Чёрный полдень (СИ)

xxxvi

Сейчас стыдно признать, но я поняла не сразу.

Наверное, я должна была услышать как-то, узнать в первом движении воздуха, почувствовать чем-то тонким внутри. Но я так привыкла засыпать и просыпаться рядом с ним, что странный рыцарь, не помнящий своего прошлого, стал незыблемой частью бытия, — и утром, наткнувшись на пустой мраморный взгляд, я подумала только, что лунные, оказывается, тоже иногда спят.

Поплескалась у умывальника, сжевала галету, заплела свежую косу. Повертела ручным зеркальцем, любуясь тем, как стеклянные искры разбрасывают блики по лицу. Обвела бледные губы ярко-красной помадой.

Чмокнула, расшалившись, мраморную щёку — остался яркий отпечаток — надела новое пальто и ушла на работу, улыбаясь капризному местному небу.

Наверное, мне снилось что-то хорошее, — может быть, то и не мои были сны. От реки шёл запах весны, крыши сбегали на дорогу капелью, и мой ленивый по зиме зверь мягко щурился где-то внутри.

Я вернулась ещё засветло, а голова так и лежала на кровати, утопая мраморными глазами в одеяле. В них не было синего света, и жизни в них не было тоже.

— Дезире?

Он не ответил.

— Ты что, и правда спишь?

Голова лежала пустая, холодная. Он никогда и не дышал раньше; он всегда оставался — выглаженный камень; но он был живой. А теперь его не было.

— Ты всё-таки научился ходить между глазами, да? Молодец! Так, конечно, будет гораздо лучше. Может быть, ты даже вспомнишь, где забыл своё тело.

Я поправила голову, чтобы стояла ровно. Потом, прикусив губу, ещё раз и ещё. Впустую сжала кулаки и заставила себя расслабить пальцы. Нахмурилась. Перебросила косу вперёд, покрутила кончик. Стёрла платком след от помады.

Он ведь не мог бы уйти — не попрощавшись?

Нет, нет. Этого, конечно, не может быть. Наверное, он просто не ожидал, что я вернусь так рано. Он ждал меня — ко скольки? Часам к семи? Должно быть, он к семи и вернётся; откроет глаза; расскажет восторженно о том, как хорошо глазеть на город из флюгера на ратуше, или из бюстов на аллее ректоров, или и вовсе он, может быть, успел дотянуться до самого моря и смотрел, как кружат чайки над сизой водой.

Я его тресну, конечно, по бесчувственной мраморной башке, а он засмеётся, что я паникёрша и всё придумала. Так всё и будет, да. Всё будет именно так. И мне тоже покажутся сразу нелепыми и смешными все эти мысли, которые…

Все эти мысли, которых и вовсе нет в моей голове!

— Ладно, — сказала я бодро, — ты пока погуляй. А я к весне хотела платье себе сшить, новое. С рукавами-фонариками и косой юбкой.

Я взялась рисовать наброски и задумывать лекала и занималась этим несколько часов, хотя работа не шла: я то и дело отвлекалась, оглядывалась на кровать.

Но Дезире не вернулся.

Не вернулся он ни в семь, ни в восемь, ни даже в девять.

К десяти я изгрызла ногти и съела губу так, что стало больно улыбаться. Попыталась лечь спать, но ворочалась и вздрагивала от каждого гремящего по улице трамвая; свернулась клубком под одеялом и лежала, поглаживая кончиками пальцев мраморный нос; тихо плакала в подушку, сама не знаю — почему.

Когда солнце лизнуло ветхие шторы, глаза рыцаря всё ещё были белыми, мраморными.

Тогда я, всё ещё не желая верить, написала ему записку и поставила так, чтобы её никак нельзя было не заметить. «Пожалуйста, дождись меня, — написала я, так и не придумав ничего умнее. — Я переживаю».

Но вечером, когда я торопливо стряхнула с ботинок снег и подошла к столу, не раздеваясь, Дезире всё ещё не было.

Был вторник, и Юта вела углубленный практикум по каким-то там ритуалам, — его проводили в обитой металлом лаборатории на подвальном этаже учебного корпуса. Группа студентов, все преисполненные собственной важности, чертили на полу что-то совершенно невероятное, а Юта сидела на высоком вращающемся стуле и чему-то загадочно улыбалась.

Меня, конечно же, сперва не хотели пускать. Но лицо у меня было, надо думать, страшное, потому что ассистент всё-таки поскрёбся в стеклянную дверь и окликнул Юту.

— Ничего без меня не трогайте, — весомо велела она студентам. — Олта? У вас возникли какие-то дополнительные вопросы?

— Да, — мрачно сказала я.

И вытащила из сумки голову, поставила её прямо на коридорный пол.

Кажется, на нас кто-то смотрел — ассистент, по крайней мере, а ещё студенты и пухлая тётка в огромных жёлтых очках. Мне было плевать на них всех.

— Не уверена, что понимаю вас, — ровно сказала Юта. — Подождите меня в кабинете, Карлос, проводи, пожалуйста. Я закончу занятие, и мы обсудим все… возникшие сложности.

— Его нет уже больше суток. Может быть, вы…

— После занятия. Карлос?

— Он ведь ваш друг!.. Неужели вы…

— После занятия.

