Быть

Глава 2

Жизнь не потрачена бесследно,

И где-то за её порогом

Нас ждут и любят. Непременно.

И улыбнутся по итогам.

(из песни кощуника)

Утро в их избушке началось ещё до рассвета. Дея и Мала молча расчесались, заплелись, убрали волосы в расшитые белые повои, с той лишь разницей, что дочь оставила его край свободным и её светло-светло-русая коса лежала на спине, а мать подвязала край полотна что ни прядки не показалось, прижали обручами, унизанными колтами. Достали из сундуков чистые рубы и сорочки… собирались, будто бы шли на испытание, судьбу меняющее. Девушка даже по-особому ремень застегнула и увязала свободный край, и под спину подвесила дополнительно два вретища, наполненные накануне. Сверху Мала надела лучшую волховку, а Дея старую понёву.

Они обнялись, всё так же понимая друг друга без слов, когда снизу послышался шум. Это девушка, приставленная к Ясне, пришла помогать. Мала разбудила сестру, помогла побыстрее умыться и усадила перед медным зеркальцем в одной рубе. Пока старшая ушла помогать девушке у печи, Дея гребешком долго и тщательно расчёсывала волосы младшей дочери, а потом не торопясь заплела тугую косу. Настояла надеть сорочку по материнскому выбору, сама набросила повой и повязала унизанные лучшими колтами рясны. Отошла на несколько шагов и с гордостью и слезами залюбовалась младшенькой.

А Ясна не сидела спокойно, ёрзала, крутилась, спорила, корчила рожицы зеркальцу. Она вся была одно сплошное нетерпение: «Отец меня точно-точно примет!» Окрылённая счастьем девушка смотрела и не видела ни мать, ни сестру, а те лишь переглядывались и не одёргивали её.

Когда пришел час, они все трое вышли из дома. Ясна то убегала вперёд, то, смеясь, возвращалась поторопить мать с сестрой. А Дея и Мала шли размеренно и торжественно и несли с собой по затейливо увязанному узелку. Ну узелок и узелок, мало ли что они захотели подарить барышне, когда её княжной назовут. Всё же для семьи большой праздник.

Так они прошли весь лабиринт приместья, вошли через широко распахнутые ворота в поместье и направились по широкой мощёной деревом дорожке прямо к княжим хоромам. Там в гриднице уже всё подготовили для обряда, но Дея с дочерьми пришли всё же рановато. Они устроились в уголке, и притихшая Ясна с любопытством рассматривала резной престол с высокой спинкой. Завитки резьбы на ней покрывали позолота и яркие краски. Подлокотникам мастера придали вид изготовившихся к прыжку рыси и волка, а само сидение покрывал мех медведя. Стены гридницы попрятались за нарядными щитами и за затейливыми занавесями. Середина оставалась пустой, но чуть поодаль стояли два крепких стола, накрытых скатертями. И даже лавки вдоль столов были лучше, крепче и добротней, чем в любом другом доме. Диво ли, что девушка четырнадцати лет от роду впервые тут оказавшись чуть заробела и с восторгом рассматривала всю эту красоту.

Три части часа спустя гридница начала заполняться людьми. Подходили наставники, много лет помогавшие Ясне разбираться с должными учениями, да и в назначенные часы делящиеся знаниями с талантливыми отроками в старшинном доме. И мать, и дочери, почтительно первыми здоровались с ними, но те хоть и отвечали на приветствия, отводили глаза и не оставались побеседовать или поддержать. Потом начали подходить и княжники с княжницами и княжичи с княжнами, хотя и не вся княжья семья. Мала высматривала Горана, но он так и не появился. Как не появилась и княжиня, всем известная своею мягкостью и добросердечием. Последним вошел сам княжъ, будто солнце ещё один лучик запустило. Он шел суровой поступью, а золото околецев и шитья на волховке мерцало весёлыми бликами.

Все встали, склонились в приветствии и стояли так пока княжъ не воссел на престол и не поздоровался с людьми. Дождался, пока все рассядутся обратно и взмахом руки показал Ясне встать в середине между столами. Девушка, получив ободряющий хлопок по плечу от сестры, потупив глаза, вышла вперёд. Под столькими взглядами ей было неуютно и страшно, но она старалась стоять спокойно и скромно, ведь сейчас всё решится, ей объявят, что её принимают в семью. Отец точно-точно возьмёт её в клан!

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы судить, достойно ли это дитя составить славу и правду нашего рода и клана. Ну что, наставники, мастера и витязи, есть ли в ней сила, мощь и решимость? Достаточно ли воли и храбрости?

Ясна распрямилась, но взгляда от пола не подняла, лишь украдкой глянула на сидевших за столом по левую руку от княжа людей. А наставники, мастера и воеводы вставали по очереди и высказывались:

— В освоении грамоты была усердна, счёт осваивала и до книг охотча.

— Таланта волхвского небольшого. Но что имеет, развивает со всем усердием. Легче же ей даются просторы человека для: исцеление подвластно, меньше дара ко внушению. Совсем мало к стихиям, а что до всего касаемого боя, будь то стремительность или глаза стрелка, то едва-едва.

— Дитя это к оружему бою не стремится и таланта не имеет, ни ловкости, ни силы не проявила. Но на все занятия приходит и старательно трудится. Дополнительных уроков не просила и не просит.

— Науки волховские и житейские освоила все, что наставляли. Но рвения не проявляла, сложностей старалась избежать.

