Боярин-Кузнец: Перековка судьбы

Глава 23

Я стоял на своей тренировочной площадке. В руке держал свой идеальный, безымянный меч. Но смотрел не на него. Я смотрел на свои собственные руки, на свои ноги, на своё хилое тело. Идеальный инструмент в руках неидеального оператора. Двигатель от болида Формулы-1, установленный на шасси от садовой тачки. Я остро, до боли в зубах, осознал, что моя главная проблема — не в качестве оружия. Она в качестве «шасси».

Тихон с недоумением наблюдал за мной из-за угла сарая. Он, видимо, ожидал, что я сейчас начну свой странный, смертоносный ночной танец с мечом. Вместо этого я убрал клинок в ножны, подошёл к своей «проектной доске» в кузнице и взял в руки уголёк.

— Что такое, господин? — не выдержал старик. — Передумали тренироваться?

— Наоборот, Тихон. Мы только начинаем, — ответил я, не оборачиваясь. Я был полон нового, инженерного энтузиазма. — Мы начинаем новый подпроект. Назовём его «Оптимизация биомеханического носителя».

— Трена… что, господин? — в голосе Тихона слышалось полное недоумение.

— Проще говоря, будем строить тренажёры, — я обернулся и хитро ему подмигнул.

«Я не могу просто так качаться, — размышлял я, выводя на доске первые схемы. — Это бессмысленная трата времени и калорий. Мне нужна целевая нагрузка на определённые мышечные группы. Первое: укрепить предплечья и кисти для точного контроля клинка при парировании. Второе: развить взрывную силу ног для уклонений и коротких, быстрых перемещений. Третье: укрепить мышцы кора — косые, прямые, мышцы спины — для быстрой передачи импульса от ног к руке во время укола. И четвёртое: натренировать рефлексы и координацию „глаз-рука“. Под каждую из этих задач нужен свой, особый инструмент».

И я начал осматривать свою усадьбу уже не как жилец, а как инженер, ищущий материалы для своего нового, безумного проекта.

Следующие два дня наш задний двор превратился в строительную площадку моего личного, средневекового фитнес-центра. Тихон помогал мне, всё меньше удивляясь и всё больше проникаясь процессом. Он, кажется, уже просто принял как данность, что его господин — гениальный сумасшедший, и его идеи, какими бы странными они ни казались, всегда имеют под собой какую-то непостижимую, но работающую логику.

Тренажёр № 1: «Укрепитель запястий» (для предплечий).

Я нашёл гладкую, прочную палку от старой, сломанной лопаты. Обточил её до идеальной гладкости. Затем в своей кузнице раскалил докрасна тонкий железный прут и аккуратно прожёг им отверстие точно в центре палки. Продел сквозь него прочную верёвку, которую мы сняли со старого колодезного ворота. К другому концу верёвки я привязал плоский камень среднего размера, который мы взвесили на моих самодельных весах — около пяти килограммов.

— И что с этим делать? — спросил Тихон.

— Вот так, — я взял палку на вытянутые руки и начал медленно вращать её, наматывая верёвку и поднимая камень. — А потом так же медленно разматывать. Это, Тихон, заставит работать именно те мелкие, упрямые мышцы предплечья, которые мне нужны для контроля над мечом.

Тренажёр № 2: «Колун для пресса» (для мышц кора).

Я выбрал самое толстое и тяжёлое дубовое полено из нашей поленницы. То, которое мы так и не смогли расколоть. С помощью топора и ножа я несколько часов вытёсывал на нём две удобные рукояти. Получился не то молот, не то гиря доисторического человека.

— Этим я буду имитировать удары дровосека, — объяснил я старику, сделав несколько пробных вращательных движений. Бревно было тяжёлым, неповоротливым. — Но не для того, чтобы рубить дрова, а чтобы тренировать косые мышцы живота. Именно они отвечают за скорость вращения корпуса при уколе. Это — мой источник будущей силы удара.

Тренажёр № 3: «Лестница ловкости» (для ног).

Тут всё было проще. Взял несколько крепких пней разной высоты, которые остались от нашей заготовки дров. Мы с Тихоном вкопали их в землю в определённом порядке, создав небольшую полосу препятствий.

— Это для ног, — сказал я. — Прыжки. С одного на другой. На одной ноге, на двух. Это развивает взрывную силу и координацию, чтобы я мог уклоняться от ударов, как угорь, а не стоять на месте, как истукан, ожидая, пока меня разрубят.

Тренажёр № 4: «Маятник рефлексов».

Это было моё любимое изобретение. Я взял небольшой кожаный мешочек, который мы сшили из обрезков, и плотно набил его песком, чтобы он имел вес. Затем на длинной верёвке подвесил его к толстой ветке старой яблони.

— А это — мой спарринг-партнёр, — сказал я с усмешкой, легонько толкнув мешочек. Он начал раскачиваться из стороны в сторону по непредсказуемой траектории. — Я буду уклоняться от него и наносить по нему лёгкие, точные удары палкой. Он непредсказуем, как пьяный мужик в драке. Это научит меня реагировать, а не думать.

