Безумные Альфы

Глава 6

ВАЛЕК

Выжженная пустыня тянется перед нами, бесконечный массив обугленной земли и искорёженного металла, насколько хватает глаз. Воздух горячий и сухой, каждый порыв ветра хлещет по открытой коже, поднимая клубы песка и ядовитой пыли.

Рядом со мной идёт Чума, как будто его хребет сделан из стали — ровно, упрямо, будто сама пустыня ему нипочём. Даже с закрытым шарфом лицом я чувствую исходящее от него недовольство.

Мы оба сменили свои фирменные маски и шарфы на более неприметные закрывающие повязки от ветра и токсичной пыли, но он всё равно умудряется выглядеть чертовски аристократично.

— Ты уверен, что этот подпольный рынок вообще существует? — его голос глухо звучит из-за ткани, но презрение пробивается даже сквозь это. Как и его бледные глаза, и нахмуренные брови. — Потому что всё, что я вижу, — это безжизненная пустошь, годная разве что для мертвецов.

Я фыркаю, поправляя тёмные защитные очки. Как будто я бы повёл нас в эту адскую дыру просто так, по прихоти.

— Он здесь, — уверяю я, оглядывая изувеченный ландшафт. — Ещё немного.

Чума что-то бормочет себе под нос — слишком тихо, чтобы разобрать. Но прекрасно представляю, какие именно ругательства он там проглатывает. Самодовольный ублюдок никогда не одобрял мои методы или моё прошлое.

Будто он у нас такой святой.

— Знаешь, если устал, можем сделать привал, — бросаю я с усмешкой. — Дать тебе отдышаться, принцесса.

Он мгновенно напрягается, сжимая кулаки в перчатках.

— Я в порядке, — огрызается он, ускоряя шаг. — И не называй меня так.

Я низко усмехаюсь. Задевать Чуму — одно из моих любимых развлечений. Мрачные миссии хоть чем-то надо разбавлять.

Он такой правильный, такой убедивший себя, что сидит выше всех нас, — грех не ковырнуть эту трещину в его броне. Обычно этим занимается Виски, но раз уж его здесь нет, обязанность падает на меня.

— Это миссия, Валек, — выговаривает он. — Важная миссия. Так что либо относись серьёзно, либо свали с дороги к чёрту.

Но прежде чем я успеваю опять поддеть его, впереди что-то блеснуло. Солнечный отблеск на металле, частично утопленном в растрескавшейся земле.

Я поднимаю руку, останавливая Чуму, и подхожу ближе.

Трип-провод. Искусно спрятанный. Достаточно, чтобы оторвать конечности любому идиоту, который наступит слишком близко.

Мои губы растягиваются в хищной ухмылке. Я приседаю, проводя кончиком ножа по тонкому тросу. Тяжёлая, грубая, но рабочая ловушка — ровно то, чего ожидать от отребья, которое ошивается в этих краях.

Я выпрямляюсь и жестом зову Чуму.

— Похоже, мы на правильном пути, принцесса.

Он сверкает на меня из-за шарфа взглядом, за который обычно убивают.

— Я сказал тебе не называть меня так, — процедил он, хмуро наклоняясь к ловушке. — Что это?

— Миленький сюрприз для незваных гостей, — поясняю я, не скрывая мрачного удовольствия. — Наступил бы на трос — и облачко токсичного газа прямо в твою красивую мордочку. Хватает, чтобы растворить плоть до костей за несколько секунд.

Чума каменеет. Рука автоматически поднимается к тканевой маске. На секунду мне кажется, что его вот-вот вывернет.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Громко, издевательски — смех разносится по пустыне.

— Что такое? — насмешливо спрашиваю. — Немного реальности не влезает в твой стерильный идеальный мирок?

Он резко разворачивается ко мне, его перчатки вцепляются в перед моей рубашки и рывком притягивают меня ближе. Движение такое резкое, такое неожиданное, что смех застревает у меня в горле. Его лицо — всего в нескольких сантиметрах от моего, горячее дыхание обжигает щёку, когда он рычит:

— Не вздумай меня испытывать, Валек. Я тебе не жертва. И, к твоему сведению, я голосовал против того, чтобы тебя стянули с камеры смертников и приплели к нашему отряду. И я нихрена не поколеблюсь спустить тебе мозги, если ты выйдешь за рамки.

