Большая черная дыра

Глава 14

Перед взором Георгия были лишь заснеженный простор, голые, дрожащие кусты и деревца, за которыми прятались избы, да столбы земли, вырастающие и рассыпающиеся на месте падения снарядов. И через это поле полк лез к следующей линии обороны германцев. Но теперь противник бежать не собирался. Солдаты в сизых шинелях и пикельхельмах вылезли из окопа и, ощетинившись штыками, ринулись навстречу наступающим.

Собрав в кулак волю и сжав покрепче трёхлинейку, Георгий неистово попёр на неприятеля. Перед взглядом оказалось молодое лицо испуганного юноши, и в следующий момент штык вспорол тому брюхо. Георгий и сам чуть не повалился вместе со своей жертвой. Кое-как устоял на ногах, а на него уже бежал второй солдат. Лязгнули винтовки, вражеский штык оказался отбит и сверкнул возле левого глаза, но германец оступился и повалился в снег. Георгий занёс приклад и опустился на нос врагу. Удар за ударом разбивал в кровь физиономию растерянного противника, пока тот не перестал шевелиться. Слабеющими руками Георгий поднял в последний раз своё оружие, кажущееся сейчас невероятно тяжёлым, ткнул штыком во вражеское тело и навалился сверху всем весом, чтобы вогнать поглубже.

Бой достиг апофеоза остервенения. Люди, совершенно незнакомые, не имеющие никакой личной обиды, кромсали, били, кололи друг друга с животной жестокостью, словно в какой-то чудовищной, абсурдной игре, где награда — жизнь. Устрашающие крики смешались с пронзительными воплями раненых и умирающих, ярость смешалась с болью в единой какофонии. Бывшие крестьяне, рабочие, лавочники, приказчики и конторщики превратились в зверьё, грызущее глотки себе подобным.

Георгий стал одним из них, он уже не понимал, что происходит и зачем ему это всё, он знал лишь одно: надо убивать. Вся воля и весь смысл были сосредоточены на кончике окровавленного штыка, пронзающего вражеское мясо.

Это было совсем не то, что раньше, не так, как на прошлой войне. Одно дело, когда стреляешь куда-то в сторону противника и зачастую даже не видишь, кого убила или покалечила твоя пуля, другое — когда протыкаешь чью-то плоть, глядя в глаза тому, чью жизнь ты отнимаешь. В газетах будут писать о героизме и воинской доблести, но на деле это была звериная ярость, подавившая на короткое время всё человеческое в участниках сего действа. Всех на этом поле объединяла ненависть, слепая жажда крови, превозносящаяся как великая добродетель на протяжении всей истории цивилизаций.

Заметив, как рядом германец режет какого-то незадачливого солдатика, Георгий ринулся к нему и вогнал четырёхгранный штык в бок врага. Что-то хлопнуло, больно ударив по уху. Выстрел винтовки раздался совсем рядом. Бегущий к Георгию крупный усатый мужик в пикельхейме свалился в алый снег, хрипя и кашляя кровью.

Не выдержав ярости русских штыков, германцы бросились прочь, и роты двести девятого полка двинулась дальше, оставив за собой исколотых, изрезанных людей на расцвеченной красными пятнами белой простыне. Очередная линия окопов — таких же мелких, прерывистых, неровных, как и предыдущие — была занята.

Застрочили вражеские пулемёты. Они находились менее чем в полукилометре от захваченной траншеи и сливались с бурой растительностью, обрамляющей поле. С той стороны навстречу наступающим двигались цепи германских солдат. Слева же, совсем близко серели квёлые бревенчатые строения, среди которых продолжалась драка и пальба, и к небу возносились предсмертные завывания.

Георгий без сил упал на дно ямы. Мышцы отказывались сокращаться, из груди кашель рвался. Пули свистели вокруг ещё чаще, а снаряды падали так близко, что земля тряслась и клочья дёрна сыпались на папахи усталых бойцов.

Ответные залпы заставили противника залечь на полпути. Георгий опустошил ещё один магазин, а потом унтер, шедший с ротой, заорал во всё горло:

— Копаем! Углубляем траншею и делаем вал. Давай, быстрее, братцы, пока нас тут всех не перебили!

