Большая черная дыра

Глава 11

Сидя на склоне ложбины рядом с пулемётом, Георгий чувствовал, как слипаются глаза, но спать было нельзя, и он отчаянно боролся с прилипчивой дрёмой. Капитан Голиков, прапорщик и два обер-офицера из других рот, расположились неподалёку на дне впадины, расстелили карту на очищенной от снега земле и о чём-то говорили. Губанов же то и дело проходил мимо, и лишнее внимание командного состава сейчас не стоило к себе привлекать.

Обвинения, кинутые унтером, до сих пор отзывались тревогой и злостью в душе. Терзало беспокойство: действительно ли у Губанова есть компрометирующая информация, или он всё выдумал? Но даже если нет, унтер имеет достаточно власти, чтобы сжить со света обычного солдата, особенно когда вокруг идут бои. Постоянные караулы, разведка, непосильная работа, невыполнимые приказы — средства хватало.

В лесу подмораживало. Георгий кутался в шинель, но никак не мог избавиться от озноба. Только когда он завернулся в полотнище палатки, противная, пробирающая насквозь дрожь прекратилась. Так он и сидел, весь сжавшись, и время от времени сплёвывал накопившуюся мокроту.

В какой-то момент появилось ощущение, словно за спиной кто-то стоит. Неизвестный замер и не шевелился, ничем не выдавал своего присутствия. Внутри всё сжалось от ужаса. Георгий знал, что если обернётся, то увидит нечто жуткое, возможно, то самое существо, привидевшееся ему в вчера в доме, и поэтому долго не решался посмотреть туда. Не успокаивал даже тот факт, что Филипп ничего не замечал и спокойно чистил винтовку.

Но ожидание становилось невыносимым. Присутствие незримого гостя давило на мозги. После долгой борьбы с самим собой Георгий, наконец, резко обернулся… и никого не обнаружил. Рядом с краем балки росла старая сосна, её корни вылезли из земли и торчали из-под снега, а макушка тянулась к небу.

Прапорщик отправил нескольких человек за продовольствием и боеприпасами в деревеньку Тоболово, где якобы осталась часть обозов. А чтобы накормить солдат мясом, было решено забивать слабых и хромых лошадей.

Посыльные вернулись, когда совсем стемнело, таща с собой железные вёдра, куски конины, мешки с крупой. На дне впадины загорелись костры, и вскоре до солдатских носов донёсся манящий запахом горячей пищи. К этому времени бои окончательно смолкли, и воцарилась тяжёлая тишина, нарушаемая людскими голосами, хрустом веток.

Георгий, как ни старался перебороть сонливость, всё-таки вздремнул, сидя возле пулемёта завёрнутым в полотнище. Да и другие бойцы, кто не был занят делом, клевали носами, в том числе унтер-офицеры. Его растолкал Филипп, потому как в этот момент один из солдат подвёл Гаврилу, который еле волочил ноги. Тот сразу же растянулся на снегу на склоне возле пулемёта.

— Боже мой, как же больно, — прошептал он. — Чёртова рука…

— Я не понял. Зачем тебя привели? — удивился Георгий.

— Да кто знает… Сказали, это приказ, — голос Гаврилы совсем ослаб. Слова с трудом вырывались из бледных губ. — Мол, я должен… находиться рядом с оружием…

— Чей приказ? Губанова?

— Не сказали… Да всё равно.

— Вот же паскуда! — процедил Георгий, отыскивая взглядом унтера среди чёрных фигур, суетящихся в низине в рыжих отблесках костров.

— Знаешь что? Послушай меня… — Гаврила вцепился здоровой рукой в шинель Георгия и притянул поближе. — Я, кажется, всё… Конец мне, понимаешь? Рука… её либо отрежут, либо… я покойник. А если отрежут… поеду домой. Да, без руки так себе… но разберёмся. Это пустяки… на самом деле, это пустяки… Нас ждут великие события. И я увижу… А они сволочи все… Притащили меня сюда, на свою чёртову войну, покалечили и выбросили… как огрызок, как непрожёванный кусок… Послушай меня… У тебя есть голова на плечах. Ты должен… должен действовать… встать на правильную сторону, понимаешь? У тебя миссия сделать что-то важное… Я чувствую это… Сразу понял, когда мы ещё это… говорили в окопе, помнишь? Ночью было дело…

— Помню, да, я помню.

