Боярин-Кузнец: Перековка судьбы

Глава 3

Я замер на полу, куда рухнул мгновением ранее, и инстинктивно сжался в комок, изображая то ли агонию, то ли глубокий обморок. Мой мозг, только что переживший атаку чужих воспоминаний и собственный «синий экран смерти», лихорадочно переключился в режим аварийного протокола. Неизвестный контакт. Угроза не определена. Рекомендация: притвориться ветошью и не отсвечивать.

В проёме показалась сгорбленная фигура. Я разглядел пару стоптанных, но крепких сапог, затем — полы простого, латаного кафтана. Это был тот самый старик. Он вошёл в комнату, и его взгляд тут же упал на моё распростёртое на полу тело.

— Господин Всеволод! — в его голосе было столько неподдельного ужаса, что я на секунду сам почти поверил в свою трагическую кончину. — Что же вы! Вам нельзя вставать!

Он бросился ко мне, опустился на колени на грязный пол. Его морщинистое лицо было искажено тревогой.

«Господин? — пронеслось в моей голове, пока я изображал предсмертные хрипы. — Этот старик думает, что я — его господин? Глядя на эту комнату, я не уверен, для кого из нас это большее оскорбление».

— Господин, очнитесь! Святые угодники, что же это… — он пытался приподнять меня за плечи. Его руки были мозолистыми, кожа — сухой и грубой, как кора старого дерева, но прикосновение было на удивление бережным.

Я решил, что пора выходить из образа «трагически скончавшегося наследника» и переходить в образ «наследника, находящегося в состоянии крайней неадекватности». Я застонал. Тихо, жалобно, как и положено хилому подростку.

— Где я? — прохрипел я, используя свой новый, чужой и до неприличия высокий голос. И, чтобы добавить драмы, спросил: — Кто… ты?

Это сработало идеально. Лицо старика исказила гримаса такой скорби, будто я только что сообщил ему о скоропостижной кончине его любимой коровы.

— Эх, беда… хворь никак не отпустит разум ваш, молодой господин, — прошептал он, с невероятным усилием помогая мне подняться. — Это я, Тихон. Слуга ваш верный. Неужто не помните?

Я позволил ему довести себя до кровати. Этот короткий путь показался мне восхождением на Голгофу. Моё новое тело совершенно не слушалось. Ноги подгибались, голова кружилась. Моё сознание инженера, привыкшее к контролю, испытывало острое унижение от того, что его, как мешок с картошкой, ведёт под руку древний старик. Моё достоинство, казалось, осталось лежать где-то на полу, рядом с дохлым пауком.

Тихон уложил меня на это соломенное орудие пыток и укрыл колючим одеялом с такой заботой, будто я был последним представителем вымирающего вида. В каком-то смысле, так оно и было. Пора было начинать «допрос», пока он был в этом благодушном и встревоженном настроении. Я посмотрел на него самым растерянным взглядом, на который был способен (что, впрочем, не требовало особых актёрских усилий).

— Тихон?.. — прохрипел я, изображая, что с трудом ворочаю языком. — Прости… в голове туман… Словно всё вымело. Эта… хворь… Что со мной было?

Старик сел на грубый табурет у кровати. Его морщинистое лицо выражало глубочайшее сочувствие.

— Ох, господин… Трясучка вас скрутила, злая хворь, — начал он своим скрипучим, как несмазанная телега, голосом. — Три дня тому назад вы из поселения вернулись — ни кровинки в лице. Молчали, на вопросы не отвечали. А ночью как началось! Затрясло вас, заметались, жар такой, что к кровати не подойти. Я уж думал, всё, отходит молодой господин…

— Я… бредил? — осторожно спросил я, пытаясь направить разговор в нужное русло.

Тихон энергично закивал.

— Ещё как, господин! Кричали всё, да слова непонятные, не наши. Про какую-то «плазменную нестабильность» и «коэффициент расширения»… Бесовщина, прости Господи, — он торопливо перекрестился. — Я уж думал, демоны в вас вселились.

Я мысленно застонал. Отлично. Мой предсмертный анализ отказа оборудования здесь приняли за одержимость. Моё научное наследие в надёжных руках.

— Я в деревню побежал, за знахаркой Ариной, — продолжил Тихон. — Она у нас по хворям главная. Пришла, поглядела на вас, пошептала что-то на ухо, травами какими-то окурила, от которых весь дом потом три дня вонял…

«Ага, — подумал я, — так вот откуда эта нотка в общем букете».

— …дала отвар из горьких трав, — ага, вот и источник этого незабываемого вкуса во рту, — и сказала, мол, теперь воля Святых, выживете аль нет. Мол, душа ваша сейчас меж мирами ходит, и вернётся ли обратно — неведомо.