По телу пронзающе проходит возбуждение — тёмное, опасное, от которого сердце бьётся быстрее. Угроза всегда была для меня приманкой.

И в другой день я бы с удовольствием принял вызов. Но тогда существует шанс — ничтожный, но всё же — что я не вернусь к Айви.

Это то, что нормальные люди называют здравым смыслом?

Хм.

Обойдусь издёвкой.

— Это обещание, принцесса? — мурлычу я, низко, с сиплым хрипом.

Чума смотрит на меня ещё секунду, рваными вдохами поднимая и опуская грудь. Потом с отвращённым звуком отшвыривает меня, разворачивается и стремительно уходит в направлении, куда указывала ловушка.

— Просто покажи, где этот ебаный рынок, чтобы мы выбрались из этой пустыни, — бросает он через плечо. — Чем быстрее закончим, тем лучше.

Хрипло усмехнувшись, я поправляю шарф на лице и иду за ним, ботинки хрустят по растрескавшейся земле. Он уже ускакал вперёд, оставляя за собой полосы поднятой пыли — будто мстительный дух пронёсся по этому проклятому ландшафту.

Я догоняю его, подстраиваясь под его убийственный темп. Он даже не смотрит на меня, будто я — просто очередная тень у края его зрения. Лишь плечи едва заметно напрягаются.

Прекрасно. Меня это устраивает.

Тишина между нами тянется густая, тяжёлая — но мне не в тягость.

Ему — да. Чума весь излучает нервное, яростно подавляемое нетерпение. Он хочет сорваться, вцепиться в меня язвами и угрозами. Хочет выпустить всю подспудную злость.

Но держит себя в руках. Пока.

Мы оба знаем — надолго этого не хватит. Под его безупречной, стерильной маской пробиваются трещины — и сквозь них видно, что под поверхностью у него та же тьма, что и у нас.

Он наш. Такой же монстр.

Он просто ещё не признал этого.

Мы идём уже целую вечность, когда на горизонте наконец появляется куча перекошенных металлических плит, торчащих из земли и образующих подобие люка. Мой взгляд цепляется за них, остреет — и медленно растягиваюсь в ухмылке.

— Вон, — говорю я, толкнув Чуму локтем. — Говорил же, я знаю, куда иду.

Он смотрит туда, лицо не читается за тканью и шрамами. Долго молчит, оценивает люк критическим взглядом. Наверняка прикидывает, подхватит ли столбняк, если прикоснётся.

И наконец коротко кивает.

— Веди, — бурчит он ровным голосом.

Два раза повторять не надо.

С ленивой, наглой походкой я хватаю ржавую ручку, которая держится на честном слове, и дёргаю. Песок и грязь сыплются вниз, в чёрную пасть под нами. Там — лестница, прогнившая, дребезжащая, уходящая в темноту. Вентиляторы гудят где-то внизу, тщетно пытаясь прогнать спёртый воздух. Но судя по затхлому смраду — безуспешно.

Давно я не спускался именно в эти тени. В самую падаль Подполья Внешних Земель. Богатую на пороки, грязь и удовольствие.

— Держись ближе, принцесса, — бросаю через плечо, потому что не могу удержаться от последней шпильки. — Здесь слишком жёстко для таких нежных созданий, как ты.

Чума не реагирует. Лишь низко рычит где-то в груди. Умно. Если хочет выжить — ему придётся держать себя в руках.

С хищной ухмылкой я перекидываю ногу через край и начинаю спускаться в темноту.

Чем глубже, тем толще становится воздух — тяжёлый, несвежий, густой от пота, дыма и отчаяния. Вентиляция не справляется совсем. Я вдыхаю глубоко, распознавая запахи, как старого любовника.

Мы на моей территории.

Эта тёмная, прогнившая подбрюшина мира всегда была домом. Здесь нет красивых сказок, нет фальши, нет прилизанных правил. Только правда.

Голая. Грубая. Животная.

Жизнь.

Смерть.

Удовольствие.

Боль.

Всё — товар. Всё — покупается, продаётся. И потребляется.

И мне уже не терпится снова ощутить вкус.

Мои ботинки гремя встают на решётку пола. Чума спускается следом и выпрямляется, оглядываясь. Напряжённость видна даже сквозь слои ткани: чуть дрогнувшие пальцы, шаг, готовый уйти в выпад.