— За всем приместьем приглядываю. Но это дитя ни в работе, ни в шалостях отроковских не видел. Разве что за лекарями да знахарями порой ходит неотступно.

— Благодарю наставников и мастеров, что приглядели за недостойной, — княжъ кивнул и повернулся к правому столу, за которым сидели его дети и родичи. Старейшины не пришли. — А вы приняли бы её сестрою?

Раздался стук ладони по скатерти, потом ещё один, и ещё… И никто не встал, не подошел, не подал руки. От каждого же удара Ясна вздрагивала и беззвучно шептала: «Отец, Отец».

— Ну что ж, не вижу в этом дитя я ничего, чем славен мой род. Значит и не достойна она стать одной из нас. Нет у меня такой дочери. Ступай, отроковица.

Княжъ отвернулся и ему подали дюжину листов на ажурном подносе, составившем, должно быть, славу своему мастеру-плотнику. Он ждал, пока посторонние покинут гридницу, чтобы продолжить обсуждение более важных дел. И Дея осторожно вывела младшую дочь, с трудом сдерживающую слёзы и не поднимающую головы.

Они спустились по крыльцу, прошли по дороге, вышли за ворота поместья. Мала и Дея тянули младшую, торопясь и поторапливая, оглядываясь по сторонам, а она плелась словно кукла тряпичная. В приместье в первом же укромном закутке остановились. Старшая сестра развязала свой узелок, накинула на плечи луду, достала остальные увязанные вещи. Мать распустила завязки на повое и ей на спину упала длинная наполовину седая, наполовину русая коса. Если не приглядываться, волосы казались светло-русыми. Сняла понёву и взяла у дочери волховку, точно такую же, как у девочек, надела на себя. Вторую луду Дея набросила на плечи младшей дочери, поцеловала девочку в макушку, сжала её ладони вокруг второго узелка и обратила взор на старшую.

— Не бойся, мама, я не оставлю сестру. Не оставила бы, коль бы приняли, не оставлю и сейчас.

— Торопитесь. Времени нет.

Женщина выбежала из укрытия, но вскоре пошла медленно, понурив голову и вытирая глаза краем повоя. Нет, она не плакала, но так можно было спрятать лицо. Да и оглянулась она всего лишь раз, надеясь хоть издали увидеть своих искорок, но девочки уже скрылись за домами. И вся жизнь шла рядом медленными, тихими шагами.

Целую вечность назад она была такой же юной и красивой, как младшенькая. Родители тогда сосватали её и быстро выдали замуж за молодого паренька. Да так удачно всё вышло, что жили они душа в душу и в достатке. Муж был ремесленником, скорняком и кожемякой, а она за домом ходила, обихаживала, и достаток их укрепляла и сохраняла. Всё расшила и украсила! Только долго детей не было. Но прошло время и друг за другом появились Ждан, Большун и Мала. Но не долго семья их радовалась. Сыновья уже делу отцовскому учились, да в гильдии скорняжей их учениками записать готовились по зиме, да и младшая даром что девочка, везде поспевала и за братьями тянулась.

Но по городу мор пошел, да и в их избу заглянул. Первыми ушли вслед за мором сыновья, за неделю сгорели. Вслед за мальчиками и отец отправился. Дею и Малу тоже не обошла болезнь стороной. Только шестилетняя Мала на четвёртый день встала, а на восьмой совсем от хвори оправилась, а Дея три недели лежала, не зная на этом ли она свете или вслед за мужем и сыновьями ушла уже. Вот и вышло, что младшая дочь и братьев схоронила, и отца, а мать выходила. Где сама, где друзья папеньки-кожемяки помогли. Только всё равно остались они одни со своей бедой.

Мала для мамы и лекарей, и знахарей приводила, и лекарства находила, и избу топила, прибирала, и обед варила, будто бы сразу на годы старше стала. Подняла она мать с лавки, но прошлое здоровье не вернула. Искала и бралась за любую работу, чтобы прокормить их и ещё лекарства купить, а то мама опять сляжет. Да и Дея понемногу что-то делала, шила да стирала, чинила за денежку малую.

Дом родной, просторный, с подклетью и светлицей, пришлось оставить и перебраться на окраину в крохотную избёнку в одну клеть для тепла до середины стен прикопанную. Кое-как, да жили, пока судьба спустя семь лет не подарила им шанс.

Внезапно Мала оказалась волховицей! И сам княжъ прислал за нищею вдовой, предложил уговор. А Дее и терять-то нечего, лишь бы дочке жизнь облегчить, а тут и не требовалось многого. Привечать княжа, пока дитя не родится, да работать посильно в приместье его клана. Взамен и дом будет, и стол, и еда в горшке на столе, а потом при ребёнке состоять, нянчить, княжну воспитывать.

Пятнадцать лет они прожили спокойно и сытно. И больше двадцати лет девочки, её девочки с улыбками тащили обузу в виде болезненной немощи, искали деньги, тратили на лекарства, которые и не помогали почти. Несмотря на все старания лекарок суставы болели и опухали по зиме, да и в груди болезненно щемило от самого чепухового усилия.

А теперь Стояновичи сами отказались и от дочери своей, и от пригретых когда-то двух нищих сироток. И в верности они им не клялись. Так что княжъ сам всё решил, сам.

А девочки её, её искорки любимые, красавицы, справятся.

Так и вспоминала Дея всю свою жизнь, а на сердце было легко и радостно. Не заметила она чужих шагов, и людей, вдруг бросившихся из-за угла, ведь её глаза уже видели крыльцо и распахнутую дверь, за которой её ждали муж и сыновья.