Бог не играет в кости

XI

Меня разбудил стук в дверь, прозвучавший оглушительными раскатами в темноте номера. Я открыла глаза и прислушалась. Стук повторился. Столь бесцеремонно стучат лишь ревнивые жены, да представители власти — любой, вплоть до уборщиц.

Я нацепила отельный халат и начала длительные поиски тапок. Опять этот стук!

— Сейчас, сейчас, айн момент, — пробормотала я, пытаясь сообразить, где в номере располагается выключатель.

Удары в дверь превратились неуемную барабанную дробь. А вместе с ней раздался и столь же нетерпеливый голос главы нашей комиссии:

— Мисс Шнайдер, немедленно откройте. К вам полиция.

Чертыхнувшись, я босиком направилась к двери.

Я не ошиблась. В коридоре действительно загораживал проход своей необъятной тушей, спеленатой в дорогой бархатный халат, Франческо Гримани. По бокам к нему жались двое худосочных местных полицейских.

— Простите, что разбудили, — выглянув из-за широкой спины швейцарца, сказал один из стражей порядка. — Но нам необходимо задать вам пару вопросов.

И хотя его слова прозвучали как извинение, тон был совсем не деликатный.

Я посторонилась, пропуская нежданных гостей. Мельком глянула на часы — не поздно ли для визита, но оказалось, что сейчас всего восемь вечера.

Гримани по-хозяйски направился к креслу, я заняла место на кровати, первый из полицейских завладел единственным стулом в комнате, второму же ничего не оставалось, как подпирать собой стену. Он и приступил к вопросам.

— Когда вы в последний раз видели Хавьера Эрнандеса?

— Два дня назад вечером в пабе.

Гримани при этом поджал губы и укоризненно покачал головой.

— У вас была назначена встреча? О чем вы говорили?

Три пары глаз с нескрываемым любопытством уставились на меня.

— Никто ничего не назначал. Идея пойти в бар возникла спонтанно за ужином, кто первый предложил — я уже не помню, кажется, Демоль. Это наш судмедэксперт. Кроме меня в пабе были все сотрудники комиссии, разве что начальство проигнорировало наше бордальеро, — тут я недвусмысленно скосила глаза в сторону швейцарца. — Эрнандес подошел позже всех. О чем говорили? О расследовании, конечно. Делились тем, что успели сделать за день. Гипотезы строили, версии обсуждали.

Полицейские переглянулись, видимо, толстяк наплел им с три короба обо мне с Эрнандесом.

— И что было потом?

— Потом Эрнандес ушел, а я отправилась спать.

— Одна? — подался вперед Гримани.

— Что одна? — не поняла я.

— Ну… спать… одна?

— Вы мое алиби проверяете или вам просто любопытно? — не утерпев, съязвила я.

— Вам виднее, нужно ли вам алиби, — не остался в долгу Гримани.

Он набрал в грудь воздуха и уже собрался ввернуть нечто особо язвительное, но его перебил полицейский:

— Мисс Шнайдер, каким вам показался Эрнандес?

— Усталым. Как и все мы. Целый день на корабле — это не штаны в отеле протирать.

Я вновь бросила взгляд в сторону главы комиссии, вальяжно развалившегося в моем кресле.

— Вы были удивлены, что ваш начальник пропал? Он ведь — ваше непосредственное начальство, я не путаю? Вы пытались с ним связаться?

— Конечно, пыталась. На следующее утро, когда он не появился на совещании. Еще пару раз позже. Но телефон был выключен. Только насчет непосредственного начальства вы не совсем правы. Эрнандес по отношению ко мне может считаться скорее старшим коллегой.

— А вы не выглядели удивленной в то утро, — не преминул вставить свои «пять копеек» Гримани. Его маленькие злобные глазки впились в меня словно осы.

— Это потому что я была невыспавшейся, — парировала я. — Вы и сейчас наверняка гадаете, почему я совсем не удивлена вашему приходу, хотя и должна. А это не так, я как раз удивлена. Кстати, раз вы здесь, то наверняка есть какие-то новости?

— Да, есть. К сожалению, неутешительные, — ответил полицейский и продолжил, но уже более скорбным тоном: — Сегодня утром на побережье острова Гернси нашли труп, выброшенный морем. Выстрел в упор. Смерть наступила примерно двое суток назад. Труп уже опознали, это Хавьер Эрнандес. Видимо, в тот день после посещения паба он отправился на Гернси. Паромы ночью не ходят, но он каким-то образом попал на остров. Сейчас наши коллеги опрашивают владельцев судов.

