Безумные Альфы

Глава 11

АЙВИ

Рёв моторов разрывает тишину и выбивает меня из притупившегося сознания — прямо из тех страниц, где описывается извращённая версия истории Райнмиха. Я выпрямляюсь из своего укрытия в углу библиотеки, книга соскальзывает с колен, когда я поднимаюсь и выглядываю в окно.

Внутри поднимается целый водоворот чувств.

И среди них — облегчение.

Предательское.

Непрошеное.

Враги, к которым я не имею права испытывать ничего подобного.

Мне не должно быть важно, кто из них вернулся. Они все — часть одной и той же угнетающей системы. Той, что клеймит всех, кто смеет сопротивляться, словом «дикари».

Я бросаю взгляд на раскрытую книгу — слова всё ещё прыгают в глазах, будто специально. Пропаганда. Ложь. И меня тошнит от неё. Как они могут быть настолько слепы, настолько промыты системой, чтобы верить, что любой человек за пределами их контроля — чудовище?

Но даже когда во мне вспыхивает ярость… есть чертовски назойливый кусочек меня, который всё же хочет понять этих альф.

Тэйна, Валека, Чуму, Виски… Каждый из них — загадка, которой я никак не могу найти форму. Кроме одного. Призрак. Его я понимаю лучше, чем когда-либо думала, что вообще способна кого-то понять.

Он — как я. Дикий. Сломанный.

В той пещере я поняла: мы с ним из одного мира, даже если стоим по разных сторонах его границ. Даже если он прячется от меня чаще, чем смотрит мне в глаза — понимание, что кто-то здесь чувствует так же, как я, — успокаивает.

Гравий хрустит под приближающимися шинами, и я шаг за шагом подбираюсь ближе к окну. Любопытство — мерзкая слабость — всё равно тянет меня вперед.

Я ненавижу то, что моё тело предаёт меня — как сжимается внутри живот, как участился пульс. Мне не должно быть дела до этих альф. Я должна чувствовать к ним только презрение — именно так меня учили. Так я жила.

И всё же… Вот я, прижатая лбом к холодному стеклу, наблюдаю, как машина останавливается. Дверцы хлопают. Я задерживаю дыхание. И когда вижу массивные плечи и уверенную походку Тэйна — облегчение накатывает слишком сильно, чтобы его игнорировать.

Но его тут же сменяет новая эмоция.

Беспокойство.

Где Чума и Валек?

Почему они не вернулись вместе?

Я что, волнуюсь за них?

Чёрт побери.

Я отступаю от окна, разрываемая внутренней борьбой, но нерешительность длится недолго. Прежде чем успеваю передумать, я распахиваю дверь и направляюсь к двору.

Тэйн как раз выходит из машины, когда я подхожу. Но первым к нему подрывается Виски — как всегда.

— Привёз нам сувениры из Столицы, о бесстрашный лидер? — тянет он, язвительно, как обычно.

— Нет, — отвечает Тэйн ровно, даже не взглянув на Виски.

Вместо этого его взгляд падает прямо на меня. И то, что я вижу в его тёмных глазах… заставляет меня замереть. Не жалость. Не сухая обязанность. Нет, там — что-то другое. Что-то тёплое и пугающее своей искренностью.

— Айви, — произносит он тихо. — Как ты? Здесь всё было в порядке, пока меня не было?

Я сглатываю, заставляя себя держаться ровно под его вниманием.

— Всё было нормально.

Резковато. Слишком оборонительно. Но признаться, что я… что скучала?

Нет. Такой роскоши я себе позволить не могу.

Тэйн смотрит на меня ещё миг, потом поворачивается к Виски:

— А мой брат? — тихо спрашивает он, напряжённо.

— Как всегда отшельничает, — пожимает плечами Виски. — Ты же его знаешь.

Я прикусываю язык, подавляя желание вмешаться. Сказать им правду — о том, что между мной и Призраком возникло нечто такое, во что они, похоже, не верят. Даже Тэйн — особенно Тэйн — не верит, что он на такое способен.

Но что-то останавливает меня. Не страх — нет.

