Большая черная дыра

Глава 8

Георгий стоял среди хаоса, постепенно приходя в себя, и его начинало трясти. Рядом валялся истыканный штыком человек в германской каске с шипом на макушке. С противоположной стороны жался к соседней повозке Гаврила и кричал:

— Эй! Прячься! Прячься, кому говорят!

За ещё одной повозкой с красным крестом на боку, что стояла впереди, прятались три медсестры, четвёртая валялась лицом в размокшей колее, пробитая кавалерийской пикой. Там же лежали и двое раненых на полотнищах, а рядом сидел прапорщик Веселовский с «Наганом» в руке.

Тело пулемёта покоилось в луже, а рядом с ним застыл на боку могучий Гришка. Второй солдат распластался возле станка и тяжело дышал, глядя в небо. Пулемёт собрать так и не успели.

Георгий несколько секунд стоял посреди дороги, но быстро опомнился и сел на корточки рядом с повозкой. Он больше не обращал внимания на вездесущую грязь и не думал о том, как бы остаться чистым. Шинель, штаны, сапоги и даже руки были заляпаны дорожной жижей и промокли насквозь.

Накрыла растерянность. Лошади нервничали и в любой момент могли увезти укрытие на колёсах в неизвестном направлении, а враг — выскочить откуда угодно. Кавалерия противника металась среди обозов и с озверением колола пиками и топтала всех, кто попадался на пути.

Требовалось действовать, но как? Бежать? Удирать в безопасное место подальше от жестокой расправы? Чёрный червь страха заползал в душу, отравляя её паническим состоянием. Смерть, как всегда, летала рядом, носилась ураганом среди обозов, скашивая всех без разбора. Того и гляди дотянется.

«Спокойно! Спокойно, — твердил себе Георгий. — Возьми себя в руки, мать твою!»

Взгляд упорно цеплялся за тонущий в коричневой луже пулемёт. Сейчас он мог сослужить хорошую службу, но прежде его придётся собрать и где-то достать патроны. Впрочем, последнее не было большой проблемой: парень, тащивший четыре коробки с лентами, прятался за той же повозкой, что и Гаврила.

Усилием воли Георгий вырвал себя из места, казавшегося столь безопасным, и выглянул за угол, держа наготове трёхлинейку. В этот момент перед ним оказался германский кавалерист — рослый, с небольшими топорщащимися усиками, восседавший верхом на крепком, пегом жеребце. Палец машинально вдавил спусковой крючок. Немец схватился за простреленную грудь и вывалился из седла. Конь промчался через дорогу, разбрызгивая копытами жижу, и ускакал в поле.

«Да что ж я сегодня такой везучий», — подумал Георгий, сам не понимая, как это произошло.

Других противником поблизости не наблюдалось, и он подбежал к луже. Запустил руки в холодную воду, чтобы вытащить стальную тушу, но та оказалась неимоверно тяжёлой. В пояснице что-то предательски хрустнуло.

— Давай помогу! — рядом оказался Гаврила и взялся с другого конца.

Вместе они взгромоздили пулемёт на станок и закрепили. А парень, нёсший четыре стальные зелёные коробки, достал из одной ленту и запихнул в приёмник. Несколько раз он второпях дёрнул затвор, прежде чем удалось загнать патрон в патронник. Остался главный вопрос: заработает ли механизм после купания в луже.

Георгий развернул пулемёт в сторону пересекающей дорогу лесополосы. Вдалеке мелькали всадники, царила суета. Вероятно, там сосредоточилась основная группировка противника. Но и здесь германцы могли появиться в любой момент.

— Парни, прикройте спину, — Георгий поднял прицельную планку и стал разбираться, на какую дальность поставить.

— Что ты там чешешься? Они сейчас на нас попрут! — нервничал Гаврила.

— Да подожди ты! Не говори под руку. Спину прикрой, чтобы в тыл не зашли. Вода в кожухе есть? Здесь же… водяное охлаждение?

— Слили воды. Я сейчас, — парень, таскавший патроны, судорожно отстегнул от ранца котелок, зачерпнул воду прямо из лужи и стал заливать в пулемёт.

От выстрела над ухом Георгий вздрогнул и обернулся.

— Ах ты, шельма! — крикнула Гаврила в ярости, передёргивая затвор. — Германец с тылу обошёл!

— Прикрывай! — напомнил Георгий.

