Быть

Глава 4

На перекате галькой не оцарапает, зато дальше о скалы река разобьёт.

(Народная присказка)

В княжьем хозяйстве, да и во всём клане было немало лошадей, коров и коз, да и птица имелась. А значит, были и амбары, и сеновалы, и другие места, людные днём и тихие по ночам. Тишиной и спокойствием порой спешили воспользоваться самые разные жители поместья и приместья и не всегда для утех. В одном из сеновалов под самой крышей был устроен небольшой тайный настил. Если смотреть снизу, то он почти сливался с высокой крышей, и надо было тщательно присмотреться, чтоб его заметить. А кому это нужно в самом дальнем полупустом сеновале? Да и попасть туда можно было только через лаз на крыше — приставная лестница чуть-чуть, но не доставала до края. Да и сам сеновал построили недавно, вот сюда и не протоптали ещё дорожки.

Это было их место.

Неделю назад он сказал, что его, наконец-то, допустят к источнику для прорыва. А значит, ближайшие дни ему предстоит учиться как использовать силу источника себе на пользу и как не истратить её напрасно. Похвастался и пропал. Мала ждала его каждую ночь, надеясь на хорошие новости, но он не приходил. И сегодня после заката она снова устроилась в их тайнике, надеясь на встречу, мечтая, что они опять проговорят до первых птиц обо всём и ни о чём конкретном, сидя рядом друг с другом и по очереди отщипывая от принесённой краюхи хлеба.

Дождалась. Он ввалился в лаз, только чудом не сверзнувшись с высоты наземь, настолько был пьян. Это был первый и единственный случай, когда третий сын княжа предстал в подобном непотребном виде! И он принёс южный ягодный мёд в полупустом мехе, тот самый, который за немалые деньги покупали для княжих пиров по маленькому бочонку в год, да по чарке подносили лишь самым важным и уважаемым гостям.

— Пришел?

— Пришел.

Княжич сел рядом с Малой, оперся спиной о стену и отхлебнул очередной глоток из принесённого меха. Склонил голову, скривился, будто сладкое питьё было горче желчи, а потом заплакал, беззвучно и внезапно, утирая глаза рукавом. Мала растерялась, не находя ни единого слова в утешение, да и не зная от чего утешать. Она просто приобняла его и молчала вместе с ним. Через пару частей часа он успокоился и опустил голову к ней на колени, закрыл глаза и рассказал…

Рассказал, что сегодня он убил своего брата. Мальчику было всего пятнадцать лет, и что он мог противопоставить княжичу намного его старше. Отец и старейшины потребовали в обмен на неделю у источника, чтобы совершить прорыв, очистить род от недостойного человека. И вот он, третий сын княжа, выступил в роли убийцы. Он, как ему было велено, подстроил засаду возле избы мальчика и убил его, когда тот возвращался с несостоявшегося обряда.

Это был первый человек, которого пришлось убить Горану. Испуганные и удивлённые глаза мальчика, когда полторы пяди стали вспороли его живот, и безвольное падение. Он даже не попытался сразиться! Не попытался ответить ударом на удар!

Горан долго, взахлёб, рассказывал о случившемся, а потом уснул на полуслове. А Мала положила ладонь на растрёпанные волосы друга и вспомнила мальчика, о котором рассказал княжич. Это был такой же договорной ребёнок, что и Ясна, только старше. Скромный и тихий паренёк, молчаливый и худенький. Но стоило ему дать хотя бы простую веточку, отломленную от яблони, как она выпускала почки, разворачивала листья, а потом на ней распускались белые бутоны. Красиво. Да и живику он мог сделать мимоходом, словно пыль со стола смахнуть. И возле его избы Мале бывать приходилось, и вокруг домика разве что мощёная дорожка не цвела, да и она ощетинилась листьями.

