АЙВИ
Первые лучи рассвета пробиваются сквозь занавески, вырывая меня из самого глубокого сна, что у меня был за многие годы. На секунду я не понимаю, где нахожусь. Мягкая ткань моего гнезда обнимает меня, а смешавшиеся запахи моих альф — сосна, дым, кожа и пряности — укутывают, как тёплое одеяло.
Мысль об этом одновременно будоражит и пугает. Я слишком долго бежала, слишком долго боролась против самой идеи принадлежать кому-то — тем более целой стае закалённых войной солдат. Но здесь, утонув в безопасности их импровизированного логова, я почти могу поверить, что всё может быть иначе.
Почти.
Валек шевелится рядом, его рука сильнее сжимает мою талию. С другой стороны Виски тихо посапывает, его тёплое дыхание щекочет мой подбородок. Я позволяю себе пару секунд просто смотреть на них — на этих свирепых мужчин, которые почему-то стали моими… защитниками.
Сон сгладил суровые линии лица Валека, делая его моложе… почти уязвимым. У меня перехватывает дыхание. Я знаю тьму, что скрывается за его глазами, знаю, на какую жестокость он способен. Но сейчас… сейчас он просто мужчина, тёплый и надёжный.
Виски тоже кажется другим в мягком утреннем свете. Его обычная дерзкая ухмылка исчезла, уступив место чему-то мягкому, настоящему. Каштановые волосы падают ему на лоб беспорядочными прядями. Мне хочется заправить их назад, коснуться его челюсти.
Что, блядь, со мной не так?
Привязываться — опасно.
Я не могу позволить этого.
Не буду.
Но, чёрт возьми, я уже привязалась. Эти альфы, эта стая — они уже въелись под кожу, засели в костях. Мысль о том, чтобы снова уйти… чтобы снова быть одной… больно отдаёт в груди.
Снаружи раздаётся звук. Я мгновенно напрягаюсь, вслушиваясь. По гравию шуршат шаги. Негромкие голоса. За ночь я успела привыкнуть к тому, как альфы сменяют друг друга на постах, их приглушённые разговоры доносятся снизу.
Но сейчас — другое.
Острее.
Опаснее.
Глаза Валека распахиваются мгновенно — как будто он и не спал вовсе. Он уже тянется к ножу у бедра.
— Оставайся здесь, — рычит он сиплым, утренним голосом.
Я подскакиваю, качая головой.
— Я пойду с тобой.
Бровь взлетает вверх.
— Да ни хрена.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он уже встаёт, движется плавно, хищно. И выходит, закрыв дверь.
Щелкает замком.
Сучонок.
Я раздражённо хлопаю себя на кровать. Виски наблюдает за мной, уголок его рта дёргается от сдерживаемого смеха.
— Слушай, — прохрипел он переворачивается на бок. — Пока ждём, я могу предложить пару способов скрасить ожидание…
Он тянется ко мне — и я врезаю коленом ему в живот.
Хрип, как у человека, которому выбили воздух.
— Бляяядь… — стонет он, сворачиваясь калачиком. — Ну всё, я так понимаю, жар у тебя точно прошел.
Жар.
Мой цикл течки.
Воспоминания накрывают, как цунами.
Нужда.
Горящее тело.
Их руки. Их рты. Их члены… Меня бросает в жар и холод одновременно — стыд, желание, всё перемешано.
Я сверлю его убийственным взглядом.
Он поднимает руки в притворной капитуляции:
— Принял сообщение. Без вопросов.
Я отворачиваюсь к окну, подтягиваю колени к груди. Напряжение внутри — почти живое, тесное. Я ненавижу это чувство — бессилие, страх… но разве мне есть чего бояться? Да, меня заперли здесь, в башне. Но мои альфы рискуют жизнью ради моей безопасности.
Мои альфы.
Вот это пугает куда больше.
Когда я начала думать о них как о своих? Когда позволила себе принимать их защиту? Их силу?
Это жар.
Всего лишь последствия.
Химия, инстинкты.
Ложь.
Мы все знаем, что это ложь.
То, что между нами формируется… реальное. И именно это страшит больше всего.
За окном мелькает что-то красное. Я вытягиваю шею, пытаясь разглядеть сквозь щель в занавесках. Но с этого угла почти ничего не видно.
