Боярин-Кузнец: Перековка судьбы

Глава 19

Утро после закалки встретило меня не эйфорией, а тяжёлым, напряжённым ожиданием. На верстаке, на чистой тряпице, лежал почерневший от масла клинок. Он выдержал огненное крещение. Он не треснул. Это была огромная победа, но я, как инженер, знающий свойства материалов, понимал, что работа ещё далека от завершения. Сейчас в моих руках не меч. В моих руках длинный, острый, идеально прямой кусок стекла.

Тихон, который вошёл в кузницу с миской дымящейся каши, смотрел на клинок с благоговением.

— Вышло, господин! Получилось! — шептал он, боясь говорить громко, словно мог спугнуть чудо. — Теперь наточить его, и можно хоть самого дьявола на поединок вызывать!

Я покачал головой.

— Ещё рано, Тихон. Сейчас он опасен не только для врага, но и для меня.

Я подошёл к наковальне, где всё ещё лежали осколки моего самого первого, самого неудачного эксперимента — хрупкого, переуглероженного чугуна. Я взял один из них.

— Смотри, — сказал я, показывая его старику. — Этот кусок очень твёрдый. Твёрже чистого железа. Но… — я сжал его в кулаке, и он с сухим хрустом рассыпался в блестящую крошку. — Он хрупкий. Наш клинок сейчас похож на него. Он твёрдый, как алмаз, и такой же хрупкий, как стекло. Если я сейчас ударю им о щит или, не дай бог, о меч Яромира, он может не просто зазубриться. Он может разлететься на тысячу осколков.

«Структура мартенсита, полученная при мгновенном охлаждении аустенита, находится под колоссальным внутренним напряжением, — проносились в моей голове строки из учебника. — Кристаллическая решётка искажена, перенапряжена. Мне нужно провести низкотемпературный нагрев, чтобы игольчатая структура мартенсита слегка „расслабилась“, превратившись в более вязкий и стабильный отпущенный мартенсит, или троостит, снимая хрупкость. Ключ — в точнейшем контроле температуры. Десять градусов в ту или иную сторону — и результат будет либо по-прежнему хрупким, либо уже слишком мягким».

— Нам нужно «отпустить» его, — заключил я вслух. — Снять внутреннее напряжение, которое родилось в нём в момент закалки. Мы сознательно пожертвуем малой долей его запредельной твёрдости, но взамен получим огромный запас прочности и упругости. Мы превратим наше стекло в идеальную пружину.

Этот процесс требовал ещё большей точности, чем сама закалка. Первым делом я должен был подготовить индикатор. Я взял свои лучшие самодельные напильники и абразивные камни и несколько часов потратил на то, чтобы тщательно, до яркого металлического блеска, зачистить узкую полоску металла вдоль обуха клинка.

— Это, Тихон, — объясняю я старику, который с недоумением смотрит на мою работу, — будет наш термометр. Сталь, когда её греешь, меняет цвет. И по этому цвету можно с большой точностью определить её температуру.

Совать клинок в горн было безумием. Жар там был слишком сильным и неравномерным. Я придумал другую технологию — непрямой нагрев. Взял самый толстый и массивный железный брусок, что у нас был, и раскалил его в горне до ровного, красного свечения. Затем, используя клещи, я вытащил его и положил на наковальню. Этот брусок стал моей «конфоркой», источником мягкого, контролируемого тепла.

Начиналось таинство.

Я положил свой закалённый, идеально отполированный клинок на раскалённый брусок, обухом вниз. Лезвие при этом оставалось на весу, в воздухе. Тепло медленно и равномерно начало подниматься от толстого обуха к тонкой режущей кромке.

И на зачищенной, блестящей поверхности стали начали происходить чудеса. По ней, как акварельная краска по мокрой бумаге, побежали цвета.

— Смотри, Тихон, смотри внимательно, — завороженно прошептал я. — Сталь меняет цвет.

Сначала на металле появилось едва заметное, бледное соломенно-жёлтое пятно.