— И судя по тому, что труп был сброшен в воду в таком месте, откуда море всегда возвращает свои «подарки», то сделал это явно не моряк и не уроженец Нормандских островов — местные прекрасно разбираются в особенностях морских течений. Местный житель наверняка выбрал бы другой способ избавиться от тела или по крайне мере другое побережье, — добавил второй полицейский.

Он замялся, подбирая слова и, наконец, промямлил приличествующее случаю:

— Приношу вам свои соболезнования, у вас ведь… Как сказал мистер Гримани, вы давно и тесно работали вместе, были близки…

Выдавив это, он натянул на физиономию сочувствующую мину.

Изобразив негодование, я уставилась на Гримани — ну что за старая сплетница, не умеющая держать язык за зубами.

— Вас ввели в заблуждение, — отчеканила я, не отрывая пристального взгляда от толстяка. — Как я уже сказала, мы с мистером Эрнандесом коллеги и не более того.

Я встала с постели, показывая, что разговор закончен, но визитеры были со мной не согласны.

— Постарайтесь припомнить, — не сдавался первый полицейский. — Позавчера вечером мистер Эрнандес не делился ближайшими планами? Не говорил, что собирался делать дальше? Ночью? Утром?

— Нет, — покачала я головой. — Но вы можете поговорить еще и с Рэналфом, Демолем, Холландом, представителями Хитроу, спасателями. Все они, кроме мистера Гримани, — я выделила голосом фамилию, — присутствовали тогда в пабе. Возможно, они что-то запомнили.

Полицейские опять незаметно переглянулись между собой и, наконец, один произнес:

— Мисс Шнайдер, благодарю вас от имени полиции острова Джерси.

Я попрощалась с гостями, не обращая внимания на злобные взгляды Гримани, и закрыла дверь.

Самое время привести себя и свои мысли в порядок. Я умылась и принялась соображать, как лучше составить задание для Ганича. Отправив сообщение, я с удивлением увидела на экране лохматую физиономию. Оказывается, Леонид еще работал, хотя в Москве время перевалило за десять.

Визит полиции его не удивил.

— Рано или поздно это должно было произойти, — сказал он. — Но вот МИб изрядно лопухнулось, выбросив тело в море.

— Почему ты считаешь, что это МИб? — спросила я.

— А кто? — вскинулся Ганич. — Смит знал о самолете, был ночью на Гернси, ты же сама утром видела, как он выходил с парома. Еще, конечно, знал Рэналф, только ему убивать Эрнандеса совсем уж незачем. Кстати, аргентинцы признались: Хавьер действительно за нашей спиной договорился с шотландцем.

Впрочем, судьба несчастного Эрнандеса Леонида занимала мало, гораздо больше его интересовали футболисты, летевшие на самолете. О них он и заговорил. Оказалось, все последние дни наш гений не вылезал из Интернета и соцсетей. Но вопросы, остававшиеся без ответа, лишь множились. Почему до сих пор нет официальной информации о катастрофе? Почему в СМИ нет истерии по погибшим футболистам? Почему молчат безутешные родственники и сам «Монументаль»?

— Катастрофу засекретили из-за Мударры и его документов, — выдвинула я предположение.

— Ладно, — соглашается Ганич, хотя всем своим видом демонстрирует обратное. — Пусть. Пусть зажали рот и наступили на яйца СМИ. Но родственники-то должны волноваться! Должны хотя бы поинтересоваться, куда это запропастился кормилец и поилец семьи, что даже телефон не отвечает, а они почему-то не волнуются. Должны хотя бы в соцсетях между собой шушукаться, но даже этого почему-то не происходит. Любовницы по клубам и вечеринкам таскаются, жены как ни в чем не бывало заказывают тур в Париж на всю семью. И пропавшего мужа в том числе. Они что, не в курсе, что их благоверные далеко не в порядке? А тут еще самоубийство Давида Алонсо у себя в квартире в Волжанске и отравление Милана Джукича в аэропорту Домодедово.

— А это кто такие?

— Ну, ты даешь, Уманская!

