Через десять минут мы пошли дальше. У Стивена был вид полностью опустошенный, но успокоенный. Он даже был больше похож на человека, чем в последние дни.
Когда мы подошли к гребню холма, я уже почти видел, как работает мысль за его синими глазами. Произошли серьезные изменения, Стивен выглядел старше, как-то мудрее.
Он спокойно сказал:
– Пришли. – И дал мне бинокль. – Скажи, если увидишь то же, что и я.
Подо мной в ясном вечернем свете расстилались возделанные поля, уходящие к Лидсу. Среди них расположились два маленьких городка и с десяток деревень, в том числе Ферберн, и леса с лугами, в которых наверняка кишели сотни тысяч людей. И больше половины из них теперь голодают.
Виднелись церковные шпили, отблески солнца на стеклах далеких теплиц, железная дорога, блестящая серебряной нитью среди пейзажа, купы деревьев, похожих на зеленую пену, широкая черная лента канала, разрезающая поля от горизонта в нашу сторону. И далекие белые параллелепипеды, которые могли быть только промышленными складами, и…
Черт побери.
Я снова посмотрел на канал.
Ни хрена это был не канал. Слишком большой. И в любом случае слишком широкий, не меньше километра. И я знал, что такого канала нет. Ни в Йоркшире, ни в Англии, ни на всей этой дурацкой планете.
Но он был. Длинный, с прямыми краями, черный как сажа, километр в ширину, прорезающий зеленый пейзаж.
– Ты видел, – сказал Стивен. Сказал, а не спросил. Он знал.
– Да, я видел. – Я поднял бинокль. – Что это такое, как ты думаешь?
– Я не думаю, я знаю. Мы были здесь сегодня утром с Викторией.
Я удивленно посмотрел на него:
– С Викторией?
Он пожал плечами:
– Ты, может быть, заметил, что она часами гуляет одна. Она это заметила первой и сказала мне. Посмотри еще раз. – Он показал рукой. – В сторону горизонта.
Я поглядел в бинокль.
– Ни фига себе!
– Ты их видишь?
– Два, три… четыре… пять.
– Зловещий у них вид, правда?
Он был прав. Вид действительно был зловещий. В бинокль видны были пять черных полос, из которых я самую большую сперва принял за огромный адской черноты канал. Знаете, как ребенок рисует солнышко? Большая блямба, а от нее отходят лучи. Теперь представьте себе ребенка-гиганта ростом в десять километров с большим мелком в руке, который рисует вот такое солнышко С лучиками. Только солнце вышло черное. И размером с город, у самого горизонта. Черные лучи шли прямо к нам, как костистые пальцы старухи смерти.
– И что? – спросил я, кивая в сторону черной полосы, которая показывала точно на нас. – Оно ширится.
Стивен мрачно кивнул.
– Я думаю, что жар быстрее находит дорогу к поверхности по линиям напряжения или трещинам в земной коре. Сейчас почва настолько нагрелась, что горят растения.
Я снова поднял бинокль. Там и сям поднимался к небу дым – жар, истекающий из земной коры, зажигал лесные пожары или это вспыхивали дома.
Стивен обернулся ко мне.
– Бен Кавеллеро был прав, что услал нас из Ферберна. Но этого мало.
– Так что нам делать?
– Прежде всего придется прекратить вести себя, как дети в летнем походе.
– Я думаю, сегодня утром это кончилось.
Он снова кивнул.
– И теперь нам придется осознать, что мир переменился. И мы должны перемениться вместе с ним – или погибнуть.
Я глядел на палец черного пепла, ползущий вперед медленно, но неумолимо, и я знал, что Стивен прав.