Он чужак здесь. Волк среди шакалов.

— Очаровательное местечко, — бормочет он, брезгливость льётся из каждого слова. Он мог бы снять шарф, но наверняка боится потерять сознание от вони. — Не удивительно, что ты тут чувствуешь себя как дома.

Я хохочу, грубо, охотно, шагая в узкие, грязные коридоры.

— Чего такое? Тошнит от реальности?

— Едва ли, — огрызается он… и вздрагивает так, будто его прострелили, когда жирная крыса вылезает из трубы прямо у его ног и шмыгает прочь. Он резко ускоряет шаг, вставая рядом со мной, всё так же источая напряжённую угрозу.

— Просто пытаюсь понять, что отвратительнее: вонь или компания.

Я ухмыляюсь, кидая на него через плечо насмешливый взгляд.

— Уверен, времени хватит и на то, и на другое.

Туннели здесь тусклые, узкие, представляющие собой головокружительный лабиринт, в котором невозможно не заблудиться без опыта, накопленного за годы. Мерцающие промышленного типа лампы, натянутые под потолком, бросают на всё вокруг болезненно-жёлтый свет, углубляя тени, которые будто давят со всех сторон.

Издалека доносятся звуки. Громогласный смех, приглушённые крики, звон металла о металл. Целая симфония разврата и беззакония — каждая фальшивая нота зовёт меня, и кровь бурлит от предвкушения.

Жаль, что на мне всё ещё невидимый поводок.

Уверен, Тэйн дал Чуме кнопку активации моего чипа. И шансы отобрать её у Чумы мне нравятся куда больше, чем попытка вырвать её у Тэйна… но всё равно риск велик. И самое извращённое, самое ебанутое во всём этом — я не хочу бежать.

Не без Айви.

Но в следующий раз, когда Совет отправит нас вдвоём с ней на миссию… все ставки будут сняты.

— Мы приближаемся? — бормочет Чума, голос натянут, как трос.

— Расслабься, принцесса, — протягиваю лениво. — Самое интересное ещё впереди.

— И куда мы вообще идём? — рык вырывается из него, когда мы входим в длинный коридор, где вдоль стен толпятся торговцы, впаривающие свои товары по завышенной цене и откровенно дерьмовые товары равнодушной публике.

— К одному старому другу, — бросаю через плечо. — Он занимается информацией. Укажет, куда нам двигаться дальше.

Чума фыркает, звук сочится презрением.

— Конечно. Мог бы и догадаться, что такой слизень, как ты, водится только с отбросами общества.

Не оборачиваясь, показываю ему средний палец.

Чем глубже мы пробираемся в сердце чёрного рынка, тем гуще становится толпа, тем более оглушительным — гвалт и смесь запахов. Омег не видно, но их приторная сладость витает в воздухе, смешиваясь с куда менее приятными ароматами альф и бет, кишащих в этих сырых, тесных коридорах. Омеги, вероятно, заперты в борделе дальше по рынку — там охрана стоит плотная, и небезосновательно.

Когда-то давно я бы, может, и заглянул туда, чтобы выпустить пар. Но правда в том, что я даже не думал ни о ком, кроме Айви. За всю жизнь у меня не было никого, кто интересовал бы меня по-настоящему, кроме неё. И теперь запахи, которые раньше казались хоть отдалённо привлекательными, вызывают только тошноту — слишком сладко, слишком липко, ничто не сравнится с её пьянящим, тягучим, медовым ароматом.

Где-то впереди поднимается рев — безоговорочно: кровь, ярость, зрелище.

Хищная ухмылка рвётся сама собой, шаги учащаются, возбуждение копится с каждым новым выкриком толпы.

Чума ругается себе под нос, но идёт за мной, его ботинки звонко отбивают шаг по металлической решётке. Мы сворачиваем за последний поворот и выходим в огромный зал. В центре — импровизированная арена, ржавая клетка из перекрученной арматуры и сетки. Внутри два массивных альфы рвут друг друга с яростью, достойной зверей, а толпа неистово орёт, требуя крови.

Я останавливаюсь на краю кипящей массы людей, скрещиваю руки на груди и впитываю зрелище без стеснения.

Вот ради чего я живу.

