Быть

Глава 6

И чужая беда сердце рвёт, а своя и подавно.

(Народная присказка)

Княжъ стоял у окна, заложив сжатые в кулаки руки за спиной. В той самой гриднице, в которой днём отказал девчонке. А в середине на коленях каялись двое, отправленных позаботиться о досадном разочаровании и вокруг ждали сыновья. Но это утром всё было лишь досадным разочарованием, а сейчас история неожиданно приняла опасный оборот. Эти два ничтожества не только ухитрились перепутать отроковицу со старухой, но и переполошили всех на тридцать вёрст кругом!

— Отец. Надо бы похоронить тётушку Дею по-людски чин по чину. — Горан оглянулся на братьев и сделал шаг вперёд. — Иначе нехорошо получится, наша же дружина не поймёт. Дея половину из них обстирывала и обшивала. Да и дочери её… виру бы требовать не стали.

— Я согласен с братом, отец, — поддержал Велибор, старший сын княжа. — Дея и Мала много работали, и их почти все знают. Где хоть медячок заплатят, так они сразу тут. Да и Ясну всё приместье знало, а знахари и лекари наши, если что, за неё вступиться могут. Не надо понапрасну людей волновать и под грех подводить. Слова-то не скажут, а мысли не узнаем.

— Беглых девок поймать и чтобы их больше не было. Это позор, что одна не смогла сродниться с нами силой и духом. И дважды позор, что они вас обхитрили и сбежали! Трижды позор, что теперь об этом всем известно. Похороны старухи — это наименьшая проблема. Если хотите, хороните. Но чтобы и Малу эту поймали, и Ясну! Горан, командуй дружиной.

— Да, отец. А с ними что?

— Они хотели в витязи подняться? А сами не справились с пустяковым испытанием. Не будет им серебряных подвесов, а их железные заменить деревяшками! Путь теперь докажут, что клану от них польза будет. Идите!

Младшие поклонились и поспешили выйти на крыльцо, а потом и отойти подальше, чтобы не попасть под горячую руку княжа. Велибор и Горан тихо поделили порученные дела, и старший княжич отправился чин по чину устроить проводы старухи, заодно отпустив братьев заниматься своими делами. А третий княжич кивком велел провинившимся следовать за собой.

Горан привёл их к дружинному дому. Длинный сруб, составленный из пяти клетей в длину и поднятый на подклет служил домом всем бойцам, и даже воеводы жили тут же. Хотя по княжему разрешению и дозволялось женатым воинам жить с семьёй отдельно, но мало кто просил этой милости. Жены и дети селились в женский двор — хоромину как два дружинных дома, даже большую, чем княжий терем. Женский двор был огромен: горницы делились на общие, в которых занимались бабы ремеслом, и разделённые на множество камор, в которых жили семьи и где гостили мужья, навестившие жён. Отдельно жил только поставленный над дружиной родич княжа, если таковой был, да и то Горан, занимавший своё положение уже пятый год, отделил себе камору в дружинном доме и почти всегда жил в ней, лишь раз в пару недель, а то и реже возвращаясь в Хоромы.

— Из дружины я вас выгонять не буду. Был приказ княжа, вы его исполнили как смогли. Но и оставить без наказания не могу. Порешим, знать, так… неделя через неделю меняясь берите на себя весь порядок в дружинном доме. Чтобы и столы были выскоблены, и полы выметены и вымыты. А коль замечу, что на отроков часть работы переложить попытаетесь, или что с воинским делом где-то не поспеете или отлынивать решите, то ещё и постирушки на вас возложу. На всю дружину.

Провинившиеся переглянулись и невесело закивали головами. В доме порядок-то был, и даже в сенях переобувались, когда никуда не спешили, но пятьдесят мужчин частенько по сухой погоде или по зиме прям в сервях, скорах или валенках до своей лавки идут. Да и столы в дружинном доме скатертями не покрывали. Горан заметил их печаль, поэтому добавил:

— Первую уборку сделаете вместе. Как раз поутру большинство уйдёт за беглянками, и вы всё выскоблите, чтобы нигде ни соринки, ни занозки не было! Ступайте!

Княжич ушел в дом, мстительно даже не обстучав сапог, и сразу же закрылся в своей каморе. Тут всё было очень скромно, как и предписывал уклад для воинов. Под окном стоял сундук, вдоль стены широкая лавка, на которой небрежно раскинулось меховое покрывало, служившее и постелью, и одеялом. Между лавкой и сундуком — стол, на котором шкатулки с бумагой, два светильника и срисованные карты на тонкой, но очень плотной поскони, сотканной особыми мастерицами из специально выпряденных нитей. В клане таких не было, гильдия ткачих сумела сохранить свои секреты. Сейчас, хоть день и клонился к вечеру, камору заливал свет — это был тот час, когда спускающее на запад солнце с любопытством заглядывало в окна.