И Ганич завел долгий разговор о том, насколько я ограниченная и как мне не стыдно не знать Давида Алонсо и Милана Джукича, ибо это игроки настолько высокого уровня, что вообще не понятно, какого дьявола они делают в нашем убогом чемпионате. Вот, к примеру, Джукич — это центральный защитник, который не только выигрывает весь «воздух», но и снимает все мячи с ноги…

— И? — перебила я гения.

Зная Леонида не один год, я никак не ожидала встретить в его лице футбольного фаната.

— Я думаю, между смертями футболистов в России и гибелью «Монументаля» есть связь.

— И? — нетерпеливо повторила я.

От этого моего двойного «и» Ганич сразу сник и заявил, что он, конечно же, составил аналитическую записку и доложил шефу, но шеф никак не прореагировал. В словах Леонида чувствовалась плохо скрываемая обида на такое невнимание со стороны руководства. Надо же! Я думала, наш гений не будет знать куда от стыда глаза деть за то, что проворонил хорька Джона из МИб, а он еще и обижается.

Я никак не прокомментировала обиду Ганича, сейчас мне было не до этого, я просто спросила:

— Что с моей просьбой насчет карт Таро?

— Времени не было ими заняться вплотную…

— Это потому что один футбол на уме! — негодующе перебила я его.

— …Но такой колоды я не нашел, — завершил свою мысль гений. — Был тут, правда, один интересный момент: кто-то выложил на одном из профильных форумов фото карты — второй аркан, но потом быстро его убрал. Один в один с картой из твоей колоды.

— Проверь еще, — попросила я. — Это важно. Холланд в лице переменился, когда увидел эти карты.

— Мало ли… — пожал плечами Леонид. — Может, у него к Таро что-то личное. Я вот тоже, как вижу тарелку с манной кашей, так тоже в лице меняюсь. Меня сразу блевать тянет — еще с детского сада ненавижу ее.

И вдруг, взорвавшись, рявкнул:

— Да и причем тут какие-то карты?! Надо не Таро заниматься, а футболистами! Я просмотрел камеры из Домодедово…

— Послушай, гений! — оборвала я Леонида. — Соберись и не отвлекайся. Футболисты к нам не имеют никакого отношения.

— Вот и ты мне не веришь, — вновь обиделся Ганич. — А кое-кто считает это дело интересным.

— Кто «кое-кто»? — передразнила я его.

— Я тут посоветовался с одним нашим общим знакомым…

— Вот что, — резко бросила я. — Сделай мне к утру следующее. Найди все места сначала на Гернси, а потом на Джерси, где можно было бы спрятать на некоторое время сорок человек.

Леонид вздохнул.

— Сделаю, — коротко сказал он и отключился.

Его кислая физиономия исчезла с экрана, наш гений явно был оскорблен моим невниманием к его конспирологическим теориям. Но мне сейчас не до коспирологии. Коспирология хороша на сытый желудок и при наличии массы свободного времени. Но временем я сейчас не располагала, да и после визита полицейских на меня вдруг накатил дикий аппетит. Я взглянула на часы — единственная возможность получить поздний ужин, а вместе с ним и последние новости — это прямо сейчас отправиться в паб. Я вынула из шкафа джинсы и свой меховой жилет — побуду за ужином блондинкой в мехах. На глаза мне попалась шкатулка с картами Таро, спрятанная в шкафу.

Подчиняясь невольному импульсу, я открыла ее и разложила карты на столе. Все-таки удивительный человек создал их. Интересно, кто он? Вот и еще одна тайна, ожидающая разгадки. Обязательно займусь ей, когда будет время. Волевым усилием возвращаюсь к действительности, отгоняя наваждение. И чего я напустилась на Ганича? У каждого из нас есть свои «тараканы» в голове: у него — футбол, у меня — Таро. Но сейчас все это придется на время отложить, ибо, скорее всего, ни то, ни другое не имеет никакого отношения к нашему делу.

Я натянула сапоги и свой меховой жилет и спустилась вниз. На стойке ресепшена любезный молодой человек быстро оформил мне машину. «Пежо 4008» — полноприводный, компактный и надежный — именно то, что мне нужно в ближайшие пару дней. Уже через полчаса моя новая «лошадка» будет ждать меня на парковке отеля. Я застегнула молнию до подбородка и вышла на улицу.

