Цена жизни

Глава 14

Когда мы, наконец, построили своё поместье, я очень быстро осознал, что вовсе не хочу жить во дворце. Не то чтобы у меня был какой-то выбор — для человека моего положения другого варианта, к сожалению, не существовало. Разве что я вдруг решил бы эпатировать публику по примеру Льва Толстого, но чудачества, которые общество легко прощает писателю, от главы семейства вряд ли приняли бы с пониманием.

Большой дом — это, конечно, замечательно, и для человека, полжизни прожившего в хрущёвке, это истина, не требующая подтверждения. Но немного пожив в действительно большом доме, начинаешь понимать, что всё хорошо в меру. То, что в большом доме приходилось много ходить, меня не так уж сильно раздражало, да и жена как-то умудрилась сделать наше крыло уютным — ну, насколько это вообще было возможным. В общем, всё это можно было терпеть. Главной проблемой оказалось то, что во дворце люди имели свойство теряться. Мы не виделись с мамой иногда по неделе, а если ты подолгу не видишь человека, то неизбежно начинаешь от него отдаляться, будь это даже и родная мать.

Когда мы только проектировали поместье, то активно обсуждали вариант построить отдельные уютные коттеджи, как у Тириных. К счастью, общее мнение в конце концов склонилось в пользу дворца — к счастью потому, что в коттеджах мы бы не виделись друг с другом, наверное, месяцами.

В общем, проблема поддержания единства и сплочённости семьи уже стояла достаточно остро, и я всерьёз задумался над тем, чтобы властью главы сделать совместные ужины обязательными. У Бернара вся семья — человек тридцать, — ужинала, а часто и обедала вместе, и ведь как-то это у них получалось. Мне очень нравилась атмосфера в доме Бернара — семья Арди в самом деле была очень дружной.

Сегодня вечером мы, однако, опять ужинали всей семьёй. Именно сегодня я вдруг обнаружил, что у мамы живот стал уже очень заметным, и что она вообще начала двигаться с каким-то таким плавным достоинством.

— Как ты себя чувствуешь, мама? — спросил я с внезапно прорезавшейся заботой.

Она застыла, не донеся вилку до рта, и посмотрела на меня с искренним недоумением.

— Ну, я имею в виду, может, тебя тошнит или ещё что-нибудь… Скажем, хочется солёных огурцов в меду.

Мама в растерянности посмотрела на Ленку, которая уже давилась смехом. Я начал осознавать, что опять сморозил глупость.

— Ну откуда мне знать, — недовольно сказал я. — Может, тошнота — это обязательно, и её лечить нельзя. Я же не гинеколог какой-нибудь, в конце концов.

— Лучше молчи, Кени, — сквозь смех проговорила Ленка. — Не усугубляй.

— Я всё время обманываюсь насчёт мужчин, — пожаловалась ей мама. — Они настолько хорошо прикидываются умными, что для меня всегда является сюрпризом, когда они, наконец, показывают свой истинный уровень интеллекта.

Эрик с рассеянной полуулыбкой ковырял лангет, никак не показывая своего отношения к заявлению жены. Ну, я давно уже заподозрил, что он сидит под каблуком, хотя было совершенно незаметно, чтобы это как-то его тяготило.

— Да-да, — несколько раздражённо согласился я. — Если бы на Земле вдруг остались одни только женщины, то тут сразу и случился бы невиданный расцвет наук и искусств. И зажили бы мы при этом просто замечательно. То есть, вы бы зажили. Ну ладно, я просто хотел узнать, всё ли у тебя хорошо, и как себя чувствует наша маленькая Эрна.

— У меня всё хорошо, Кеннер, — ответила мама, — а Эрны пока ещё нет.

— Что значит «её ещё нет»? — удивился я, непроизвольно взглянув на заметно выдающийся живот.

Мама перехватила мой взгляд и иронически фыркнула.