Бешенство, ставшее плотью. Пьянящий запах адреналина и отчаяния — густой, насыщенный.

Рядом Чума застывает, тело натянуто, как лук. Он оглядывает толпу, слышит хриплые рыки бойцов, замечает брызги крови, разлетающиеся по клетке багровыми мазками.

— Только не говори, что грозный Чума дрейфит, — тяну с приторной ноткой.

— Пошёл ты, — рычит он, морщась, когда один альфа выворачивает челюсть сопернику. — Варварская забава.

Я громко, резко смеюсь.

— Зато прибыльная. — Я толкаю его локтем, подгоняя. — Старайся выглядеть чуть менее… правильным. Они чуют нравственность на километр.

Он хмурится из-за шарфа:

— Я в армейских ботинках. Что ещё ты хочешь?

Я смеюсь, но уже протискиваюсь сквозь толпу к самому краю арены. Взгляд скользит по первому ряду, ищет нужное лицо.

И вот он — сидит, развалившись, с железной кружкой в руке, а на коленях у него — скучающая полуобнажённая бета.

Как будто почувствовав мой взгляд, чёрные глаза Гио поднимаются прямо на меня. У него всегда было это шестое чувство — вычислить, где союзник… или враг. За годы он был и тем, и другим. Здесь, внизу, мы не ведём счёт — грань слишком тонкая. Тот, кто сегодня спасает тебе жизнь, завтра может её оборвать.

— Ну-ну, — мурлычет Гио глубоким дымным голосом, — неужели это мой любимый психопат. Слышал, Совет подарил тебе верёвочное ожерелье.

— Пытались, — говорю сухо. — Но натуральные ткани мне не идут.

Он отмахивается от беты, не обращая внимания на её наигранную обиду, и поднимается навстречу. Лицо расплывается в широкой ухмылке, когда он крепко сжимает мою руку.

— Знал, что ты выкрутишься, старый друг.

— Да? — приподнимаю бровь. — А мне сказали, что ты поставил на мою смерть.

Гио громко смеётся и хлопает меня по плечу. Мы с ним примерно одного роста, но он шире, крепче. Годы драк на арене оставили свой след, ещё до того, как он понял, что вести ставки в десять раз выгоднее, чем самому рисковать.

Чёрные волосы, разбросанные по лбу, хищные черты, лицо больше в шрамах, чем в татуировках. Самый заметный — белёсый, рваный, пересекает левый глаз и пропадает под кожаной повязкой. Жив ли глаз — я не спрашивал. Но на фоне здешних крыс он почти что модель с подиума.

— Что я могу сказать? — протягивает он. — Мужик должен перестраховываться. Надеюсь, ты не воспримешь это слишком лично.

— Никогда, — сухо отвечаю. — Но есть способ, как ты мог бы сгладить ситуацию… если, конечно, настроен.

Гио снова громко смеётся, качая головой.

— Всё тот же Валек. Ладно, пошли в мой кабинет. Нам есть что обсудить.

Он разворачивается, и его взгляд скользит мимо меня — цепляется за Чуму, который по-прежнему маячит у меня за спиной, как тень, что слишком много думает о своём месте в этом мире. Глаза Гио прищуриваются, улыбка обретает хищный, приценивающийся оттенок.

— А это кто такой красавчик? Не припомню, чтобы мы были представлены.

— Это Поиндекстер, — говорю, небрежно махнув в сторону Чумы. — Новенький в этих краях.

Глаза Чумы сверкнули на меня возмущением и негодованием. Он даже говорить не должен — посыл читается прекрасно.

Почему, блядь, Поиндекстер?

Я едва заметно пожимаю плечами. Откуда мне знать, как его зовут? Может, он и правда Поиндекстер. Выглядит как Поиндекстер. И ведёт себя как Поиндекстер. Я даже не уверен, что Тэйн — это настоящее имя Тэйна. Уж больно хуёвый кодовый позывной. Будь его воля, назвался бы чем-нибудь гораздо более пафосным.

Чума только рычит, но больше ничего не говорит. Я почти физически ощущаю волны презрения, катящиеся от него.

Гио лишь хмыкает, не впечатлённый его молчаливой враждебностью.

— Ну, раз он друг Валека — значит, и здесь ему рады. Пойдёмте, мальчики.

