Боярин-Кузнец: Перековка судьбы

Глава 21

Идеальный, безымянный меч лежал на верстаке. Я стоял перед ним, всё ещё ощущая его безупречный баланс в руке. Это было чувство завершённости. Проект был окончен. Прототип был готов. Но этого было недостаточно.

Я был инженером до мозга костей. А инженер никогда не доверяет только теории и расчётам, какими бы точными они ни были. Теория должна быть подтверждена практикой. Желательно, наглядной и, если потребуется, разрушительной.

«Я знаю, из чего он сделан, — проносились в моей голове мысли, пока я медленно проводил промасленной тряпицей по зеркальной поверхности дола. — Я знаю его внутреннюю структуру, виденную моим Даром. Я знаю его вес и центр масс. Я знаю всю его теорию. Но теория — это одно. А реальность, особенно реальность, в которой кто-то хочет проломить тебе голову, — совсем другое. Прежде чем я доверю этому клинку свою жизнь, я должен получить эмпирические данные. Я должен понять, как он ведёт себя под предельной нагрузкой. Я должен провести серию разрушающих и неразрушающих тестов».

Я повернулся к Тихону, который с благоговением смотрел на моё творение, боясь даже дышать в его сторону.

— Тихон, нам нужны «жертвы» для испытаний, — сказал я деловым тоном. — Принеси сюда тот толстый, сухой дубовый обрубок, что лежит у дровяника. И… всю ту кучу ржавого хлама, которую мы отсортировали. Все старые, сломанные клинки и инструменты, что мы нашли. Пора устроить нашему новорожденному выпускной экзамен.

Старик, хоть и не понял до конца моей цели, с готовностью подчинился. Он был рад любому действию, которое не было похоже на мой уход на поединок. Через полчаса наша кузница превратилась в подобие научного полигона перед важным экспериментом.

Первый тест: геометрия и острота. Испытание на мягких, но прочных целях.

Тихон с кряхтением установил посреди кузницы толстое, в два обхвата, дубовое бревно. Он отошёл в сторону, ожидая, что я сейчас со всей силы ударю по нему, как топором.

Я подошёл к бревну. Взял меч в одну руку. Он казался невесомым. Я не стал делать силовой замах. Моя стратегия была иной. Я сделал короткое, почти танцевальное движение, вкладывая в удар не массу тела, а скорость и точность.

Вжжжиххх!

Это был не звук удара. Это был звук чистого, лёгкого разреза. Мой клинок вошёл в сухое, твёрдое дерево, как раскалённый нож в масло. Я не рубил. Я провёл лезвием по дуге, разрезая древесные волокна. Вместо грубой щепы и трещин, меч оставил после себя идеально гладкий, глянцевый срез, словно дерево только что обработали на фуговальном станке. Большой, тяжёлый кусок бревна беззвучно соскользнул на пол.

Тихон ахнул. Он подошёл и недоверчиво провёл своей мозолистой ладонью по срезу. Он никогда в жизни не видел, чтобы меч так резал дерево. Топоры и тесаки его дробят и раскалывают. А этот — режет.

Я же внимательно осмотрел лезвие. Никаких следов. Я активировал Дар.

[Целостность режущей кромки: 100%. Микро-деформации: отсутствуют].

«Вывод: геометрия спусков и выпуклая, линзовидная заточка работают идеально. Клинок не рубит, а именно разрезает волокна. Минимальное сопротивление. Превосходно».

Следующий тест был куда серьёзнее. Твёрдость и прочность. Столкновение со сталью.

— Тихон, зажми в тисках вот это, — я указал на самый крепкий на вид обломок из нашей кучи «хлама». Это был старый, ржавый, но всё ещё толстый тесак, какими обычно вооружались дружинники.

Старик с усилием закрепил его. Теперь передо мной была цель, имитирующая оружие моего будущего противника. Конечно, меч Яромира был наверняка лучше этого ржавого обломка. Но и мой меч был не из этого мира.

Я подошёл к тискам. Этот удар был имитацией столкновения с оружием Яромира. Я сделал несколько пробных замахов, рассчитывая траекторию, угол и точку приложения силы. Напряжение в кузнице нарастало.