Я срываюсь с кровати и подбегаю к окну, стараясь не задеть занавеску. За моей спиной Виски выдает какое-то особенно красочное ругательство, и слышно, как он поднимается с матраса, но я его игнорирую.
Дверь гостевого дома распахнута настежь. Снаружи толпятся мужчины, суетливо грузя машины, будто кто-то поджёг им пятки. У меня скручивает живот в узел.
Среди всей этой суеты один мужчина притягивает мой взгляд, как магнит. Он ходит кругами по периметру — не просто ходит, а ставит метки, как хищник на своей территории. Ветер треплет его плащ: кричаще-красное пятно на снегу, вспышки цвета крови на белом фоне. Под тканью мелькают сухие, жёсткие мышцы.
Шрам, пересекающий его лицо, тянет угол губ в постоянную ухмылку — мерзкую, липкую, от которой хочется скрестить руки на груди. Он поворачивается, проводя взглядом вокруг сквозь тёмные круглые очки на прямом хищном носу — и я мгновенно пригибаюсь, хотя понимаю, что он не может меня увидеть.
Каждый миллиметр его тела кричит об одном: опасность.
То, как он двигается — расслабленно, но под этой расслабленностью пружина. То, как слушает своих людей — всё слышит, всё считает. То, как пальцы лежат рядом с спрятанным оружием — словно он жаждет повода.
Это явно он.
Николай.
Я чувствую тепло тела Виски ещё раньше, чем слышу или замечаю его — он уже стоит вплотную за мной. Огромные руки захлопываются вокруг моей талии, как капкан, прижимая меня к его горячей груди.
Тело реагирует быстрее, чем мозг. Рык, голые зубы, я разворачиваюсь и впиваюсь клыками ему в предплечье. Вкус меди мгновенно заполняет рот, и по жилам расползается хищное, глубокое удовольствие.
Ну здравствуй, старая привычка.
Мы снова кусаемся.
Виски рычит, но не отпускает. Его хватка только крепче, он поднимает меня, прижимая к себе так сильно, что я едва могу дышать.
— Ох уж нет, — ворчит он мне в ухо, унося меня обратно к кровати, пока я колочу его ногами и руками, продолжая держаться зубами за мясо его руки.
Он швыряет меня на матрас и сам наваливается сверху. Вес огромный, воздух вышибает — челюсти разжимаются сами собой. На секунду меня накрывает паника, но… двигаться невозможно, а давление его тела странно… успокаивает.
Или, может, это просто потому, что мне, блядь, не хватает воздуха.
Но я таю под ним.
Ненавижу себя за это.
— Полегче, дикарка, — шепчет он мне в ухо. — Никто тебя не тронет.
Горький смешок рвётся сам собой. Я слышала это слишком много раз, чтобы верить. Но даже когда цинизм поднимает голову, другая часть меня — омеги, предательская — хочет верить.
Особенно после прошлой ночи.
— Я тебя отпущу, — продолжает он, откатываясь на бок. — Но далеко ты не уйдёшь. Поняла? Мы не можем рисковать, чтобы эти уроды увидели тебя. Того, что они уже поняли, что здесь есть омега, достаточно. Им совсем не нужно знать, какая ты красивая.
Сердце пропускает удар.
— Они знают, что я здесь? — шепчу.
— Да, — выдыхает он, ложась на бок. Но пальцы всё ещё охватывают моё запястье полностью, как наручник из плоти. Я дёргаю руку.
Ноль шансов. Не вырваться.
Он смотрит мягче, чем обычно, и кончиками костяшек — побитых, царапанных — отодвигает мне прядь с глаз.
— Мы не можем потерять тебя, маленькая дикарка. Ты понимаешь это, да?
Да.
И всё равно… я не могу позволить себе в это верить.
Я сама тянусь к его руке, почти машинально.
— Понимаю, — бурчу.
На какое-то время отпущу поводья. Поиграю в их «хорошую маленькую омегу», дам им меня охранять. Но нельзя забывать, кто я есть. И кем я была всегда.
Одна.
Выжившая.
Он ещё не знает, но он меня потеряет. Они все потеряют.
Когда придёт время — я сделаю то, что должна, чтобы вернуть себе свободу.
Даже если это значит оставить их позади.