— Понимаешь, Кеннер, — уже серьёзно сказала она, — здесь вопрос в том, в какой момент эмбрион превращается в человека. Оплодотворённая яйцеклетка человеком определённо не является, а вот родившийся ребёнок — это, безусловно, человек. Когда происходит это превращение? Споров на эту тему было много, да и сейчас спорят. Но я считаю, что превращение происходит в тот момент, когда в эмбрион вселяется душа, ведь какой может быть человек без души? А душа вселяется в момент рождения.

— Именно в момент рождения?

— Ну не в то же самое мгновенье, разумеется. Но многие, и я в том числе, считают, что как раз вселение души и вызывает роды.

— Вообще-то, роды могут быть стимулированы искусственно, насколько я знаю. Как происходит вселение в этом случае?

— Знает он, — иронически усмехнулась мама. — Да так и происходит. Душа вселяется, когда младенец готов её принять. Обычно это происходит непосредственно перед родами, иногда во время родов, а иногда даже и после, но совсем редко.

Я почувствовал такое облегчение, что не смог полностью удержать лицо, и мама, что-то заметив, посмотрела на меня с удивлением. Я давно уже запретил себе думать на эту тему, но всё же мысль, что я вытеснил душу настоящего Кеннера, всегда меня сильно угнетала. Конечно, никакой моей вины в этом не было, но то соображение, что я вселенец, возможно, убивший маминого сына, вовсе не делало меня счастливым. И вот сейчас выяснилось, что я никого не вытеснял — во время отлучения матери от Аспекта никакой души в эмбрионе ещё не было, и моя душа пришла на свободное, никем не занятое место. И пусть у меня остались воспоминания прошлой жизни в другом мире, но я и есть настоящий Кеннер Арди.

— А в отпуск по родам когда пойдёшь? — поинтересовался я.

— Зачем мне отпуск? — пожала плечами мама. — Буду в клинике до самых родов. Тем более, я на днях открываю акушерское отделение, там и рожу. Разве что потом день-два отдохну. Всё-таки рожать — это довольно утомительно.

— Похоже, твоя клиника становится совсем многопрофильной, — заметил я.

— Давно уже стала, — хмыкнула мама. — Вот сейчас и акушерское отделение появилось до полного комплекта. А если вспомнить, что новый больничный комплекс в бывшем фабричном городке ты тоже взвалил на меня, то можно сказать, что у меня и детское отделение есть.

— Вот прямо взвалил? — хмуро переспросил я. — Тебе это в самом деле не нравится?

— Не знаю… — задумалась она. — С детьми интересно. Во всяком случае, их лечить интереснее, чем омолаживать стареющих тёток. Ну хорошо, пусть не взвалил — назови это как-нибудь по-другому. Я, в общем-то, и не протестую.

— А что насчёт стареющих дядек?

— Ты, наверное, имеешь в виду императора? — догадалась она. — Я с ним закончила, уже и счёт ему вручила.

— Что он сказал, увидев итоговую цифру? — заинтересовался я.

— Моргнул, но промолчал, — улыбнулась мама. — А кстати, совсем забыла: он просил выяснить у тебя, можешь ли ты устроить ему экскурсию на четвёртый механический завод. Он не сказал, что его там интересует.

— Да знаю я, что его интересует, — махнул я рукой. — Устрою.

— Вот здесь мы и производим наши новые бронеходы, ваше величество, — объявил я, широким жестом обводя цех. — Насколько я понимаю, именно они вас и заинтересовали.

Император рассеянно покивал, задумчивым взглядом провожая очередной бронеход, который спрыгнул со сборочной платформы и стремительно понёсся к далёкому выходу. Он неторопливо оглядел огромный цех, а затем обратил внимание на охранников, которые неназойливо окружили нашу группу и бдительно следили, чтобы никто из сопровождающих как бы случайно не заблудился.

— Однако строго у вас с охраной, — заметил император.