— Ну вот. Поэтому береги себя. А я… домой. Без руки, зато жив останусь. В конторе как-нибудь работать смогу и без одной грабли. Приноровимся… Ох, как же болит! Чёртова рука, отрежьте же её кто-нибудь! — последняя фраза закончилась страдальческим стоном.

— Извини, брат, я не хирург. Тебя надо в медпункт доставить. Говорят, в деревне неподалёку наши обозы стоят. Там наверняка и доктора есть. Я скажу, чтобы тебя отвели туда.

Георгий не понимал, зачем сюда приволокли еле живого бойца. Наверняка Губанов приказал это сделать от собственных жестокости и тупости, чтобы лишний раз помучить человека, потому как рационального зерна в подобном поступке не было. Гаврила не сможет выполнять боевые задачи, он даже ходит с трудом и станет обузой для всех.

С таким доводом Георгий и направился к капитану Голиков, который вместе с другими офицерами сидел у костра и пил чай. Губанов, Пятаков и ещё два младших унтера расположились по соседству.

— Господин капитан, разрешите обратиться, — проговорил Георгий.

— Обращайся, — отрывисто сказал капитан. Он сидел на толстой ветке, нервно постукивал ногой и барабанил пальцем по колену, а левый глаз дёргался.

— Рядовому Колченогову, которого только что привели, срочно нужно на перевязочный пункт. У него в ладони рана, от которой пошло заражение. Иначе он помрёт. Он не может ни ходить, ни тем более драться. Нам придётся его тащить с собой.

Георгий наткнулся на взгляд Губанова, который обернулся, услышав разговор. Отблески костра плясали на изрытом оспой лице с вытянутым подбородком и маленькими усиками. Унтер пристально наблюдал за происходящим, глаза его сверкали ненавистью.

— Тогда почему его не доставили на перевязочный пункт? — задал закономерный вопрос Голиков. — Что он, чёрт возьми, здесь делает?

— Не соглашается, — Георгий с усмешкой посмотрел на Губанова. — Хочет драться до конца. У нас пулемётный расчёт — всего три человека, один остался с телегой. Ещё и он… Ответственность чувствует. Но куда ему? Он ведь даже ходит с трудом.

— Твой боец? — обратился Голиков к прапорщику. — Почему не следишь за состоянием здоровья личного состава?

— Виноват, ваше высокоблагородие. Я ему велел лежать в повозке. Некогда было до медпункта тащить. Мы в бой шли.

— Тогда поступим так… — Голиков полез за пазуху достал платок и высморкался. — Значит, так. Раненого — на перевязку, того, кто за телегой следит — сюда. Лошадь отдайте артиллеристам или забейте на мясо. Телега нам без надобности сейчас. Рядовой… как там тебя?

— Рядовой Степанов, ваше высокоблагородие, вольноопределяющийся, — отрапортовал Степанов.

— Ты старший в расчёте?

— Не могу знать. У нас старших нет, все рядовые.

— Значит, пока будешь старшим. Сколько патронов осталось?

— Две с лишним ленты, то есть шестьсот с небольшим.

— Мало. Прапорщик, у нас один пулемёт на батальон, и у того боезапас на исходе. Воевать чем будем? Достань мне патроны.

— Господин капитан, я людей отправил в Тоболово патронные повозки искать. Пока не вернулись.

— Не вернулись? Да чёрт возьми, где бродят?

— Не могу знать…

— Ладно, это потом, — капитан убрал носовой платок и продолжил отстукивать по колену пальцами дробь. — А ты, Степанов, свободен. Оставайся на позиции, от пулемёта ни на шаг.

— Слушаюсь, — Георгий развернулся и побрёл обратно.

Он слышал, как Губанов подошёл к офицерам и о чём-то негромко доложил капитану, но тому не понравилось:

— Так… ты мне прекращай это… кляузничество. Потом будем разбираться. Сейчас есть задача поважнее.

Голиков выглядел человеком адекватным и неглупым. Сейчас действительно было не время устраивать разбирательства с личным составом. Но всё может измениться, когда подразделение выйдет из окружения. Губанов, получивший ответный удар, свою обиду так просто не забудет.

Но это уже не имело значения. Долг перед раненым товарищем был выполнен.

— Всё, домой отправишься, — Георгий сел рядом с пулемётом и укутался в брезент, поскольку тело пробирала дрожь.

— Что, унтера нашего уболтал? — произнёс еле слышно Гаврила.