— Да знаю-знаю. А ты… как тебя?

— Стёпа меня звать, — простодушно ответил паренёк с патронами.

— Давай, Стёпа, прикрывай. А то нам крышка.

Парень бросил котелок и взялся за винтовку.

Георгия до сих пор трясло от нервного напряжения. Враг был повсюду. Он обходил со всех сторон, окружал. А пулемёт стоял посреди дороги в совершенно неудобном месте. Но здесь хотя бы обозы прикрывали, а в поле — совсем ничего нет.

Сосредоточившись на всадниках, мелькавших впереди, Георгий стал пристреливаться. Пулемёт работал прекрасно, чётко и мощно отбивал такт, вот только первая короткая очередь ни в кого не попала, как и вторая. Из-за отсутствия трассеров было совершенно не понятно, куда летят пули. Да и прицел мог оказаться сбит.

И тут на дорогу выехали трое кавалеристов в островерхих касках. До них было не более двухсот метров, но пулемёт они не заметили. А у Георгия внутри всё сжалось. Он опустил целик на половину и замер, тщательно совпещая его с мушкой. Промахнуться нельзя. Иначе всадники ускачут и зайдут с фланга. И, скорее всего, у них получится.

Гаврила и Степан опять пальнули в кого-то. Кавалеристы повернулись на звук и увидели, наконец, пулемётный расчёт. Георгий вдавил гашетку. Фонтанчики от пуль заплескались под копытами лошадей, и первый скакун, пронзительно заржав, повалился в грязь вместе с сидящим верхом пикинёром.

Увидев результат, Георгий вдавил гашетку, и длинная очередь свалила оставшихся германцев, которые не успели ничего предпринять. Пулемёт смолк. Кто-то барахтался на дороге, одна из лошадей пыталась встать. Пара коротких очередей — и всё замерло.

А выстрелы продолжали греметь над полем исчерченным колеями и заставленным обозами. Накрапывал дождь. Чернота медленно опускалась на просторы.

— Вон он! За телегой! Стёпа, видишь? Вон он! — закричал Гаврила и выстрелил. — Обходят, гады!

Георгий же совсем растерялся, не понимая, какое из направлений прикрывать. Впереди враг далеко. Но он может выскочить в любой момент перед самым носом, а может обойти сзади.

Далеко позади послышался нестройный хор голосов:

— Вперёд! За Россию матушку! Ура! — возгласы сопровождались безостановочной пальбой.

— Это наши, чёрт бы их побрал! Наши! — воскликнул Георгий. — Подкрепление прибыло! Ура!

На дороге показался десяток солдат, которых вёл в бой рослый штабс-капитан с гладковыбритым упитанным лицом и «Наганом» в руке. Они быстро добрались до пулемёта. Другие же бойцы бежали слева и справа среди повозок и по полю. Крики «Ура!» и пальба разлеталась над запруженной дорогой.

— О, да у вас пулемёт! — воскликнул штабс-капитан. — Откуда вы, ребятки?

— Двести двенадцатый полк.

— Очень хорошо. Давайте за нами. Разогнать надо гадов, — он обернулся к своим. — Вперёд, не отставай! — и сам уверенно зашагал дальше.

Прибывшее подразделение двинулось дальше, стреляя на ходу. Георгий и Гаврила переглянулись и покатили пулемёт за штабс-капитаном. Стёпа потащился следом.

Не встречая сопротивления, добрались до перекрёстка. В талой грязевой каше среди сгрудившихся телег и мечущихся в упряжках лошадей бугрились тела людей и животных, бултыхались и кричали раненые. Было невозможно шагу ступать, никого не задев — настолько много здесь полегло народу. Германские шинели и обтянутые материей каски со штырями тоже виднелись в куче моле.

У лежащего неподалёку германца из раны в животе сочилась кровь, смешиваясь с водой из лужи, но он всё равно пытался встать, впиваясь пальцами в вязкую дорожную кашу. Это заметил один из новоприбывших бойцов, подскочил и воткнул штык в спину обессиленного врага:

— Ах ты пёс, немчура поганая!

Но боеспособных вражеских солдат здесь не осталось. Прорвавшаяся в тыл германская кавалерия, видимо, не рассчитывала получить столь серьёзный отпор и отошла с потерями. Подкрепление появилось весьма своевременно.

