Бог не играет в кости

V

Я стояла, вцепившись обеими руками в поручень. Впрочем, стояла — это, пожалуй, не совсем верное слово, ноги мои подкашивались и разъезжались по скользкой палубе. Судно качало так, что мой желудок в любую минуту готовился вывернуться наизнанку. Я ошалело покрутила головой, поймав как сочувствующие, так и насмешливые мужские взгляды.

Ну что ж, тебе удалось выглядеть полной блондинкой в их глазах, можешь гордиться собой, мысленно поздравила я себя.

Очередная волна подцепила суденышко и грубо скинула вниз. Меня вновь обдало солеными брызгами, и я еще сильнее вцепилась в поручень. Поэтому прозвучавший за моей спиной мужской голос выглядел полной издевкой:

— Спокойное сегодня море, даже заявленных трех баллов не видно. Два, не больше.

— Твоя правда! — согласился другой. — Не зря Рэналф так рано своих ребят вывел, работы на глубине пока разрешены. После обеда волнение наверняка усилится.

И уже обращаясь ко мне, заметил:

— Милая девушка, может, вы лучше в рубку пройдете? Там тепло. Давайте я вам помогу.

Сильная мужская рука легко подхватила меня за локоть.

В рубке помимо капитана, лихо крутившего штурвал, дремал закутанный с головой в отороченную енотом парку человек. Вздрогнув от порыва студеного воздуха, ворвавшегося вслед за мной, он поднял голову, и я узнала одного из представителей Хитроу. Как там его? Джеймс?.. Джон?.. Дональд?..

Разве можно отправлять в одно место трех похожих, словно братья, людей, да еще с такими именами?!

Джеймс-Джон-Дональд приоткрыл один глаз из-под своего енота и удивленно пробормотал:

— Какой же гад твой шеф, девочка, если отправил тебя сюда. Сам, небось, в отеле в тепле сидит.

И, покачав головой, добавил:

— Впрочем, мой шеф тоже гад.

Гад или не гад Эрнандес, я не знала. Зато знала точно, что сейчас он отнюдь не сидит в тепле. В эти минуты аргентинец, как и я, изображал из себя опытного морского волка. Только не на маленьком утлом суденышке, швыряемом каждой двухбалльной волной, а на солидном многофункциональном спасательном судне, для которого два балла ровным счетом ничего не значат. Там занимались серьезной работой — пытаясь достать со дна крупные обломки, мы же собирали мусор, плавающий на поверхности.

Я уселась напротив Джона или Джеймса или Дональда. Он вновь задремал, уронив голову на грудь, а я от нечего делать принялась обдумывать утренний разговор с Ганичем.

— Привет, Уманская, я обязан тебе бессонной ночью, но было интересно. Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай надолго, — как всегда наш гений начал разговор со своей любимой цитаты. — Итак, для начала пять человек, которых ты вчера не смогла идентифицировать. Двое не заслуживают нашего внимания, и мы их пока опустим, это наемники-телохранители, хотя и очень высокого ранга. Еще двое — это герцог Албемарл и баронет Хезилридж. Не слышала о таких? Немудрено. Эти имена не треплют СМИ, они не мелькают в Интернете, не имеют порядкового номера в «Форбс», не значатся в правлении ни одной транснациональной корпорации. Но, тем не менее, занимая скромные должности советников банков и корпораций, эти двое остаются одними из самых влиятельных людей мира.

— Мировая закулиса? — задала я вопрос.

— Нет, не думаю. Чуток пониже, уровень нашего кремлевского Серого Кардинала. Ну и, наконец, пятый — некто Хулио Гонсалес. Личность вымышленная, аргентинские коллеги пробили данные. Так что по остаточному принципу этот сеньор Гонсалес и есть твой клиент. Не хотел, жучара, палить свою поездку, но от нас так просто не скроешься.

— А что говорят данные с камер аэропорта Буэнос-Айреса?

— Просили передать, что похож, — хихикнул Ганич.

— Это все? — спросила я.

— В общем-то, да, — Леонид замялся, но сразу же поправил себя. — Непосредственно по делу все, но тут такие любопытные тараканы полезли, что я не удержался и копнул глубже.