— Толку от него? Я обратился напрямую к капитану. Он приказал тебя отвести в перевязочный пункт.

— Ну наконец-то…

— В любом случае ты отвоевался. Хватит с тебя.

На губах Гаврилы появилась слабая улыбка:

— Да, брат, давно пора… Не место мне здесь… А теперь домой… да. Хоть и без руки… но да бог с ней.

Пришли два бойца и увели Гаврилу. Георгий пожелал ему удачно добраться домой, но в глубине души понимал, что этому вряд ли суждено сбыться. Даже если ампутация кисти спасёт от распространения инфекции, надо ведь ещё из лесов выйти, прорваться сквозь германские войска, пытающиеся отрезать русским полкам путь к отступлению. Попали те в окружение или ещё нет, было сложно сказать, не видя картины в целом, но дурные предчувствия никак не выходили из головы.

Когда позвали есть, Георгий уселся поближе к огню и стал ложками запихивать в рот крупу с кусками жёсткого мяса. Откуда солдаты его достали, знать не очень-то и хотелось. Возможно, срезали с мёртвой лошади, трупы которых усеивали дорогу за отступающими, или забили несчастную клячу, тащившую телегу с пулемётом, но так ли это важно, когда появился шанс набить опустевший желудок и придать силы ослабшим конечностям? Если в первые дни своего пребывания в новом теле Георгий брезговал полевой кухней и антисанитарными условиями, то сейчас было плевать на всё, лишь бы дотянуть до безопасного места, не сдохнув от голода и болезни.

Он заварил в кипячёной воде ароматизированный чай, прихваченный в магазине, и от горячего напитка стало совсем хорошо на душе. Угостил и остальных шестерых солдат, жавшихся к костру. Многие отродясь такого не пробовали. Истощённые люди заметно повеселели после столь сытного ужина. Не сказать чтобы жизнь налаживалась, но она хотя бы продолжалась, и в данных обстоятельствах даже этому стоило порадоваться.

Поздно ночью подошёл Стёпа с группой солдат из нестроевой роты, которых прислали для пополнения. Они всё-таки нашли боезапас, поэтому в сумках каждый тащил по несколько пачек винтовочных патронов. Часть их выдали пулемётному расчёту. Патронам Георгий порадовался, а вот тому, что телегу бросили — нет. Теперь пулемёт придётся на закорках тащить ну или искать новую повозку. Зато на вечер нашлось занятие: набивать патронами пустую ленту.

Георгий ждал, что Губанов продолжит свои издевательства и поставит его в караул, но этого не произошло, поскольку караульных сегодня выбирал Пятаков. Значит, можно было спокойно завернуться в полотнище и уснуть.

Третий раз подряд снился один и тот же сон. Георгий, как и прежде, бежал в атаку сквозь туман среди сотен серых шинелей, и когда белая пелена улетучилась, взору бойцов предстала широкая, бездонная яма, сияющая кристально чистой чернотой. Цепи солдат мчались вперёд и пропадали в пустоте. Такая же участь ждала и Георгия, и как бы он ни пытался избежать её, ноги неумолимо, сами собой несли к бездне.

Осталось три шеренги атакующих. Первая с криком «Ура!» попадала вниз. У Георгия душа сжалась в комок. Он хотел закричать, чтобы люди остановились, не шли туда, но из глотки вырвалось «ура», как и у остальных. Он не только не обладал собственной волей, чтобы повернуть в другую сторону, но даже не мог сказать то, что хотел, и ему не оставалось ничего иного, кроме как раствориться в черноте вместе с солдатской массой.

И Георгий проснулся — то ли от ужаса, то ли от холода, что пробирал до костей. Солдаты, сбившиеся вокруг костра, кашляли и ворочались во сне, а хилый огонёк, отощавший без подпитки дровами, почти умер. Наверху с ружьём на плече и фонариком в руке прохаживался часовой. Болезненное, хрупкое спокойствие висело над лагерем, а сквозь деревья доносились отзвуки далёкой канонады.

Откашлявшись и выплюнув скопившуюся в носоглотке слизь, Георгий взял ветки из заготовленной кучи и подложил в огонь, вскипятил в кружке воду, заварил чай. Немного полегчало, ну или так казалось. По крайней мере, от озноба больше не трясло, появились силы шевелить руками и ногами. Молодой организм боролся с болезнью даже в таких обстоятельствах. Только вот шов на сапоге разошёлся ещё сильнее. Георгий извлёк из личных вещей нитку с иголкой и попытался его зашить, чтобы не рвался дальше, а потом натёр ваксой для большей влагостойкости: сапожная щётка входила в комплект снаряжения. Если повезёт, через день-два удастся добраться до крепости, где выдадут новую пару обуви, не повезёт… сапоги уже не понадобятся.