«Двести градусов, — отметил мой мозг. — Снимаются самые первые, самые лёгкие напряжения».

Затем цвет стал темнее, гуще, превращаясь в насыщенный золотистый.

«Двести тридцать. Твёрдость ещё очень высока, но хрупкость уже немного снизилась».

Затем по металлу пробежал красивый оттенок тёмного мёда, переходящий в коричневый. Фиолетовый. Ярко-синий, как южное небо. И, наконец, тёмно-серый.

— Каждый цвет — это определённая температура, — шептал я, не отрывая глаз от клинка. — Определённый баланс твёрдости и прочности.

Но я не просто грел весь клинок. Я постоянно двигал его, держа лезвие чуть дальше от источника жара, позволяя обуху нагреваться сильнее. Моей целью была сложнейшая техника дифференцированного отпуска. Я хотел, чтобы обух моего меча, на который придутся основные удары, прогрелся до фиолетово-синего цвета — цвета максимальной упругости и способности гасить вибрации. А режущая кромка, которая должна была держать заточку, осталась в зоне светло-соломенного или коричневого цвета — цвета максимальной твёрдости.

Для Тихона это была магия цвета. Он видел лишь, как по сияющей стали бегут радужные волны. Но я, своим Даром, видел гораздо больше. Я видел саму суть процесса.

Я активировал «Зрение».

[Режим анализа: Внутренние напряжения]

Я увидел то, что было скрыто. Весь клинок был пронизан сетью тончайших, но ярких, как раскалённые нити, алых линий. Это были внутренние напряжения, застывшие в металле после закалки. Это была его хрупкость, его болезнь.

Но по мере того, как тепло от раскалённого бруска поднималось по обуху, я видел, как эти алые нити начинают бледнеть. Они таяли, растворялись, сменяясь ровным, спокойным, голубоватым свечением. Я в реальном времени видел, как металл «расслабляется», как уходит его смертельная болезнь.

[Режим анализа: Структура]

Я «приблизил» картинку и увидел, как хрупкая, напряжённая, игольчатая структура мартенсита под действием тепла слегка перестраивается. Кристаллы не меняли свою основную форму, но внутри них происходило какое-то движение. Они становились более мелкозернистыми, более вязкими. Это мартенсит отпуска. Это рождалась прочность.

[Режим анализа: Магическая сигнатура]

Я наблюдал и за «магическими каналами». Запертые в напряжённой решётке, они светились ярко, но как-то нервно, нестабильно. Теперь же, по мере снятия напряжений, их голубое свечение становилось глубже, ровнее и спокойнее. Они полностью интегрировались в новую, стабильную структуру, становясь её неотъемлемой частью.

«Цвета на поверхности — это лишь грубый индикатор для тех, кто слеп, — подумал я с восторгом. — Я же вижу саму суть процесса. Вижу, как уходит напряжение, как меняется решётка. Я могу остановить процесс не тогда, когда появится „нужный цвет“, а тогда, когда внутренняя структура станет идеальной».

Я добился своего. Обух клинка светился глубоким, фиолетово-синим цветом в моём Даре. А режущая кромка — оставалась в зоне светло-коричневого. Идеальный градиент свойств.

Я снял клинок с горячего бруска и дал ему медленно остыть на воздухе.

Когда он остыл, перед нами лежало произведение искусства. Клинок был покрыт красивыми радужными разводами, перетекающими от тёмно-синего на обухе до бледно-золотистого у самого лезвия.

Но красота была вторична. Настало время для главного теста.

Я зажал хвостовик клинка в тисках. Тихон ахнул, предчувствуя недоброе. Я взял кончик рукой, обмотав его тряпкой. Сделал глубокий вдох. И с силой, но плавно, согнул его.

Клинок изогнулся в упругую, ровную дугу, почти на тридцать градусов. Тихон закрыл глаза, ожидая треска.

Я отпустил.

С мелодичным, вибрирующим «ВЗЗИНЬ!» клинок мгновенно, как пружина, вернулся в идеально прямое состояние. Ни малейшей остаточной деформации.