Трясущимися от напряжения руками, Георгий отложил Мосинку, достал из чехла лопату и вонзил её в грунт, как недавно вонзал штык в трепыхающееся мясо. Теперь он с тем же остервенением рыл окоп. Словно крот или земляной червь, он, скрючившись в три погибели, беззаветно выполнял приказ. Враг находился совсем близко, и сумасшедший огонь, обрушившийся на наступающих, мог уничтожить их в любой момент.

— Ранило! Ранило! Помираю! — заверещал кто-то поблизости.

Остальные же яростно пыхтели, спешно расширяя своё убежище и накидывая перед собой землю, чтобы скрыться от глаз стрелков и пулемётных расчётов.

Вздрогнула почва под ногами, что ударило в плечо, и Георгий оказался на земле. Рядом упал Сашка и ещё несколько человек. Неподалёку орал боец, у которого из плечевого сустава торчала кость с обрывками мяса. От другого осталась лишь верхняя половина тела, а кишки перемешались с землёй. Георгия вляпалась рукой во что-то склизкое: на дне траншеи валялись потроха.

Георгий поднял выроненную лопату и продолжал копать. Перед глазами двоилось, кружилась голова, в ушах звенело, но приказ есть приказ. Лишь эта мысль и застряла в потрясённом мозгу, остальные вылетели. А рядом сидел Сашка, очищая шинель от кишок сослуживцев и что-то бормоча себе под нос.

Земля дрожала от близких разрывов, кто-то продолжал вопить. Георгий не прекращал трудиться, а когда он приподнял голову над краем траншеи, с удовлетворением обнаружил, что и на позиции противника снаряды тоже падают, хотя, по ощущениям, не так часто, как на свои окопы. Значит, артиллерия пока работает: поддерживает наступление, давит огневые точки. Германец не чувствует себя в безопасности. Осталось собраться с силами, сделать последний рывок и…

— Рота, отходим! — закричал капитан. — Назад! Всем назад! На первую позицию! Раненых забрать!

— Давай, давай, пригнулись и бегом! — вторил ему взводный унтер-офицер.

Георгий, досадуя, что опять придётся куда-то бежать, схватил винтовку, и, пригнувшись, помчался вслед за всеми, но только когда добрался до первого окопа, понял, почему отдали такой приказ: людей стало значительно меньше, треть роты словно испарилась. Она буквально стёрлась, не добившись, по сути, ничего существенного.

— А чего отошли-то? — буркнул Руслан, усевшись в траншее рядом с Георгием и Сашкой.

— Германцев слишком много, дурья твоя башка, — объяснил унтер. — Дальше наступать мы не сможем без подкрепления.

Заметил Георгий и ещё один момент: подразделения на правом фланге, штурмовавшие непосредственно деревню, тоже откатывались. Что-то пошло не так, и их выбили с занятых позиций. Наступление захлебнулось. Оставалось ждать подкрепления. Но даже если подойдёт резерв, где гарантия, что следующая атака будет успешнее? Где конец этой бессмысленной бойне?

Досада свирепела внутри, бессильная злость мешалась с отчаянием, но долго размышлять над ситуацией не пришлось: унтер потребовал копать снова, и выжившие взялись за дело.

Через какое-то время — час, а может, больше — пальба стала стихать, и хоть редкие взрывы ещё гремели в полях, но бой как будто встал на паузу. Георгий отложил лопатку, уселся на дно канавы и грязными руками, которые даже снегом не удалось помыть, поскольку в окопе его не было, достал из сумки последние сухари. Зуб сломался, поранилась десна, пришлось жевать другой стороной челюсти. Желудок немного заполнился, но слабость осталась. Болезнь сдавила организм раскалёнными щипцами, жар и кашель не уходили, а к ним добавилась головокружение от малейшего физического усилия. Подкатывала тошнота, которую пока удавалось сдерживать, а в уши словно набились ватой.

Поев, Георгий тут же стал засыпать. Немыслимое физическое и психологическое напряжение вкупе с отсутствием отдыха давали о себе знать. Организм вырубался сам собой, когда начиналось бездействие.

Разбудили спрыгнувшие в траншею люди. Подумав, что германцы наступают, Георгий открыл глаза и схватился за винтовку. Но он напрасно встрепенулся: оказалось, подошёл резерв. Не успели новенькие разместиться, как капитан приказал идти в атаку.