В пабе, как и ожидалось, комиссия в полном составе, за исключением покинувшего наш мир Эрнандеса и уже наверняка уплывшего в мир сновидений Гримани. Похоже, все идет к тому, что скоро этот небольшой бар рядом с отелем станет штаб-квартирой нашего расследования. Если уже не стал.

Рэналф, завидев меня, радостно замахал руками, приглашая за свой стол, где уже несколько человек из команды спасателей отдавали должное местному пиву. Демоль, бросив настороженный взгляд, сразу же отвернулся. Инженер меня попросту не заметил — слишком уж увлеченно рассказывает что-то остальным. Зато я поймала на себе заинтересованный взгляд Холланда, губы которого тронула еле заметная улыбка.

Паб гудел, словно разбуженный улей. Мне в голову даже пришла мысль, что печальная новость о незавидной судьбе Эрнандеса уже докатилась до нашей команды, но оказывается, что люди попросту обсуждали сегодняшний день. Похоже, я многое пропустила: спасатели подняли со дна моря часть фюзеляжа и несколько фрагментов тел. Так что у судмедэксперта и инженера сегодня наверняка было много работы.

Я попосилась их в сторону. Гранже, возбужденно чертя руками в воздухе, рассказывает о сегодняшних находках. Он явно воодушевлен и нацелен на работу, значит, БНД пока не в курсе подмены нашей «птички». Демоль, наоборот, молчалив. Он мрачно смотрит на большую кружку пива, как будто бы хочет сдвинуть ее взглядом. Ясно, уже успел набраться. Ну и угораздило же французов связаться с выпивохой!

Официант принес мой заказ — овощи на гриле, куриное филе и кофе. Много кофе. Пиво я не люблю, а сейчас мне нужна еще и ясная голова — как-никак, я на работе. А откуда взяться ясности после капитального недосыпа? Конечно, я подремала несколько часов, но для меня это катастрофически мало. Я длинно зевнула, прикрыв ладошкой рот, и выжидающе посмотрела на Кирана. В конце концов, это он пригласил меня за свой стол, а затем прогнал всех своих коллег под предлогом, что хочет остаться с дамой наедине. Мне же он заявил, что нам надо обсудить нечто конфиденциальное и выработать совместный план действий. Ох уж эта секретность!

— Ну, что будем делать с Джоном? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами:

— Я ничего, ты — не знаю.

На счет хорька из МИб я получила четкие инструкции шефа — не трогать, не провоцировать и соблюдать осторожность. «Конечно, мы не в первый раз сталкиваемся с МИб, — сказал шеф. — И не раз надирали задницы их джеймсам бондам, но сейчас не время отвечать на провокации. В исключительных случаях разрешаю действовать по своему усмотрению». Какую ситуацию считать «исключительным случаем», шеф предусмотрительно не указал.

— А что вообще думаешь делать дальше? — не отстает от меня Рэналф.

И вновь мои плечи сами ползут вверх.

— Пока размышляю.

— О чем именно размышляешь? Есть у нас шансы найти документы?

Вместо ответа я кашляю — не знаю, что там с документами, но тот, кто насыпал столько перца в куриное филе, явно задумал диверсию.

На самом деле думать мне не о чем. В моих планах вернуться в номер, открыть на компьютере подробную карту Нормандских островов и наметить маршрут на завтра. Ганич наверняка уже прислал список укромных мест, где можно укрыть от посторонних глаз сорок человек. Почему-то я была уверена, что пассажиры рейса до сих пор находятся если не на самом Гернси, то на каком-нибудь ближайшем острове. Перевозить такую ораву дальше слишком рискованно. А то, что они живы, так об этом, пусть и несколько иносказательно, поведал мне мой новый знакомец Алекс.

Делиться своими планами с Рэналфом я не собиралась, равно как и рассказывать о встрече с парнем. Но вот почему я не рассказала о мальчишке шефу и Ганичу, для меня оставалось загадкой. Очередная прихоть женской интуиции, не иначе.

Я вздрагиваю — слышится звон битого стекла, грохот падающей мебели, а затем наш судмедэксперт ревет раненым бизоном:

— Хватит! Я профессионал! Я не позволю надо мной насмехаться! Эта катастрофа — глумление над здравым смыслом, это…

Демоль с кулаками набросился на появившегося в пабе Джона. Надо же, оказывается и судмедэсперт имел на хорька зуб! На стороне француза была внезапность и толика везения. Ему удалось повалить британца на пол и пару раз сильно приложить по физиономии. Но затем навыки спецагента взяли верх, и судмедэксперт был повержен.

