Цена жизни

Глава 20

— Ну, что скажешь, старина Айке? — спросил император. — Хочу узнать твоё мнение о моём сердечном друге бароне из… опять забыл, как называется та дыра, из которой он вылез.

— По-моему, он просто дурачок, — брезгливо отозвался эрцканцлер.

— Значит, ты считаешь, что князь Яромир послал к нам дурачка, — утвердительно спросил Дитрих.

— Ещё вопрос, насколько умён сам князь Яромир, — проворчал цу Ройтен.

— То есть ты полагаешь, что правитель большого и, заметим, очень богатого государства — просто дурак, а государство процветает само собой без его участия? Или даже вопреки? — преувеличенно вежливо уточнил император.

Айке цу Ройтен дёрнул щекой и промолчал.

— Знаешь, если я вдруг захочу услышать дурацкий совет, то эрцканцлер мне для этого не понадобится. Для этого у меня хватает придворных. Я знаю о твоей нелюбви к язычникам и даже соглашусь, что она имеет основание, но от своего советника выслушивать глупости не собираюсь. Я тебя ценю, Айке, и не собираюсь подыскивать тебе замену, но от некоторых обязанностей тебя, пожалуй, стоит освободить. От тех, с которыми ты явно не справляешься.

— Извини, Дитрих, я действительно сказал глупость, — неохотно выдавил из себя эрцканцлер. — Но этот барон и в самом деле не произвёл на меня впечатление очень умного.

— Вот как? — заинтересовался император. — И почему?

— Если он так охотно согласился продавать нам боевую технику, значит, он и в самом деле тебе поверил. Это что — говорит об уме?

— Если смотреть в общем, то нет, не говорит, — согласился Дитрих. — Но меня смущает то, что слишком уж быстро он поверил. Я сказал всего лишь пару расплывчатых фраз, и всё — он полностью удовлетворён, вопросов больше нет.

— Ну, мне это тоже кажется немного странным, — признался цу Ройтен.

— Интересно было бы узнать, что он расскажет князю Яромиру, — задумчиво заметил император.

— Да, было бы очень интересно, — так же задумчиво согласился эрцканцлер.

— Постройте стандартный гипоциклоид, — распорядилась Анна Максакова. — Выполните базовое искажение Филиуса по нормали структуры с отклонением примерно тридцать градусов в направлении верхнего луча. Вот так, правильно. Запомните получившийся конструкт. А теперь стройте последовательно двадцать таких конструктов, причём у каждого последующего ось искажения должна прецессировать по лучам гипоциклоида. Имейте в виду, что учитываться будет не только время построения, но и качество создаваемых конструктов. Начали!

— У меня аттестация проходила совсем по-другому, — растерянно шепнул мне Клаус.

— Для иностранцев аттестация проходит иначе, — тихо сказал я в ответ. — У того, кто не изучал геометрические искажения, нет никаких шансов пройти стандартную аттестацию. Мы изучаем их восемь лет — три года в школе и пять лет в Академиуме. И даже потом Владеющие постоянно тренируются в построении конструктов.

— Понятно, — он медленно кивнул. — А насколько эти самые искажения вообще нужны? Я просто пытаюсь понять для себя смысл всего этого, — извиняющимся тоном добавил Клаус.

— Если вообще, то совсем не нужны, нужна только воля, — улыбнулся я. — Вот Высшие вполне могут обойтись безо всяких искажений. Но младшие ранги вынуждены полагаться в основном на конструкты, отсюда и соответствующие требования. Для старших рангов значение конструктов постепенно падает — например, при аттестации на девятый ранг умение работать с искажениями уже не проверяют.

Лада выполняла построение быстро и уверенно, а мы с Ленкой с интересом за этим наблюдали — нам самим до аттестации осталось совсем немного. Общий порядок аттестации мы, конечно же, знали — секрета в этом никакого не было, и мы давно получили все методички, — но наблюдать реальную аттестацию нам раньше не доводилось.

— Достаточно, — объявила Анна. — А теперь контрольный поединок. Напоминаю, что можно применять только конструкты; использование волевых построений ведёт к дисквалификации.

