Боярин-Кузнец: Перековка судьбы

Глава 6

Утро после ночи отчаяния было другим. Воздух казался чище, свет — резче. Пустота в груди, оставшаяся после того, как я методично уничтожил все пути к отступлению, начала заполняться. Не надеждой, нет. До неё было ещё как до Луны. Она заполнялась холодной, злой, инженерной решимостью. У меня появился План. Безумный, почти невыполнимый, но План. А любой план начинается с рекогносцировки.

Я нашёл Тихона во дворе. Он латал старое ведро, и в его движениях была вся скорбь мира.

— Тихон, — сказал я, и мой голос прозвучал на удивление твёрдо. — Мы идём в поселение.

Старик вздрогнул и выронил молоток. Он посмотрел на меня с ужасом, словно я предложил ему добровольно сунуть голову в пасть льву.

— Господин, не надо! — зашептал он. — Зачем вам это? Снова их насмешки слушать? Их презрение видеть? Не ходите, прошу вас!

— Именно поэтому и пойду, — спокойно ответил я. — Но не для того, чтобы слушать насмешки. Я иду с определённой целью. Я должен провести разведку на местности. Оценить обстановку, людей, доступные ресурсы. Понять, насколько сильна хватка Медведевых. Это не прогулка, Тихон. Это сбор данных.

Старик ничего не понял про сбор данных, но уловил в моём голосе незнакомые ему нотки. Это была не бравада и не отчаяние. Это была деловая необходимость. Он долго смотрел на меня, потом тяжело вздохнул, поднял свой молоток и покорно кивнул.

Мы пошли. Я — в своей лучшей (то есть, наименее дырявой) рубахе. Он — сгорбившись, словно заранее принимая на себя все будущие оскорбления. Мы шли не за покупками. Мы шли на войну. Пока что — в разведку.

По мере приближения к поселению я начал ощущать, как меняется атмосфера. Тишина нашей заброшенной усадьбы сменилась сначала отдалённым гулом, а потом и полноценным шумом деревенской жизни. Мы вошли на рыночную площадь.

Это был центр их маленькой вселенной. Грязный, оживлённый, пахнущий навозом, свежеиспечённым хлебом, сырой кожей и кислым пивом из таверны. Кричали торговцы, мычали коровы, визжали дети, гонявшие по площади облезлую собаку. Обычная, нормальная, кипучая жизнь.

И как только мы ступили на эту площадь, эта жизнь вокруг нас начала замирать.

Это было странное, почти физически ощутимое явление. Словно вокруг нас образовался невидимый пузырь тишины и отчуждения. Люди, которые секунду назад громко смеялись, при нашем приближении замолкали и с преувеличенным интересом начинали разглядывать облака. Торговцы, зазывавшие покупателей, вдруг умолкали и отворачивались. Женщины, сплетничавшие у колодца, прекращали разговор и провожали нас долгими, косыми взглядами.

Я видел в этих взглядах всё. Презрение мужчин, считавших меня слабаком и позором рода. Брезгливую жалость женщин, видевших во мне агнца, которого ведут на заклание. И под всем этим — страх. Простой, животный страх.

«Они боятся не меня, — с холодной ясностью понял я. — Они боятся Медведевых. Их власти. Их гнева. Быть замеченным в дружеской беседе со мной — значит навлечь на себя неприятности. Я — ходячая проблема. Прокажённый. Моя бедность и слабость — это заразная болезнь, которой все здесь панически боятся сторониться».

Это осознание было неприятным, но невероятно полезным. Оно очертило границы моего одиночества. Я был на острове. И рассчитывать я мог только на себя и на этого старика, который шёл рядом, выпрямив спину и глядя прямо перед собой, как на параде.

Но я пришёл сюда не за сочувствием. Я пришёл за информацией. И мой мозг жадно впитывал всё, что видел.

Первая остановка — местная кузница. Она стояла на краю площади, и из неё доносился ленивый стук молота. Я замедлил шаг и заглянул внутрь. Картина была удручающей. Маленький глиняный горн с одним соплом. Простые, однокамерные мехи, которые давали слабый, прерывистый поток воздуха. Сам кузнец, потный, грузный мужик, лениво тюкал молотком по раскалённой полосе железа, пытаясь выковать то ли серп, то ли какой-то вопросительный знак.

«Низкая эффективность, — автоматически отметил мой мозг. — Огромные потери тепла. Нестабильная температура. Геометрия изделия нарушена. Это не конкурент. Это наглядное пособие „Как не надо работать“. Технологический уровень — каменный век металлургии. Это хорошо. Это очень хорошо».

Мы пошли дальше. Лавка торговца. Я мельком взглянул на товары. Несколько мешков с древесным углём (цена — грабительская). Куча ржавого металлолома (качество, я был уверен, отвратительное). Несколько мотков верёвки, дешёвая глиняная посуда. Я запомнил цены. Это дало мне базовое понимание местной экономики. И подтвердило мой вывод: всё, что мне нужно, придётся делать самому.

Мельница. Большое колесо, которое лениво вращала вода из запруды. Источник энергии. Потенциально полезный объект. Я отметил её расположение.

Таверна. У входа, на грубых скамьях, сидела компания из нескольких крепких мужиков. Они громко смеялись, пили пиво и играли в кости. Судя по тому, как почтительно с ними разговаривал хозяин таверны, это были люди Медведевых. Их присутствие здесь, в самом центре общественной жизни, было демонстрацией власти. Они были негласными хозяевами этого места.

Я собрал достаточно данных. Пора было уходить.

Когда мы уже покидали площадь, направляясь обратно к своей заброшенной усадьбе, я заметил её. Девочку лет пятнадцати, которая вышла из дверей мельницы с двумя вёдрами. Она была худенькой, с длинной русой косой и серьёзными, внимательными глазами. Она увидела меня, и наши взгляды на мгновение встретились.

Я ожидал увидеть в её глазах то же, что и у всех — презрение, жалость или страх. Но увидел другое. Простое, чистое, незамутнённое любопытство. Взгляд человека, который не судит, а наблюдает. Она не отвела глаза, как другие. Она просто смотрела на меня секунду, а затем, словно опомнившись, чуть покраснела, опустила взгляд и поспешила к колодцу.

Этот короткий, молчаливый обмен взглядами был как глоток чистого воздуха в этой душной атмосфере всеобщего осуждения. Он ничего не менял по сути, но давал понять, что даже в этом враждебном мире не все были одинаковы.

Мы шли домой молча. Но это было другое молчание. Теперь я не чувствовал себя жертвой. Я чувствовал себя разведчиком, который успешно вернулся с задания.

Я вернулся в свою крепость. В свою усадьбу. Да, она была бедной и разрушенной. Но она была моей. Она была моим укрытием. И враждебность деревни, которую я только что ощутил, больше не казалась личным оскорблением. Она стала просто внешним параметром. Фактором, который нужно учитывать в моих расчётах.

Я посмотрел на тёмный, молчаливый силуэт кузницы. Рекогносцировка была завершена. Данные собраны. Я знал, что я один против всех. Я знал, что помощи ждать неоткуда. И я знал, что технологически они находятся в каменном веке по сравнению со мной.

Моё одиночество было моей главной уязвимостью. И моим главным оружием.

Следующим шагом было превратить это оружие в нечто материальное. В сталь.