Только вот отступление на этом не заканчивалось. Следовало поторапливаться. Отряды врага теперь гуляли повсюду. Они будут нападать, отбивать обозы, создавать хаос и гнать русскую армию всё дальше и дальше, пока та не закрепится на новых рубежах и не остановит врага. Поручик Анохин сказал, что линию обороны выстроят под Сувалками. Город вряд ли сдадут без боя, поэтому впереди маячило решающее сражение.

Штабс-капитан был из сто пятнадцатого полка и хотел, чтобы пулемётный расчёт пошёл вместе с ним. Но Георгию эта идея не понравилась, ведь тогда без защиты останутся медицинский персонал и раненые. Разумеется, стал спорить несмотря на высокий чин стоящего перед ним офицера.

— У нас раненые, ваше благородие, — заявил Георгий. — Много раненых, а так же врачи, фельдшеры и медсёстры. Мы должны их прикрывать. Поэтому прошу прощения, но с вами не пойдём.

— Кто твой старший? — спросил штабс-капитан.

— Поручик Анохин.

— Где он? Отведи меня к нему.

— Прошу за мной.

Георгий и штабс-капитан побрели обратно.

Поручика Анохина обнаружили не сразу. Пробитый насквозь вражеской пикой, он лежал лицом в талом, красном снегу между первой и второй линиями обозов. Георгию почему-то казалось, что этот человек благодаря своему уравновешенному спокойствию всегда выберется сухим из воды. Но смерти было всё равно, она забирала всех без разбора.

Но не только Анохин нашёл смерть на расхристанной дороге. От двух дюжин бойцов осталось человек пятнадцать, из которых треть валялись раненными в холодной жиже. Но парни не отдали свои жизни даром: убитых германцев тоже оказалось достаточно. Более десятка кавалеристов теперь глотали грязный снег среди разбредшихся в хаосе повозок, а кони, обвешанные поклажей, бродили рядом, скорбя по хозяевам.

Три уцелевшие медсестры уже занимались делом. Они своими тонкими, слабыми ручками оттаскивали раненных мужиков туда, где почище, и перевязывали их. Одна из сестёр бинтовала плечо коренастому парню с покалеченной кистью — тому самому, который отпускал нелестные фразы в адрес женщин из Красного Креста. Сейчас он стонал, чертыхался и чуть не плакал от боли.

Помогали и фельдшеры, а среди повозок бегал врач и требовал освободить их для перевозки раненных. Впрочем, он мог бы это и не делать. Половина обозной прислуги разбежалась и погибла, оставив лошадей и телеги бесхозными. Среди них можно было найти подходящую, что в конечном счёте и сделали.

— Вот эта! Вещи разгружаем, складываем раненых, — распоряжался врач, и по голосу чувствовалось, в каком нервном напряжении он сейчас находился. — В первую очередь тяжёлых. Давай, братцы, быстрее, быстрее!

Двое раненых на полотнищах так и лежали возле одной из медицинских повозок, их охранял слепой Веселовский, вооружённый «Наганом».

— Прапорщик, — штабс-капитан присел рядом и потряс за плечо Веселовского. — Сколько у вас человек?

— Не знаю, я ничего не знаю, ничего не вижу, — бормотал Веселовский. — Простите…

— Мне пулемёт твой нужен. Понимаешь?

— Ваше благородие, — вмешался Георгий, возмущённый таким поведением офицера. — Он не может командовать, вы не видите разве?

— А я с тобой разговариваю? — обернулся штабс-капитан и блеснул глазами. — Не может командовать? Тогда кто может, чёрт возьми⁈

— Старший унтер-офицер Пятаков, — подбежал и откозырял парень с крупной квадратной головой и усами. — Двести двенадцатый полк, третий батальон.

— Сколько вас всего?

— На ногах не больше дюжины, а ещё раненые… И пулемёт мы не отдадим, ваше благородие, что хотите делайте. Иначе мы совсем беспомощными окажемся.

— Проклятье! — выплюнул штабс-капитан с досадой. — Ладно, тогда мы пойдём с вами. Держимся вместе, понял, Пятаков? Прикроем медицинский обоз. За нами вряд ли кто-то пойдёт. Кто мог, все отступили.

Слова штабс-капитана обнадёживали. Он вёл с собой человек пятьдесят. Серьёзного сражения они не выдержат, но нападения мелких отрядов точно отобьют, особенно при поддержке пулемёта. И всё же тревога не отпускала. Если не поторопиться, можно оказаться отсечёнными от основных сил, и это сейчас пугало больше всего.

