейшей вероятности, что ее в этом обвинят!

— Возможно, она несколько преувеличивает.

— Думаете, она может услышать? — пожилая леди бросила взгляд на дверь в спальню.

— Вам лучше знать, чем мне. Возможно, лучше не говорить того, чего вы бы не хотели, чтобы она услышала.

— Но я должна рассказать кому-то. Меня это пугает. Она говорит, что это она видела во сне.

— На вашем месте я бы не обращал внимания на сны.

Пожилая леди поднялась из своего кресла. Мне вовсе не понравились ее манеры. Она подошла и встала передо мной, нервно потирая руки. Она явно выглядела крайне взволнованной.

— Вчера она приехала из Лондона и говорит, что ей приснилось, как она пробует один из своих экспериментов в поезде.

— В поезде!

— И чтобы эксперимент получился достоверным, она ограбила человека.

— Ограбила!

— И в ее кармане я нашла вот это.

Пожилая женщина протянула мои часы и цепочку! Ошибиться было невозможно. Это были охотничьи часы. Я мог разглядеть свой герб и монограмму на корпусе. Я встал. Самое странное, что, когда я поднялся на ноги, мне показалось, что с ними что-то произошло — я не мог ими пошевелить. Возможно, что-то в моем поведении показалось пожилой леди странным. Она улыбнулась мне.

— Что с вами? Почему вы выглядите так забавно? — воскликнула она.

— Это мои часы и цепь.

— Ваши часы и цепь! Почему бы вам их тогда не взять?

Она протянула их мне. До нее было меньше шести футов, но я не мог преодолеть это расстояние. Мои ноги были словно приклеены к полу.

— Я… я не могу пошевелиться. Что-то случилось с моими ногами.

— Возможно, дело в чае. Я пойду, скажу дочери.

Прежде чем я смог вымолвить хоть слово, чтобы ее остановить, она скрылась. Я стоял, словно столб, вкопанный в землю. Я даже не могу описать, что со мной произошло. Это охватило меня в сущие мгновенья. Я чувствовал себя так же, как в вагоне поезда накануне — словно во сне. Я осмотрелся. Увидел чашку на столике перед собой. Увидел мерцающий огонь, лампы с абажурами. Я осознавал присутствие всех этих вещей, но видел их так, словно все происходило во сне. Меня поглощало чувство тошноты, чувство ужаса. Я боялся, но чего — не знал. Прогнать или обуздать свой страх не удавалось.

Не могу сказать, сколько я так простоял — определенно несколько минут — беспомощный, пытающийся совладать с давлением на собственный мозг. Внезапно без всякого предупреждения открылась дверь в спальню, и оттуда вышел молодой человек, который посетил меня перед ужином в моем номере и с которым мы накануне ехали в поезде. Он подошел ко мне вплотную. На воротнике его рубашки я смог разглядеть свои пуговицы. Когда он поднял руки, я узнал на его манжетах свои запонки. Я увидел на нем свои часы и свою цепь. Обращаясь ко мне, он держал часы в руках.

— У меня есть всего полминуты, но я хотел бы поговорить с вами о Мэри Брукер. Я видел ее портрет в вашей комнате, помните? Она так называемый душевнобольной преступник, сбежавший из Бродмура. Давайте посмотрим — так, примерно неделю назад — почти в это же время… нет, сейчас четверть девятого; а это произошло сразу после девяти, — он сунул мои часы в карман жилета. — Она все еще на свободе, знаете ли. Ее ищут по всей Англии, но до сих пор не поймали. Говорят, она помешана. В Бродмуре есть помешанные, но она не из их числа. Она не более помешана, чем вы или я.

Он легко дотронулся до моей груди. Столь велико было мое отвращение от перспективы физического контакта с ним, что даже легкого толчка пальцев не понадобилось, чтобы мои ноги подкосились и я рухнул в свое кресло.

— Вы не спите?

— Нет, — отозвался я, — не сплю.

Даже в своем исступленном состоянии я осознавал желание вскочить и вцепиться ему в горло. Ничего из этого, однако, не выдавало себя в выражении моего лица. Или он, так или иначе, не давал понять, что замечает это.

— Она — непонятый гений, эта Мэри Брукс. У нее свой вкус, и люди его не понимают. Ей нравится убивать — убивать! В один прекрасный день она намеревается убить себя, но до тех пор получает удовольствие, убивая других.