Когда Ганич копает глубже, это всегда интересно.

— Выкладывай.

— Уманская, ты как к футболу относишься?

— Я? Никак. Не играю, не хожу на стадион, не встречаюсь с футболистами.

— Тогда придется начинать от Адама, — вздохнул гений. — Футбол — это такая игра, когда надо забить мяч в ворота соперника ногами или любой частью тела, только не руками. Футболистов на поле двадцать два, по одиннадцать от каждой команды. В команде есть вратарь, этот тот парень, что стоит в воротах. Каждый из полевых игроков — тех, что бегают по полю, — также имеет свое амплуа, правда, не настолько ярко выраженное, как у вратаря. Это защитники — обычно два центральных и два крайних, полузащитники — центральный, опорный, два крайних, нападающие…

— Все это я и в Википедии могла прочесть, — фыркнула я. — Давай дальше.

— Я тут посмотрел летевших на рейсе футболистов. Двадцать два человека, ровно на два состава. Шестнадцать человек из «Монументаля» — считай, костяк команды, шесть из других команд, можно сказать, для точечного усиления. Чтобы тебе было понятнее — на места более слабых игроков «Монументаля» были взяты сильные игроки из других команд. И не просто сильные игроки, а настоящие звезды! Все вместе двадцать два футболиста образуют два полноценных состава. Причем, для игры по системе 4-1-4-1. Именно так последний год играет «Монументаль».

— Разве так можно? — удивилась я. — Брать игроков из других команд? Что это за турнир такой?

— Нет, конечно же, нельзя. Но вряд ли футболисты летели на официальный турнир, тем более, что никаких игр с участием «Монументаля» в ближайшие дни в Англии не намечается. Я проверил. Когда планируется какая-то игра, пусть даже товарищеская или иная встреча вне официальных турниров, как, например, недавний благотворительный Матч мира, проводимый Ватиканом, то всегда можно найти информацию о ней. Здесь же ничего подобного.

— А с чего ты взял, что они летели играть в футбол? Может, они в рекламе сниматься собирались. Или просто решили все вместе попить чайку на Пикадилли, — хмыкнула я.

— Может, — согласился Ганич. — Может, и чайку, только я все же склоняюсь к мысли, что они собирались играть в футбол. Я тут пару-тройку часов поиграл в футбольный менеджер, так даже тупая программа согласна со мной — на этом рейсе летели лучшие футболисты Южной Америки в оптимальном составе под руководством одного из лучших тренеров мира. Если бы, к примеру, мне велели собрать команду мечты и дали полную свободу, вернее, ограничили бы Южной Америкой, то я бы все сделал точно так же: взял нынешний «Монументаль» и точечно усилил его. Так что теперь мне безумно интересно, что это за несостоявшийся матч и кто предполагался в соперники.

Ганич перевел дух и взлохматил и без того растрепанную копну волос.

— А еще мне безумно интересно, каким боком здесь оказались английские аристократы и твой аргентинский жучара, — добавил он. — Это не те люди, которые «вписались» в чужой чартер в последнюю минуту. И не те, которые согласились бы «подбросить» до Лондона футболистов. Я вот думаю, а не связана ли букмекерская контора Мударры с этим непонятным матчем?

— Тогда было бы неплохо разузнать, что это за матч, — заметила я.

— Работаю над этим, но результатов пока нет, — вздохнул гений.

— Кстати, на кого оформлен чартер и чей это самолет?

— На некий инвестиционный фонд, который входит в тот же холдинг, что и компания-владелец «Монументаля». А холдинг, в свою очередь, входит в ТНК, которой принадлежат банки и фирмы, где в поте лица трудятся советниками герцог Албемарл и баронет Хезилридж и та парочка директоров, которую ты идентифицировала еще вчера. Туда же ведут ниточки и от холдинга Мударры.

Ганич замолчал.

— У тебя все? — спросила я.

— В принципе все.

Однако его протяжные интонации сказали обратное. Далеко не все. Да и сам гений скривился, словно раздумывая, посвятить ли меня в сокровенные тайны или обойдусь. Затем нехотя добавил:

— С этим «Монументалем» что-то не чисто. Я тут кое-где порылся на его счет…

Когда Ганич говорит «порылся», то это означает, что он вломился туда, куда его ни за что бы не пустили, и основательно там пошуровал.