«Замечательно, — оценил я ситуацию. — Местная система здравоохранения — это смесь фитотерапии, шаманизма и политики полного невмешательства. Приоритет номер один: не болеть. Никогда. Ничем. Даже насморком. Иначе эти „Святые“ могут и не вернуть душу с прогулки».

— Арина говорила, хворь эта часто на сильных мужей нападает, — с ноткой гордости добавил Тихон. — Ваш покойный батюшка, боярин Демьян, царствие ему небесное, бывало, такую трясучку на ногах переносил, только крякнет да квасу выпьет… А вот матушка ваша, боярыня Елена… она слабее была… — старик вдруг осёкся, его голос дрогнул. Он посмотрел на меня, испугавшись, что расстроил «больного».

Я сделал мысленную пометку. Отец: боярин Демьян, покойный. Статус: высокий, раз мог переносить «трясучку» на ногах. Мать: Елена, тоже покойная, тема чувствительная. Вывод: я круглый сирота. Это многое объясняет.

Я прикрыл глаза, изображая слабость. На самом деле я просто пытался скрыть взгляд человека, чей мозг лихорадочно обрабатывал и каталогизировал входящую информацию.

— Вам бы подкрепиться, господин, — сказал Тихон, поднимаясь. — Силы нужны. Я мигом, только похлёбку разогрею.

Он вышел, а я остался один. Несколько драгоценных минут для независимой экспертизы и оценки текущего местоположения. Я снова сел, превозмогая протесты моего нового тела, и начал свой осмотр. Теперь это был не просто испуганный взгляд, а холодный анализ инженера.

Стены. Сруб. Пазы между брёвнами прорублены топором. Следы грубые, неровные. Пилы, если и существуют в этом мире, здесь явно не применялись. Слишком дорого или слишком сложно. Щели законопачены мхом. Экологично, конечно. Если не считать сквозняков и вероятного наличия в этом мхе целой экосистемы насекомых.

Окно. Тот самый «био-полимерный экран» из бычьего пузыря. Я подполз к нему. Плёнка была натянута на грубую деревянную раму и закреплена коваными гвоздями. Вид на улицу был такой, будто я смотрел на мир через толщу вазелина. Технологический уровень: «до свидания, стекольная промышленность». Позднее Средневековье, в лучшем случае.

Мебель. Сундук в углу. Массивный, скреплённый железными полосами. Гвозди кованые, с большими, расплющенными шляпками. Замок — простой пружинный механизм, который можно было бы вскрыть скрепкой. Если бы здесь изобрели скрепки. Кровать — просто сколоченные доски. Стул — три палки, соединённые вместе. Функционально. Убого.

Вернулся Тихон. В руках у него была деревянная миска, от которой шёл пар, и такая же деревянная ложка. В миске плавало нечто серое — жидкая похлёбка с редкими вкраплениями чего-то похожего на перловку и разваренную морковь. Рядом на дощечке лежал ломоть тёмного, плотного хлеба, которым, кажется, можно было бы отбиваться от волков.

Я заставил себя есть. Вкус был… никакой. Это было не еда. Это было топливо. Калории в чистом виде, без малейшего намёка на удовольствие. Пресное, чуть солоноватое, с привкусом дыма. Хлеб был кислым и тяжёлым. Я с тоской вспомнил свою последнюю пиццу «Четыре сыра».

«Вывод, — заключил я, с трудом проглотив ложку, — статус „господина“, похоже, чисто номинальный и не подкреплён материально. Финансовое положение — катастрофическое. Мы на дне. И, кажется, кто-то снизу уже стучит».

Тихон, довольный, что я поел, забрал посуду и, велев отдыхать, вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Я остался один в тишине.

Я лёг и закрыл глаза. Нужно было принять новую реальность. Смириться с ней.

Имя: Всеволод Волконский. Звучало как название какого-то очень скучного исторического романа. Или как требование к паролю: «должен содержать не менее десяти символов, одну заглавную букву и одну боярскую фамилию».

Статус: «молодой господин», наследник покойного боярина.

Состояние: судя по всему, отрицательное. Мы не просто бедны, мы на грани выживания.

Технологический уровень мира: «спасибо, что не каменный век, но и до парового двигателя ещё как до Луны пешком».

Я мысленно представил свою прошлую жизнь. Свою лабораторию, свою уютную квартиру. Доставку горячей пиццы. Быстрый интернет. Хороший, ароматный кофе. Всё это теперь казалось сном. Фантомом. Виктор Новиков, 32 года, перспективный учёный, погиб при аварии на производстве. Точка. Это был завершённый проект. Цепляться за это имя, за эту жизнь — значит отказаться принимать правила новой игры. А в такой игре это равносильно проигрышу.

Нужно было принять новое имя. Примерить его, как неудобный, колючий, но единственный доступный костюм.

Я медленно, с усилием, прошептал в тишину:

— Все-во-лод…

Звучало нелепо.