Сидя на краешке стола рядом со мной, он качал ногой в воздухе.

— Она еще и немного актриса. Она хотела выйти на сцену, но ей сказали, что она безумна. Ей завидовали, вот в чем дело. Она — лучшая актриса в мире. Ее актерская игра способна обмануть самого дьявола — они признали это уже в Бродмуре. Но она использует свои актерские способности, только чтобы удовлетворить свою жажду убийства. Вот на днях она купила этот нож.

Он достал из кармана жилета длинный, сверкающий, устрашающего вида нож.

— Он острый. Потрогайте острие — и лезвие.

Он направил его на меня, но я не пытался прикоснуться к нему. Возможно, даже если бы я попробовал, мне бы это не удалось.

— Не будете? Что ж, возможно вы и правы. Не слишком весело убивать людей ножом. Нож прекрасно подходит для того, чтобы потом их резать, но сами убийства она любит совершать при помощи своих рук и ногтей. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день она решит убить вас. Возможно, сегодня вечером. Она давно никого не убивала, и она голодна. Прошу прощения, я не могу остаться. Но в этот же день неделю назад она бежала из Бродмура, едва часы пробили девять, а до этого осталось всего десять минут, знаете ли, — он посмотрел на мои часы и даже повернул их циферблатом ко мне, чтобы и я увидел, который час. — Доброй ночи!

Небрежно кивнув, он пересек комнату, держа сверкающий нож в руках. Потянувшись к дверной ручке спальни, он повернулся ко мне и улыбнулся. Затем поднял нож и несколько раз взмахнул им. А затем исчез за дверью.

Я вновь остался один — возможно, на минуту или около того; но в этот раз мне показалось, что мое одиночество продлилось считанные секунды. Возможно, время летело быстрее оттого, что я чувствовал — или это мне лишь казалось, — как давление на мой мозг ослабевает, что мне следует лишь предпринять одно усилие, чтобы освободиться. Сил для такого рывка у меня пока не было, но я чувствовал, что в любой момент они могут вернуться. Дверь в спальню — которая сейчас, когда я все вспоминаю, больше всего напоминала дверь в дурной сон — вновь открылась. Вошла миссис Джейнс. Стремительными рывками она пересекла комнату. В ее правой руке было что-то, что она бросила на стол.

— Итак, — крикнула она, — что вы думаете насчет секрета маски?

— Секрета маски? — хотя мои конечности все еще были бессильны, я в некоторой мере мог владеть своим голосом.

— Смотрите — какая мелочь, — она взяла два предмета, которые бросила на стол. Это были заготовки из кожи, одну из которых она показывала мне до этого. — Это маски. Вы не подумаете, что они в совершенстве передают внешний вид человеческого лица — этого шедевра искусства — но все же именно это они и делают. Весь мир можно обмануть с их помощью точно так же, как вас. Вот лицо пожилой женщины, а вот — молодого человека.

Она держала их в руках, и я, пусть и слегка размыто, мог различить, что перед моим лицом болтаются две вполне достоверных маски.

— Они настолько совершенны, как будто их сняли с лиц настоящих людей. Такие маленькие, но каких усилий стоило мне их изготовить! На их создание ушли годы — этих двух и еще одной. Понимаете ли, я желала непременно достичь совершенства. Я сделала сотни, чтобы создать эти две. Люди не могли понять, чем я занималась. Они думали, я делаю игрушки. Я говорила им, что это так. Они улыбались мне. Они думали, что вошла в новую фазу безумия. Если бы это было так, то безумие давало бы более спокойное и верное избавление, чем любой здравый ум. Я намеревалась покорять, и мне это удалось. Меня не огорчали провалы. Я шла вперед. У меня была цель; я бы достигла ее, даже если бы для этого мне нужно было бы умереть. И я достигла.

Повернувшись, она бросила маски в огонь. Те мгновенно вспыхнули. Она указала на их пылающие останки.