— Все предыдущие года своего существования «Монументаль» был весьма и весьма посредственным клубом, плетущимся в хвосте «Примеры», — начал Леонид. — Ни денег, ни спонсоров, ни именитых игроков. Но в последние два года ситуация изменилась коренным образом. Словно «Монументаль» вытащил счастливый билет или нашел волшебную лампу с джинном. Два года назад клуб покупает некая вновь созданная компания. Название тебе ничего не скажет. Это ширма, за которой скрываются очень и очень солидные люди. Кончик этой веревочки ведет в Лондон-сити, как раз к той ТНК, о которой мы говорили ранее. Первым делом новые хозяева строят базу, стадион, нанимают высококвалифицированный персонал, в том числе создают целый научный институт из медиков, аналитиков, психологов, программистов…

— А последние зачем? — перебила я.

— Ну ты даешь, Уманская! Для оптимального подбора игроков, определения тактики, анализа противника, ведения предсезонной подготовки. Да для всего! Сейчас без компьютерной симуляции никуда, даже в футболе. Есть такая компьютерная игра «FIFA», когда ты можешь купить команду и посмотреть, что у тебя получится. В жизни делают также, только на более серьезном уровне.

— Понятно, давай дальше.

— Во-вторых, они берут тренера с большой буквы, который умеет строить сильные команды, команды-победители, знает толк в управлении игроками и очень силен в плане психологии. К тому же он великолепный тактик и верит в научные методы. При нем игроки стали не только выкладываться на поле по полной программе, они начали жечь. За тренером потянулись хорошие игроки. Нет, не просто хорошие, а выдающиеся! Можно сказать, что руководство клуба сняло все сливки в Южной Америки, пройдясь частым гребнем по местным чемпионатам. Но и это еще не все. Здесь есть интересный нюанс, который заставляет задуматься о том, какова была истинная цель проекта под названием «Монументаль».

— Но… Разве это не очевидно?

— Нет, потому что это отнюдь не получение прибыли. Сейчас поймешь, о чем я. Современный футбол во многом сродни шоу-бизнесу — зрелищность, громкие имена, толпы зрителей, огромные деньги, вкладываемые в него, и еще большие, извлекаемые оттуда. Именно поэтому солидные футбольные клубы как, например, «Реал», «Барселона» или «Челси» предпочитают покупать именитых игроков. Это как Сергей Лазарев всегда будет предпочтительнее неизвестного Васи Пупкина, даже если этот Вася поет лучше. Поэтому клубы зачастую покупают игрока пусть и худшего со спортивной точки зрения, но зато раскрученного, фотогеничного, с имиджем и какой-нибудь запоминающейся фишкой. Как Криштиану Роналду, например. Ведь говно, а не футболист, прости меня за грубое слово. «Барселона» с Месси — это исключение из правил, когда берется никому не известный, маленький, невзрачный, пусть и гениальный игрок. И «Монументаль» пошел по пути исключений, одних только исключений. Клуб подбирал игроков исключительно по спортивному принципу, жертвуя всем остальным.

— Но, может, у них просто нет денег на раскрученных игроков? Тот же Роналду не всем по карману.

— Не-е-ет, — ухмыльнулся Ганич. — Деньги у них есть. И много. Заплатили же они отступные за Руджери, когда «Арсенал» не захотел его продавать. Совершенно конские, безумные отступные. Просто им нужен был в качестве левого вингера именно Руджери и никто другой. Игроков, в одиночку закрывающих всю бровку и успевающих отрабатывать в обороне, не так уж и мало, но Руджери лучше всех вписывался в тренерскую схему «Монументаля». Или возьмем трансфер Гато. За сумму, в которую этот игрок обошелся «Монументалю», можно было взять более опытного, более раскрученного, более фотогеничного Херарда Пике. Но они взяли Гато, потому что им нужен был Гато.

— И что это означает?

— А то, что некто за год сколотил воистину непобедимую команду. И теперь эта команда лежит на дне моря. Я не верю в такие случайности.