Он ведёт нас прочь от арены, легко проталкиваясь через толпу. Я иду рядом, Чума — в трёх шагах позади.

Мы долго петляем по запутанным коридорам, пока шумы рынка не превращаются в далёкий гул. Наконец Гио останавливается у потрёпанной металлической двери, вбивает код в ржавую панель. Дверь шипит, открываясь, и выпускает тяжёлый запах застоявшегося дыма.

— Добро пожаловать в моё скромное жилище, — Гио делает широкий жест рукой. — Чувствуйте себя как дома.

Я захожу первым, падаю на протёртый до дыр диван. Чума остаётся стоять — прямая спина, непроницаемое лицо под шарфом. Он будто не доверяет воздуху в этой комнате.

Гио подходит к столу, выуживает из ящика бутылку янтарного алкоголя и трое побитых жизнью стаканов. Наливает щедро — как всегда — и вручает нам.

Я принимаю и опрокидываю залпом. Чума смотрит на свой стакан, будто там человеческая моча. Даже не тянется.

Гио пожимает плечами, ставит его на стол и усаживается в кресло, откинувшись назад и сплетая пальцы за головой. Его взгляд пронзительный, оценивающий.

— Ну, Валек. Чем обязаны такому визиту?

— Информация нужна, — говорю, подаваясь вперёд, стакан безжизненно болтается между пальцами.

Брови Гио поднимаются.

— Ну, место ты выбрал правильное. Только дай угадаю. — Он смотрит в потолок, лениво вращая свой стакан. — Зная тебя, это такой тип информации, из-за которой кто-то в итоге умрёт. Так вот… она нужна тебе, чтобы убивать? Или чтобы убили тебя?

— В данном случае — и то, и другое, — сообщаю, мельком глянув на Чуму.

Гио взрывается смехом.

— Конечно! Как же иначе.

Я каменею взглядом.

— Мне нужно знать, не занимается ли Совет торговлей омегами, Гио.

Он застывает. Смех исчезает. Лицо пустеет, становится гладким, как маска.

Мгновение — два — три.

И лишь потом на губах медленно расползается ухмылка.

— И с чего бы тебе задавать такие вопросы? — говорит нейтральным голосом. — Последнее, что я слышал — ты разменял свою славную карьеру на роль шавки при Совете.

Вот и оно.

Не удивляет, что он знает больше, чем показывал. Это его работа — знать. И делает он её отлично. Только поэтому я однажды не пустил ему пулю в голову. Считал, что живой он пригодится мне больше.

Для его же блага пусть так и будет.

Я пожимаю плечами, хотя напряжение в воздухе такое, что малейшая искра — и будет бойня. И не стоит забывать: даже если я не вижу охрану Гио, это не значит, что нас не десять к одному.

— Назови это профессиональным любопытством. Люблю знать, кто мой работодатель.

Гио фыркает.

— Профессиональным любопытством? Держи меня крепче. Я тебя знаю, Валек. Ты не стал бы спрашивать, если бы не подозревал правду. Особенно, если сам вопрос может нас обоих прикончить.

Я молча жду.

Наконец Гио тяжело выдыхает и проводит ладонью по лицу.

— Ладно. Да, слухи ходят. И да, я бы не удивился, если бы всё оказалось правдой. Совет нынче суёт свои грязные пальцы в такие пироги, что тебе и не снилось.

Чума издаёт глухой звук отвращения. Гио поворачивается к нему.

— Что не так, красавчик? — язвит. — Не фанат промысла?

— Я не фанат рабства, — огрызается Чума, голос хриплый, низкий, гневный.

И я уверен, что он тоже не фанат грязных пальчиков в пирогах.

Гио хохочет коротко, хрипло:

— Ну, так вышло. Тут это часть жизни. Особенно когда речь об омегах.

Верхняя губа Чумы чуть приподнимается — почти незаметная, но презрительная гримаса.

— И тебя это устраивает? — бросает он холодно. — Наживаться на чужих страданиях?

Глаза Гио узко щурятся, взгляд становится жёстким, непробиваемым.

— Слушай, дружок. Я не знаю, кем ты себя воображаешь, но давай проясним одну вещь, — произносит он, не отрывая взгляда от Чумы. — Я с Советом дела не веду. Ни сейчас, ни когда-либо. И, между прочим, единственная причина, по которой я не пустил тебе пулю между глаз, как только ты вошёл, — это он. — Он кивает на меня. На его лице расползается медленная, злая ухмылка. — От тебя за километр воняет солдатнёй.