Рэналф большим глотком расправился со своей кружкой и заметил:

— Кажется, МИб довыделывалось. Дождешься?

На его лице написано радостное предвкушение, в глазах азарт. Я молча киваю.

Шотландец поднялся, похлопал рукой по столу, как бы столбя за собой место, затем, разминая кисти рук, двинулся навстречу Смиту, которого удерживало несколько человек. Проходя мимо, он что-то тихо сказал англичанину и вышел на улицу. Тот, стряхнув удерживающие руки, направился следом. Еще несколько человек вышли вслед за ними. Мне тоже интересно, что там будет происходить, и я уже почти решилась подняться с места, но к моему столику подошел Холланд. Вот уж кого эта англо-французская борьба с шотландским подтекстом совсем не волновала, так нашего пилота.

— Разрешите?

— Пожалуйста.

— Вас сегодня не было видно ни на судне, ни в аэропорту.

— Весь день писала отчет для начальства.

— А мне казалось, что я видел вас утром. Вы спешили на пристань. Неужели я перепутал?

— Нет, не перепутали. Я действительно ходила встречать паром из Гернси. Должен был прибыть свидетель.

Холланд с плохо скрываемым любопытством разглядывает меня, как будто перед ним неведомая зверушка.

— И как? Прибыл?

— К сожалению, нет.

— У вас ссадина на ухе.

Надо же, заметил. Наблюдательный тип. Как я не старалась прикрыть ее волосами, но вышло не совсем удачно.

— Наверное, позавчера на корабле ударилась.

Он с сомнением качает головой:

— Вряд ли, совсем свежая. И довольно серьезная. Стоило бы показаться доктору.

От дальнейших расспросов Холланда меня отвлекает оживление в зале — в пабе появился Киран. Выглядит шотландец очень довольным. Своим торжествующим видом он напоминает уличного кота, отвоевавшего двор с помойкой у соперника. Следом за ним входят радостно гогочущие спасатели. Издалека Рэналф кидает на нас с Холландом сложные взгляды. В них множество вопросов, подозрительность, желание немедленно придти на помощь. Его прищуренные глаза так и говорят: «Что хочет от тебя этот лондонский хлыщ? Отшей его побыстрее!»

Я едва заметно качаю головой. Киран в ответ пожимает плечами и усаживается за стол своих коллег.

— Вы отлично говорите по-английски, практически без акцента, но я так и не понял, откуда вы, Анна?

К такому повороту разговора я всегда готова. Разбуди меня посреди ночи — без запинки выдам домашнюю заготовку. Вот и сейчас я непринужденно называю маленький городок на границе Германии и Чехии.

— Смотрю я на вас и удивляюсь, как такая молодая и красивая девушка угодила в эту передрягу? — не успокаивается Холланд. — За какие провинности вы здесь оказались, прекрасное дитя?

Я настораживаюсь. Британец абсолютно трезв, хотя старательно демонстрирует бесцеремонность выпившего человека.

— Звезды так сложились, а может обстоятельства, мистер «Британские авиалинии».

— Какие именно обстоятельства? — не отстает он.

Вот ведь прилип! Я вздыхаю про себя и выдаю другую заготовку, придуманную вместе с Эрнандесом в Парижском аэропорту.

— И все же я не понимаю, зачем он притащил вас сюда? — не сдается британец.

Рэналф издалека вновь посылает мне недвусмысленный взгляд. Не примешается ли тут к тревоге за меня — его нового партнера — обычное мужское соперничество? Конечно, я не самая лакомая кость для сильного пола, но здесь, «на безрыбье», и я сойду за прекрасную принцессу.

Пожалуй, с Холланда хватит. Мне хочется поставить точку в этом разговоре, и я уже готова произнести прощальные слова и откланяться, но беседа завершается независимо от моего желания.

Из недр пиджака Холланда раздается мелодия, он извиняется и отвечает на звонок. На холеной физиономии пилота появляется удивление, которое он даже не пытается скрыть.

— Хорошо, — говорит он в трубку. — Прямо сейчас? Уже в аэропорту? Хорошо. Я выезжаю.

