Безумные Альфы

Глава 9

ТЭЙН

Последнее, чёртово откровение занимает каждый свободный миллиметр моего сознания, пока машина скользит по улицам, а водитель ловко вписывается в повороты. Я почти не замечаю пейзаж столицы, который обычно цепляет взгляд. Сейчас не важно ничего.

Я думаю только об одном.

О том чёртовом письме.

О том, что омег продают, как скот. И что мой отец — мой родной, блядь, отец — не просто в курсе этих преступлений. Он стоит в их центре. Он — тот, кто отдаёт приказы.

К горлу подкатывает тошнота. Я впиваю пальцы в колени, заставляя себя дышать ровно, хотя сердце колотится так, будто готово пробить грудную клетку.

Это не тревога.

Это чистая, неразбавленная ярость.

Но сейчас нельзя разваливаться. Нельзя позволить себе выдохнуть, расслабиться. Сначала — узнать всё. Сделать всё.

Центр Перевоспитания поднимается над густым лесом, как уродливая пародия на величественное поместье. Его мрачный каменный фасад, острые углы и готические шпили — нелепый контраст зелени вокруг. Если смотреть издалека, можно принять его за элитный пансион или закрытый санаторий. Но стоит подойти ближе — иллюзия распадается.

Высокие стены из потемневшего гранита, увенчанные витками бритвенной проволоки, сверкают под солнцем, будто предупреждение. По периметру — сторожевые башни, тёмные слепые окна. По стенам курсируют вооружённые охранники, выверенные шаги, идеальная синхронность.

Подстриженные газоны и аккуратные живые изгороди на фоне всей этой милитаризированной архитектуры выглядят мерзко. Как наряд, натянутый на труп.

И хотя кажется, будто Центр стоит посреди дикой глуши, я знаю лучше. Мы всё ещё в пределах влияния Столицы. Эти леса — не природа. Это тщательно контролируемая территория. Патрули идут по маршрутам, которые мне самому доводилось утверждать.

Когда машина подъезжает ближе, проступают остальные детали. Окна — с решётками, стекло — усиленное, зеркальное. Чтобы никто не увидел, что творится внутри. Главный вход — настоящий форпост, с несколькими линиями проверки и оружейным арсеналом, способным отбить нападение отряда.

В пропагандистских материалах Совет изображает Центр Перевоспитания как маяк надежды. Как место, где омегам помогают раскрыть их «истинное предназначение».

Реальность говорит иное.

И только сейчас, наконец-то, я вижу её такой, какая она есть. Это не школа. Не лечебница.

Это тюрьма. Механизм по ломке личностей. По превращению людей в послушных кукол Совета.

И Айви провела в этом месте полжизни.

Запертая. Лишённая себя. Лишённая права быть человеком.

Меня накрывает желание выть. Или ломать шеи.

Я всё ещё делаю грёбаное коробочное дыхание — ту самую технику, которую Чума вбивал нам годами, — чтобы усмирить зверя внутри, пока машина подъезжает к воротам. Я показываю значок молодому бете-охраннику. Он вытягивается, его глаза расширяются, увидев мои знаки различия.

— К-к-командир Харгроув, — заикается он, дрожа, пока возится с панелью ворот. — Мы не ожидали… то есть, визит не был зарегистрирован, сэр.

— Потому что визит незапланированный, — говорю я ровно, холодно. — Личное дело. Решил заехать. Или мне позвонить отцу, чтобы он напомнил вам, что такое субординация?

Бета бледнеет, глотает воздух.

— Н-нет, сэр. Конечно, проходите.

Ворота открываются. Машина подкатывает к парадному входу. Я выхожу, поправляю китель. Гляжу на мрачный фасад, и внутри меня шепчет голос:

Ты сможешь. Ты всё выдержишь. Не сорвёшься. Ради неё.

Я захожу внутрь, мои шаги отдаются в пустоте холла. Секретарша поднимает глаза, вскидывает брови.

— Командир Харгроув! — почти визжит она, вскакивая. — Чем могу помочь?

— Мне нужна госпожа Эмилия. Немедленно.

Мелькает тень замешательства.

— Я… боюсь, госпожа Эмилия сейчас чрезвычайно занята. Возможно, вы могли бы записаться…

— У меня нет времени на записи, — рычу, наклоняясь к стойке. — Это дело первостепенной важности. Так вы её позовёте или мне начать звонить по инстанциям?

В углу два Ночных Стража в безупречных белых платьях и крошечных чепчиках вскидывают головы — и тут же, спотыкаясь, исчезают за дверью.