Скорее тихая, холодная уверенность, что остальные не одобрили бы… того, что у нас с Призраком появляется. Что они попытались бы это прекратить. Так же, как они тогда запретили ему помогать мне во время течки.

Но то, что происходит между нами сейчас…

Неужели Тэйн просто запретит нам видеться наедине?

Он же живой памятник упрямству. Если он считает, что Призрак — безумный зверь, которому нельзя доверять даже рядом со мной вне течки, — уверен, он найдёт способ пресечь это.

Или, по крайней мере, попытается.

Потому что Призрак ему этого не позволит.

Я видела достаточно чудовищ, чтобы знать — Призрак не из их числа.

Но то, что он не причинит вреда мне, совсем не значит, что это распространяется на кого-то ещё. И я почти уверена: столкнись он с Тэйном всерьёз, — это был бы самый мощный ядерный взрыв, какой Райнмих видел со времён войн.

Я рисковать не собираюсь. Это уж точно.

— Я рада, что ты вернулся, — говорю я, слова ощущаются чужими на языке. — Валек и Чума… они не с тобой?

Кривой, неловкий уход от темы — но Тэйн его принимает. Его челюсть напрягается, и по лицу пробегает тень куда более тёмная, чем его спокойный голос.

— Пока нет, — отвечает он, ровно, будто удерживая напряжение за стальными дверями. — Но с ними всё будет в порядке. Они умеют о себе позаботиться.

Я едва успеваю открыть рот, чтобы ответить, как тяжёлая рука Виски ложится мне на плечи. Он склоняется ближе, тёплым дыханием щекоча мне ухо.

— Оу, наша маленькая омега переживает за больших и страшных альф? — мурлычет он, каждое слово насыщено притворной жалостью. — Не переживай, милая. На следующий рейд пойду я. Тогда и за мной поскучаешь.

Раздражение вспыхивает мгновенно, остро, как лезвие. Я не успеваю подумать — мой локоть врезается ему в рёбра, и я наслаждаюсь коротким, болезненным хрипом, сорвавшимся у него. Но этого недостаточно. Когда он сгибается, я бью коленом в его незащищённый живот — со всей силы, что во мне есть.

Виски отшатывается, сгибаясь пополам и глухо сипя. Я не могу удержать высокомерной усмешки — справедливость иногда приходит с хрустом.

К моему удивлению, Тэйн смеётся.

И смех у него — глубокий, настоящий.

— Ты сам виноват, Виски, — говорит он, покачивая головой.

Виски шикает и пытается выпрямиться, всё ещё держась за живот. Но в его глазах — уважение, хоть он и пытается спрятать его под раздражением.

— Ага, чего угодно, — бурчит он. — Ну всё понятно. Ледяная королева вернулась, как только у нашей киски течка прошла, да?

Я показываю ему средний палец. Он смеётся, но продолжает потирать живот, будто я ударила его монтировкой.

Смех Тэйна стихает. Он поворачивается ко мне, его лицо становится серьёзным.

— Айви, можно с тобой поговорить? Наедине?

Я моргаю, сбитая с толку. Но любопытство берёт верх. Я киваю, делая вид, что это не выбило меня из равновесия.

— Конечно.

Он указывает на дверь, и на губах появляется едва заметная улыбка.

— Я подумал, что мы могли бы пройтись. Подышать свежим воздухом.

Я колеблюсь мгновение, бросая взгляд на Виски. Но тот уже пятится, поднимая руки.

— Не буду мешать вашему свиданию, — хмыкает он. — Я тут… полежу, умирая.

Я закатываю глаза, но в животе всё равно порхает неприятное, тревожное волнение. Это первый раз с тех пор, как я здесь, когда кто-то из них предлагает выйти со мной наружу. Отказываться — глупость.

Мы выходим через дверь и калитку, ветер приятно холодит кожу после тяжёлого воздуха базы.

Мы идём молча. Только хруст гравия под ногами. Я украдкой смотрю на Тэйна, пытаясь понять, что он задумал, но его лицо — как всегда — непроницаемо.

Наконец он заговорил:

— Мне пришлось съездить в Столицу по работе, — говорит он, нарушая тишину. — И пока я был там, я… нанес визит в Центр Перевоспитания.