Остатки полка двинулись к деревне, в который раз преодолевая смертельное поле, где снег перемешался с землёй и кровью человеческой. Крыши уцелевших изб виднелась уже совсем близко, но из ближайших кустов впереди правее, застрочил внезапный. Капитан крутанулся на месте и упал, а с ним повалились и ещё несколько бойцов, скошенных очередями. Тут же разразилась винтовочная трескотня. Наступающие цепи без приказа бросились прочь. Георгий, скорее инстинктивно, чем из-за некого осмысленного решения, помчался за всеми.

Панические крики живых смешались с холодящими душу воплями умирающих, рядом упали два солдата, догнанных пулями, сам же Георгий еле шевелил заплетающимися ногами и постоянно спотыкался. Он чувствовал, что не уйдёт, что вот-вот и его настигнет жгучий кусочек свинца. «Ну и пусть убивают, лучше уж так. Всё равно больше сил нет», — скользнула в мозгу обречённая мысль.

Накрыла тошнота, содержимое желудка вывалилось в снег. И тут кто-то большой и сильный подхватил Георгия под руку и потащил за собой, и тому волей неволе пришлось дальше перебирать ногами по рыхлому снегу. Оказалось, подсобил Руслан. Так и тащил до самого окопа.

Те, кто выжил, обессиленные лежали в канаве, ругаясь, жалуясь на усталость и жадно вдыхая колючий воздух. Унтер-офицер, оставшийся в роте единственным командиром, и тот с трудом шевелил руками-ногами. Это было фиаско. Резервы не помогли добиться успеха, и теперь вряд ли что-то могло спасти ситуацию.

Георгий отключился, едва сел в траншею. На этот раз растолкал Руслан:

— Просыпайся, тебя господин унтер-офицер спрашивает.

Перед мутным взором появилась небритая одутловатая физиономия унтера:

— Ты из двести девятой, так? Как твоя фамилия?

— Степанов, вольноопределяющийся, — проговорил Георгий.

— Вижу, что вольнопёрый. Слышал, у вас пулемётчики были?

— Так точно. Я пулемётчик. И ещё со мной был… мужик один, Филипп Башмаков. Я не знаю, где он. Давно не видел.

— Тогда тебе задание. Германцы пулемёт оставили. Осмотри хорошенько, и если можно стрелять, то бери на себя.

— Слушаюсь… Только мне помощники нужны. Хотя бы трое, чтобы носить. Вот он, например, — Георгий кивнул на Руслана. — Он большой, тащить может. И вот этот, Сашка. И ещё кого-нибудь… а без разницы кого.

— Не могу четверых от взвода оторвать, нас и так дюжина осталась. Бери этих двоих и шуруй к пулемёту.

— Слушаюсь, — Георгий оторвал себя от насиженного место. — Пойдёмте, парни.

— Ну спасибо, — проворчал недовольный Руслан, когда сколоченный заново пулемётный расчёт, пригнувшись, пробирался к своему новому орудию, одиноко торчащему над траншеей. — Удружил. Теперь нам эту дуру придётся ворочать.

— Не благодари, — произнёс Георгий. — Ты будешь сидеть в окопе и заряжать ленту и не пойдёшь в штыковую атаку. Где ты хочешь быть, там или тут? Я бы предпочёл посидеть в окопе.

— Говорят, пулемётчиков в плен не берут, — произнёс неуверенно Сашка.

— Ты хоть с этой штукой умеешь управляться, — продолжал бухтеть Руслан.

— Был опыт. Умею.

Добравшись до пулемёта, развернули его в сторону вражеских позиций, а мёртвых германцев выволокли из траншеи и сложили в качестве бруствера. Пока ворочали тяжести, Георгия опять стошнило. Очередная контузия имела свои последствия. А вот Сашка, хоть и находился в момент взрыва в том же месте, таких трудностей не испытывал. У него только голова слегка побаливала.

Тем не менее работу выполнили. Пулемёт оказался вполне исправным. К нему прилагались пара банок с водой и четыре коробки с патронами. Ещё две пустые валялись на дне траншеи, а у одного из мёртвых германцев нашлись запасные детали.