Но мальчик, чей дар ушел в сторону пестования, а не чего-то годного в бою, оказался не нужен потомственным воинам. Добрый и светлый был человечек, кто по нему зажжет поминальник? Мать, что приглядывала за сыном, вернулась к мужу два года назад. Да и кто знает о его смерти. Исчез и всё.

Мала пригладила вихры Горана и вспомнила сестрёнку. Ясна ещё маленькая, ей только недавно помогли пробиться в первую сферу и раскрыть волховский дар. Но уже сейчас видно, что легче всего течёт познание людей и их исцеление. Да, до границы сферы ей далеко, но она сумела облегчить боль матери. Но драться? Ясна далека от этого. И оставшиеся годы вряд ли что-то поменяют.

Ночь пролетела в тягостном ожидании, в сомнениях и мрачных мыслях, а перед первыми птицами, когда край неба только начал светлеть, Мала осторожно разбудила Горана. Растормошила, попыталась осторожно расспросить, но он не помнил ничего из сказанного и удивился, обнаружив себя на сеновале рядом с Малой. Последнее, что всплыло в его памяти — это разбитый бочонок в кладовой и ягодный мёд, льющийся в кружку и мех.

Мала не стала поднимать подробности ночной исповеди, успокоила, соврав, что он пришел и сразу уснул, а сама поспешила домой.

В выделенной им избе в светлице мама уже встала и принялась хлопотать. Она растопила печь, замесила тесто и как раз собиралась поставить его в жар. Ясна ещё спала, хоть из горницы-светлицы уже слышно было, как она ворочается, а значит и вот-вот встанет. Дома было тихо и уютно, привычно, хорошо. Но только Мале стало тревожно. Она сделала списки с Правды и уклада, долгими вечерами перечитывала их, разбираясь в хитростях заветов. Потом она найдёт время и, тайком и тишком, расскажет обо всём матери, но умолчит, откуда узнала, да подкрепит сомнение толкованиями закона. И они вместе начнут подготовку к возможному побегу. Тихо и осторожно и, как оказалось, не напрасно. Только одно терзало их сердца — жалеть ли о договоре? Годы жизни в достатке и красавица Яснушка, их отрада и утешение… это было больше, чем любая опасность, любое сожаление. И Дея со старшей дочерью только сильнее любили свою младшенькую.

А через полгода Мала смогла достичь границ первой сферы во всех направлениях. Это был радостный день, и наставники поспешили шепнуть воеводам о хорошем кандидате в дружину. Через три дня её в первый раз тихонько позвали, мол, только попросись и мы мигом всё устроим, и клятву княжу, и место на выбор. Но Мала так же осторожно отказала, мол, потом, пока рано. Да и зимой, когда из выросших отроков выбирали достойных воинов, она лишь наблюдала со стороны за состязаниями.

Так и повелось, её звали — она кивала на сестру, что подождёт и вместе поклянутся. Воеводы, а после и Горан, поставленный над дружиной, качали головой и напоминали о предложении через некоторое время. А она отказывалась, но не бесповоротно. И все ждали, понимали, что волхв с полной сферой — это лучший из возможных бойцов, если, конечно, не считать прорвавшихся во вторую. Он сможет равно проявить себя на любой службе, да и подменит любого с лёгкостью. Было бы не так, то давно бы уже от неё отстали и негласно путь в дружину закрыли.

А время шло. Ясна росла и училась. И всё сильней проявлялся её талант и интерес к лечению людей. Да и мягкий нрав, искреннее сочувствие и сопереживание другим мало подходили для воительницы. Чистая, что росинка в брызгах утреннего солнца, и столь же хрупкая, как миг красоты на рассвете… и как в неё вложить суровость, стойкость и умения бить и терпеть удары?

Слишком много в Ясне было от матери и мало от княжа, почти так же как в том мальчике. И разве, видя это, могли Дея и Мала ничего не делать? И они делали, мало и медленно, замирая от сковывающего их страха, что заметят, раскусят и помешают. По медяку копили деньги на дорогу, не отказывались от работы, искали карты и гадали, куда безопасно можно бежать. Мала даже три раза съездила с торговыми обозами в ближайшие волости, чтобы краем глаза посмотреть, как в других местах живут.