Мои шаги сбиваются. Сердце останавливается — и проваливается вниз. Я поднимаю взгляд. Солнце греет, но внутри становится холодно. Ледяная пустота.

Одно упоминание этого места — и меня накрывает волной животного ужаса. Перед глазами вспыхивают стерильные коридоры, ледяные руки, запах хлорки и страха.

Я сглатываю, стараясь удержать голос ровным:

— Зачем ты мне это говоришь?

Тэйн видит, что я дрожу. Лоб его морщится — тревога? Жалость? Что-то ещё?

— Айви, я…

— Ты хочешь отправить меня обратно? — слова вырываются сами, острые, как нож.

Предательство должно бы быть первым чувством, но его нет. Только… обречённость. Будто я всегда знала, что покой здесь — иллюзия, готовая рассыпаться от любого толчка.

Чёрт бы всех альф побрал.

Всех до одного.

Глаза Тэйна расширяются. На лице — настоящий, неподдельный ужас.

— Что? Нет! Конечно нет! — он тянется ко мне, но я отшатываюсь автоматически. Боль вспыхивает в его глазах, но он опускает руку. — Айви… ты наша омега. Мы никогда, ни при каких обстоятельствах не отправим тебя обратно.

Искренность в его голосе режет сильнее, чем грубость.

Я хочу верить.

Но доверие — вещь хрупкая, а моё было разбито много лет назад.

— Тогда зачем ты туда ходил? — шепчу я, голос едва слышен.

Тэйн колеблется. Он мог бы закрыться, уйти в роль командира. Но вдруг его плечи опускаются, и он вздыхает.

Он смотрит мне прямо в глаза.

— Я хотел лучше понять тебя, Айви. Понять, откуда ты.

Его слова бьют по мне, как удар.

Грудь сжимает.

Воздуха мало.

— Центр Перевоспитания — это не то место, откуда я, — выдавливаю я. — Это место, куда меня забрали. Где держали.

Сказанные вслух, эти слова ощущаются слишком обнажёнными, слишком личными. Я хочу забрать их назад. Я ненавижу, что позволила ему увидеть мою слабость. Я жду его реакции. Осуждения. Жалости. Или, что хуже… равнодушия.

Но выражение Тэйна смягчается, в его взгляде появляется такая нежность, какой я никогда раньше в нём не видела. Он делает шаг ко мне, сокращая расстояние между нами.

Мне приходится запрокинуть голову, чтобы сохранить зрительный контакт — его высокая фигура возвышается надо мной, почти заслоняя собой весь свет.

— Я знаю, — говорит он тихо, голос мягкий, почти успокаивающий. — Я не знаю, что именно с тобой делали там, Айви. Но хочу, чтобы ты знала: ты можешь рассказать мне. В любой момент.

Слова… слишком хорошие, чтобы быть правдой.

Я всматриваюсь в его лицо в поисках лжи, хоть малейшего признака того, что это очередная манипуляция альф. Но там — только искренность. Настоящее желание понять.

Я сглатываю, ком в горле мешает говорить. Какая-то часть меня хочет выговориться, выплеснуть наружу те ужасы, что до сих пор шепчут мне по ночам. Но другая — та, что спасала мне жизнь все эти годы, — удерживает.

— Зачем тебе это? — шепчу я, едва слышно из-за собственного бешеного сердца. — Я ведь просто омега. Инструмент. Вещь для использования.

Тэйн хмурится, словно мои слова ранят его.

— Неужели ты правда так думаешь обо мне? О нас?

Я отвожу взгляд.

— Это то, что я знаю. То, что я видела.

Тёплая, шершавая ладонь поднимает мой подбородок, мягко разворачивая лицо обратно к нему. Я резко втягиваю воздух — от его прикосновения кожа вспыхивает горячими искрами.

— Я не буду притворяться, будто система идеальна, — тихо говорит он, большим пальцем ласково проводя по линии моей челюсти. — Она сломана. Жестока. Куда больше, чем я себе представлял. Но ты… ты не вещь. Ты — самое важное, что случалось со мной, Айви. Со всей нашей стаей. Ты — человек. Со своими мыслями, чувствами, своим прошлым, которое сделало тебя такой, какая ты есть.