Секретарша бледнеет. Угроза ясна даже идиоту.

— Д-да, сэр. Немедленно, сэр.

Она почти бежит, скрываясь за двустворчатыми дверями. Я хожу по холлу туда-сюда, каждую секунду чувствуя, как раздражение нарастает волнами. Каждый инстинкт орёт: разнеси всё к чёрту, сорви этот глянцевый фасад и покажи миру гниль под ним.

Но я не могу. Пока нет. Мне нужно сыграть умно. Узнать всё. Собрать каждый клочок информации, прежде чем я сделаю свой ход.

Двери открываются, и выходит Эмилия — с натянутой улыбкой, блестящими, слишком натянутыми чертами. Её лицо оттянуто так, будто тугой пучок на голове тянет кожу назад. Но раздражение под маской заметно. Особенно в напряжённом прищуре глаз.

— Командир Харгроув, — произносит она, напуская фальшивую теплоту. — Какая неожиданная честь. Прошу прощения за задержку — вы застали меня врасплох.

— Уверен, — говорю я холодно, даже не пытаясь сгладить тон. — Но ждать нельзя. У меня появились… вопросы относительно омеги, которую вы отправили в мой отряд.

Улыбка Эмилии подрагивает, в глазах — тревога.

— Вопросы? Не понимаю. Айви была одним из наших самых… сложных случаев, но уверяю вас, мы сделали всё возможное, чтобы подготовить её к жизни с альфа-отрядом.

Сложных.

Меня передёргивает. Пальцы чешутся сомкнуться у неё на горле. Но я делаю вдох, вгоняя эмоции обратно под кожу.

— Она плохо адаптируется, — говорю я, проглатывая ложь. Она мерзкая, но необходимая. Чем менее довольным я выгляжу, тем меньше шанс, что здесь заподозрят, насколько она мне дорога — и решат использовать её как рычаг давления. Или, что хуже, попытаются вернуть её в руки Совета. — Она… замкнутая. Я надеялся, вы сможете рассказать подробнее о её прошлом. Помочь мне понять, как с ней работать.

Эмилия нахмуривается, но в её глазах вспыхивает хищный интерес.

— Понимаю. Но если быть честной… она вообще должна была уйти в племенной центр ещё несколько лет назад. Из неё вышла бы куда более… продуктивная омега. Для стаи она слишком… неподходящая.

Племенной центр.

Я чувствую, как пол внутри меня смещается. Как будто собираюсь разорвать эту суку на куски прямо здесь.

Попробуйте только. Я сотру эту страну в пепел.

Но выражение не меняется. Я улыбаюсь так, будто у меня костью скулы распирает.

— Думаю, в этом нет необходимости, — произношу ровно. — Мы ещё не готовы сдаваться. На самом деле, я бы хотел осмотреть Центр. Мои знания о подготовке омег… немного ограничены.

Эмилия моргает. Явно не ожидала этого. Но потом её губы растягиваются в резкую, самодовольную улыбку. Она проглотила наживку. Как и рассчитывал.

— Разумеется, Командир. Буду счастлива провести для вас экскурсию. Следуйте за мной.

Она уходит быстрым шагом, каблуки звонко стучат по мрамору. Я иду рядом, руки сцеплены за спиной — чтобы не было видно, как они дрожат от ярости. Хорошо бы Ночные Стражи не слышали, как хрустит в моём запястье — я стискиваю его так сильно, что кости протестуют.

Лучше уж ломать себе запястье, чем ломать ей шею — пока.

Эмилия ведёт меня по Центру Перевоспитания, демонстрируя «объекты» и «программы», созданные, по её словам, для «реабилитации» омег. Классы. Спальные корпуса. Спортивные площадки. Даже бассейн.

Но всё это — лишь дешёвый грим. Фасад, призванный спрятать то, что происходит на самом деле.

Омеги, которых мы встречаем, идут тихо, ровно, будто заводные. Плечи опущены. Взгляд в пол. Движения одинаковые, выверенные. Те, что в бассейне, не плавают — просто сидят у края, руки на бортике, безучастные лица обращены в никуда.

И повсюду охрана. С оружием. С пустыми глазами. Следят за каждым шагом, даже за моим.

— Как видите, Командир, мы обеспечиваем наших подопечных максимально внимательный уход, — произносит Эмилия тоном, который мог бы показаться искренним, если бы я не знал правду. — Каждая деталь их жизни под контролем: питание, нагрузка, общение, образовательные занятия…

Контролем. Гадкое слово. В нём — всё. И я думаю об Айви. О её несломленном духе, который сохранился вопреки всему. Несмотря на годы здесь.