Разобравшись с обувью и понимая, что больше не уснёт, Георгий взялся чистить винтовку, для чего в ранце лежали инструменты и смазка. Многострадальной трёхлинейке тоже пришлось не раз поваляться в грязи вместе со своим владельцем, а оружие любит чистоту, как и человек.

Орудийная канонада загремела, казалось, совсем близко, растревожила спящий лес, и пуще прежнего задрожали истончённые нервы. Бой продолжался, а это могло значить что угодно: либо свои до сих пор пытаются вырваться из окружения, либо враг возобновил наступление. Неведение сводило с ума. Засевшим среди сосен бойцам оставалось лишь верить в то, что удача и некие высшие силы, если тем не плевать на застрявших в лесу людишек, окажутся на стороне русской армии. Что ждать? К чему готовиться? Можно ли надеяться на лучшее или уже сейчас прощаться с жизнью? Все эти вопросы решались где-то там…

На рассвете гул орудий не смолкал. Солдаты встретили новый день в тягостном ожидании. Нарастало беспокойство и у Георгия: если надо отступать, если появилась угроза окружения, почему армия почти сутки не двигается с места? Быть может, все уже ушли, бросив на произвол судьбы разрозненные части, коим предназначалось сдохнуть, прикрывая отход штабов с важными генералами? А, может, уже и отступать некуда?

Похожими вопросами задавался и Филипп, продолжая осыпать проклятиями всё вокруг.

Заметив, как во впадине собирается командный состав батальона, Георгий осторожно подошёл поближе и устроился на склоне неподалёку от них, чтобы слышать все разговоры. Рядом сидели на позициях другие солдаты, и его появление не вызвало вопросов.

— Только что пришёл приказ, — объявил младшим офицерам капитан Голиков, раскрыв перед всеми потрёпанную карту. — Задача следующая. Мы должны продолжать движение во фланге. Надо закрепиться вот здесь, в деревне Махорце и прикрывать отступление. Сегодня утром наши отбили её у германцев. Но враг будет контратаковать с севера. Глембоки Брод и Фронцка уже заняты, а от них до Махорце всего пять вёрст. Нам придётся пройти по лесу. Здесь есть какая-то дорога… Вот она. Выходит на просеку…

Георгия подмывало подойти и самому посмотреть карту. Очень уж хотелось понять, где он находится и, главное, сколько осталось до крепости. Появился повод для осторожного оптимизма: германцев выбили из какой-то деревни на дороге, путь свободен. Но надолго ли? И удастся ли её удержать столь малыми силами? Ощущение близкой опасности лежало на душе пудовой гирей.

Подкрепившись вчерашней баландой, солдаты свернули палатки, взвалили на спины ранцы, примостили на плечи винтовки и поплелись разрозненной, безрадостной, вялой толпой по глубокому снегу. Капитан Голиков двигался вместе с первой ротой во главе всего батальона. Идущих позади было не видно за деревьями, а перед взором лес стоял сплошной стеной — безлюдный, пустой, холодный. Сосны перемежались пушистыми елями и дрожащими осинами и берёзками, что притаились под сенью величественных соседей.

Георгий и Филипп тянули за собой пулемёт, закинув верёвки на плечи, и Георгий представлял себя бурлаком со знаменитой картины, волочащим многотонное судно. По крайней мере, ощущал он себя именно так. Упрямый пулемёт никак не желал катиться по снегу и постоянно норовил застрять. Даже здоровый, сытый человек очень быстро выбился бы из сил от подобной работы, а когда тело разбито болезнью, такой труд становился совсем невмоготу.

— Давай помогу, чего надрываешься? — предложил Стёпа, заметив, как Георгий чуть не падает от усталости.

— Нет, всё нормально, — Георгий не хотел показывать перед товарищами слабость и потому продолжал упорно тащить свою ношу.

— Да брось. Свалишься сейчас.

— Нет.