Напротив Лады встала маленькая рыжая девушка, которую я раньше не видел. Бойцы далеко отходить не стали; никакой защиты для зрителей тоже не было заметно. Впрочем, бездарных здесь не было, и если бы кто-то из присутствующих не смог защититься от конструкта шестого ранга, то это, пожалуй, оказалось бы немыслимым позором. Мы с Ленкой, правда были ещё студентами, но защищать нас тоже никому в голову не пришло.

Схватка длилась совсем недолго — несколько атак Лада легко отразила, а затем её противница кувырком отлетела назад.

— Похоже, имеет место изрядное занижение ранга, — хмыкнула Максакова. — Заряна, поработай-ка с соискательницей. Только конструкты.

Вторая Владеющая была постарше и сражалась гораздо увереннее. С ней Ладе уже пришлось напрягаться, но она всё же держалась.

— Закончили, — скомандовала Анна. — А теперь давайте попробуем с волевыми построениями. Это немного выходит за рамки аттестации, конечно, но интересно посмотреть, как с этим обстоит дело у соискательницы.

С волевыми построениями у Лады дело явно обстояло сложнее, но тем не менее сопротивляться Заряне у неё более или менее получалось. Несколько раз мне казалось, что она вот-вот пропустит удар, но ей всё же удавалось отразить атаку, и даже временами контратаковать. Но было заметно, что эта схватка даётся ей с очень большим напряжением — у противницы ранг был явно не шестым. А вполне возможно, и не седьмым.

— Хватит, — наконец, объявила Максакова. — Что скажет комиссия?

— По шестому рангу всё очевидно, никаких вопросов нет, — ответила одна из членов аттестационной комиссии. — Но если соискательница желает аттестоваться сразу на седьмой ранг, то надо ещё посмотреть волевые построения. С ними пока есть неясности.

— Не хотите заявиться сразу на седьмой ранг, госпожа Лада? — спросила её Максакова. — Насколько я могу видеть, у вас имеются неплохие шансы его получить.

— Благодарю вас, сиятельная, но нет, — всё ещё тяжело дыша, ответила Лада. — Я бы хотела стать Старшей, но так, чтобы ни у кого не возникло ни малейших сомнений насчёт того, что седьмой ранг получен мною честно и без использования влияния семейства Арди.

— Достойно, — кивнула Анна. — Но тем не менее я вижу здесь семью Арди, причём всю целиком.

— Если вы намекаете на то, что мы якобы пытаемся оказать влияние на аттестацию, Анна, — мгновенно вспылил я, — то я категорически это отрицаю. Мы здесь потому, что госпожа Лада принадлежит к нашей фамилии и занимает в ней далеко не рядовое положение. Но ведь и вы почему-то здесь присутствуете, хотя я очень сомневаюсь, что аттестация Младшей Владеющей требует участия главы Круга.

— Спокойней, спокойней, Кеннер, — улыбнулась она, поднимая руки вверх. — Ничего такого я не имела в виду. Я знаю, что вы не влияли на аттестацию, и уверена, что не стали бы пытаться, даже будь у вас такая возможность. Я всего лишь имела в виду, что принадлежность к семейству Арди сама по себе не может не оказывать влияния, и подобное обвинение от злопыхателей госпожа Лада всё равно услышит. Хочет она этого или нет, с этим ей придётся жить.

— Пожалуй, вы правы, Анна, — согласился я остывая. — Прошу прощения за эту вспышку, я неправильно вас понял.

— А что касается моего присутствия, — продолжала она, — то аристократки у нас аттестуются очень и очень редко. Аристократка вполне в состоянии создать нам проблемы, если считает, что с ней обошлись несправедливо, так что я вполне естественно хочу быть уверенной, что аттестация прошла строго в соответствии с процедурой без малейших нарушений.

— Не в упрёк будь сказано, — заметил я уже совсем спокойно, — но разве поединок на основе волевых построений не является некоторым отклонением от процедуры? И мне кажется, что у госпожи Заряны ранг существенно превышает требуемый для контрольного поединка на шестой ранг.