Если бы её свет погас… я бы сжёг эту страну дотла.

Но внешне — лишь короткий кивок. Чёртов театр.

— Впечатляет, — говорю через стиснутые зубы, пытаясь быть хоть вполовину таким актёром, как Валек. Притворство — не моё. — Но ведь Айви проводила здесь не всё время, верно? Покажите мне нижний уровень.

Эмилия мгновенно напрягается. Можно подумать, что ей стыдно за происходящее там. Но я в такие сказки давно не верю.

— Разумеется, — ответ прозвучал скованно. — Следуйте за мной.

Мы спускаемся вниз. С каждым шагом воздух становится холоднее, тяжелее. Меняется даже звук — словно под нами другое здание. Настоящее.

Эмилия идёт молча. Напряжённо. Боязливо.

Мы подходим к массивной укреплённой двери.

— Это наше крыло с высоким уровнем охраны, — выдыхает она. — Для самых… сложных случаев. Вы видели его в прошлый ваш визит, пусть и мельком.

Тогда вы меня и ждали. Показуха для командира. Не реальность.

Дверь открывается со скрипом. Коридор впереди — длинный, тусклый, пропахший ужасом. Воздух — густой, гнилой, с запахом страха и отчаяния. Нет привычной сладкой ноты Айви — сейчас она не здесь, и от этого всё кажется ещё хуже.

Я шагаю внутрь. Звук моих ботинок отдаётся в бетон. Камеры по обеим сторонам — ржавые решётки, облупленные стены. В двух — силуэты. Омеги. Сутулые, высохшие, глаза пустые, как у живых мертвецов.

В прошлый раз Айви была единственной.

— Тут есть и другие? — спрашиваю, изображая скуку.

— Да. Недавно поступила новая партия из рейда на лагерь мятежников, — не моргнув, отвечает она. — Они оказали сопротивление, как вы понимаете.

Партия.

Как будто речь о грузовых контейнерах. Не о людях.

И всё — встаёт передо мной так ясно, что больно смотреть.

Как, чёрт возьми, я был настолько слеп?

Я не могу отделаться от мысли: не отправят ли эту «партию» туда же, куда должны были уйти те омеги из письма, найденного в кабинете моего отца. Кто знает, откуда они на самом деле привезены.

Эмилия быстро ведёт меня дальше по коридору — шаги короткие, щёлкающие, плечи жёсткие, подбородок подобран. Она не смотрит ни на клетки, ни на тех, кто в них гниёт. Как будто если не встречаться взглядом с чудовищем — его не существует. Как будто можно стереть собственные грехи, просто отвернувшись.

Может, она и способна так жить. Но я — нет.

Я вижу каждого. Слышу каждый всхлип, каждый дребезг цепей. Каждая нота — как нож под рёбра. Как напоминание: я тоже был частью этой системы. Я тоже закрывал глаза.

И вдруг — пронзительный крик. Острый, как лезвие, срывающий плоть, бьёт по стенам.

Я разворачиваюсь мгновенно, ладонь сама ложится на рукоять пистолета.

— Что, блядь, это было? — рычу я, голос сорван яростью.

Эмилия вздрагивает, лицо бледнеет.

— Это… это ничего, Командир. Всего лишь рутинная процедура…

Но я уже в пути. Иду быстро, рывками, почти бегу. Сворачиваю за угол — и останавливаюсь, чувствуя, как внутри всё звереет.

Омега, голая и дрожащая, висит на цепях, руки растянуты вверх, ноги едва касаются пола. Перед ней стоит молодой бета с самодовольной ухмылкой, держа в руках промышленный шланг высокого давления. Вода бьёт с такой силой, что кожа на её теле краснеет, лопается, вздувается. Её крики отражаются от стен, пронзая воздух.

Она смотрит на меня — на миг — умоляющим, паническим взглядом. И тут же получает струю прямо в лицо.

— Что это, нахуй, такое? — мой голос хриплый, осипший от ярости, настолько густой, что его можно резать ножом. Я стою на грани. На волоске.

Перед глазами — картинки, как я беру его за череп и вдавливаю в стену, пока не слышится мокрый хруст.

Эмилия ударяет по стеклу, привлекая внимание. Бета дергается, растерянно отводит шланг. Затем ему хватает жеста — и он выключает воду.

Она выходит вперёд, поднимая ладони примиряюще:

— Командир, прошу… это стандартная процедура. Терапия, помогающая омегам адаптироваться к новой жизни…

— Терапия? — выплёвываю я, чувствуя, как лицо дёргается от отвращения. — Это ты называешь терапией? Это пытка.