Зато Георгию пришла одна блестящая идея, о которой он тут же объявил Пятакову:

— Господин старший унтер-офицер, надо с пулемётом что-то делать.

— А что с ним?

— Если его нести по частям, мы его не успеем собрать в случае внезапного нападения. Надо установить на телегу. Так и везти будет легче, и проще открыть огонь, если противник обнаружится.

— На телегу говоришь? А где я тебе телегу достану?

— Здесь полно брошенных. Можем поискать.

— Ищи. Только быстрее. Германов нам тут ждать не резон.

Медперсонал сработал оперативно, и к наступлению темноты всех раненых разместили в повозках, которые удалось освободить от уже ненужной никому поклажи. Георгий тоже нашёл телегу для пулемёта — крестьянскую подводу с сеном, запряжённую тощей клячей. Такой транспорт не выглядел слишком надёжно, но других вариантов всё равно не было, а здесь два в одном: и место для пулемёта, и корм для лошади.

Степан забрался на облучок, Георгий и Гаврила расположились на сене рядом с оружием. Телега медленно поползла дальше, трясясь и переваливаясь на ухабах и скрипя несмазанными осями.

Гаврила довольно улыбался:

— Ну и голова же ты, Георгий. Сообразил. А то бы волочили по грязище эдакую тяжесть.

Георгий и сам был доволен своей выдумкой. Теперь не придётся топать по колдобинам и талому снегу. Промокшие, отёкшие ноги могли, наконец, отдохнуть. В довесок ещё и поясница заныла после неудачного поднимания тяжести.

Лошади вяло шлёпали копытами по лужам, впереди и сзади прыгали фонарики, подсвечивая дорогу в непроглядной тьме. Отступление продолжалось.

Но не успел Георгий с Гаврилой порадоваться тёплому месту на соломке, как телега застряла в очередной яме и так накренилась, что вся компания чуть не вывалилась. Пришлось спрыгивать и по щиколотку в воде толкать свой транспорт, пока тот не выбрался на более-менее ровный участок. Но и там измученная кляча еле тянула, поэтому Степан повёл её под уздцы, а остальные поплелись рядом. Потом всё-таки решили ехать, но по очереди, ибо идти было совсем невмоготу.

Грязи было столько, что Георгий вымазался весь с ног до головы. На привале он потёр себя снегом, умыл лицо, но ладони сильно мёрзли без перчаток, и нормально почиститься не получалось. Гаврила же продолжал мучиться с рукой. Он морщился каждый раз, когда за что-то брался. Боль скрывать уже не удавалось.

— Перевяжи хотя бы, — посоветовал Георгий.

— Да-да, знаю, хватит уже, — огрызнулся Гаврила. — Разберусь.

Он всё-таки последовал совету и перетянул ладонь найденной в рюкзаке тряпкой. И как будто даже забыл о царапине. Забыл и Георгий. Из-за дикой усталости думать ни о чём не хотелось.

Глубокой ночью медицинский обоз и сопровождающие его солдаты остановились возле речушки, напоили лошадей, набрали запасы воды. Степан сунул кляче солому и кинул небольшую горсть в ведро с водой, чтобы лошадь пила мелкими глотками и не простудилась. Парень был деревенским и хорошо знал, как обращаться с животными. Он сам всё делал, а Гаврила и Георгий помогали.

Долго задерживаться не стали. Быстро сделали все дела, и колонна потянулась дальше.

Особняк был набит солдатами. Люди спали прямо на полу, заполнив своими изнурёнными телами все комнаты на первом этаже. Офицеры ночевали на втором. Хозяева давно покинули эти края, перебравшись туда, где поспокойнее, и теперь господский дом, так удачно расположенный на окраине Сувалок почти у самой дороги, оказался в распоряжении солдат.

Голландские печки были растоплены, и их тепло растекалось по комнатам, наполненному тошнотворной вонью сохнущих портянок.

Георгий вместе с отрядом бойцов, возглавляемых слепым прапорщиком, и остатками сто пятнадцатого полка добрались сюда лишь под утро. Чудом нашлось свободное место: только что другое подразделение покинуло стены гостеприимного дома, и очередная партия солдат могла согреться и выспаться.