— Аттестация на шестой ранг закончилась раньше этого, — ответила она, немного смутившись. — Да, мы несколько вышли за пределы процедуры, и это действительно можно было бы посчитать нарушением. Но поединки с госпожой Заряной пошли бы в зачёт только в том случае, если бы госпожа Лада пожелала аттестоваться на седьмой ранг. А поскольку они никак не повлияли на результат, то я надеюсь, что госпожа Лада простит нам это небольшое отклонение.

— Я не в претензии, — пожала плечами Лада. — Мне и самой было полезно оценить, насколько я готова к аттестации на Старший ранг. Я увидела, что пока ещё не вполне.

— Тем не менее вы уже очень близко, — заметила Анна. — С небольшой натяжкой седьмой ранг вам можно присвоить, и во многих случаях мы такую натяжку делаем.

— Благодарю вас, сиятельная, но я не хочу ни малейшей натяжки, — покачала головой Лада.

— Достойно, — повторила Анна. — Ну что же, на этом мы вас покидаем. Госпожа Лада, копию протокола и сертификат ранга вы сможете забрать в канцелярии завтра. Милослава, господа, дамы, до свидания!

Мы проводили их взглядами, а потом мама повернулась к Ладе:

— Как ты себя чувствуешь? Есть какие-нибудь посторонние ощущения?

— Совершенно нормально, сиятельная. Ничего необычного не ощущаю.

— Вот и хорошо, — кивнула она. — Так и должно быть, во всяком случае, пока. И кстати говоря, можешь называть меня просто Милославой, мы ведь уже не чужие. А может быть, и породнимся — кто знает?

— В каком смысле «породнимся»? — удивился я, а потом мне в голову пришла догадка: — Так Лада уже, что ли?

Женщины дружно посмотрели на меня со снисходительной жалостью, как смотрят на дауна в семье, и я немного разозлился. Нет, ну что я такого спросил?

— Для нас будет честью породниться с вами, Милослава, — сказала Лада. — Я так считаю и уверена, что мой муж думает так же.

Клаус просто молча кивнул, с любопытством глядя на Милославу.

— Об этом пока рано говорить, — засмеялась мама. — Не стоит торопиться. Тем более, такие серьёзные решения без главы семейства не принимаются. Решающим здесь будет слово Кеннера.

Фон Абенсберги задумчиво посмотрели на меня, и во взгляде Лады уже никакой снисходительности не было. Да, вот так принято в аристократических семьях: он ещё эмбрион, а ему уже жену подобрали — которая, кстати говоря, тоже ещё эмбрион. Но мама всё верно сказала — такие решения с ходу не принимаются, и право породниться с нашей семьёй надо ещё заслужить. Впрочем, шансы фон Абенсбергов весьма велики, однако лучше всё же подождать несколько лет, прежде чем решать, действительно ли мы хотим привязать их к себе, или же нам стоит присмотреться к другим вариантам.

Мне вдруг пришла в голову мысль о кое-каких побочных последствиях, о которых я раньше почему-то не особенно задумывался. Голосом Клауса в Совете Лучших распоряжаюсь я, как глава фамилии, то есть у меня уже три голоса, и это совсем немало. Если Ленка возвысится — а я уверен, что это обязательно произойдёт, — голосов станет уже четыре. У Лады шансы возвыситься тоже весьма неплохи — Максакова лично руководила её аттестацией не только потому, что Лада аристократка, да и дополнительные поединки с Заряной наверняка были вызваны вовсе не праздным любопытством. Так что в достаточно обозримом будущем у нас, скорее всего, будет уже пять голосов. Пять голосов обычно подразумевают некую влиятельную группировку, а в одной семье такое количество голосов не может не привлечь повышенного внимания князя — ведь в отличие от неугодной группировки, расколоть семью не получится. А если ещё вспомнить, что у всех нас наверняка будут очень одарённые дети, у которых тоже будет немаленький шанс возвыситься? Нетрудно сообразить, что от настолько влиятельной семьи князь не потерпит даже намёка на нелояльность, судьба Греков хороший тому пример. Значит, мне нужно постоянно поддерживать в князе убеждение, что наша семья является его надёжной опорой, и в этом он не должен иметь ни малейших сомнений.