Я попробовал снова, уже твёрже, вкладывая в это слово не только звуки, но и всю свою волю к выживанию.

— Всеволод Волконский.

Это больше не было просто набором букв. Это был мой новый логин в этой системе. Моя роль. Мой щит. Моё проклятие и, возможно, мой шанс.

Ужас и паника отступили. На их место пришла холодная, тяжёлая, как наковальня, решимость. Я не знал, что ждёт меня за дверью этой комнаты. Но у меня была отправная точка. Имя. Легенда. И мозг инженера, привыкший решать проблемы. А проблем тут, судя по всему, было больше, чем звёзд на небе.

«Ну что ж, Всеволод, — подумал я. — Добро пожаловать в новый мир. Первый пункт в списке дел: выяснить, как не умереть с голоду или от следующей „хвори“. Второй пункт: найти что-нибудь съедобное, что не похоже на эту похлёбку. Эксперимент начинается».

Ночь принесла не столько отдых, сколько осознание того, что матрас, набитый соломой, является одним из самых эффективных орудий пыток, придуманных человечеством. Но, как ни странно, порция сомнительной похлёбки и несколько часов забытья сделали своё дело. Я чувствовал себя не то чтобы хорошо, но, по крайней мере, уже не как ходячий труп. Просто как очень, очень уставший человек, которому срочно нужен кофе и отпуск. Желательно, на другом конце галактики.

Я понял, что не могу больше сидеть в этой комнате. Мой внутренний инженер требовал полной технической инспекции объекта. Объекта под названием «моё новое убогое жилище».

Я нашёл Тихона, который уже вовсю хозяйничал во дворе, пытаясь починить рассохшуюся бочку. Старик выглядел таким же древним и потрескавшимся, как и она.

— Тихон, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-господарски, а не как у человека, который только что проиграл битву с матрасом. — Проведи мне экскурсию. Я хочу видеть всё.

Старик посмотрел на меня с тревогой.

— Господин, вам бы полежать, силы поберечь…

— Тихон, если этот дом развалится на мне, пока я буду отдыхать, это не сильно поспособствует моему выздоровлению. Веди. Полный осмотр помещений. Считай это аудитом.

Старик, конечно, не понял, что такое «аудит», но слово, видимо, прозвучало весомо. Он вздохнул, отложил инструменты и подчинился. Мы вошли в центральное помещение дома, и я на мгновение замер. Если моя комната была просто бедной, то это место было… эпичным. В своей заброшенности. Огромный, гулкий зал с потолком высотой в два этажа, который, казалось, уходил во мрак. Здесь можно было бы устраивать пиры на сотню человек. Или снимать фильмы про вампиров. Декорации уже были готовы.

Вдоль стен, на выцветшей ткани, которой они были обиты, темнели идеальные прямоугольники. Призраки картин, ковров или гобеленов, которые когда-то здесь висели, создавая уют. Теперь эти пятна выглядели как следы от давно снятых улик на месте преступления. Пустые оружейные стойки у стены напоминали скелеты доисторических животных. А огромный, в человеческий рост, камин был чёрен от сажи и плотно затянут паутиной. Он был не просто холодным. Он был мёртвым.

«Интересно, — подумал я, разглядывая массивные дубовые балки под потолком. — Соединение „ласточкин хвост“. Ручная работа. Кто бы это ни строил, он знал своё дело. Рассчитано на века». Но, судя по всему, в середине этого срока у владельцев кончились деньги на ремонт. Это была не просто бедность, когда не хватает на еду. Это было медленное, системное угасание целого организма. И, к моему удивлению, где-то в глубине души я почувствовал укол тоски. Чужой, унаследованной тоски. Видимо, остаточный файл от предыдущего пользователя этой тушки. Раздражает.

— Покажи мне остальные комнаты, — сказал я, и мы двинулись дальше по скрипучим коридорам, которые отвечали на каждый наш шаг жалобным стоном.

Первая остановка — кабинет отца. Комната, где, очевидно, принимались все те гениальные бизнес-решения, которые привели поместье к нынешнему процветанию. Главным экспонатом был массивный дубовый стол. Его столешница была покрыта глубокими царапинами и тёмными пятнами, словно по ней годами били то кулаком, то тяжёлой кружкой. Свидетельство напряжённых переговоров. В основном, с самим собой. У стены стоял гигантский книжный шкаф. Пустой.

«Любопытно, — подумал я, проводя пальцем по пыльной полке. — Папаша не любил читать? Или книги ушли первыми в счёт долга? Судя по общему состоянию дел, ставлю на второе».