Но прежде чем провалиться в царствие Морфея, Георгий со спутниками распрягли и покормили лошадь. Теперь это была их обязанность. Обычно пулемёт обслуживал расчёт из восьми-десяти человек. Туда входили и возницы, и подносчики боеприпасов, и непосредственно стрелки с командиром, а сейчас управляться приходилось троим. Малочисленность расчёта была настолько очевидно, что даже унтер Пятаков внял просьбе дать ещё людей и выделил Филиппа Башмакова, который в стычке отделался ушибами, хотя его сбила лошадь на всём скаку.

Но после хозяйственных хлопот Георгий постелил на пол шинель и улёгся в тёплой комнате среди храпящих солдат. Отключился почти моментально. Голодный, промёрзший, с болью в спине и ломотой в суставах, он в последние часы ни о чём не думал, кроме сна. Хотел вспомнить жену, сына, родителей — тех, кто когда-то был ему дорог, но перед глазами стояла лишь усатая рожа германца, протыкаемого штыком. Образ это крепко отпечаталось в мозгу.

Прежде Георгию не приходилось убивать собственными руками, глядя врагу в глаза. Тот кавалерист стал первым. Но до чего же легко это далось! Никаких колебаний, никаких угрызений совести. И только усатая физиономия с недоумевающим взглядом постоянно появлялась перед мысленным взором, стоило зажмуриться.

Открыв глаза, Георгий снова обнаружил себя в тумане среди множества солдат, ждущих приказа идти в атаку. Тот прозвучал, словно гром с неба, и пронёсся многоголосием над рваной землёй. И тогда сотни серых шинелей вылезли из окопов и побежали вперёд с криками «Ура!» Вместе с ними шёл и Георгий, перебирая ватными ногами по сугробам и рытвинам.

Но вот туман рассеялся, и впереди показалась огромная бездна. Солдаты неровными рядами мчались к ней и падали цепь за цепью. Они словно не видели, куда идут. А Георгий видел, и он не хотел свалиться туда, но непреодолимая сила влекла его за собой, чтобы сбросить в бездонную яму, которая неумолимо приближалась с каждой минутой…

Он проснулся раньше, чем достиг края бездны. Вскочил и долго сидел на полу, обливаясь холодным потом и прокручивая в голове дурацкий, назойливый сон.

Побаливало горло, появились сопли, слегка знобило. Как бы организм ни сопротивлялся, но простуда оказалась сильнее. Замёрзшие, мокрые ноги, плохое питание, жуткая усталость подкосили его. Самочувствие ухудшалось, и ничего с этим сделать было невозможно. Даже отлежаться не получится, ведь скоро офицеры либо заставят куда-то идти, либо бросят в атаку.

Сквозь помутневшие, высокие окна пробивался тусклый свет слякотного, пасмурного утра. Он падал на перепачканные шинели, на бинты с засохшей, почерневшей кровью, на землистые, огрубелые лица. В полумраке большой комнаты на полу храпели, ворочались, кашляли солдаты. Один что-то бормотал во сне, его голос то становился громче, то почти затихал. Второй время от времени звал матушку.

Эти люди видели боль и смерть, прошли по грязи и снегу десятки, если не сотни вёрст, перенесли пытку артобстрелами, пулемётным и ружейным огнём. А ведь ещё совсем недавно они были обычными крестьянами, конторскими служащими, лавочниками, приказчиками, извозчиками. Они жили каждый своими заботами, мелкими невзгодами и радостями, и не ведали настоящего ужаса. А теперь на их головы обрушился молот войны, убивая и калеча всех без разбора.

Но те, кто спал сейчас в особняке, оказались наиболее везучими. Многих из них даже не ранило, а другие отделались мелкими царапинами, ссадинами, ушибами.

У стены стоял старинный шкаф с резными узорами и стеклянными дверцами, где когда-то хранился семейный фарфор или хрусталь, в углу тяжёлые напольные часы отстукивали секунды, качая маятником, а рядом висела большая старинная картина с сосновым лесом, обрамлённая пышной, позолоченной рамкой. По центру комнаты из стены выпирала высокая, до самого потолка печь, обложенная изразцовой плиткой. Остальную мебель вынесли и, вероятно, использовали в качестве топлива для печек и костров. На улице тоже разместились солдаты, и сквозь толстые стены в мир спящих проникали человеческие и лошадиные голоса.