Моя задумчивость не прошла незамеченной, но все наверняка решили, что глава напряжённо обдумывает брачные перспективы эмбрионов, и вопросов задавать не стали.

— Скажите, Милослава, — повернулась к маме Лада, — а мои тренировки не повредят ребёнку?

— В целом нет, не повредят, — ответила мама, немного подумав. — Скорее наоборот, помогут его дару развиться. Или, говоря точнее, лучше подготовят его к принятию дара. Вообще принято полагать, что у детей никакого дара нет, а получают его только к первому совершеннолетию. Однако я с этим не согласна и считаю, что дар приходит вместе с душой при рождении, просто в большинстве случаев он остаётся спящим до первого совершеннолетия. Или остаётся спящим навсегда, если ребёнок не сумел его разбудить. Поэтому продолжай тренироваться, а месяца с шестого и до рождения вам стоит пожить у нас в поместье поближе к источнику. Но с поединками, я думаю, пора закончить уже сейчас, слишком велик риск травмировать ребёнка.

— С этой минуты я с поединками закончила, — твёрдо сказала Лада.

— Мы за этими разговорами совсем забыли, зачем мы здесь, — улыбнулась ей мама. — От имени всей нашей семьи поздравляю с шестым рангом!

Свой доклад я написал и передал в канцелярию князя сразу же по приезде, но никакой реакции не последовало. Я уже думал, что князь меня и не вызовет, но через две недели звонок из канцелярии всё-таки поступил, и сейчас я входил в его кабинет, гадая, что же могла означать эта задержка.

— Здравствуй, княже, — поклонился я.

— Здравствуй, Кеннер, — кивнул в ответ князь. — Садись, не стой, как неродной. Почитал я твой доклад… негусто, совсем негусто.

— Император не сильно-то жаждал со мной пообщаться, — пожал плечами я.

— Наверное, ты какой-то неправильный подход к нему выбрал, — предположил князь.

— Может быть, и так, княже, — не стал спорить я.

— Хм… А на словах что-нибудь к своему докладу добавить можешь?

— Да пожалуй, что и могу, княже, — кивнул я. — Если ты хочешь услышать мои впечатления.

— Это ты своей эмпатией сумел что-то вытащить? — догадался князь.

— Нет, княже, от эмпатии там никакого толку не было. С такими людьми она практически бесполезна.

— Это как так бесполезна? — удивился он, по-моему, не совсем искренне.

— Здесь надо объяснять, княже, — вздохнул я.

— Ну объясни, — согласился князь, с интересом на меня глядя.

— Вот, к примеру, есть такие длительные эмоции: человек к тебе недоброжелательно настроен, или злорадствует, или подготовил какую-то пакость, и с упоением ждёт, когда ты в неё вляпаешься. Или наоборот, искренне тебе рад. Это даже скорее настроения, чем эмоции. Их легко почувствовать, да их часто даже неэмпат может ощутить по интонациям, выражению глаз и так далее. Но с людьми искушёнными, а особенно с политиками, это не работает. Такие настроения при некотором навыке очень легко задавить или даже подделать, так что эмпатии здесь верить нельзя совершенно. Вот ты, княже, прекрасно это умеешь, так что я даже не пытаюсь твоё настоящее настроение понять.

— Гм, — неопределённо буркнул что-то князь.

— Но есть кратковременные эмоции, как бы вспышкой. Радость, зависть, злость, да практически любые чувства могут нахлынуть внезапно. Спрятать их гораздо сложнее, но достаточно упорный человек после определённых тренировок на это способен. Любой политик так умеет — про эмпатов же все знают. Так что если ты ничего не ощущаешь от собеседника, то невозможно понять — действительно он спокоен или хорошо прячет эмоции. Но есть один важный момент — спрятать вспышку эмоций можно, а вот подделать нельзя. Для того чтобы сосредоточиться и разбудить нужную эмоцию, нужно время, да и сложно это сделать незаметно. Внимательный собеседник такое сразу же разглядит. В общем, если уловил вспышку эмоции, то она наверняка истинная.

