В иностранных посольствах полно оружия. Всем известно, что лучше всего возить оружие – от пистолетов до тяжелых пулеметов – в ящиках, защищенных от таможенного досмотра дипломатической печатью.
И вот возле такого посольства в районе Стрэнда, где вода доходила почти до четвертых этажей, я снова встретил серого.
Я пошел на верхний этаж один. Остальные члены поисковой группы остались ниже, где нашлись тысячные запасы девятимиллиметровых патронов. В новом мире, где люди едят людей, заряженное оружие дороже золота.
Я шел по коридору с обрезом в руке, ступая по некогда роскошному зеленому ковру, покрытому пылью, мимо портретов давно уже мертвых людей. На полу был рассыпан жемчуг – крупный, белый, – и попадались жемчужины, стоившие больше годового жалованья большинства людей. Порванное в горячке бегства ожерелье разлетелось и осталось лежать на полу, как вдовьи слезы.
Я заглянул в пару комнат. В основном это были офисы обслуживающего персонала – рабочие столы, стулья, ряды ящиков.
В следующей комнате, дверь в которую я открыл дулом обреза, было нечто другое.
У меня по коже побежали мурашки, глаза расширились.
Я застыл, руки повисли по бокам, как стрелки часов на двадцать минут девятого. Потрясение от того, что я увидел, не давало шевельнуться.
Он появился снова.
Уродливый.
Излучающий ненависть и зло.
Я знал, что это неминуемо. Знал с той встречи с серым на Фаунтен-Мур, что он меня найдет.
И тут же я понял, что он и не уходил. Без всякого усилия я мог себе представить, что он всегда был здесь, наблюдая за мной, как ангел ужаса – ангел с серой кожей, глазами краснее крови, полосой волос, продолжающей гребень на черепе, а сам этот гребень от лба до затылка. Кожа истыкана серыми наростами вроде бородавок. Или сосков, через которые эти твари кормят свою дьявольскую молодь.
Я не мог шевельнуться. Я ощущал чудовищную силу этого… этой твари. Одного этого хватило бы, чтобы меня парализовать. Я знал, что ему стоит протянуть руку, и мои конечности хрустнут, как хворостинки. Он мог бы сунуть палец мне в живот и вытащить внутренности так же легко, как я мог бы вынуть из мешка горсть риса.
Я попытался крикнуть, предупредить товарищей – и не мог.
Я попытался поднять руку с обрезом.
Поднять бы ее всего на пару сантиметров, потом надавить на спуск, и я выстрелю ему в ноги.
И захвачу серого в плен. Стивену ничего не останется, как мне поверить.
Поднять обрез.
Чуть-чуть.
Надавить на спуск.
Ну, Рик… понемножку…
Черт.
Не выходило.
Я не мог двинуться.
И серый это знал.
Он смотрел на меня, держа голову чуть набок. На его лице не было выражения, но ощущалось любопытство. Он нашел нечто, его интересующее.
Меня.
– Чего ты хочешь?
Я удивился, что могу говорить, хотя выходил всего лишь шепот.
Ноль реакции.
– Зачем ты здесь?
Склоненная набок голова – от любопытства. Глаза – как пустые орбиты, наполненные свежей кровью, алой… мокрой.
Они глядели на меня, и я почти чувствовал, как они читают у меня в голове. Они листают мою память, как папки в ящике, и раскладывают на две кучки: интересное и ненужное.
И Кэролайн Лукас он тоже видит у меня в памяти? И самые сокровенные наши переживания?
Или еще раньше – вечер, когда все началось. Вечеринка у Бена Кавеллеро. Видит он, как я надеваю новую рубашку? Как укололся булавкой, которую забыл вытащить из рукава? Выхожу из дома, иду по Трумен-вей, весело насвистывая мелодию песни, которую тогда писал?
Или еще много раньше – мне четырнадцать, и мы с мамой подъезжаем к окошку “Макдональдса”, а потом сидим на стоянке возле супермаркета “Асда” и едим биг-маки.
Мама спрашивает меня о моих занятиях гитарой, и ей это нравится. А я выбираю ей потенциальных кавалеров, безжалостно дразня, как умеют только хорошие сыновья.
И серый все это видел?
Я думаю, да.
Наверное, я потерял сознание. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на ковре лицом вниз. И рука, прижатая к шее, не дает шевельнуться.
Мне представились эти кровавые глаза, оглядывающие меня сверху донизу, оценивающие расу людей, наши возможности, нашу силу, наши слабости.
Хватка стала крепче.
Я не мог вздохнуть.
И тьма пришла быстро. Абсолютная тьма.