Но гораздо больше бойцов обрадовала шоколадка, что лежала в ранце у того, кого заколол Георгий. Подобных лакомств русский солдат на службе не видел, а некоторые и до армии не пробовали. Поэтому все трое, сделав дела, уселись в траншею и поделили меж собой добычу, а заодно раздали расположившимся по соседству мужикам. Каждому досталось по дольке, но эта долька стала настоящим праздником среди моря боли, смерти и ужаса.

Также у убитых обнаружили консервы и галеты. Тоже съели. А вот сапоги кто-то снял заранее, хотя Георгий так надеялся найти что-нибудь взамен своей размокшей, рваной обуви, которая и не грела, и развалиться могла в любой момент.

Перекусив, Георгий с командой взялись насыпать земляной бруствер по обеим сторонам от пулемёта. За этим занятием их и застигли сумерки. А когда совсем стемнело, унтер послал несколько человек вытаскивать раненых с поля боя, которых так никто и не забрал во время панического бегства.

Какое-то время над полем висела тишина, разбавляемая редкими ружейными хлопками, а потом в стороне деревни вдруг заработали пара пулемётов, винтовки заговорили чаще, и в ночной выси вспыхнули осветительные ракеты. Очевидно, противник обнаружил тех, кто отправился за раненными, но Георгию было всё равно, что там происходит. Обустроив земляную насыпь, скрывающий человека по грудь, он переоделся в сухие штаны, закутался в палатку и стал греться. Однако портянки до сих пор были мокрыми, из-за чего ноги буквально заледенели.

Рядом отдыхали Руслан, Сашка и два незнакомых бойца. А вот куда делись Филипп и Андрей, в пылу боя Георгий не заметил, да ему и не особо-то было интересно. За один только день в поле полегли сотни людей. Двумя больше, двумя меньше. Он и себя считал мертвецом, по какому-то нелепому стечению обстоятельств до сих пор топчущим землю. Он заранее расстался со всем, что ему было дорого, ведь любой миг мог стать последним.

Постепенно пулемёты противника стихли, но орудия по-прежнему глухо ухали в ночи, и осветительные ракеты то там, то здесь разгоняли черноту.

Сашка потирал замёрзшие руки и смолил самокрутку.

— Ноги мокрые, это не дело, — жаловался он. Портянки бы сухие отыскать.

— Это верно. Погнали нас вброд по самый пояс на морозе, — согласился Руслан. — Хоть бы согреться где. В домах бы расквартировали вон в той деревеньке, которую мы миновали.

— Ну, брат, в избах, если кого и поселят, то господ офицеров. А простой люд пускай мучается. Знаем мы их. Что там, что тут — разницы никакой.

— Эх, если б следующую деревеньку взяли, может, и обогрелись бы. А теперь, поди, только утром будем брать.

— Сомневаюсь. С самого утра бьёмся как рыба об лёд, и хоть бы что. Первым наскоком не взяли, а теперь к германцам подошли резервы, и подавно не дадут нам ничего сделать. Не выберемся мы из этой западни.

— Да ладно брехать-то! Может, у нас тут этот самый… отвлекающий манёвр, а главные-то силы уже давно путь пробили. Думаешь, генералы-то глупее нас с тобой? Им-то, поди, виднее.

— Эх, братцы, я вам вот что скажу, — заговорил сидевший рядом взъерошенный мужичок со всклокоченной бородкой и перевязанной щекой. — Коли б мы по оврагам и лесам шли, а не на германские пулемёты пёрли, как стадо баранов, то, глядишь, и выбрались бы. А генералы… А что генералы? Они в своих академиях учёные, знают, как роты в бой послать, манёвры ихние и прочие мудрёные штуки, по-другому покумекать не умеют. Вот и стараются как могут, гробят нас почём зря.

— Да не прорвёмся. Завтрашнего утра подождём, — не терял надежды Руслан, ну или делал вид, приглушая собственное отчаяние.

В окоп затащили двоих раненых. Один ужасно кричал, второй вёл себя тихо. Их подняли на носилках и понесли в тыл, где находился перевязочный пункт.

«А ведь здравая мысль, — подумал Георгий, к которому после недавнего исступления вернулась способность рассуждать. — Надо уходить лесами и оврагами, как мужик говорит, а не биться головой об стену». Силы были слишком неравные. Обескровленные отступающие полки не могли ничего противопоставить свежим подразделениям германцев.