— Это не так уж мало, — заметил князь.

— Это не так уж много, княже, — с сожалением сказал я. — Опытный политик такое редко допускает. Но иногда случается. Я думаю, здесь всё-таки играет роль моя молодость — люди подсознательно относятся ко мне не вполне серьёзно, и случается, допускают ошибки.

— Ну, от несерьёзного отношения ты уже многих излечил, — усмехнулся князь. — А то, что ты ложь умеешь определять — это помогает?

— Нет, княже, от этого никакой пользы нет, — ответил я с досадой. — Это вообще не работает.

— Не работает? — удивился он.

— С имперцами, а особенно с попами, совсем не работает, — подтвердил я. — Это ведь в Суде Дворянской Чести можно требовать ясного и полного ответа, а, скажем, от императора или от кардинала ничего не потребуешь. К тому же все знают, что я ложь чувствую, так что у них всё время какая-то полуправда. Они так всего намешают, что сидишь и не понимаешь — наврал, нет? Больше с толку сбивает.

— А со мной?

— Да я от тебя вообще лжи не припомню, княже, — пожал плечами я. — Да и зачем бы тебе со мной врать понадобилось? Я за этим даже и не слежу.

— Не следишь, говоришь? — хмыкнул князь. — Ну ладно, продолжай.

— В общем, дело не в моих способностях, просто в живом разговоре есть много моментов — интонации, паузы, движение глаз, — вот все эти невербальные признаки, которые на самом деле многое говорят.

— Это тоже можно имитировать, — заметил князь.

— Не всё сразу, — отрицательно покачал головой я. — Когда человек что-то имитирует, он уделяет этому много внимания, и в результате обязательно ошибётся в чём-то другом — или всплеск эмоций не подавит, или глаза дёрнутся, или ещё что-то. Если внимательно следить за всеми признаками, то всегда можно понять, когда собеседник темнит. Фальшь обязательно как-то проявится.

— Пожалуй, соглашусь, — задумчиво кивнул князь. — Хорошо врать, так, чтобы никто не понял, мало у кого получится. Да ни у кого, наверное. То есть выходит так, что все эти фокусы с эмпатией мало для чего годятся, а гораздо надёжнее будет без этого, по-простому?

— Не совсем так, княже, — возразил я. — Эмпатия много где помогает, но вот в разговоре с опытным политиком, который о возможностях эмпатии знает достаточно, там да, пользы немного. Но ты ведь наверняка и сам хорошо представляешь, как надо с эмпатами разговаривать.

— Представляю, — с усмешкой подтвердил он. — Но я со своей стороны представляю, а мне было интересно понять, как ты это видишь. Вы-то не сильно любите про свои способности откровенничать — кто-то недоскажет, а кто-то и соврёт. Вот и приходится сверять, кто что расскажет.

— Я врать не стану, — пожал я плечами. — И на все твои вопросы отвечу. Расскажу всё, что знаю, без утайки.

— Ценю, Кеннер, — серьёзно сказал князь. — Ты хоть и молодой, но ведёшь себя очень правильно. Кое-кому из моих советников стоило бы у тебя поучиться. Но мы с тобой что-то сильно ушли в сторону — так что ты хочешь рассказать того, что в докладе не написал?

— В докладе я изложил факты, княже, а рассказать хочу о своих впечатлениях и мыслях. Поскольку они фактами не очень подкреплены, в докладе им не место, но мне кажется, что ими тоже стоит поделиться.

— Слушаю тебя внимательно, Кеннер, — кивнул князь.

— Во-первых, интересна реакция кардинала Скорцезе. К теме возможной войны с нами он отнёсся совершенно равнодушно. Когда я заговорил на эту тему, он просто отмахнулся. Но когда я сказал, что в качестве превентивной акции мы, возможно, будем вынуждены захватить Ливонию, его настроение резко изменилось. Он практически перестал себя контролировать, у него начали постоянно проскальзывать вспышки эмоций. И в конце нашего разговора он прямым текстом заявил, что Дитрих плохо просчитал результаты своих действий.