Холланд опять извиняется, говоря, что должен немедленно уйти — неожиданно приехал старый знакомый. Я вижу, что мыслями он уже далеко от меня. Конечно, этот знакомый, если он вообще есть, может и не иметь отношения к нашему делу, но мне почему-то кажется что имеет.

Идея возникает сама собой. Я встаю и двигаюсь в сторону туалета, но при этом обхожу соседние столики таким образом, что путь мой пролегает как раз мимо вешалки с темно-синим кашемировым пальто Холланда. Одно неуловимое движение, и в кармане пальто лежит включенный и настроенный на мой мобильник «жучок». В моем жилете скрыто много подобных сюрпризов. Одна проблема — дальность «жучка» невелика, так что если я хочу что-то услышать, мне придется тоже тащиться в аэропорт. И при этом надеяться, что Холланд не оставит пальто в машине.

Выждав немного после ухода британца, я покидаю паб. Вижу, как Холланд открывает заднюю дверь припаркованного возле паба автомобиля. Это такси, так что, скорее всего, мой план сработает. Я быстро бегу к парковке «Помидора». Где-то здесь меня дожидается моя новая «лошадка».

Машина Холланда резво трогается с места и движется в сторону аэропорта. Я запрыгиваю в «Пежо» и на некотором расстоянии следую за ним. Хорошая у меня «лошадка», послушная, только руль не на месте.

По пути меня догоняют запоздалые сомнения — может, это что-то личное? Он так стремительно сорвался, словно с близким человеком случилась беда. К простому знакомому не несутся по первому зову. Может, дело в женщине? Может, все может… Но не поворачивать же назад.

Такси останавливается у стеклянных дверей аэропорта и пилот, небрежно перебросив пальто через руку, быстрым шагом направляется в здание терминала. Поплутав по парковке, я пристраиваю «Пежо» за микроавтобусом и бегу к дверям. Скорее всего, «жучок» дотянется и до парковки, но я сгораю от любопытства, мне очень хочется посмотреть на человека, который пробил брешь в невозмутимом и самоуверенном Холланде.

Я вхожу в здание терминала и сразу же делаю несколько шагов в сторону высокого рекламного плаката, благо их в этом маленьком зале понаставлено во множестве. За ним меня никто не увидит.

Авиасообщение с Джерси не открыто до сих пор, но для «Эмбраера», одиноко скучающего на взлетном поле, сделали исключение. Его белоснежный корпус прекрасно виден в ярких лучах прожектора за огромным панорамным окном. Что же это за пассажир, ради которого нарушили запрет и открыли аэропорт?

Ага, а вот и он! Вернее, она.

Из своего убежища я замечаю, как Холланд целует руку высокой статной женщине. Ей немало лет, об этом говорят и белоснежные волосы, забранные в тугой пучок на затылке, и морщины на лице. Но меня сразу же покорила ее подтянутая фигура и горделивая осанка. Такой прямой спине и отточенности движений могли бы позавидовать даже балерины Большого театра.

В моих наушниках звучат приветствия, дежурные и довольно холодные, с обеих сторон чувствуется некоторая натянутость. Так не встречают близких людей. Но с другой стороны, на деловые контакты эта встреча тоже не похожа.

Холланд с прилетевшей дамой направляются в сторону конференц-зала, где мы провели наше первое совещание. За ними на почтительном расстоянии следует молодой человек в очках. Сын? Внук? Вряд ли. Скорее, секретарь.

Я осторожно следую за ними, стараясь держаться на расстоянии. По пути забредаю в небольшое кафе, где и разворачиваю временный штаб.

— Сколько же мы не виделись? — звучит в моих наушниках женский голос.

В нем слышится едва уловимый славянский акцент. Любой другой человек в безупречном оксфордском английском гостьи ни за что не распознал бы его, но мое ухо натренировано на такие нюансы.

— Десять лет, — отвечает Холланд. — Вернее, девять лет и восемь месяцев. Как Алекс?

— Хорошо.

— Какой он? — не отступает Холланд. — Чем интересуется? Что любит? Какое место вы ему уготовили? Ему ведь уже шестнадцать.

В его голосе чувствуются мягкость и теплота.

— Я регулярно высылаю вам отчеты, как мы и договаривались.