— Любопытно. Ты молодец, — похвалила я Ганича. — Копай дальше…

От размышлений меня отвлек порыв холодного ветра и голос капитана.

— Мы возвращаемся, — сказал он. — Нашли первое тело. Наверху приказали немедленно отвезти его на берег, не дожидаясь конца дня.

Я вышла на палубу. Соленый ветер вновь обжег мне лицо. Крепко держась руками за все то, за что можно было ухватиться, я подобралась к распростертому на палубе телу. Морская вода и рыбы уже начали свою разрушительную работу, но и в таком виде мне было понятно: это не мой клиент — слишком молод. Скорее всего, кто-нибудь из футболистов или обслуживающего персонала. Кожа на кистях рук и стопах набухла и побелела. На груди виднелись сильные повреждения и ожоги, на одной ноге в нескольких местах была перебита кость и нога болталась перекрученной кровавой тряпкой, удерживаемая лишь кусками кожи и обрывками одежды.

Труп уже начали упаковывать в мешок, а я все смотрела на тело. Что-то не отпускало меня, какая-то шероховатость, какая-то неправильность колючей занозой засела в голове, но я так и не поняла, в чем было дело. Я не могу похвастаться, что видела много трупов за свою карьеру, но этот определенно заставил насторожиться мою интуицию. Я украдкой достала смартфон и быстро сделала фото.

На берегу тело отправили в морг, прямо в обтянутые хирургическими перчатками руки мучившегося похмельем Рафаэля Демоля, а меня вместе с Джоном-Джеймсом-Дональдом и собранным мусором отправили в аэропорт.

Власти острова расщедрились и освободили большой авиационный ангар для найденных обломков и вещей пассажиров. Часть ангара была застелена полиэтиленом, на который и предполагалось выкладывать вещи. Несколько сдвинутых столов у стены предназначались для документов и ценностей. Пока что ангар был абсолютно пуст, если не считать скучающего в одиночестве Эдварда Холланда. Наш эксперт в темно-синей форме пилота «Британских авиалиний», заложив руки за спину, внимательно изучал подробную карту Нормандских островов на стене ангара.

Что он здесь забыл? Неужели мешки разбирать пришел?

Привезенные нами вещи должны были лечь в основу расследования по идентификации личностей погибших. И мне вместе с Эрнандесом предстояло возглавить этот процесс. Вернее, пока что мне одной, потому что мой партнер все еще бороздил Атлантический океан.

Наши помощники из местной полиции и французской военной базы вывалили принесенные мешки и коробки на пол и взялись за дело. Здесь были журналы и пакеты, куски поролона и обломки пластика, сумки, обрывки одежды, одинокий кроссовок и прочая мелочь, не принятая морем и исторгнутая им на поверхность. Многие вещи были тронуты огнем, особенно пострадала бумага. Некоторые чемоданы выглядели так, будто бы их кромсали когтями черти, но в то же время другие вещи находились в безупречном состоянии.

Я смотрела на груду предметов, и думала о том, как много бессловесные вещи могут рассказать о своих хозяевах. Проводя месяцы, а то и годы, рядом со своим владельцем, вещи перенимают характер и особенности человека, впитывают его чувства и впечатления. Очеловечиваются, одним словом. Вот, например, дорожная сумка. Она побывала вместе со своим хозяином во многих городах и странах, видела его уставшим и измотанным, и сама чувствовала себя потрепанной и старой. Радовалась вместе с ним, жаждала, как и он, новых впечатлений, и при этом лоснилась и сияла как новая. Каждый такой предмет — это память о человеке. И не важно, что это — сумка, одинокий кроссовок или книга. Я подошла поближе и подняла сумку…

Нет, это не тот случай. Как и кроссовок. Вещи оказались абсолютно новыми. У сумки наплечный ремень до сих пор был скреплен скотчем с логотипом фабрики, а с кроссовка даже не сняли фирменные наклейки. Я бросила их обратно.

На отдельный стол полицейские отложили стопку паспортов в полиэтиленовом пакете. Это были документы футболистов.

— Почему они в пакете? — удивилась я.