И стал Георгий всё больше укрепляться в мысли, что пришла пора делать ноги, пока генералы не угробили всех. Вот только ноги немели от холода в промокших портянках, а желудок противно урчал. Голодным и продрогшим до костей далеко не уйдёшь, и взор Георгия естественным образом обратился на поле боя, где остались десятки убитых солдат. Возможно, у них найдётся что-то полезное, например, сапоги поновее. Всё равно ведь пропадёт добро, или германцы заберут.

Чудовищными усилиями Георгий заставил себя не спать и дождаться ночи. Все вокруг уже храпели, а он выбрался из окопа и пополз туда, где днём произошла рукопашная схватка. С собой прихватил лишь сухарную сумку и винтовку, а ранец оставил, поскольку тот мог привлечь ненужное внимание.

Долго Георгий пробирался по снегу, и в какой-то момент ему показалось, что он заполз не туда. Растерялся, не зная, то ли продолжать лезть вперёд, то ли повернуть назад. Всё-таки двинулся дальше и через какое-то время наткнулся на задеревеневший труп. Значит, направление было верным.

Тело оказалось без сапог. Кто-то уже успел их снять. Зато в подсумках нашлись пара лишних обойм, а в ранце — запасная одежда, причём вполне чистая, если судить по запаху. Всё это переместилось в сухарную сумку Георгия.

У второго покойника отваливалась подошва, у третьего размер ноги оказался слишком мал, у четвёртого голенище продырявило пулей. Приходилось ползти ближе к вражеским траншеям, ладони болели от снега, внутри нарастало напряжённое раздражение. В любую минуту германцы могли засечь незваного гостя и открыть огонь. Ужасно хотелось вернуться поскорее к своим, но желание найти сапоги было сильнее.

В небо взлетела яркой звездой ракета, и Георгий замер, уткнувшись лицом в снег, и стал ждать. Кожу жёг холод, но страх выдать себя был столь велик, что не позволял шевельнуться. Но, как назло, начало першить горло. Кашель рвался наружу, и его никак не удавалось остановить, даже заткнув рот рукавом шинели.

Но вот звезда погасла, и Георгий, выдохнув с облегчением, двинулся дальше. Где-то неподалёку раздавались стоны и мольбы о помощи, но он не стал искать несчастного. Слишком опасно было ползать под носом у врага.

Человек, которого он обнаружил следующим, имел капитанские погоны. Георгий сразу узнал своего ротного, а вместе с тем понял, что действительно приполз совсем не туда, куда планировал. Разочарованию не было предела. Офицерские сапоги отличались от солдатских фасоном, и появление у нижнего чина такой обуви наверняка вызовет вопросы. Но присмотревшись повнимательнее, Георгий обнаружил, что сапоги у капитана самые обычные, причём относительно новые. Но едва он стал сдирать их с ног, как человек захрипел.

Георгий замер. Капитан был жив, а значит, придётся тащить его к своим, забыв про новую обувь. Это не входило в первоначальные планы.

— Куда ранен? — шепнул Георгий.

Офицер захрипел и закашлял, ничего не сказав.

— Тихо, тихо, не шуми, нас услышат, — Георгий ощупал раненого. Намокшая от крови шинель успела заледенеть на морозе.

Голова разрывалась от сомнений. Скорее всего, офицера было уже не спасти, и не стоило на него тратить силы, тем более в старых сапогах ноги заиндевели, а ползать по снегу надоело так, что хоть волком вой. Но Георгий от кого-то слышал, будто за спасение офицера дают крестик, а награда влекла за собой дополнительные выплаты. Два-три рубля в месяц — сумма небольшая, не разгуляешься, но всё лучше, чем нынешние пятьдесят копеек.

Наконец, волевым решением Георгий сделал выбор.

— Ну что, высокоблагородие, полежи здесь, — шепнул он. — Мне кое-что найти надо, а потом вернусь и потащу тебя обратно. Главное, не сдохни тут без меня.