Он выдержал. Он не сломался. Он не согнулся. Он обрёл идеальный баланс между твёрдостью и упругостью.

Я держал в руках готовый клинок. Огненное таинство его рождения было завершено. Он был твёрд, упруг, совершенен. Я смотрел на радужные цвета на его поверхности, на это свидетельство сложнейшей термообработки, и чувствовал себя настоящим творцом.

«Тело готово, — пронеслась в голове финальная мысль. — Душа закалена и отпущена. Напряжения сняты. Теперь осталось только облечь его в плоть — эфес, и научить его главному — резать».

Путь к созданию идеального оружия был почти завершён.

Клинок лежал на верстаке, и в тусклом свете кузницы переливался всеми цветами радуги. Отпуск прошёл идеально. Сталь была живой, упругой, и я чувствовал её скрытую силу. Работа над лезвием была завершена. Но сам по себе клинок, даже самый совершенный, — это просто длинный, очень острый нож. Неудобный и неуклюжий. Чтобы он стал настоящим оружием, ему нужен был эфес.

— Теперь рукоять, господин? — спросил Тихон, с благоговением глядя на радужные разводы на стали.

— Не просто рукоять, Тихон, — ответил я, беря клинок в руки. Я сделал несколько медленных, пробных взмахов, ощущая его вес, его инерцию. — Мы будем создавать систему балансировки. Смотри, — я показал ему точку на лезвии, примерно в ладони от того места, где начинался хвостовик. — Сейчас центр тяжести здесь. Это неудобно. Меч кажется тяжёлым, им трудно управлять. Наша задача — создать гарду и навершие такого точного веса и формы, чтобы центр тяжести всего меча в сборе сместился вот сюда, — я показал точку в паре пальцев перед будущей гардой. — Тогда меч будет казаться почти невесомым и станет продолжением руки, а не гирей на палке.

Я подошёл к своим «проектным доскам». Пришло время для чистой физики. Я достал свои примитивные, но точные весы. Аккуратно взвесил клинок. Записал результат на сланцевой плите. Затем, используя верёвку и несколько камней в качестве противовесов, я определил его точный центр масс.

Зная эти два параметра — массу и её распределение по длине — я мог приступить к расчётам. Кусочком угля я начал выводить на доске формулы.

«Классическая задача из курса теоретической механики, — думал я, и на губах появилась лёгкая усмешка. — Система рычагов и центр масс. Зная массу и центр тяжести клинка, я могу с точностью до грамма рассчитать массу навершия, необходимого для смещения общего центра тяжести в заданную точку. Никакой магии. Никакого колдовства. Чистая, незамутнённая, прекрасная физика».

Первым делом я взялся за гарду. Вспоминая свой чертёж из главы о «теории идеального клинка», я решил делать её не из драгоценной дамасской стали, а из чистого, мягкого железа, которое я выплавил ранее.

— Господин, почему не из той же стали, что и клинок? — с недоумением спросил Тихон, когда я достал брусок простого железа.

— Потому что у них разные задачи, — терпеливо объяснил я. — Клинок должен проводить мою энергию. А гарда… гарда должна её останавливать. Она будет защищать мою руку.

«Согласно моей теории, — размышлял я, отправляя брусок в горн, — сталь клинка будет активным проводником. Мне нужен „изолятор“ для руки. Чистое железо, почти без углерода и с минимальной „магической проводимостью“, подойдёт идеально. Оно будет работать как диэлектрическая прокладка или „заземление“, принимая на себя случайные выбросы энергии».

Я отковал из железа простую, прямую и элегантную крестовину. Никаких лишних завитков, никакой декоративной мишуры. Только строгая, брутальная функциональность. Основное внимание я уделил не внешней форме, а внутреннему отверстию. Это была ювелирная работа. Мне нужно было пробить, а затем довести своими самодельными напильниками и шаберами (специальными скребками) щель в гарде так, чтобы она садилась на хвостовик клинка абсолютно плотно, без малейшего люфта. Любой зазор здесь означал бы вибрацию, потерю контроля и, в конечном итоге, поломку.