Мне ответили, что в таком виде их нашли. Будто бы специально кто-то собрал их вместе. Странно, конечно, но, может, у спортсменов так принято?

Холланд тем времен закончил изучать карту и подошел ко мне. Пилот лучился обаянием.

— Как вы себя чувствуете, Анна?

— Спасибо, все в порядке, — улыбнулась я. — Извините меня за вчерашнее, мне очень неловко, обычно я так не напиваюсь в первый рабочий день.

— Никаких проблем.

— Еще раз простите, — расшаркалась я до противности к самой себе.

Холланд кивнул и принялся разглядывать найденные вещи. Поднял с пола и полистал книгу, повертел в руках бейсболку и не спеша направился к столу, где мои помощники уже разложили документы и всякую мелочь. Мне хорошо было видно его лицо. Взгляд англичанина рассеянно блуждал по поверхности стола, но вдруг пилот резко изменился в лице. Вальяжность сменилась сосредоточенностью, сложные чувства исказили его правильные черты.

Осторожно, будто бы собираясь прикоснуться к ядовитой змее, он протянул руку и взял со стола небольшую коробочку. По крайней мере, издалека эта вещь выглядела как коробочка. Так же осторожно раскрыл ее и надолго застыл, не в силах оторвать взгляд от содержимого.

Что же он там увидел, если так испугался? Или мне только показалось, что он испугался? Кто знает, какие воспоминания пришли к нему в этот момент, какие демоны возникли из небытия…

Нет, не показалось. Интуиция и на этот раз не подвела меня.

Рука Холланда, уже было тянувшаяся к карману, застыла на месте. Ну еще бы — ведь я с грохотом уронила тяжелый пластиковый контейнер на пол.

Англичанин вздрогнул, положил предмет обратно и, не прощаясь, быстрым шагом вышел из ангара.

Я едва дождалась его ухода. Опрометью ринувшись к столу, я нашла эту вещицу и осторожно взяла в руки.

Нет, это была не коробочка, а скорее маленькая изящная шкатулка тонкой работы и удивительной красоты, закрывающаяся на хитроумную защелку. В шкатулке находилась колода Таро. Вернее, не полная колода, а лишь несколько карт, все с очень красивыми, по настоящему завораживающими миниатюрами. Чувствовалось, что к ним приложил руку великий мастер. От рисунков невозможно было оторвать взгляд, их хотелось рассматривать снова и снова, подмечая мелкие детали и восхищаясь изяществом линий и талантом их создателя. Но только не сейчас. Сейчас на это у меня не было времени. Сделав усилие над собой, я закрыла шкатулку. А вместе с захлопнувшейся крышкой ко мне вернулась и способность рассуждать трезво.

А ведь она совсем сухая и без малейших признаков, что провела сутки в море, — сказала мне моя вернувшаяся наблюдательность.

Тогда как она попала в коробки с вещдоками? — спросила логика.

И почему она так напугала нашего эксперта? — вступила в диалог интуиция.

Ша! — оборвала я всех троих. — Потом разберемся.

Я опустила шкатулку в карман.

Конечно, не хорошо красть вещдоки. Но я не крала, а просто позаимствовала на время.

К вечеру все настолько вымотались, что решили перенести совещание на утро. Сил у членов комиссии осталось разве что на поход в паб. Отправились все, кроме куда-то запропастившегося Эрнандеса и сильно утомившегося за день Гримани. И чем это наш толстяк занимался весь день, что так устал? Ни в море, ни в аэропорту его не видели…

На этот раз даже Рэндалф с Холландом решили составить нам компанию, чему я была несказанно рада. Первый вызывал во мне любопытство как мужчина. Какая девушка останется равнодушной к суровому обаянию морского волка? А ко второму постепенно просыпался профессиональный интерес. Поглядывая на пилота, я уже не сказала бы, что днем его что-то испугало. Разве что сейчас он казался чуть менее самоуверенным и чуть более угрюмым, чем вчера. Иначе выглядел и Демоль. Наш судмедэксперт порядком подрастерял свою природную веселость и пребывал в задумчивом, если не плохом настроении.