К вечеру второго дня мой «спортзал» был готов. Он выглядел как инсталляция сумасшедшего художника, собранная из мусора. Но я смотрел на него с гордостью. Это была не куча хлама. Это была самая передовая в этом мире лаборатория по биомеханике.

Я приступил к первой тренировке. И это была сцена чистого, концентрированного страдания.

Я взял в руки свой «укрепитель запястий». После двух минут медленного наматывания и разматывания верёвки мои предплечья горели так, будто их поливали расплавленным свинцом. Руки дрожали, и я едва не уронил тренажёр.

Затем я взялся за «колун для пресса». Десять вращательных движений с тяжёлым бревном, и я едва мог дышать. Я чувствовал, как протестуют мышцы, о существовании которых я даже не подозревал. Мой кор, который я считал хоть сколько-нибудь тренированным, оказался просто набором ленивых, атрофированных волокон.

Прыжки по пням закончились тем, что на третьем прыжке я споткнулся и неловко, как мешок с картошкой, рухнул на землю, вызвав испуганный вздох Тихона.

А первые несколько минут «боя» с мешочком с песком закончились тем, что этот мешочек несколько раз чувствительно прилетел мне по голове и плечам. Мои рефлексы были на уровне улитки.

Пот заливал мне глаза. Дыхание было сбитым и хриплым. Мышцы дрожали. Это не была героическая тренировка воина из легенд. Это была мучительная, унизительная работа на самом пределе возможностей моего слабого тела.

Лежал на земле, распластавшись звездой. Я был полностью разбит. Каждая мышца, каждая связка моего тела выла от боли. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Но сквозь эту всепоглощающую боль я чувствовал нечто новое. Это была не боль болезни или слабости. Это была «хорошая» боль. Благородная боль уставших, поработавших мышц. Боль, которая означала, что клетки моего тела получили микротравмы и при восстановлении станут чуточку, на долю процента, но сильнее.

«Больно. Больно везде. Кажется, я умираю, — подумал я, глядя в темнеющее небо. — И это… самое прекрасное чувство, которое я испытывал с момента прибытия в этот мир. Это боль прогресса. Это доказывает, что мой план работает. Каждый приступ боли сегодня — это крошечный шаг к выживанию завтра».

Я лежал на земле. Рядом стоял мой нелепый, собранный из мусора спортзал. Для любого другого это была куча хлама. Для меня — это был самый современный в этом мире научный комплекс.

Я знал, что завтра будет болеть ещё сильнее. Но я также знал, что завтра снова выйду сюда.

Яромир тренирует свой меч. Он учится быть лучшим воином. А я… я буду строить машину. Идеальную биомеханическую машину, способную этим мечом управлять. И мой научный подход к созданию этой машины давал мне новую, твёрдую, выстраданную надежду.

Дни, оставшиеся до моего Испытания, сжимались в тугую, звенящую пружину. Я превратил свою жизнь в строгий, почти армейский распорядок, в котором не было места ни для жалости к себе, ни для сомнений. Каждая минута была расписана. Каждый грамм еды был на счету. Я, инженер-материаловед, теперь занимался самым сложным проектом в своей жизни — экстренной модернизацией собственного тела.

Мой день начинался задолго до рассвета. В предрассветной прохладе, когда мир ещё спал, я выходил во двор, в свой убогий, собранный из мусора и палок «тренажёрный зал». Это была моя силовая и кондиционная тренировка.

Я начинал с «укрепителя запястий». Держа на вытянутых руках палку с привязанным на верёвке камнем, я медленно, виток за витком, наматывал верёвку, поднимая груз. А затем так же медленно разматывал. Первые несколько дней мои предплечья горели так, будто их поливали расплавленным свинцом. Но я стискивал зубы и продолжал, доводя мышцы до полного отказа.

Затем наступала очередь «колуна для пресса» — тяжёлого дубового полена. Я поднимал его и делал вращательные движения, имитируя удары дровосека. Это было упражнение не на силу рук, а на мышцы кора. Именно они, косые мышцы живота и спины, должны были обеспечить скорость и силу моего будущего укола.

Заканчивалось всё прыжками по пням. Вверх, вниз, вбок, на одной ноге, на двух. Я падал, спотыкался, набивал синяки, но с упрямством маньяка продолжал, развивая взрывную силу ног и координацию.

Днём я давал телу восстановиться. Но это не был праздный отдых. Я занимался лёгкой, но важной работой. Часами сидел у точильного круга, который мы принесли от мельника, приводя его в рабочее состояние. Чистил и смазывал свои инструменты. Готовил уголь. А ещё — я ел. Тихон, видя моё упорство, старался, как мог. Он готовил мне густую овсяную кашу, находил где-то яйца наших кур-саботажниц, следил, чтобы у меня всегда была кружка молока. Это было не спортивное питание из моего мира, но это были белки и углеводы, строительный материал для моих истязаемых мышц.

А когда на землю опускалась ночь, начиналась главная часть. Тренировка с мечом. Мой танец с тенью.