Я смотрю на него несколько долгих секунд. Эти слова… они невозможны. Нелепы. Альфа так не говорит. Но в его глазах нет ни лжи, ни жалости. Только чистая, неподдельная искренность.

Но даже несмотря на то, что какая-то часть меня хочет ему верить, хочет довериться мягкости его прикосновения и искренности его слов… я не могу полностью опустить свою защиту.

Не после того, что со мной сделали.

Не после жизни, где любое добро — приманка, ловушка, очередная клетка.

И я не останусь здесь навсегда. Даже если он говорит правду… добро — всегда временно. Я отвожу взгляд к линии горизонта.

— Они причиняли нам боль, — произношу я, почти беззвучно. — Это всё, чем там занимаются. Зачем это место существует.

Рука Тэйна невольно напрягается. Его дыхание сбивается.

— Кто? — спрашивает он, и в его голосе — тихая ярость. Опасная. — Кто сделал тебе больно? Скажи имя — и я уничтожу его.

Я поднимаю глаза, удивлённая тем, как мало он понимает.

— Все, — отвечаю ровно. — Беты. Надзирательница. Ночные Стражи… все. Центр Перевоспитания — это не школа. Не лечение. Это бойня, где нас считают скотом. Который нужно сломать, подчинить и продать.

Я делаю глубокий вдох, грудь сжимает болью.

— Ни одна омега не выходит оттуда целой. Просто некоторые умеют прятать это лучше других. А некоторые… никогда не знали свободы и перестали бороться.

Слова льются сами, как будто плотина треснула и вся удерживаемая боль рвётся наружу. И всё это время Тэйн слушает. Он не перебивает. Не бросает пустых утешений.

И когда он наконец говорит, в его голосе — то, чего я никогда не думала услышать от альфы.

— Мне жаль, — произносит он тихо.

Его рука дёргается, будто он хочет дотронуться до меня — но сдерживается.

— Айви… мне так чертовски жаль.

Я смотрю на него долго.

Извинение. От альфы.

Это настолько неправдоподобно, что я даже не знаю, как реагировать. Какая-то часть меня хочет рассмеяться ему в лицо. Другая — закричать. Но его искренность, сожаление, читающееся во всём его облике… останавливает меня.

Я обхватываю себя руками, вдавливая ногти в локти, чтобы не дрожать.

— Это не твоя вина, — шепчу я. — Ты не делал этого. Тебя там не было.

Тэйн качает головой, его челюсть сжимается.

— Это не так.

Он произносит, низким голосом и горячим от убеждённости.

— Да, я не был тем, кто бил тебя. Но я — часть системы, что позволила этому случиться. И я так же виноват. Перед тобой. Перед всеми омегами, которые прошли через этот ад.

У меня нет слов. Ни один альфа в моей жизни не говорил подобного. Ни один не признавал вины. Не признавал боли омеги — как своей ответственности.

Я просто стою, не в силах говорить.

Тэйн делает шаг ближе. Его глаза пылают решимостью.

— Я клянусь тебе, Айви: я исправлю это. Я добьюсь того, чтобы ни одна омега больше никогда не пережила того, что пережила ты. И да — ты получишь свою месть.

— Зачем? — шепчу я. — Почему тебе это важно? Почему ты заботишься?

Он будто поражён моим вопросом. Его брови сдвигаются.

Он долго смотрит мне в глаза, будто пытаясь разобрать то, что скрыто глубже моих слов.

— Если ты задаёшь такой вопрос, — тихо, почти печально говорит он, — значит… мы с остальными не смогли показать тебе, что значит быть нашей омегой. Что ты для нас значишь.

Я открываю рот, чтобы потребовать объяснений, но в этот момент до меня доносится глухой рёв двигателя. Я резко оборачиваюсь. На горизонте поднимается пыльный столб. Силуэт машины быстро становится различимым.

Сердце подскакивает к горлу.

Рельефное, мерцающее, почти болезненное облегчение накрывает меня.

Чума и Валек. Они вернулись.