Он дальше волочил пулемёт, но когда тот в очередной раз застрял в ветках, Георгия повело в сторону, и он упал. Выругался, поднялся, посмотрел со злостью на безразличный зелёный агрегат, замерший в сугробе, и покачал головой: ничего не получится.

— Стёпа! — крикнул Георгий ушедшему вперёд парню. — Смени меня на какое-то время. Отдохнуть надо.

— Э, братцы, меня тоже смените кто-нибудь. Я совсем запыхался, — пожаловался Филипп. — Будь проклята эта железяка. Ерёма, не подсобишь?

Степан и какой-то малый лет тридцати — молчаливый, высокий, очень худой, с острым кадыком — подхватили концы верёвки и со свежими силами повезли пулемёт дальше.

Выбрались на дорогу. Она представляла собой узкую, извилистую колею, изборождённую мёрзлыми лужами. Недавно проехавшие здесь телеги оставили многочисленные следы, но теперь вокруг царила пустота, и только забитая тюками бричка, реквизированная у какого-то извозчика, тонула в сугробах на обочине.

Голиков велел проверить, что находится в тюках. Оказалось — военная форма. Солдаты набросились на мешки, стали раздирать их и рассовывать по ранцам чистые рубахи и штаны: кто-то — на ткань для подшивки, кто-то — на случай сильных холодов. А вот сапог, к общему разочарованию, не было, хотя многие испытывали проблемы с обувью, которая быстро приходила в негодность от сырости, грязи и ночных заморозков. Георгий тоже взял себе запасной комплект формы своего размера, решив, что пригодится.

Карта была у капитана, который вёл за собой батальон. Никто не задавался вопросами, все просто плелись за офицером в надежде поскорее добраться до деревни, влекомые призрачным шансом заночевать в тёплой избе. О том же думал и Георгий. Вот такими мелкими становились мечты человека, загнанного в дикие, жестокие условия. Ничего другого просто на ум уже не шло. Но тревога скулила внутри голодной собакой, и чем дальше шли, тем нестерпимее становился этот непрекращающийся зуд.

По дороге идти стало значительно легче, хотя ноги всё равно болели, и Георгий с Филиппом, отдохнув, взяли пулемёт на себя. Однако стопы болели всё сильнее. От сырости сапоги размокали, ноги натирались, появлялись мозоли. Георгий начал прихрамывать, поскольку левая пятка разодралась до крови. Долго терпел, а теперь стало совсем невмоготу. Да и других солдат не миновали похожие проблемы, и на каждом привале бойцы перематывали портянки, отдирая их от кровавых язв.

Батальон дважды останавливался на отдых. На последнем Георгий всё-таки не выдержал и выбросил сырые, рваные портянки и намотал новые. А дорога начинала казаться подозрительно долгой. Вроде бы до соседней деревни собирались топать, а ощущение было такое, словно пошли до самого Гродно.

Слева среди кустарника и редких сосен показались соломенные крыши. Справа стеной стоял лес, кусты подступали к самой дороге. Колея сворачивала к деревне, скрываясь за зарослями. Капитан отправил вперёд двух солдат, но батальон не сбавлял скорость.

— Вот и добрались, — в голосе Стёпы чувствовалась радость. — Вон она, деревня-то! Надеюсь, хозяева не откажут разместить нас на постой. Очень уж охота в тепле поспать, чтоб печка была растоплена. А ещё лучше в баньке попариться. Устал, как собака.

— И не говори, — выругался Филипп. — Всё идём и идём, идём и идём. У меня уже подошва отстаёт. А никак прийти не можем. Куда нас ведут-то? На карай света, чтоль?

Георгий чувствовал подвох, но что именно не так, не понимал. Канонада гремит где-то далеко справа, а вокруг стоит подозрительная тишина.

— Слишком тихо. Не нравится мне это, — проговорил Георгий.

— А что тут, гром греметь должон? — усмехнулся Филипп.

— Не знаю… просто странно всё это.

— Вон, в деревне лошади ржут. Небось, наши уж там.

Георгий прислушался: действительно, со стороны домиков время от времени доносились ржание лошадей, лай собак. Как будто всё в порядке, но напряжение не отпускало. Он внимательно вглядывался в заросли слева, пытаясь разглядеть, что творится в деревне, и вдруг заметил сквозь переплетение ветвей подозрительное движение. Какие-то люди медленно, словно во сне, поднимались из снега, держа наготове винтовки.

— Стой! — Георгий схватил Филиппа за рукав и закричал. — Засада! Ложись!