— Это же совершенно секретная техника, ваше величество, — объяснил я. — Разные шпионы очень интересуются, так что приходится вот так.

— Ну, мне же вы всё показываете.

— Так ведь вы и не шпион, ваше величество, — улыбнулся ему я.

— Хм, — задумчиво отреагировал он, переводя взгляд на ближайшую сборочную платформу, куда только что лихо подлетел электрокар со здоровенной пушкой. — Однако ваши бронеходы как-то очень уж быстро передвигаются.

— Такое условие поставил нам Ратный приказ, ваше величество. Они потребовали, чтобы новые бронеходы могли успешно преследовать и уничтожать отступающие лёгкие бронеходы и гусеничную технику.

— Они потребовали, а вы взяли и выполнили, — покивал император. — Весьма похвально. Но ведь это тяжёлые машины?

— Скорее сверхтяжёлые, ваше величество. Они немного выходят за верхнюю границу тяжёлого класса.

— Но с нашими сверхтяжёлыми они бороться не могут?

— Могут, но ограниченно, ваше величество. Их пушка не пробивает лобовую броню ваших сверхтяжей, так что они вынуждены работать по уязвимым местам. Однако у нас и не было требования бороться со сверхтяжёлыми бронеходами — наши боевые наставления возлагают эту задачу на артиллерию. Наши новые бронеходы должны успешно бороться с эскортом сверхтяжёлых, после чего те без сопровождения станут лёгкой добычей для артиллерии.

— А что насчёт наших тяжёлых? — поинтересовался он.

— Ваши, да и старые наши никаких проблем не составят, — ответил я. — Их броня пробивается с любого ракурса. А вот вашим в ответ придётся искать уязвимые места. Это всё-таки уже сверхтяжёлый класс, пусть и его нижняя граница.

— То есть вы хотите убедить меня, что ваша новая техника полностью превосходит нашу? — пытливо посмотрел на меня император.

— Я ни в коем случае не пытаюсь вас в чём-то убедить, ваше величество, — со всем возможным уважением ответил я. — Зачем мне это? Я всего лишь отвечаю на ваши вопросы.

— И тем не менее всё это выглядит как угроза.

— Совершенно никакой угрозы, ваше величество, мы миролюбивое государство. Уверяю вас, князь Яромир всегда стремится решать все вопросы миром. А что касается империи, то мы рассматриваем вас если и не как друзей, то уж точно как добрых соседей.

— Но при этом ведёте разговоры о первом ударе и захвате Ливонии, — усмехнулся император.

Вот так политики небрежно спускают в канализацию своих шпионов. Об этом он мог узнать только из моего разговора с Бернаром, но Бернар только что уехал, и ещё не мог доложить о нашем разговоре. Да он и не помчится докладывать по своей инициативе — для этого императору или Оттону придётся его вызвать и расспросить. Так что ниточка совершенно однозначно ведёт к тому клерку, не помню, как его там зовут. Но император об этом клерке и не слышал, а если бы даже и слышал, то вряд ли стал бы задумываться. Печальна доля шпиона, которого за верную службу между делом сдают свои.

— Интересно, от кого вы могли услышать о таких разговорах, — вежливо удивился я. — Но всё же вам доложили неточно. Речь шла не о первом ударе, а об упреждающем ударе в ответ на концентрацию имперских войск на наших границах. Согласитесь, ваше величество, что это совершенно разные вещи.

— Смотря что считать концентрацией, — проворчал он.

— Прибытие к границе заметного количества новых соединений, — пожал я плечами. — Какие здесь могут быть разночтения?

— Не всё является тем, чем выглядит, — немного туманно заявил он. — Не стоит всё толковать в самом плохом свете.

— Со всем уважением, ваше величество, — покачал я головой, — довольно странно слышать это от императора. Когда дело касается безопасности государства, властитель обязан предполагать самое худшее.