— Зачем вы так, Ольга Андреевна.

Теперь голос Холланда полон разочарования и печали.

— Я бы все отдал на свете, чтобы мой сын был со мной.

— Вы заключили соглашение.

— Да, заключил, и ни разу не нарушил ваши условия, княгиня. Я ни разу не приблизился к сыну.

— И тем не менее, вы прекрасно осведомлены о жизни Алесио. И не надо отрицать очевидное, вокруг нас постоянно крутятся ваши соглядатаи.

— А я и не отрицаю. Если у меня нет возможности видеться с сыном из-за ваших запретов, то это единственное, что мне остается делать. Но, мне кажется, сюда вас привело отнюдь не желание побеседовать со мной об Алексе. Итак?

В разговоре возникла долгая пауза. Настолько долгая, что я даже забеспокоилась — не отказал ли передатчик. Но тут в наушниках раздался голос княгини:

— Эдвард, пора это прекратить. Убито пятеро наших игроков. За всю историю игры никто и никогда не опускался до такой низости. Я прошу вас, остановите это.

Холланд смеется, но в его смехе не чувствуется веселья.

— Теперь вы меня просите… Помните, как шестнадцать лет назад я просил вас? Умолял, валялся в ногах, готов был все бросить, ради… Но вы были непреклонны. И спустя четыре года, когда погибла Ольга, я вновь просил и умолял вас. И опять вы не снизошли до моих просьб. Помните, что я тогда сказал вам? Настанет тот день, когда вы сами придете ко мне. И что вы мне ответили?

В разговоре опять повисло молчание.

— Княгиня, сослаться на забывчивость не получится, я прекрасно осведомлен о вашем здоровье. Память у вас как у двадцатилетней.

Голос княгини сух, она говорит медленно, но твердо, чеканя каждое слово:

— Я ответила: никогда не настанет тот день, чтобы я обратилась с просьбой к другой стороне. Я ошиблась. Я признаю это. Такой день настал. Я прошу вас прекратить убийства. Это низко и недостойно даже вас. Раньше понятие о чести было присуще и вашей стороне. Вы могли пойти на любые подлости, на любое коварство, любую жестокость, но только не в отношении игры. Неужели вы настолько потеряли веру в себя, что унизились до устранения игроков?

Теперь и в голосе Холланда прорезался металл:

— Не пристало вашей стороне говорить о чести, после того как вы уронили в воды Атлантики самолет, на котором были все двадцать два наших игрока.

Опять долгая пауза. Затем:

— Мы непричастны к этой аварии. Это не может быть случайностью?

Холланд опять невесело смеется:

— Случайность? Припомните хоть одну случайность за долгие тысячи лет, что существует игра. Нет, это была не случайность, это злой умысел. Чей именно — догадаться не сложно. Вы лучше меня знаете, что обычным людям такое не под силу.

— Если вы остановите ваших убийц, я разрешу вам видеться с сыном.

Теперь в голосе британца звучит презрение:

— Вы меня покупаете?

— Если вы не готовы остановить своих соратников исходя из принципов честного соперничества, то я предлагаю вам сделку.

— Мне некого останавливать, мы не убиваем ваших игроков. Нам это не нужно, мы и без этого уверены в своей победе.

В голосе княгини прорезалось волнение:

— Эдвард, поклянитесь сыном.

— Ну что за мелодраматические глупости, — ворчит пилот.

— И тем не менее.

— Ладно, клянусь жизнью сына, я не причастен к гибели ваших игроков, равно как ничего не знаю о том или тех, кто стоит за этими смертями. Ну, теперь вы довольны? Вы верите мне?

— Да, потому что на такое кощунство не способны даже вы. Со своей стороны заявляю, что мы не причастны к трагедии с самолетом.

В разговоре вновь повисает пауза. Затем Холланд медленно и с некоторым удивлением в голосе говорит:

— Я был абсолютно уверен, что это вы постарались. Конечно, не лично вы, княгиня, а верхняя десятка. Мы пытались «считать» информацию о крушении, но нам это не удалось. Она закрыта для нас. Но, как вы знаете, такое бывает только в том случае, если ее закроете вы.

— Или хозяин игры, — эти три слова княгиня произносит очень медленно, делая большие паузы.

— Но не думаете же вы…

— После сегодняшнего разговора с вами я уже не знаю, что думать…