Я сделал глубокий вдох. Короткий, резкий замах. И нанёс один, сильный и точный удар под углом примерно в сорок пять градусов, целясь в середину старого клинка.

ДЗЯЯЯНГ!

Оглушительный, чистый и ясный звон эхом разнёсся по всей кузнице, заставив пыль на балках осыпаться. Звук был таким мощным, что у меня на мгновение заложило уши.

Я отскочил назад. Старый тесак был перерублен почти наполовину. На месте удара зияла глубокая, чистая прорубь с блестящими краями.

Но я смотрел не на него. Я смотрел на свой меч. Моя рука слегка дрожала от волнения и отдачи. Я поднёс клинок к свету, падающему из окна, и медленно, миллиметр за миллиметром, осмотрел лезвие.

На месте удара не было ничего.

Ни зазубрины. Ни вмятины. Ни даже малейшей царапины. Клинок был абсолютно, девственно невредим.

Я активировал Дар, чтобы убедиться.

[Целостность режущей кромки: 99,9%. Обнаружены микроскопические пластические деформации на атомарном уровне в точке контакта. Структурных повреждений: нет].

Он выдержал. Он выдержал удар, который должен был оставить на нём как минимум заметную отметину.

Я не мог поверить. Я должен был проверить ещё раз.

— Неси тот кусок чугуна! — крикнул я Тихону. — Тот, что раскололся у меня в руках!

Старик принёс мой самый первый, самый позорный провал. Я положил хрупкий, кристаллический обломок на наковальню. И нанёс ещё один удар.

На этот раз не было даже звона. Был только сухой, короткий «ХРУСТЬ!».

Кусок чугуна разлетелся на десятки мелких, блестящих осколков, как будто я ударил по сахарной голове. Клинок снова был невредим.

И в этот момент моё профессиональное спокойствие инженера дало трещину. Я рассмеялся. Коротким, нервным, почти истеричным смешком. Смехом человека, который только что увидел нечто, выходящее за рамки его понимания.

Результат превзошёл все мои самые смелые расчёты. Я создал не просто превосходное оружие. Я создал «суперматериал». Сочетание идеальной чистоты, слоистой структуры дамаска, безупречной дифференцированной термообработки и неведомых мне «магических каналов» дало какой-то невероятный синергетический эффект.

«Я пытался построить хороший автомобиль, — пронеслось в голове, — а у меня получился космический корабль».

Тихон, видевший всё это, медленно опустился на колени. Он не смотрел на меня. Он смотрел на меч в моих руках. И его губы беззвучно шептали молитву. Для него это уже не было наукой или ремеслом. Это было чистое, неоспоримое чудо.

Я же стоял посреди кузницы. В моей руке было оружие абсолютной, почти абсурдной мощи по меркам этого мира. И это осознание не только радовало, но и пугало меня. Эйфория от успеха сменялась холодным, трезвым пониманием.

«Результат превзошёл все ожидания, — думал я, глядя на свой идеальный, безымянный клинок. — И это — самая большая проблема. У меня в руках инструмент невероятной точности и мощи. А я… я всё ещё тот парень, который не может нормально отжаться. Смогу ли я стать достойным собственного творения? Успею ли я?»

Успех этого испытания лишь острее, безжалостнее подчеркнул мою собственную, человеческую слабость.

Утро после первого испытания моего клинка было странным. С одной стороны, я был в состоянии эйфории. Мои расчёты оказались не просто верны — реальность превзошла самые смелые из них. Я создал не просто хорошее оружие. Я создал нечто, что по меркам этого мира было абсолютным, почти божественным артефактом. С другой стороны, это осознание лишь острее подчёркивало мою собственную слабость. У меня в руках был совершенный инструмент, но оператор этого инструмента был, мягко говоря, не в лучшей форме.

После успешного испытания клинка эйфория быстро сменилась трезвым инженерным расчётом. Мой меч был твёрд и упруг, но его режущая кромка была ещё далека от совершенства. Ей не хватало финальной, идеальной заточки. Мои самодельные напильники были хороши для грубой работы, но для выведения лезвия, способного брить волос, нужен был хороший, мелкозернистый точильный круг. И я знал, где можно достать камень для него.