Конрад с досадой вздохнул. Я никак не мог разобраться в его эмоциях. Было совершенно ясно, что ему категорически не нравится появление у нас новой техники, но при этом разговор о захвате Ливонии у него никаких эмоций не вызвал. То есть в нападение княжества он не верил совершенно, но при этом идея нашего упреждающего удара в ответ на концентрацию имперских войск вызывала у него острое неприятие. Неужели они в самом деле решили напасть? Из его эмоций это совершенно не следовало, и я окончательно запутался.

— А лёгкие бронеходы вы тоже заменяете на новые? — спросил он, уходя от темы войны.

— Да, но в ограниченном количестве. Немного неожиданным оказалось то, что наши сверхтяжи вполне успешно могут выполнять и задачи лёгких, так что Ратный приказ сейчас размышляет, нужны ли нам лёгкие вообще. Скорее всего, это будет решаться по результатам опытной эксплуатации.

В том мире танки тоже ведь в конце концов пришли от огромного зоопарка к единственному классу основного боевого танка. Лёгкие и средние танки в конечном итоге оказались не нужны. Так что скорее всего, наш четвёртый механический в результате станет монопольным производителем бронеходов, разве что я поведу себя неверно, и князь прикажет развернуть дополнительное производство где-нибудь ещё.

— И каков радиус боевого применения у ваших бронеходов?

А император, похоже, неплохо разбирается в тактике бронированной техники. Впрочем, для императора, который изначально настраивался на завоевания, трудно ожидать чего-то другого.

— Вы имеете в виду радиус применения до остановки на охлаждение псевдомускулов, ваше величество? Это зависит от задачи. Например, в задаче преследования, которая подразумевает максимальную скорость движения, этот радиус составляет десять вёрст. Это примерно пять рейнских миль. А для уставной маршевой скорости бронепехотного соединения этот радиус увеличивается вдвое.

— Изрядно, изрядно, — пробормотал он. — То есть ваши бронеходы спроектированы для прорыва обороны и преследования отступающих частей?

— Любая боевая машина спроектирована в том числе и для прорыва обороны, — пожал плечами я. — Это одна из двух основных задач вооружённых сил. Если же вы имеете в виду какую-то конкретную оборону, то, насколько мне известно, у Ратного приказа таких планов нет.

— Вы же сами только что сказали, что властитель обязан предполагать наихудший вариант, — проворчал он. — Скажите, барон — вы ведь, кажется, встречались с моим братом?

— Если вы имеете в виду Оттона Баварского, ваше величество, то да, мне довелось иметь беседу с его высочеством.

— У меня один брат, — хмыкнул император. — Да, я имел в виду его. Знаете что, барон — съездите в империю, поговорите с Оттоном. И ещё, пожалуй, вам стоит встретиться и с Дитрихом — с ним вы тоже знакомы, он вас примет.

— Именно так я поступлю, ваше величество, — ответил я, поблагодарив его лёгким поклоном.

Дверь, больше похожая на люк, тихо скрипнула, и в землянку ворвался свежий воздух, наполненный запахами вечернего леса. Марен вскочил, мгновенно сбросив с себя сонную одурь, и метнулся в угол. Он прижался к стене, готовый немедленно нанести удар, как только незваный гость покажется из двери.

— Марен, ты здесь? — раздался негромкий голос.

— Дядя Паком? — с удивлением переспросил тот.

— Да, это я, сынок, — в голосе явственно послышалась усмешка. — Старый дядя Паком. Ты же не станешь делать глупости?

— Не стану, дядя Паком, — Марен немного расслабился. — Входи.

Паком кин Дикт был старым другом Адмара, отца Марена. Правда, после смерти отца он не стал поддерживать отношения с братьями кин Стил, но всё же старый Паком был одним из немногих близких друзей семьи. Хотя время идёт, и люди меняются, так что Марен оставался по-прежнему настороже.