Мои пальцы наткнулись на доску, которая слегка просела. Тайник. Классика жанра. Внутри должна быть либо карта сокровищ, либо последняя бутылка заначенного алкоголя. Я подцепил её ногтем. Под доской была неглубокая ниша. И она была, разумеется, тоже пуста. Ну, почти. В дальнем углу лежал одинокий предмет. Я достал находку. Тяжёлая бронзовая печатка. На ней был выгравирован герб: оскаленная волчья голова, а под ней — два перекрещенных молота.

«Так, значит, мы были „Волки-Молотобойцы“ или „Кузнечные Псы“? Звучит брутально. Жаль, что не помогло».

Следующая дверь вела в покои матери. И эта комната была совершенно другой. Здесь было чисто. Пахло сушёной лавандой. Видно было, что Тихон заходит сюда и поддерживает порядок, как может. Но эта чистота лишь подчёркивала пустоту. Маленький туалетный столик был гол. Шкатулка для драгоценностей, сделанная из резного дерева, была открыта. Внутри, на истлевшем бархате, лежал только старый деревянный гребень. Ни колечка, ни серёжки, ни даже дешёвой брошки.

В этой комнате не было места сарказму. Это была история не о плохом управлении, а о тихом отчаянии. История женщины, которая пыталась удержать рушащийся мир из последних сил, продавая свои воспоминания по одному.

«Теперь понятно, — заключил я, когда мы вышли. — Это была не внезапная катастрофа. Это было медленное кровопускание. Продавали всё по частям. Ковры, оружие, книги, украшения… Классический случай плохого финансового менеджмента, растянутого на годы».

Мы вернулись в большой зал. Я демонстративно сел в единственное уцелевшее кресло у холодного камина. Оно явно предназначалось для главы рода, и я решил, что пора начинать вживаться в роль. Нужно было завершить сбор анамнеза.

— Тихон, — сказал я, глядя на старика, который стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу. — Расскажи мне всё. Как? Почему? Болезнь забрала мою память, но я должен знать правду о своём роде. Без утайки. Я хочу знать полную историю нашего банкротства.

Старик тяжело вздохнул, словно я попросил его поднять непосильный груз. Он сел на простую скамью напротив и начал свою исповедь.

— Ох, господин… Род наш был велик, — начал он, и в его потухших глазах на мгновение зажёгся огонёк. — Дед ваш, боярин Волкон, да упокоят Святые его душу, был не просто боярин. Он был Кузнец! Мастер! Его клинки пели в бою! Сам Великий Князь присылал к нему гонцов, заказывал мечи для своей гвардии. Род Волконских по всему княжеству гремел. На гербе нашем не зря молот — мы ремеслом своим жили, а не с земли кормились.

«Так, понятно, — перевёл я на свой язык. — Дед был гением-инноватором. Стив Джобс местного разлива. Основал бренд, вывел его в топ. Принято».

— А потом… потом пришёл ваш батюшка, боярин Демьян, — голос Тихона стал тише. — Хороший был человек, и воин смелый… да только Дар кузнечный ему от отца почти не передался. Не было в его работах той искры, той души… А гордость была, ох была… Он пытался жить так же широко, как при деде. Пиры закатывал, жене вашей, матушке Елене, ткани заморские покупал… Чтобы никто, не дай бог, не подумал, что Волконские оскудели. В долги влезать начал.

«Классика, — подумал я. — Сын-наследник, который не смог в инновации, но очень хотел поддерживать имидж бренда. Вместо R D все деньги уходили на маркетинг и корпоративы. Я видел эту историю в своей прошлой жизни десятки раз. Она никогда хорошо не заканчивается».

— А главным ростовщиком в нашей округе, — лицо Тихона помрачнело, и он даже понизил голос, — оказался боярин Медведев. Хитрый и жадный, как хорёк. Он с радостью давал вашему отцу в долг, да под такие проценты, что уму непостижимо. А потом… потом ваш отец, чтобы вернуть славу, решил выковать меч для княжеского турнира. Лучший меч в княжестве. Взял у Медведева последний, самый большой залог. Год из кузни не выходил… Но меч подвёл. Сломался в первом же бою. Прямо на глазах у всего двора. Позор был страшный.

Я едва сдержал стон. «Он поставил всё на один прототип? Без тестирования, без контроля качества? И устроил публичную демонстрацию, которая закончилась провалом? Ох, папаша, папаша… Это же азы управления проектами!»

— Медведев тут же потребовал вернуть долг, — закончил Тихон, и в его голосе слышались слёзы. — А чем платить? Он забрал лучшие земли, скот… Боярин Демьян с горя запил. Сгорел за два года. А матушка ваша, боярыня Елена, таяла следом. Продавала последнее, чтобы вас сберечь… Прошлой зимой и её не стало.

В зале повисла тяжёлая тишина. История была рассказана. Диагноз поставлен. Я переваривал информацию, холодную и горькую, как вчерашний отвар.

— Долг… — спросил я, и мой голос прозвучал глухо. — Он выплачен?

Тихон медленно покачал головой.