И тут меня прошивает мысль, ледяная как смерть:

Айви. Ей тоже это делали?

Вижу её в этом положении. Маленькую, хрупкую, бледную. Её кожа — рваная. Глаза — огромные от ужаса. Её крик...

В меня что-то врезается изнутри. То самое чувство — то, что толкнуло меня однажды сорвать позвоночник моему командиру, когда я узнал, что он делал с новобранцами под прикрытием власти.

Да, вот оно.

Монстр поднимает голову.

Эмилия продолжает, не замечая, что я в двух шагах от того, чтобы проломить стену черепом этого беты:

— Уверяю вас, Командир, всё основано на новейших научных исследованиях, одобренных Советом…

Я усмехаюсь. Сухо. Горько. Звериное.

— Научных? Да пошли вы. Садисты, а не учёные.

Но я не могу сорваться. Пока нет. Если я сейчас разорву эту комнату, сожгу это крыло, взорву Центр Перевоспитания — я потеряю всё. Айви. Доказательства. Возможность вытащить всех остальных.

Потеряю шанс добраться до самого сердца — до Совета. До моего отца.

Я могу спасти их. Могу разнести всё в пепел. Но только если сыграю правильно.

Так что я дышу. Втягиваю воздух, растягиваю ребра. Заставляю пальцы разжаться.

— Ладно, — выдавливаю я. На самом деле говорю себе: не сейчас. — Но я хочу полный отчёт по этой «процедуре». И хочу видеть остальное. Прямо сейчас.

Эмилия кивает резко, облегчённо:

— Конечно, Командир. Прошу, за мной.

Она отворачивается, спешит дальше по коридору.

Но моё внимание переключается мгновенно.

Бета выводит другую омегу — голова опущена, шаги волочатся, руки скованы цепью. Бета ухмыляется. Слишком широкая, слишком довольная ухмылка. Знаю такой взгляд. Видел его сотни раз у тех, кому доставляло удовольствие причинять боль.

— Кто это? — спрашиваю ровно.

Эмилия бросает взгляд поверх плеча:

— А, это Джейс. Один из самых перспективных наших охранников. Очень быстро растёт по службе благодаря своей преданности делу.

Слово «преданность» заставляет мои кулаки сжаться до хруста.

— Да? — приподнимаю бровь. — А кого он сопровождает?

— Одну из самых… трудных омег. Но уверяю вас, Командир, Джейс прекрасно справляется. Омегам с ним… повезло.

Повезло.

Меня едва не выворачивает. Я уже знаю тип таких «повезло».

И тогда меня прошивает:

Он был одним из тех, кто держал Айви? Кто охранял её? Кто…?

— Понятно, — говорю я ровно. — И чем же он так особенно квалифицирован?

Улыбка Эмилии делается особенно мерзкой:

— Для начала, он сын очень влиятельного члена Совета. И имеет… уникальный подход к реабилитации омег.

То есть получает удовольствие от сломанных девушек.

— Интересно, — улыбаюсь в ответ, позволяя стальной ноте прорезаться под вежливостью. — Хотел бы познакомиться. Обменяться опытом.

А потом размазать его мозги по стене.

Эмилия сияет от горделивого удовольствия:

— Разумеется, Командир. Джейс будет польщён.

Она ведёт меня дальше — коридор всё темнее, свет моргает, как в дешёвом ужастике. Запахи — тяжелее, душнее. Стоны, шепоты, тихие рыдания тянутся за нами, как шлейф смерти.

Мы сворачиваем за угол — и вот он.

Омега, которую он тащил секунду назад, уже нет. Могу лишь предположить, что он швырнул её в одну из тех клеток. Он высокий, широкоплечий, с коротко стриженными волосами и отвратительно самодовольной ухмылкой. Такой родился с властью в руках, которую не заслужил, и с тех пор каждый день тянет с неё сливки, вымещая всё на тех, кто слабее.

Таких я видел сотни.

И потом — вижу это.

У него нет одного пальца.

Да. Вот он, ублюдок.

Больше всего на свете мне хочется обхватить его горло руками, сжать так, чтобы он ощутил настоящий страх — тот самый, который он заставлял испытывать других. Чтобы понял: сейчас он перед кем-то сильнее. И кто не знает жалости — ровно как и он сам.

Когда я вырву ему позвоночник, засуну ему его же в задницу.

Но пока — нет.

— Командир Хэргроув, — произносит Эмилия, её голос льётся фальшивым мёдом. — Разрешите представить Джейса, одного из наших самых перспективных охранников.