Мы уселись за стол и заказали бутылку скотча. Все настолько продрогли за день, что вопрос о холодном пиве не поднимался. Я попросила сделать мне глинтвейн и попыталась закутаться в свой меховой жилет. Пора, наверное, заканчивать с этим «гламуром» и переходить на теплую куртку. Думаю, я уже всем доказала свою «блондинистость».

Ко мне подсел Рэналф. Черт, как же его зовут?.. Такое интересное имя… А, вспомнила, Киран! От спасателя пахло морем, соляркой и тем едва уловимым духом Джерси, который я ощутила в первый вечер на острове.

— Как вам сегодняшний выход в море? — спросил Рэналф. Он был серьезен, хотя глаза его улыбались.

— Нормально, — ответила я. — Не могу похвастаться, что мне это понравилось, и я превратилась в морского волка, но я не жалуюсь. Если надо, повторю без проблем.

Он одобрительно кивнул.

Спиртное уже начало действовать, люди за столом мало-помалу взбодрились. Как и вчера, разговоры постепенно перетекали от обсуждения сегодняшних событий к старым байкам. Рэналф рассказывал о старинном кладе золотых и серебряных монет почти в тонну весом, найденном на Джерси несколько лет назад. Джеймс и Джон из Хитроу внимали ему, открыв рот, Дональд же куда-то запропастился. Или это были Джон и Дональд, а запропастился Джеймс? Не знаю. Слишком уж они похожи. Спасатель говорил увлеченно — даже Гранже заслушался, перестав копаться в своих схемах, отложив планшет. Но я слушала в пол уха, исподтишка наблюдая за Холландом и Рафаэлем Демолем. Да, похоже, обоих явно что-то если не тяготит, то заботит уж точно.

Я уже почти придумала, как начать разговор с Демолем, Холланда я решила пока не трогать, но тут в паб ввалился Эрнандес. Выглядел он изрядно помятым и уставшим. Небритые щеки ввалились, редкие мокрые волосы прилипли ко лбу, на парке засохли соляные разводы от морской воды.

Быстро найдя глазами судмедэксперта, аргентинец устремился прямо к нему. Наклонившись к самому уху Демоля, Эрнандес что-то быстро проговорил и отошел к барной стойке. Через некоторое время к стойке понуро поплелся француз. А следом за ним направилась и я. Не могла же я остаться в стороне, когда затевалось нечто интересное.

— Что показало вскрытие? — спрашивал Эрнандес, наливая французу виски.

— Э-э-э, амиго… — тянул Демоль. — Я еще не подготовил отчет. Надо многое проверить… Провести дополнительные исследования, анализы…

Я заняла свободный стул рядом со своим напарником.

— Меня не интересует отчет, — твердо произнес Эрнандес. На меня он не обратил никакого внимания. — Ты заметил что-нибудь необычное?

— Трудно сказать, амиго, — замялся Демоль, косясь в мою сторону. — Я не уверен…

— При ней можно. Говори, даже если не уверен. Давай, давай, не тяни.

С этими словами Эрнандес пододвинул французу наполненный стакан.

И Демоль, поощряемый виски и беззастенчиво подгоняемый аргентинцем, сломался и начал рассказывать.

…Когда Демоль появился в городском морге Сент-Хелиера, местный патологоанатом уже приступил к вскрытию. Ничто в его действиях не заставило парижского судмедэксперта усомниться в профессионализме нормандца, и француз на правах гостя решил какое-то время не вмешиваться.

Патологоанатом начал с внешнего осмотра тела. Кожа и одежда несчастного пассажира сильно обгорели, на теле виднелись многочисленные химические ожоги. В основном они были заметны на спине, поэтому патологоанатом решил, что ожоги возникли из-за разлитого в воде топлива и получены уже после смерти. Рафаэль с ним согласился: ему не раз приходилось видеть, как топливо разъедает спины плавающих на поверхности тел. Зато ожоги на груди и руках были совершенно другого типа. И хотя нормандец не обратил на это внимания, Демоль из профессиональной вежливости не собирался указывать тому на ошибку. Он решил исследовать их позже, самостоятельно.

— Что за ожоги? О чем они говорят? — нетерпеливо перебил француза Эрнандес.

Демоль поморщился.