Горан перекинул мех на сундук, развернул карты волости и ближних земель и… стукнув по столу кулаком, так что мизинец заныл и онемел, упал на лавку и понурил голову. Сквозь сжатые зубы наружу рвался то ли стон, то ли рык, клокотавший в груди. Рвался, но так и остался внутри.

Почему, ну почему так всё получилось. Ещё и тревогу поспешили поднять, не уведомив его. Ладно хоть в кратком приказе не указали обстоятельства побега, только требовали остановить и вернуть. А Мала пожалела воинов и только раскидала с пути, вон, гонец с заставы прибегал с докладом — весь избит, но через неделю всё и забудется. Теперь-то что сказать людям, чтобы объяснить приказ. Сбежали с обжитого дома, где их кругом любили и уважали? От такого не бегут, как от пожара, бросая всё. Клятву нарушили? Да не клялись они, и это всем известно. Ушли и пусть катятся к упырям и берегиням!

Вот, нашел! Узнали тайны кровного ядра клана, которые не то что княжникам и княжницам знать нельзя, но и княжичи и княжны далеко не все посвящены. Так можно не отвечать на вопросы, и сохранение тайны будет хоть каким-то оправданием.

Княжич выпрямился, встал, прошелся пару раз по комнате и уставился на карту — искать всё равно придётся. Куда Мала могла повести Ясну? Изнеженная барышня, а именно такой её видела дружина и ратные наставники из старшинного дома, долго не пробежит, значит, они не пойдут дорогами и лесами. Может в городе попробуют скрыться? Так двух волховиц там сразу приметят, и как о них спрашивать начнут и расскажут, и покажут, а изба старая ещё десять лет назад сгорела, когда пожар был. Сейчас лето, обозов по дорогам мало ходит, да и те что есть до ближайшей пристани катятся, где товары на ладьи перегрузят и дальше отправятся. Да и на притоках Быстрой пристаней на выбор — десяток крупных и без счёта мелких на лодочку.

Если так, то дальше куда? На маленькой лодке девушки течение не пересилят, да и опять же на вёсла Ясну не посадишь. Быстрая с разбегу уходит в глухое озеро, откуда уже исток берут подземные реки. А вокруг озерка три деревни и больше ничего. И на волок ни в одну из малых речек не сунутся, не так они и глупы. На каждом волоке посты, где наши, где соседних кланов. Их там задержат и, пока не объяснятся, дальше не пустят. А пока расспрашивают, там и весть о беглянках дойдёт, если вдруг не обгонит. Вверх на торговой ладье? Могут, денег могли скопить два места оплатить. А там что? Куда могли бы бежать? Во врата перехода? Или дальше в предгорья, где ещё остались пустые земли.

Не то. В Перерождающийся мир погоня не последует, но там слишком опасно и любимую сестру Мала туда не поведёт. В предгорья ещё добраться надо, да и там дурного люда хватает.

Затаиться недалеко в какой-либо чаще и переждать? Нет. Ждать придётся год, а то и два. А найдут их схрон через неделю-другую. Живикой землю засыпать — хороший ход, следы с дороги теперь не найти. Но если так всё время пытаться путь скрыть, то какая-то путеводная нить выйдет. А то место, что уже есть, поутру по краю обойдут и опытного охотника пустят. Да и не кметки они, лес им не родной.

Горан провёл рукой по расстеленным картам. Улыбнулся, повторил мысленно все придуманные места и пошел за воеводами. Всё же надо отдать распоряжения готовиться к завтрашней погоне. Да и самому кое-что тихонько сделать будет не лишним.

Весь остаток вечера прошел в хлопотах и заботах. И людей распределить было надо, и припасы в дорогу затребовать и распределить, да и на похороны Деи зайти. Прощание с ней Велибор сумел устроить тихо, но достойно. Женщины переодели старушку в нарядные одежды, вместо испорченных кровью, украсили повой серебром, вместо бронзы и рядом с истёртыми бронзовыми околецами надели на руки тонкие золотые. Лицо покойной застыло в вечном смирении и казалось, что в свой последний миг она была счастлива. Такой Дею и увезли на деревянном щите на кладбище у города, где похоронили рядом с мужем и сыновьями. Большинство тех, кто хотел и мог проводить старую вдову, попрощались с ней у ворот приместья, и только несколько человек были там до самого конца, дождались пока последний ком земли не увенчал небольшой свежий холмик.

Горан возвращался с похорон уже по темноте. Он мог бы поспешить и быть к этому времени в своей каморе, ужинать и беседовать с воеводами, но нарочно шел медленно. Дорога извивалась светлой полосой, а по её сторонам чёрной стеной обступали деревья. Казалось, что весь мир, огромный и необъятный, сжимался вокруг и давил, давил, гнул к земле, теснил с боков. Что-то мешало дышать полной грудью и скреблось изнутри. Княжичу потребовалось несколько часов шагать в одиночестве, чтобы понять — это были слёзы, непрошенные, незваные, чужие, но подкараулившие его на ночной дороге и напавшие неожиданно.