Но сколько бы они не искали, не прислушивались к разговорам, они не находили, где бы были рады беглецам, где бы их приняли и защитили, откуда бы их не выдали на расправу. Не было таких мест ни в ближних землях, ни в дальних. Да и свободных земель, кто бы не встал под руку княжа или княжини старших или младших кланов не было. Разве что…

Нет, это слишком далеко, и слишком тяжело. По силам ли двум девушкам с больной старой матерью? Так что теперь, им всю жизнь скитаться неприкаянными? Нет ответа. Да и сперва бы заглянуть за обряд, узнать, что будет на следующий день. Может всё же клану не лишним будет лекарь, что позаботится о хворях воинов, да и остальных людей не оставит, присмотрит? А если и лишним, то как бы успеть уйти в бега и скитания, сохранив голову на плечах.

Встречи с третьим княжичем становились всё реже и реже, и больше они не разговаривали обо всём, что в голову придёт ночи напролёт. Оба стали чуть более скрытными, чем раньше, да и просто старше, а значит и дел прибавилось. Больше не было прежней лёгкости между ними. Они по-прежнему доверяли друг другу, просто у каждого появилось то, о чём хотелось молчать. И это молчание холодным камнем всё же легло между ними в их редкие встречи. И никто больше ни разу не вспомнил о бедном мальчике с невероятным даром волхва-пестуна, под чьей заботой не оскудеет земля. Разве хоть что-то могло сравниться с этим?

Не было ответа, ни у Горана, ни у Малы, ни у Деи. Может он был у княжа, так сурово взявшегося блюсти род воинов, внуков и правнуков Стояна, только кто ж с него спросит? Виру за родича требовать тоже не каждый может, Правда строго закрепила, кто и когда мстить может и до какого предела. Так Мала даже шепотом спросить о судьбе чужого ребёнка не могла, а зная ответ, до ледяных пальцев боялась, лишь бы не навлечь беду на Яснушку.

Прошли годы. История подзабылась, да и все успокоились. Но внезапно накануне обряда Ясны в поместье два отрока разбили часы, рассыпали песок, остановили время. Волхвы не ворожеи, говорят, что не верят дурным предзнаменованиям. Но все знали, что можно не верить в беду после того, как три раза подряд споткнёшься на левую ногу, или если лист ко лбу прилипнет, и совсем другое — сломать часы, хоть стеклянные, хоть солнечные, да хоть мерную свечку опрокинуть. Недаром же княжницы послали спросить о будущем. Княжиня, да и княжъ их за это поругают потом и посмеются над верой словам взывающей к богам, но это когда беда не случится, а пока и сами к словам мантики прислушаются и поберегутся, да поскорей сломанное починить или заменить постараются. И только Мала и Дея сразу и окончательно примут случившееся дурным знамением, предостережением. И отбросят безумную свою надежду, что завтра всё пройдёт хорошо, что девочку примут и заживут они счастливо.

Пятнадцать лет спокойной жизни, достатка и уютного счастья разбились вместе с этими часами, о которых все были наслышаны, но мало кому довелось увидеть. И сейчас песком сквозь щели в деревянном полу исчезали последние надежды, и больше нельзя было вернуться в прошлое. Ни в эти пятнадцать лет, ни в семь лет нищеты городской, ни тем более в лёгкое и радостное детство. И кругом темнота неизвестности. Куда идти? Требовать виры за мать? Да и просто зачем им дальше жить?

В темноте больше не было слёз. Они вместе с горем укрылись глубоко в груди и затаились до поры до времени. Не было и добрых мыслей, они рассыпались и ушли вместе с картинами воспоминаний. Но под тяжелыми ударами сердца ковалось пока не оформившееся, но всё более ясное решение, очищающееся от окалины сомнений и слабостей. Но вместе с ним отмирала часть души девушки.