— Это мало о чём говорит, — заметил князь.

— Само по себе мало о чём, — согласился я. — Но в сочетании с другими моментами наводит на некоторые мысли.

— Продолжай, — кивнул князь.

— Кардинал разволновался настолько, что срочно поехал к императору, а мне порекомендовал попросить аудиенции через недельку. Но когда я эту аудиенцию получил, император не стал обсуждать возможный захват нами Ливонии. Он об этом вообще ни словом не обмолвился. Получается, что в отличие от кардинала, у императора такая перспектива никакого беспокойства не вызывает.

— Действительно, любопытный момент, — согласился князь.

— Во-вторых, интересна реакция на наши новые бронеходы. Герцога Баварского они не особенно заинтересовали. Точнее, он потерял к ним интерес сразу же, как только выяснил, что мы их ему не продадим. У императора наши новые бронеходы тоже не вызвали совершенно никакой озабоченности. Скорее в его эмоциях чувствовалось одобрение, и я готов поручиться, что это было истинное чувство, а не имитация. Ещё он искренне интересовался их ценой, совершенно пропустив мимо ушей моё замечание о запрете экспорта.

Князь слушал с неподдельным интересом, не пытаясь меня прервать. Видно было, что к моим впечатлениям он и в самом деле отнёсся серьёзно.

— И в-третьих, эти пресловутые разговоры о возможном нападении. Сначала герцог Баварский упорно убеждает нас, что это реальная опасность, но при этом я абсолютно точно выяснил, что у него с племянником вполне родственные отношения, а их жёны дружат. Их размолвка давно в прошлом.

— Если она вообще была, — заметил князь.

— Очень верное замечание, княже, — согласился я. — Мне тоже временами начинает казаться, что это был просто спектакль, правда, я не совсем понимаю, для какого зрителя. Но сейчас это всё-таки неважно, важно то, что этот слух через герцога, скорее всего, запустил сам император. После разговора с герцогом я уже начал примерно понимать, как будет протекать аудиенция с императором, и всё именно так и вышло. Там присутствовал эрцканцлер граф цу Ройтен, который крайне недоброжелательным тоном сообщил мне, что война с язычниками угодна Господу, и чего, мол, другого могут ожидать враги Христа? Император со смехом сгладил выступление эрцгерцога, заявив, что стремится к миру, а концентрация войск у наших границ — это всего лишь зимние квартиры, при этом его заявление мною чувствовалось как откровенная ложь. Император не мог не знать, что я эту ложь почувствую, но никак не попытался её замаскировать. И ещё один момент: большая часть этих войск прибывает в моё баронство. Управляющий раскидал офицеров по деревням, а рядовым выделил поле для лагеря, но нужно быть крайне наивным, чтобы поверить, что я стану держать от тебя в секрете информацию о размещении и количестве войск.

— И какие выводы ты из всего этого сделал? — заинтересованно спросил князь.

— Император дурит всех, княже, — уверенно ответил я. — Вот вообще всех до единого. Воевать он собрался, скорее всего, с муслимами. Их он дурит, подсовывая им доказательства, что на самом деле хочет воевать с нами. А с нами события могут развиваться в двух вариантах, и оба варианта его полностью устраивают. Здесь надо заметить, что у наших границ собраны исключительно войска его политических противников, причём из непримиримых. Так вот, в первом варианте их как-то провоцируют, чтобы они на нас напали, для этого император нас и предупреждает, чтобы мы были к этому готовы. Мы разгромим войска его врагов, а он объявит их изменниками, которые напали на соседнюю страну без приказа, подставив таким образом империю. В качестве компенсации ущерба он снимет для нас торговые барьеры — в империи многие хотят наладить торговлю, но церковь этому препятствует, а здесь император будет как бы вынужден это сделать. Виновных в этом он церкви предъявит, и спросит с этих виновных безо всякой жалости.

— Любопытный ход мысли, — признал князь. — Но выглядит и в самом деле логично. А что за второй вариант?