— Делать какие-либо выводы несколько преждевременно, одного тела для этого явно недостаточно, — раздраженно буркнул он и принялся рассказывать дальше.

Патологоанатом сделал длинный разрез и приступил к осмотру внутренних органов. У пострадавшего обнаружилась массивная внутренняя травма — именно так эта кровавая каша из обломков костей и поврежденных тканей называется официально. Сломанные ребра, проткнутое легкое, поврежденная печень — все типичные моменты при ударе о воду были налицо.

Как утверждает статистика, в авиакатастрофах после сильного удара о поверхность воды у 99 % жертв бывают сломаны ребра, у 88 % порваны легкие, а у 73 % происходит разрыв аорты. Разрыв аорты имелся и у товарища, лежащего на столе морга. И именно с этим разрывом и была связана первая странность. Аорта — самый большой кровеносный сосуд, который отвечает за циркуляцию крови. После разрыва сердце еще некоторое время продолжает биться и выплевывает кровь в тело, пусть и пару секунд всего. Но и этой пары секунд вполне хватает, чтобы вызвать обильное внутреннее кровотечение. В данном случае такового не наблюдалось. Менее опытный патологоанатом оставил бы эту несуразность без внимания, но Демолю, посвятившему расследованиям авиакатастроф последние семь лет своей профессиональной жизни, она сразу же бросилась в глаза.

Кроме того, когда в самолете происходит взрыв или пожар, то воздух обжигает и наполняется токсичным дымом, исходящим от горящей обшивки самолета. У пассажиров при этом обязательно обнаруживаются сильные повреждения легких. Пожар в самолете был, на это указывали ожоги на груди и руках, а также поднятые из воды обгорелые предметы. Тогда почему у трупа нет характерных повреждений легких?

Были и другие нюансы, выглядевшие не совсем типично для данной катастрофы…

Демоль замолчал.

— И какие выводы? — не отставал от него Эрнандес.

— Какие? Да никаких! Вот когда придут результаты анализов, когда будут найдены остальные тела, тогда и можно будет говорить о выводах. Амиго, здесь нет и не может быть единой общепринятой картины. Падение о воду с такой высоты плюс травмы, полученные от разрушения самолета, могут давать очень широкий разброс. Я буду выглядеть полным идиотом, если начну делать «выводы» на основании того, что мне что-то не понравилось или показалось!

Эрнандес схватил Демоля за плечи и развернул к себе.

— А если я скажу тебе, что этого человека не было на борту самолета? — прошипел он патологоанатому прямо в лицо. — После этого ты тоже скажешь, что тебе что-то показалось?

Я слушала, затаив дыхание. Демоль побледнел и попытался вырваться из цепких пальцев аргентинца, но это ему не удалось.

— Куда ты клонишь?

— Я никуда не клоню, я хочу знать, кого мы выловили, как он попал в океан и от чего умер. Так что не будь идиотом.

— Да отпустите же меня, наконец! — плаксиво взвыл Демоль.

Эрнандес разжал пальцы.

— Я не знаю, что вы хотите от меня услышать. Сейчас я не могу ответить ни на один вопрос. Да, этот человек мог умереть вследствие падения самолета. Но он мог умереть и от других причин, и не обязательно вчера утром. Сутки в море — очень большой срок, чтобы стереть следы… Поэтому я и говорю, что нужны дополнительные исследования… Спектральный анализ, гистология глубоких тканей бронхов, легких, почек. Ты это хотел услышать, амиго?

Эрнандес молча развернулся и направился к выходу. Демоль проводил его тяжелым взглядом, затем потянулся к бутылке и налил себе второй стакан.

Ему же плохо будет утром, — с жалостью глядя на пьянеющего прямо на глазах судмедэксперта, думала я. Вот и верь всяким досье. Эрнандес, значившийся в досье выпивохой, трезв как огурчик, а трезвенник на бумаге Рафаэль Демоль напивается в стельку второй день подряд.

Я вышла из паба. Моего партнера уже и след простыл. Да и какой он партнер, если ведет свою игру. Поеживаясь от холода, я застегнула до верха свой жилет и двинулась в отель докладывать шефу о прожитом дне.