Я работал несколько часов. Нагревал гарду, насаживал её на хвостовик, отмечал места, где она садилась неплотно. Затем остужал, зажимал в тисках и снимал напильником десятые доли миллиметра. Снова и снова. Мой Дар здесь работал не как анализатор материала, а как микроскоп. Я «видел» малейшие неровности, зазоры, которые были не видны глазу, и добивался идеального сопряжения деталей.

Закончив с гардой, я приступил к навершию. Этот этап был ещё более требователен к точности. Навершие было не просто украшением. Это был ключевой элемент системы балансировки.

Мои расчёты показали, что его вес должен составлять… я мысленно перевёл местные меры веса в привычные мне граммы… примерно 180 граммов. Плюс-минус два грамма.

Я взял кусок своей лучшей пакетной стали — не той, что пошла на клинок, но всё же превосходного качества. Отковал из него грубую болванку. Затем началось самое нудное. «Игра со взвешиванием».

Я остужал заготовку в воде, тщательно вытирал, клал на одну чашу своих весов, а на другую — набор камушков-гирек. Первый раз она оказалась на двадцать граммов тяжелее. Я снова нагрел её и точными ударами молота убрал лишний металл по краям. Снова остудил, взвесил. Уже лучше. Перебор — восемь граммов. Снова в огонь.

Этот цикл повторялся раз десять. Тихон смотрел на меня как на безумца, который пытается взвесить душу. Но я добился своего. Когда стрелка моих примитивных весов замерла в идеальном равновесии, я испытал настоящее наслаждение.

Достигнув идеального веса, я придал навершию финальную форму, согласно своему чертежу: тяжёлый, плотный диск, который будет служить идеальным противовесом, с идеально плоской площадкой сверху.

«Эта площадка — мой „порт дополнительного питания“, — с удовлетворением подумал я. — В бою я смогу приложить сюда ладонь второй руки и влить в клинок двойной заряд энергии. Это будет мой режим „форсажа“».

Как и в случае с гардой, я потратил ещё час на то, чтобы проделать в навершии точное отверстие под конец хвостовика, по которому оно будет расклёпано.

Работа над металлическими частями эфеса была завершена. На верстаке лежали три отдельных элемента: радужный клинок и чёрные от окалины, но идеально подогнанные гарда и навершие. Наступал волнующий момент. «Сухая» сборка.

Я аккуратно, чтобы не поцарапать зеркальную полировку клинка, надел на хвостовик сначала гарду. Она двигалась туго и села на плечики клинка с глухим, плотным щелчком. Идеально. Ни малейшего люфта.

Затем я надел навершие на самый конец хвостовика, ещё не расклёпывал его. Это была лишь проверка.

Я взял собранный меч в руки.

И замер.

Ощущения были невероятными. Вся тяжесть клинка, которую я чувствовал раньше, исчезла. Она была полностью скомпенсирована идеальным противовесом навершия. Меч в руке казался почти невесомым, живым, продолжением моей собственной нервной системы.

Я аккуратно положил его на вытянутый указательный палец, ища точку баланса. Она была именно там, где я и рассчитал — в двух пальцах перед гардой. Идеально для быстрого, точного, фехтовального стиля, который я собирался использовать.

Я стоял посреди своей кузницы и держал в руках почти готовый меч. Радужный клинок и чёрные, ещё не отполированные гарда и навершие. Силуэт моего оружия был завершён. Я сделал несколько медленных, плавных взмахов. Меч слушался меня, двигался легко и предсказуемо.

Тихон смотрел на меня с благоговением.

«Физика завершена, — подумал я с глубоким удовлетворением. — Баланс идеален. Интерфейс „пользователь-оружие“ спроектирован и установлен. Осталось собрать всё воедино, сделать рукоять и научить его резать».

Я смотрел на своё творение. Усталость от долгой, кропотливой работы смешивалась с чувством глубокого, пьянящего триумфа. Путь был почти пройден.