— Второй вариант — это если мы и в самом деле наносим предупредительный удар по Ливонии, и этот вариант устроит императора даже больше. Я заехал в Киев поговорить с гражданкой Лановой, и она действительно вспомнила, что посланец императора исподволь интересовался, будут ли другие княжества воевать, если одно из них окажется агрессором. И ведь империя сумеет представить нас агрессорами — концентрация войск, конечно, говорит против них, но они скажут, что если бы хотели напасть, то не размещали бы войска именно в баронстве Раппин. Всем же известно о связях баронства с княжеством. В общем, император сумеет выставить себя невинной жертвой.

— Пожалуй, что и сумеет, — согласился князь подумав. — И другие княжества за нас в таком случае не встанут, скорее наоборот, попытаются как следует урвать что-нибудь за заступничество.

— Теперь посчитаем плюсы для императора в этом варианте, княже. Во-первых, мы разгромим его врагов, а остатки он объявит трусами, из-за которых язычники захватили христианские земли. Во-вторых, за освобождение Ливонии он что-то получит с попов, а, скорее всего, попробует как-то подгрести её под себя. Формально Ливония — это имперская земля, но на самом деле она принадлежит церкви. Для меня, как барона, для моего сюзерена фон Херварта, для архиепископа Рижского и так далее, слово императора ничего не значит. Он для нас лишь чуть больше, чем никто, и вряд ли Дитриха такая ситуация радует. А здесь будет просто замечательный случай эту ситуацию немного исправить, так что церковь он здесь тоже дурит — вот почему кардинал от этой идеи так всполошился. Ну а от нас он в результате потребует продажи новых бронеходов, поэтому и интересовался их ценой. Они ему очень пригодятся с муслимами. И с торговыми барьерами он тоже разберётся, только в этом варианте представит это так, будто это он от нас такое послабление вырвал.

— Новые бронеходы мы ему в любом случае не сможем продать — где гарантия, что он не использует их против нас? — возразил князь, заметно помрачнев.

— Почему же не сможем? — пожал плечами я. — Под гарантии церкви и наших Высших вполне сможем. И кстати, оба этих варианта объясняют, почему императора обрадовали наши новые бронеходы. Он таким образом окончательно уверился, что мы сможем легко разгромить его войска, а то вдруг они бы успешно сражались и захватили, например, Псков. Как-то неудобно бы вышло, и совсем не по сюжету.

— Не скажу, что ты нарисовал очень уж радостную картину, — вздохнул князь, — но выглядит она и в самом деле убедительно, и все неясности хорошо объясняет. Однако шустрый юноша этот Дитрих Второй — похоже, пошустрее своего папаши.

— Папаша там тоже недалеко, — заметил я. — Он же у Дитриха советником, так что, возможно, что он тоже немного поучаствовал. Он, правда, почти всё это время у нас лечился, но кто его знает.

— Ну а ты что посоветуешь, Кеннер?

— На Ливонию нападать нельзя ни в коем случае, для нас это наихудший вариант. Можно попробовать немного улучшить отношения с церковью, если представить дело так, что я уговорил тебя не нападать, хотя вряд ли они на это особо купятся. А вот насчёт первого варианта — можно попробовать убедить тех дворян, кто сейчас в Ливонии, что это ловушка, и им нельзя ничего делать без прямого приказа императора — которого, разумеется, не будет. Хотя, если посмотреть с другой стороны, убрать торговые барьеры и для нас выгодно, вопрос только в том, стоит ли ради этого плясать под дудочку императора. Но это уже не мне решать — стоит повоевать или попробовать свести к мирному решению.

— Вопрос сложный, — задумался князь. — В принципе, можно и повоевать, но пусть бы Дитрих за это ещё что-нибудь предложил. Ладно, это и в самом деле не твоя забота. Я тобой доволен, Кеннер. По-хорошему надо бы тебя главой Посольского приказа назначить, но все послы — дворяне, немолодые в основном, они там сразу взовьются, если над ними юнца поставить. Ладно, не буду тебя больше задерживать, иди.