Ассистент попробовал взять меня за руку, но я выдернула ладонь и принялась запихивать голову в сумку.

В приёмной мне предложили сесть, но я не могла сидеть, так и бродила по ковру туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, нервно оглядываясь на крупные настенные часы с золочёными стрелками и снова вгрызаясь в собственные губы.

Может быть, ничего и не случилось на самом деле. Может быть, я сама себя накрутила, а Дезире просто нашёл себе другие глаза, краше прежних, и болтает теперь с какой-нибудь другой двоедушницей, и всё тоже — обо всякой ерунде.

А может быть, случилось что-то ужасное. И я была дура, полная дура, что не заметила сразу. Может быть, из-за меня теперь…

Негромко стукнула дверь, щёлкнул замок, — Юта переступила через влажноватую траншею, вытоптанную мной в ковре, села за стол, вздохнула, выдвинула ящик. И принялась невозмутимо, подчёркнуто медленно протирать салфеткой очки.

— Он исчез, — твёрдо сказала я, сцепляя пальцы перед собой. — Глаза потухли вчера утром, он с тех пор не появлялся. Вторые сутки!.. А Дезире…

— Дети Луны перемещаются между глазами, — спокойно сказала Юта. — Как вы, должно быть, знаете. Это естественно.

— Но Дезире этого не мог!

— Должно быть, смог.

— Он никогда не ушёл бы, не сказав мне…

— Вы в этом уверены?

Я открыла рот, а потом закрыла.

— Он не стал бы…

Юта снова вздохнула. Прикрыла глаза ненадолго, затем — надела очки, и произнесла отвратительно мягким тоном, каким взрослые говорят болеющим детям разные неприятные вещи:

— Олта, милая. Присядьте.

Я набычилась:

— Я постою.

— Присядьте.

Я пинком выдвинула стул и села. Юта сняла очки, сплела пальцы у себя под подбородком, — глаза её светились надмирной мудростью и вечным принятием.

— Олта, мне очень жаль вас огорчать. И, полагаю, я совсем не та, кто должен был бы вести этот разговор с вами, и с моей стороны не совсем корректно… впрочем, не вижу других энтузиастов… н-да. Видите ли, Олта, вы… извините, пожалуйста, что я вынуждена сказать это… вы всё-таки двоедушница.

— И что теперь?

— Он дитя Луны, — терпеливо сказала Юта. — Он не должен перед вами отчитываться. Я не хочу, конечно, сказать, что вы в чём-либо ниже, но…

Было вполне очевидно, что именно это она и хотела сказать.

— Некоторые лунные общаются с людьми, пока их это развлекает. Если вы не его хме… вы ведь не его хме?

— Мы с ним друзья, — нахмурилась я. Юта с этими её мягкими интонациями и «понимающим» лицом выглядела мерзко до тошноты. — Но ладно я! Вы же тоже его друг, вы же знаете, что он… вы же наверняка можете как-нибудь… проверить? Что с ним всё в порядке? Я же не пытаюсь заставить его сидеть в этой голове до скончания веков, но что, если с ним что-то… что-то случилось?

— Олта, милая. С детьми Луны никогда ничего не «случается».

О, я могла бы поспорить с ней. Я могла бы припомнить ей и лунного, долгие месяцы запертого в мраморной статуе на пустом склоне, и брошенную девочку, ищущую знакомые лица через фантики, и даже её саму, так зацикленную на иллюзии контроля над абсолютно всем; но я ведь, в конце концов, «низшее существо», пыль под ногами великих детей Луны, кто станет меня слушать?

— Проверьте! Вы же можете проверить?

— С чего вы взяли?

— Ваши ритуалы. Что, нет ни одного подходящего? Просто убедиться, что он…

— Не ушёл в свет. Вы это хотели спросить?

Я кивнула и облизнула губы. Юта снова принялась протирать очки, хотя вряд ли с прошлого раза они успели испачкаться.

— Видите ли, Олта… мы и есть — свет. И если свет становится светом… ни один ритуал не покажет вам, что что-то изменилось. Здесь нет события. Мы никогда не можем знать до конца, чем занята та искра, что составляет нашу суть.

— И что тогда делать?

— Попробуйте помедитировать, — невозмутимо предложила Юта.

— Вы издеваетесь?

— Нисколько. Медитация даже… зверолюдям позволяет достичь тех тонких пластов бытия, где путешествует сознание детей Луны. Может быть, так вам станет яснее. В целом же я советую вам вернуться к своим делам. Если вы не его хме…

Я сцепила руки до боли. Почему-то было очень холодно, как будто в университете вдруг разом отключили отопление.

— Я не предлагаю вам забыть его, — с мягкой, кислой на вкус жалостью сказала Юта. — Это было бы нечутко с моей стороны. Но, Олта, милая. Даже если он забыл все прочие имена, он всё ещё Усекновитель. Если он ушёл — быть может, его позвали. Тогда он сделает то, что должно, и уснёт.

— Вы же друзья! Он помнил вас… другом. Как вы можете так просто…

«Это всё человеческое, — говорили глаза Юты. — Глупое и пустое.»

Сама Юта молчала. Но мне всё равно хотелось плюнуть ей в лицо.