— Скоро мой многолетний труд будет вознагражден. Но я не достигла бы своего триумфа, не будь я гением, — гением актерской игры. Я решила, что сыграю несколько ролей — ролей, для которых подойдет маска, — и что я превращусь в тех, кого играю. Не только на театральных подмостках, не только отделенная от зрителя сценой и кулисами и не только на час — но если захочу, то и навсегда. Долгие годы я играла эти роли, не надевая маску. И все подумали, что мое безумие вступило в новую фазу. Фазу, когда я меняю роли. Одной из ролей, — она подошла ближе; ее голос стал пронзительнее, — была роль пожилой женщины. Вы видели ее? Она в огне, — она указала пальцем на камин. — Ее роль сыграна: она должна была убедиться в том, что вы выпили свой чай. Другая роль — молодого джентльмена. Только представьте — я играю мужчину! Какой вздор! Ведь женщину нельзя замаскировать полностью. Она всегда выдаст свой пол, даже надев мужскую одежду. Вы ведь заметили это, когда он пришел к вам перед ужином, когда увидели его сегодня утром в коридоре, когда вчера провели с ним час в поезде. Я знаю, вы заметили благодаря вот этим вещам.

Она достала из кармана несколько предметов. Это были мои пуговицы, запонки, часы с цепью, другие мои вещи. И хотя влияние наркотика, растворенного в чае, уже ослабевало, я еще сильнее почувствовал себя действующим лицом сновидения.

— Третья роль, которую я выбрала — роль миссис Джейнс!

Сомкнув руки за спиной, она предстала передо мной, приняв драматическую позу.

— Посмотрите на меня как следует. Вглядитесь в черты. Восхититесь. Вы говорите, что я красива. Я видела, как вас восхитили мои волосы, свободно спадающие на плечи, — она развязала ленту в волосах, и ее локоны заструились по плечам, — румянец на щеках, ямочка на подбородке, все мое лицо. В этом секрет маски, мой друг. Секрет маски! Вы спросите, зачем я долго наблюдала, трудилась, придумывала, как мне затаиться, — она сделала жуткий жест руками. — Потому что хотела удовлетворить свою жажду убийства. Я могла убить вас вчера вечером, но сделаю это сегодня.

Она что-то сотворила со своими волосами и головой. Раздался шелест падающей ткани. Это было словно перевоплощение фокусника. Миссис Джейнс исчезла, и вместо нее передо мной стояло существо, лицо которого я описал мистеру Дэвису. Лицо дьявола. Лицо, которое я видел в поезде. Превращение было удивительным. Миссис Джейнс была красивой статной женщиной, с высокой, пышущей здоровьем грудью. Сейчас передо мной было тощее жилистое создание с короткими серыми волосами, лет пятидесяти от роду. Изменился и голос. У миссис Джейнс была мягкая размеренная речь настоящей леди. Это существо, скорее, визжало, нежели говорило.

— Я, — прокричала она, — Мэри Брукер. В этот день неделю назад я обрела свободу. Гончие идут по моему следу. Они приближаются. Но они доберутся до меня не раньше, чем я доберусь до вас.

Она приблизилась, наклоняясь вперед, уставившись на меня своими безумными глазами. С ее губ сорвался кошмарный крик, наполовину хрип, наполовину лай, который преследовал меня накануне, когда я впал в ступор в вагоне поезда.

— Вчера я поцарапала вас. Я укусила вас. Я пила вашу кровь. Сейчас я выпью ее всю без остатка, ибо вы принадлежите мне.

Она просчиталась. Я только пригубил чай. Я не выпил, как наверняка было задумано, всю чашку. Я вновь мог собой управлять; я лишь выжидал момент, чтобы сократить расстояние. Я намеревался бороться за свою жизнь.

Она подходила все ближе и ближе, все время издавая этот леденящий душу звук, так напоминавший яростный крик бешеного животного. Когда ее вытянутые руки почти достигли меня, я встал и схватил ее за горло. Она явно рассчитывала на то, что я все еще нахожусь под действием наркотика, поскольку, когда я схватил ее, она издала удивленный и полный ярости вопль. Я застал ее врасплох и повалил на спину. Но вскоре понял, что переоценил свои силы. Она обладала не только лицом, но и силой дьявола. Она отбросила меня с такой легкостью, будто я был лишь ребенком. Теперь уже она оказалась надо мной. Ее пальцы сомкнулись на моей шее. Я не мог ее сбросить. Она душила меня.

И задушила бы — ей это почти удалось. Когда люди, услышавшие ее крики, выбили дверь, они увидели меня лежащим без сознания и, как они подумали, мертвым, на полу. Несколько дней я пребывал между и смертью. Когда жизнь ко мне вернулась, Мэри Брукер вновь была заключенной психиатрической лечебницы Ее Величества в Бродмуре.

Перевод Петра Баратова