Он стал отползать от капитана, как вдруг почувствовал, что за спиной кто-то стоит. Обернулся и обнаружил длинного мертвеца, материализовавшегося рядом с раненым. В темноте было видно, как скалится жуткий череп, и зияют дыры глазниц. Казалось, явилась сама смерть, чтобы кого-то забрать с поля боя.

— Кто ты? — сдавленно прошептал Георгия, холодея от одного вида существа. — Моя смерть? Наказание?

Ответом стал хриплый, тихий смех.

— Я — твоя судьба, — проскрипел голос. — Твоя суть. Тот, кто ты есть.

— Что это значит?

— Ты — убийца. Такова твоя истинная натура.

— Нет… нет, я должен был… Мне пришлось. Я не хотел оказываться здесь, в этом времени, на этой войне…

— Не оправдывайся. Оправдываются лишь слабые. Здесь твоя судьба. Ты несёшь смерть. Кто-то должен отнимать жизнь.

— Но я не… я не хочу!

— Никто не хочет, — существо присело на корточки рядом с капитаном и положило ему на шею руку. Офицер дёрнулся, захрипел и замер. — Но кто-то должен…

Призрачный мертвец поднялся, развернулся и медленно зашагал в ночь, бряцая саблей.

Подумав немного, Георгий вернулся к капитану, но тот уже не дышал. Его задушила зловещая тварь. «Но ведь это не я, — убеждал себя Георгий, словно был в чём-то виноват. — Не я его убил. Это сделал… нет, он же не настоящий. Получается, капитан сам помер. Я тут ни при чём». Человек, лежавший с множественными пулевыми ранениями в снегу несколько часов, действительно мог скончаться без посторонней помощи, а контуженый мозг дорисовал образ смерти, явившейся за капитаном. «Я точно его не убивал», — решил Георгий, но на душе всё равно скреблись странные сомнения.

Надев перчатки и сапоги мертвеца, Георгий сразу почувствовал, как стало теплее ногам и рукам. Совесть не мучила. Мародёрство считалось делом подсудным, но кому какая разница? В загробном мире сапоги никому не нужны, а германцам оставлять такое добро — глупо. Лучше уж самому воспользоваться.

Расстраивало лишь то, что награду теперь точно получить не удастся. И сами собой пришли мысли о том, как мало здесь ценится солдатская работа. Неужели так дёшево стоит специалист по отъёму жизней? Неужели этот грязный в прямом и переносном смыслах, непосильный, кровавый труд недостоин хорошей оплаты?

Досадуя из-за столь несправедливых условий труда, Георгий пополз обратно, и в этот момент над полем вспыхнула очередная ракета. Из немецкого окопа кто-то выстрелил. Поднялась пальба, пули засвистели совсем близко. С замиранием сердца Георгий вжимался в снег, думая лишь о том, как досадно будет погибнуть сейчас, когда проделал такой долгий путь и нашёл себе отличные сапоги.

Но ракета погасла, слепая пальба смолкла, настало время возвращаться.

К своему окопу Георгию выбрался совсем не там, где стоял пулемёт.

— Стоять! — крикнул часовой. — Стрелять буду!

— Не стреляй! Свои! — ответил Георгий.

— Откуда такой взялся?

— Из пятнадцатой роты. На разведку ползал, патроны искал.

— Здесь тринадцатая. Пятнадцатая там дальше, вроде как.

— Да в темноте хрен разберёшь.

— Ладно, лезь сюда, посмотрим.

Георгий сполз в окоп, и свет фонарика ослепил глаза.

— По тебе, поди, палили из пулемётов? — проговорил часовой, убедившись, что обмана нет. — Рисковый ты.

— По мне. А что поделать? Патроны нужны.

Перешагивая через спящих солдат, чтобы никого не разбудить, Георгий добрался до пулемёта, грозно чернеющего в ночи над траншеей, завернулся в полотнище палатки и уселся рядом с сослуживцами, которые спали и даже не заметили его отсутствия.

Возможно, существо говорило правду: Георгий превратился в безжалостного убийцу. Дикая, животная сущность, прятавшееся за маской цивилизованности, вылезло наружу и полностью завладело им. Это и была та бездна, к которой он бежал последние дни, а теперь стремительно летел вниз, во мрак и пустоту, разверзшуюся в его собственной душе.

Георгий отключился очень быстро, сегодня ему не снилось ничего.