Хотелось спать, но постоянно что-то мешало. То солдаты рядом шевелились и ворочались, то какой-то бедолага с воплем, что в него попали, вскочил, разбудив соседей, а те обложили его чёрной руганью, то вонь от сохнущих портянок вызывала рвотный рефлекс.

Георгий встал, обмотал ноги почти высохшими лоскутами шерстяной материи и сунул опостылевшие сапоги, накинул шинель на плечи и, поёжившись от озноба, вышел из комнаты.

Наверх вела лестница с резными перилами, устланная ковром, истоптанным грязными подошвами. На стене висело зеркало, и Георгий подошёл к нему. В отражении был паренёк с осунувшимся лицом, впалыми щеками и пустым, бесцветным взглядом. Над верхней губой и на бороде пробивалась молодая растительность. Однако черты узнавались легко. Физиономию эту в прошлой жизни приходилось видеть очень часто.

Точной копией Георгия местный Жора Степанов не был, по крайней мере, ростом паренёк не вышел. Но если бы он хорошо питался с младенчества, возможно, вымахал бы до привычных ста восьмидесяти трёх, а так — метр семьдесят пять максимум.

На втором этаже раздались всхлипы. Георгию захотелось посмотреть, у кого случилась истерика, но он медлил. Наверху отдыхали офицеры и, возможно, не стоило туда соваться. И всё же пошёл. Тихо поднялся по ступеням и застыл. У окна спиной к лестнице стоял поручик Веселовский. Его плечи вздрагивали, а из груди вырвались сдавленные звуки, похожие на стон. Пожалуй, не стоило ему мешать. Всё равно словами горю не поможешь. Георгий уже хотел спуститься, но случайно шаркнул ногой по ковру.

— Кто здесь? — резко обернулся поручик и уставил на незваного гостя пятнами засохшей крови на серой повязке.

Георгий не ответил и медленно спустился на первый этаж.

Из-за другой двери доносились голоса, стук посуды, клацанье железа. Там расположились десятка два солдат, обложенные ранцами и прочим барахлом. Кто-то чистил винтовку, кто-то спал, кто-то завтракал. Раздразнённый запахом пищи, желудок вновь напомнил о себе. Сухари почти закончились, на дне сумки остались жалкие крохи, а обшарить вещи убитых ни Георгий, ни его спутники не успели: были заняты поиском телеги для пулемёта.

Решив поспать ещё немного, он вернулся в комнату, да так и замер в дверях. В углу стоял человек в офицерском мундире с эполетами, в фуражке и высоких сапогах. Незнакомец был неестественно длинным, чуть ли не под потолок ростом, а лицо его скрывала тень. Георгий отшатнулся. Чем-то потусторонним веяло от незваного гостя. Жуткая чёрная фигура казалась призраком, а то и демоном, явившимся с того света.

Душу сжала костлявая рука ужаса. Георгий выскочил из комнаты и выбежал на улицу. На каменном крыльце, украшенном декоративными мраморными вазами, сидели солдаты, болтали о чём-то, дымили самокрутками и ржали, как кони.

— А хотите ещё анекдот? — спросил один из них и уставился на Георгия, пулей выскочившего из двери. — Э, ты чего, брат?

Георгий помолчал немного, собираясь с мыслями, и произнёс:

— Да так… подышать захотелось свежим воздухом. В груди спёрло.

— Да… бывает, — боец затянулся самокруткой последний раз и выбросил окурок в снег. — Слышал, вы в самое пекло попали.

— Не то слово, — Георгий спустился по ступеням и отправился под навес, где стояла привязанная лошадёнка. Подумал, раз уж не спится, то хоть дела какие-то надо сделать.

Унтер-офицер Пятаков скоро поднял своих, и Георгий вернулся в комнату. Загадочной фигуры в помещении больше не было, но разум дорисовывал её очертания. Жуткий гость незримо присутствовал здесь.

Пятаков распределил задания: двоим приказал отвести раненных на вокзал и посадить на поезд, а остальных послал в город по разным направлениям искать обозы и прочие отколовшиеся части двести двенадцатого полка. Сам же он вместе с парой солдат вознамерился добыть немного провианта, поскольку еды у бойцов не осталось, кроме неприкосновенного запаса, который было приказано пока не трогать.

Георгий и Гаврила выложили лишние пачки и обоймы с патронами, набранные у мёртвых солдат, и с полегчавшими ранцами отправились в город.