— Тихон, — сказал я на следующее утро. — Мне нужен хороший точильный камень. Тот обломок песчаника, что у нас есть, годится лишь для того, чтобы царапать кирпичи. Лезвие им не вывести.

— Камень-то у мельника Фёдора есть, знатный, — вздохнул старик. — Да только он за него запросит…

— Мы не будем платить деньгами, — прервал я его. — Мы заплатим работой. Пойдём.

Мы пришли к мельнице, где гулко шумела вода, вращая большое колесо. Мельник, угрюмый и широкий в плечах, как его же амбар, как раз пытался с помощью лома сдвинуть какую-то деталь своего механизма. Увидев нас, он выпрямился, и на его лице не отразилось ни капли радости.

— Боярич, — пробурчал он. — Чего надобно?

— Доброго дня, мастер Фёдор. Мне нужен точильный камень. У тебя, я знаю, есть обломки от жерновов. Я не прошу даром. Денег у меня нет, но есть руки и знания. Давай заключим сделку: я чиню тебе то, что сломалось, а ты даёшь мне подходящий кусок камня.

Мельник посмотрел на мои тонкие, бледные руки, затем на мою худую фигуру, и громко рассмеялся.

— Ты? Починишь? — он сплюнул на землю. — Да ты, поди, молота тяжелее кружки с квасом в руках не держал.

Он явно получал удовольствие, унижая меня. Но я не дрогнул.

— Проверь, — спокойно ответил я.

Эта наглая уверенность его сбила. Он перестал смеяться, прищурился.

— Проверить, говоришь? Ну что ж. Есть у меня одна задачка для такого «мастера». — Он с кряхтением зашёл в сарай и выволок оттуда тяжёлую чугунную шестерню размером с большое блюдо. У неё не хватало трёх зубьев подряд. Они были выломаны с корнем. — Вот. Эту дрянь мне ещё в прошлом годе привезли, мол, от большого механизма. Да она почти сразу и развалилась. Чугун — он хрупкий. Его не сваришь, не прикуёшь. Если сможешь с этой бесполезной железкой что-то сделать — камень твой. И мешок муки в придачу. А не сможешь — чтобы духу твоего здесь больше не было. Идёт?

— Идёт, — кивнул я.

Я подошёл к детали. Для Тихона и мельника это был просто металлический мусор. Для меня — интереснейший объект для исследования. Я провёл пальцами по шершавой, пористой поверхности чугуна. Оценил качество литья — отвратительное. Затем осмотрел место излома.

Я положил руку на металл, якобы просто ощупывая его, и на долю секунды активировал Дар.

[Анализ: Чугун серый, литьё.

Структура: крупнозернистая, с включениями графита.

Причина поломки: усталостная трещина, развившаяся из усадочной каверны у основания зуба. Обнаружены множественные внутренние дефекты литья].

«Удивительно, как это вообще работало, — с сарказмом подумал я. — Пузыри воздуха, неравномерное охлаждение, внутренние напряжения… Это не шестерня, это чугунный швейцарский сыр. Задача не в том, чтобы просто приделать новые зубья. Задача — сделать узел прочнее, чем он был изначально».

Я повернулся к мельнику, который с недоверием следил за моими манипуляциями.

— Я починю, — уверенно сказал я. — Но, скажу вам, мастер Фёдор, тот, кто отливал эту деталь, был большим оптимистом. Она должна была сломаться гораздо раньше.

Я решил не тащить шестерню к себе в кузницу. Это было бы слишком долго и тяжело. Показательное выступление нужно было устраивать прямо здесь.

— Мне нужен будет огонь, — сказал я мельнику. — Небольшой горн. И твои мехи. А ещё… нет ли у тебя какого-нибудь старого, сломанного инструмента из хорошей стали? Зубила, или обломка рессоры?

Фёдор пожал плечами и указал на старый переносной горн, а затем порылся в куче хлама и протянул мне старое, сточенное зубило.

— На, колдун. Покажи, на что годишься.

Началось моё маленькое инженерное шоу.

Первым делом я своими напильниками тщательно обработал места сломанных зубьев. Я не просто выровнял их. Я выточил три аккуратных паза в форме «ласточкиного хвоста».