«Это не тренировка воина, — думал я, выполняя очередной подход на своём „тренажёре“. — Это контролируемый эксперимент по прикладной биомеханике. Цикл: максимальная нагрузка на целевую мышечную группу, обеспечение минимально необходимого питания для восстановления, фаза отдыха, анализ результата. Повторить. Цель — не мышечная масса. Массу я за две недели не наберу. Цель — нейромышечная эффективность. Я учу своё тело работать как идеально отлаженный, быстрый и точный механизм».

И этот механизм начал меняться. Результаты были не быстрыми, но неотвратимыми.

Я всё ещё был худ, но из моего тела ушла болезненная, аристократическая дряблость. Мышцы не стали большими, как у Яромира. Они проявились, проступили под кожей, как стальные тросы. Предплечья стали жилистыми, покрытыми вздувшимися венами. На спине и животе прорисовался рельеф мышц, о существовании которых я раньше только читал в учебниках по анатомии.

Но главное — изменились мои движения. Ушла неуклюжесть. Появилась плавность, точность, какая-то кошачья, звериная грация. Я больше не спотыкался на ровном месте. Моя походка стала лёгкой и упругой.

Иногда, днём, я доставал свой отполированный до зеркального блеска клинок и смотрел на своё отражение. Я видел не запуганного мальчика, который пришёл в себя в этой комнате несколько недель назад. И не инженера-книжника из прошлой жизни. Из глубины стали на меня смотрел худой, сосредоточенный хищник. И в его глазах была холодная усталость и твёрдая, как сталь, решимость.

Я проводил тесты.

«Тест на отжимания. День первый: два повторения, отказ системы. День пятнадцатый: двадцать повторений, стабильная работа. Прогресс очевиден. Система адаптируется к нагрузке. Выносливость выросла примерно на триста процентов. Скорость реакции — на порядок. Неплохо для „безнадёжного“».

Ночью, когда усадьба погружалась в сон, начинался мой главный ритуал.

Моим спарринг-партнёром был мешочек с песком, который я подвесил на длинной верёвке к ветке старой яблони. Моя тень.

Я раскачивал его и начинал свой танец.

Сначала — уклонения. Я не стоял на месте, постоянно двигался, используя «треугольный шаг», который отрабатывал на пнях. Я смещался вправо, влево, назад, всегда оставаясь на грани досягаемости качающегося мешка. Учился чувствовать дистанцию, предугадывать его траекторию, позволял ему пролетать в сантиметре от моего лица, чувствуя лишь движение воздуха.

Затем — точность. Я не пытался отбить или остановить маятник. Я наносил по нему лёгкие, точные уколы остриём меча. На мешке я нарисовал углём несколько маленьких мишеней размером с монету. Моя задача была не ударить, а коснуться цели, не сбив при этом мешок с его траектории. Это была тренировка невероятной точности и контроля над кистью.

И, наконец, отрабатывал свою коронную комбинацию. Свой единственный шанс на победу. Я позволял маятнику пролететь мимо, уходя с линии атаки. И в тот момент, когда мешок достигал крайней точки своей амплитуды и на долю секунды замирал в воздухе, прежде чем начать обратное движение, я наносил свой удар. Короткий, взрывной, молниеносный укол точно в центр мишени. Это был удар, основанный не на силе, а на идеальном выборе момента и абсолютной точности.

Иногда, очень редко, я использовал свой Дар. Не для того, чтобы видеть структуру мешка, а для того, чтобы видеть себя. Я активировал «Зрение» на долю секунды, чтобы проверить свою стойку, увидеть поток энергии в собственном теле, найти лишнее, неэффективное движение и убрать его. Я оптимизировал свою собственную биомеханику, добиваясь максимальной эффективности при минимальных затратах сил.

Время летело. Каждое утро я подходил к стене в кузнице и стирал одну из царапин. Вот их осталось десять. Вот пять. Давление нарастало.

Тихон, который теперь каждую ночь наблюдал за моими странными упражнениями, однажды подошёл ко мне, когда я закончил. Его голос был полон не только тревоги, но и благоговения.

— Господин… я много воинов видел на своём веку. И отцовских дружинников, и княжеских. Но я никогда не видел, чтобы кто-то так двигался. Это не похоже на бой. Это похоже на… танец гадюки перед броском.

Я лишь кивнул и сам это чувствовал. Ко мне приходило новое, незнакомое чувство. Страх моей собственной неадекватности, моего физического несовершенства исчез. Он сгорел в огне изнурительных тренировок. Я знал, что сделал всё, что мог. Проанализировал задачу, разработал решение и реализовал его с упорством маньяка.

Завершил свою последнюю тренировку перед днём отдыха. Я стоял посреди двора, тяжело дыша, но твёрдо стоя на ногах. Держал свой меч, и он казался невесомым, продолжением моей воли.

Я всё ещё был слабее Яромира. Намного слабее. Но больше не был беспомощен. Я отточил свою скорость, свою точность, свои уклонения, превратил себя и свой меч в единую, смертоносную систему, работающую на совершенно иных принципах, чем те, что были известны в этом мире.

Я был готов.