Джейс делает шаг вперёд, глаза расширяются — почти трепет. Из властного садиста он превращается в льстивого ублюдка за долю секунды.

— Командир, — тянет он хриплым, неприятным голосом. — Для меня… честь познакомиться, сэр.

Он протягивает руку, и я пожимаю её. Сильнее, чем нужно. Достаточно, чтобы он скривился. Шершавый рубец на месте отсутствующего пальца задевает мою ладонь — и меня пробирает удовлетворение. Значит, ему было больно. Значит, я был там достаточно вовремя, чтобы они не смогли пришить эту падаль обратно.

— Честь взаимна, — говорю я сквозь зубы, заставляя себя улыбнуться. — Эмилия говорит, вы тут прямо восходящая звезда.

Джейс расправляет грудь, словно петух перед дракой.

— Я стараюсь, сэр. Омегам нужна твёрдая рука. Кто-то, кто покажет им их место.

Перед глазами всплывает прошлый кадр — хрупкая омега, сгорбленные плечи, тёмные волосы, закрывающее лицо, ссадины на шее, пустой взгляд. Уже сломанная.

Ничего общего с Айви — её огненной яростью, взглядом, который не потушили даже тут.

— Понимаю, — произношу ровно. — И какие методы вы предпочитаете? Если не секрет.

Я стараюсь звучать заинтересованно. Не так, будто представляю, как буду отпиливать ему оставшиеся пальцы тупым ножом и запихивать их ему в глотку.

Джейс ухмыляется. У меня чешутся кулаки — слишком уж легко можно снести всю эту ухмылку одним ударом, как кегли.

— Ну, знаете, стандарт. Изоляция, сенсорная депривация, немного физической коррекции. Главное — сломать, сделать зависимой. Чтобы ела с рук, прежде чем сможет нормально подчиниться альфе.

И я знаю: этот ублюдок говорит буквально.

Он произносит это так обыденно — будто обсуждает погоду. Или отчёт по восстановлению города. Не как пытки. Не как уничтожение личности.

И тут меня прошивает: вот почему Айви поначалу отказывалась есть. Вот почему она не брала еду, пока не убедилась, что мы не такие.

Этот крошечный, тухлый бета-крысёнок заставлял её есть с его рук.

Жаль, что она не откусила ему больше, чем один палец.

Но ничего — я компенсирую, когда заставлю его жевать собственные зубы.

Я давлю в желудке подступающую язвительную тошноту, заставляю себя кивнуть. Улыбнуться. Играть роль. Святые ядерные пепелища, как же сложно.

В такие моменты хочется иметь рядом Валека. Хотя на втором шаге он бы уже вонзил вилку этому уроду в глазницу.

— Восхитительно, — говорю я, голос натянут, как струна. — С удовольствием бы узнал больше. Теперь, когда у меня есть своя омега для «укрощения». Может, обсудим подробнее… неофициально.

Глаза Джейса вспыхивают жадным блеском. Настолько мерзким, что у меня мороз по коже, а кожа тянется сжаться в броню.

— Разумеется, сэр. Для меня будет честь.

— Отлично, — отвечаю я, уже мысленно перебирая, какими способами его мучить. — До встречи в Столице.

Я поворачиваюсь к Эмилии. Улыбка у меня деревянная, как надгробие.

— Боюсь, мне пора, Директриса. Долг зовёт.

Она кивает, улыбаясь так же фальшиво:

— Конечно, Командир. Благодарю за визит. Надеюсь, он был… познавательным.

Я беру её за руку — но, когда она хочет отдёрнуть, я задерживаю хватку. Лёгкое движение. Достаточно, чтобы в её глазах мелькнула боль. Чтобы она поняла: это только начало.

У меня в голове сотни вариантов расплаты для этой ведьмы. Ни один не достаточен.

А вот для бета-самцов… там можно развернуться.

— Более чем, — говорю я тихо, улыбаясь так, что зубы сводит. — Спасибо за откровенность. Я получил всё, ради чего пришёл.

Если бы она только знала.

Когда я выхожу из Центра Перевоспитания, мне приходится задействовать всю оставшуюся волю, чтобы не развернуться, не войти обратно и не разорвать этих двоих по суставам.

Скоро, говорю я себе.

Но сначала — доказательства. Хватит, чтобы повесить моего отца за его преступления. Хватит, чтобы утопить в болоте и остальных членов Совета. Если поймать только его — они его же и сделают козлом отпущения. А сами выскользнут.

Мне нужно время.

Ресурсы.

Стратегия.

Но когда домино выстроится и я толкну первую костяшку?

Им всем пиздец.