Паком не спеша спустился в землянку по короткой лесенке, окинул взглядом скудную обстановку и с неторопливой основательностью устроился на одном из чурбаков, заменяющих стулья.

— Откуда ты узнал про это место, дядя Паком? — хмуро спросил Марен.

— Я с твоим отцом дружил, помнишь? — усмехнулся тот. — Все норы Адмара я лучше тебя знаю. Вот эту конкретную нору я вместе с ним копал.

— Ну хорошо, это место ты знал. Но ты же сюда не просто так пришёл? Ты меня искал, так?

— Так, — согласился Паком. — Искал и нашёл.

— Ну вот он я, — Марен слегка стукнул себя рукой в грудь, словно показывая, где он есть.

Паком слегка улыбнулся — его словно забавляла эта встреча. Впрочем, долго играть в загадки он явно не собирался.

— Скажи мне, малой — зачем ты убиваешь наших? Троих точно убил ты, и четвёртый, наверное, тоже твой?

— Мой, — признался Марен.

— Так зачем?

— Мадена убили, дядя Паком, — сказал он неохотно.

— Вот как? — удивился тот. — Ну, я не удивлён. Братец твой ещё тем паскудником был, так что это рано или поздно должно было произойти. Хотя и ты немногим лучше. Говорил я Адмару, что он слишком вас распустил, но не хотел он меня слушать. А зря.

— Ты за этим сюда пришёл? — помрачнел Марен. — Чтобы мне это сказать?

— Да нет, не за этим, — пожал плечами Паком. — Так значит, ты утверждаешь, что это те четверо Мадена убивали? Или кто-то из них? Ответь мне.

— Я пока не нашёл убийцу, — неохотно признал тот.

— Но четверых наших ты всё равно убил, — утвердительно сказал Паком. — Которые в смерти твоего брата не виноваты.

— Мне пришлось. По доброй воле они бы мне ничего не рассказали. Ну а потом… от них уже мало что оставалось.

Паком понимающе покивал.

— Будешь и дальше убивать? — спросил он.

Марен неопределённо дёрнул плечом — мол, понимай, как знаешь. Паком усмехнулся и сказал:

— Синклит объявил, что ты стал безумцем и должен быть обезврежен. За твою голову объявлена награда. На завтра намечена большая облава, тебя будут искать. И найдут, Марен.

— А того, кто убил брата — его будут искать? — спросил тот, криво усмехнувшись.

— Нет, — улыбнулся ему Паком.

— То есть меня решили убить?

— Не только тебя, Марен. Семья Стил объявлена вне закона. Синклит решил, что гнилые побеги должны быть выкорчеваны. Прямо сейчас люди Синклита убивают всех ублюдков, что ты наплодил.

— Они меня не волнуют, — мотнул головой Марен. — Напложу ещё.

— Ты сначала выживи, — насмешливо заметил Паком.

— Что-то незаметно, что ты мне сочувствуешь, — прищурился Марен.

— Так я тебе и не сочувствую, — усмехнулся тот. — Я и сам буду на тебя охотиться.

— А зачем тогда ты меня предупредил? — изумился Марен.

— Адмар как-то оказал мне большую услугу, и я не успел вернуть долг до того, как он умер, — объяснил Паком. — Долг не такой уж большой, но он давил. Из-за этого долга я и покрывал несколько раз тебя с братом. И вот этим предупреждением я сейчас с твоим отцом рассчитался полностью. Долг погашен. Больше не жди от меня ничего, и если я встречу тебя завтра, то убью безо всякой жалости.

Марен резко напрягся и оценивающе посмотрел на Пакома. Тот, однако, пугаться не стал, а насмешливо ухмыльнулся. Марен расслабился и отвёл взгляд.

— Так-то, щенок, — презрительно сказал Паком, вставая с чурбака. — Ещё ты будешь на меня клыки скалить. Беги, пока можешь.

Хлопнула крышка люка, и Марен остался один.