Глаза Чумы сужаются, рука едва заметно дёргается над ножом, но он молчит.

— Мы не планируем задерживаться, — вставляю я, пытаясь сгладить острые углы. — Получим, что нужно, и нас здесь больше не будет.

— Будете “не здесь” навсегда, если ваши хозяева в Совете узнают, что вы задаёте такие вопросы, — лениво поднимает бровь Гио.

— Это угроза? — рычит Чума.

Я бросаю на него взгляд сбоку: остынь, долбоёб.

Он меня, конечно, не слышит.

Гио лишь ухмыляется.

— Дружеское предупреждение. Если бы это была угроза — вы бы уже лежали трупами.

— Так ты не уверен, что они торгуют омегами? — возвращаю разговор в нужное русло.

Гио выдыхает, проводя ладонью по щетине на челюсти.

— Точно — нет. Но я бы не удивился. Эти ублюдки готовы на всё, лишь бы удержать власть.

Он замолкает на секунду, обдумывая что-то. Потом наклоняется вперёд, понижая голос:

— Ответов, которые вы ищете, у меня нет. Если Совет и занимается этим, они не настолько тупые, чтобы оставлять следы. Но если вам нужны доказательства… есть один человек, который может их иметь.

Я поднимаю бровь, но лицо держу спокойным:

— И сколько это будет стоить?

— Ничего, — бросает он. — Вообще. Вас здесь не было. И моего имени — нигде. Я не настолько ебанутый, чтобы оставлять следы на чём-то, связанном с Советом. Так что просто держите рот закрытым — и в расчёте.

Я фыркаю.

— Это я могу.

— Есть один наёмник, по кличке Ворон, — продолжает Гио, на редкость серьёзным тоном. — Много лет мотается по Внешним Пределам, психованный настолько, что пересекает границу с вашей Родиной туда-сюда, как будто там прогулочная зона. У него нос в каждом грязном деле, что проходит там. Если Совет отслеживает омег — это идёт через Вриссию. И если кто и знает, то только Ворон.

— Значит, он вриссианец? — уточняю.

— Нет, — ухмыляется Гио. — Но, без обид, если вы доберётесь до него живыми, пусть уж твой пафосный дружок занимается представлениями. Стоит тебе произнести пару слов этим акцентом — и он тебя пристрелит. Там… скажем так, плохая история между ним и твоей родиной.

— Без обид, — повторяю плоским тоном. — Где его искать?

Гио пожимает плечами:

— Последнее, что слышал — засел в укрытии на границе пустошей, недалеко от того, что осталось от Тревала. Но, Валек… берегись. Если Совет действительно в этом замешан — они играют до конца.

Тёмный смешок вырывается из моей груди, губы растягиваются в улыбку, острой как лезвие.

— Не беспокойся, Гио. Я привык иметь дело с монстрами.

Я поднимаюсь. Чума тут же занимает место рядом — тень, что идёт за мной.

Мы почти у двери, когда Гио громко бросает:

— И учтите, если Ворон снимет с вас кожу и сошьёт себе модную новенькую куртку — я вам ничего не говорил.

Я отдаю ему насмешливый салют и выхожу в тусклый коридор. Дверь захлопывается, замок щёлкает глухо и окончательно.

Мы идём обратно через узлы туннелей, и только когда слабый дневной свет тусклой поверхности бьёт нам в лицо, Чума говорит:

— Ты ему доверяешь?

— Гио? — я хмыкаю. — Доверяю? Нихрена. Он бы и родную мать продал, если бы цена была хорошая.

Чума наклоняет голову, даже сквозь шарф видно его недоумение.

— Тогда зачем обращаться к нему за информацией?

— Потому что в нашем деле информация — это валюта, — пожимаю плечами. — И при всех его минусах, информация у Гио почти всегда точная. Он не стал бы королём чёрного рынка, торгуя хернёй.

Чума хрипло фыркает — звук чистого отвращения:

— Значит, мы ставим жизнь на слова психопата.

— О, он психопат, — поправляю, усмехаясь. — Иначе мы бы не были друзьями.