Затем я взялся за старое зубило. Это был кусок неплохой, хоть и изношенной, инструментальной стали. Я разогрел его в горне и на маленькой наковальне Фёдора отковал три новых зуба. Но не простых, а с ответным пазом на основании, точно соответствующим форме «ласточкиного хвоста».

Но эти зубья были из той же стали, что и у Фёдора. Чтобы они были прочнее, их нужно было науглеродить. Я растолок в порошок немного угля из горна, насыпал его в ямку в земле, добавил туда обрезки кожи со старой упряжи — отличный источник углерода. Затем я нагрел новые зубья докрасна и воткнул их в эту смесь, засыпав сверху. Я продержал их там около часа, поддерживая жар. Примитивная, но эффективная поверхностная цементация.

После этого я провёл свою коронную процедуру термообработки: закалку в воде и точный, выверенный по цветам побежалости отпуск.

Настало время для «инженерного колдовства».

— Тихон, помоги мне нагреть шестерню, — скомандовал я.

Мы разогрели массивную чугунную деталь. Не сильно, не докрасна. Лишь до той температуры, когда металл от тепла заметно расширяется. Затем я быстро, пока она не остыла, вставил в горячие пазы три холодных, только что изготовленных стальных зуба. Они вошли плотно, с небольшим усилием.

— Сейчас чугун остынет и сожмётся, — объяснил я. — И он зажмёт основания новых зубьев так сильно, что их будет не вырвать и кувалдой. Это называется «соединение с натягом».

Чтобы гарантировать надёжность, я провёл финальную операцию, которая повергла мельника в шок. Я попросил у него старую медную монету. Расплавил её в маленьком глиняном тигле, который всегда носил с собой, и аккуратно залил этим расплавом крошечные зазоры у основания новых зубьев. Бронза, остывая, намертво спаяла сталь и чугун. Примитивная пайка, которая в этом мире выглядела как чистая магия.

Ремонт был завершён. Три новых, гладких, светло-серых стальных зуба идеально сидели на месте старых, сломанных. Конструкция выглядела надёжной и необычной.

Мельник Фёдор с откровенным недоверием, но с проблеском надежды, установил отремонтированную шестерню на место. Он подошёл к рычагу и со скрипом запустил механизм. Водяное колесо начало вращаться, жернова пришли в движение. Механизм работал плавно, без того скрежета и стука, который, видимо, был здесь обычным делом. Новые зубья идеально вошли в зацепление. Ремонт был абсолютно успешным.

Угрюмое лицо Фёдора медленно расплылось в изумлённой улыбке. Он подошёл ко мне и с уважением хлопнул меня по плечу так, что я едва устоял на ногах.

— Колдун… ты, боярич, колдун, а не кузнец! — рассмеялся он. — Я думал, шестерню только на переплавку. А ты… ты её лучше новой сделал! Из моего же хлама!

Он сдержал своё слово. Он не только выкатил мне обещанный обломок жернова — огромный, тяжёлый, из превосходного мелкозернистого камня. Он велел Алёне, своей дочери, вынести нам большой мешок свежесмолотой муки. А затем, к полному изумлению Тихона, он залез в свой кошель и протянул мне несколько серебряных монет.

— Это за работу, — сказал он уже совсем другим, уважительным тоном. — Ты — настоящий мастер. Если что ещё сломается — я теперь знаю, к кому идти.

Слух о том, что «безумный» молодой Волконский за полдня починил неремонтируемую шестерню мельника, используя какие-то невиданные хитрости, мгновенно разнёсся по деревне. Я видел это по изменившимся взглядам людей, когда мы шли обратно. Презрение сменилось удивлённым уважением. Страх — любопытством. Я больше не был просто «больным» и «нищим». Теперь я был «хитрым», «умным», «тем, у кого руки из правильного места растут».

Мы с Тихоном возвращались в усадьбу, с трудом таща тяжёлый точильный камень и мешок муки. А в моём кармане приятно звенели мои первые честно заработанные деньги.

Я смотрел на эти монеты. Это было немного. Но это было доказательство. Доказательство того, что мои знания — это реальный, ценный актив. Актив, который может приносить не только оружие для защиты, но и еду и уважение.

Впервые за всё время в этом мире я почувствовал себя не просто выживающим. Я почувствовал себя по-настоящему полезным. И это чувство оказалось на удивление приятным.