XXIII. Город Бывших Императоров

Бастиан проскакал уже много миль в черной, как смоль, ночи, а его оставшиеся позади соратникиещётолько тронулись в путь. Многие были ранены, все до предела изнурены, ни у кого не было и доли той неизмеримой силы и выносливости, которою обладал Бастиан. Даже черные Броневеликаны на своих металлических конях с трудом передвигались, а пешие никак не могли начать, как обычно, дружно шагать в ногу. Видимо, воля Ксайды, которая ими управляла, тоже достигла предела. Её коралловый паланкин погиб в пламени во время пожара Башни Слоновой Кости, и для неё сколотили новый из обломков повозок, разбитых орудий и обгорелых остатков Башни. Правда, он больше походил на строительный мусор. Остальное войско, прихрамывая и шаркая ногами, тащилось следом. Даже Икрион, Избальд и Идорн, потерявшие своих коней, вынуждены были на ходу поддерживать друг друга. Никто не говорил ни слова, но все знали, что им уже никогда не догнать Бастиана.

А Бастиан с грохотом мчался сквозь тьму, черный плащ яростно бился у него за плечами, металлические суставы исполинского скакуна визжали и скрежетали при каждом его движении, могучие подковы стучали по земле.

— Но! — кричал Бастиан. — Но! Но! Но!

Ему казалось, он скачет недостаточно быстро.

Он хотел догнать Атрейо и Фалькора любой ценой, даже если придется загнать это железное чудовище!

Он жаждал мести! В этот час он был бы уже у цели своих желаний, но

Атрейо не допустил этого. Бастиан не стал Императором Фантазии. За это Атрейо ещё дорого поплатится!

Бастиан всё безжалостнее гнал свою металлическую лошадь. Суставы её всё громче скрипели и визжали, но она подчинялась воле всадника, ускоряя бешеный галоп.

Много часов длилась эта дикая скачка, а ночной мрак всё не рассеивался. Перед глазами Бастиана снова и снова вставала объятая пламенем Башня Слоновой Кости, и он вновь и вновь переживал тот момент, когда Атрейо приставил меч к его груди, пока у него впервые не возник вопрос: почему Атрейо медлил? Почему после всего, что произошло, не решился его ранить, чтобы силой отнять АУРИН? И тут Бастиану вспомнилась рана, которую он нанес Атрейо, и его последний взгляд, когда он отшатнулся назад и сорвался вниз.

Бастиан вложилЗиканду, которым до этой минуты он всё ещё размахивал, в заржавленные ножны.

Забрезжил рассвет, и постепенно он смог разглядеть, где находится. Конь из металла мчался по вересковой пустоши. Темные очертания кустов можжевельника казались большими неподвижными группами монахов в капюшонах или волшебников в остроконечных колпаках. Между ними беспорядочно лежали каменные глыбы.

И тут скакун из металла, летевший диким галопом, совершенно неожиданно развалился на части.

От силы удара при падении Бастиан потерял сознание. Когда он наконец пришел в себя и поднялся, потирая ушибленные места, то увидел, что находится в невысоких зарослях можжевельника. Он выбрался. Снаружи на большом расстоянии вокруг были разбросаны похожие на скорлупу осколки коня, который взорвался, словно конная статуя.

Бастиан встал, накинул на плечи свой черный плащ и без цели побрел вперед, навстречу светлеющему небу.

Но в кустарнике остался лежать блестящий предмет, который он обронил: это был пояс Геммай. Бастиан не заметил своей утраты и потом никогда уже о ней не вспоминал. Иллуан напрасно спас пояс из пламени.

Пару дней спустя Геммай нашла одна сорока, которая понятия не имела, что это за блестяшка. Она отнесла пояс в своё гнездо. Но тут начинается другая история, которая должна быть рассказана в другой раз.

Около полудня Бастиан подошел к высокому земляному валу, пересекавшему пустошь. Он вскарабкался наверх. Перед ним лежала широкая котловина с пологими склонами, по форме напоминающая неглубокий кратер. И вся эта долина была наполнена строениями, которые вместе составляли подобие города, хотя это был самый невероятный город из всех, какие Бастиану когда-либо приходилось видеть. Казалось, все здания без всякого плана и смысланагромождены друг на друга, будто их просто высыпали из огромного мешка. Не было ни улиц, ни площадей, ни вообще сколько-нибудь заметного порядка.

Да и отдельные дома казались безумием. У одних входная дверь находилась на крыше, лестницы там, куда нельзя было попасть, или на них пришлось бы забираться вниз головой, причем оканчивались они просто в воздухе; башенки стояли криво, а балконы висели на стенах вертикально, окна были расположены на месте дверей, а полы на месте стен. Здесь были мосты, арки которых обрывались в каком-нибудь месте, словно строитель посреди работы вдруг забыл, что он хотел построить. Были башни, выгнутые, как банан, поставленные основанием на острие пирамиды. Короче, весь этот город производил впечатление безумия.

Потом Бастиан увидел жителей. Это были мужчины, женщины и дети. По своему внешнему виду они казались обычными людьми, но их одежда выглядела так, словно все они помешались и больше уже не могли отличать вещи, которые надевают на себя, от предметов, служащих другим целям. На головах у них были абажуры, детские ведерки для песка, супницы, корзины для мусора, кульки икоробки. Они кутались в скатерти, ковры, большие куски фольги или даже надевали на себя бочки.

Многие тянули или толкали тачки и тележки, на которые была свалена всевозможная рухлядь: разбитые лампы, матрасы, посуда, тряпье и безделушки. А другие волочили такой же хлам на спине в огромных узлах.

Чем дальше Бастиан спускался в город, тем гуще становилась толпа. И всё же казалось, что никто из этих людей не знает, куда идет. Не раз Бастиан наблюдал, как человек, только что старательно тянувший свою тележку в одну сторону, через некоторое время начинал тащить её в обратную, а ещё мгновение спустя избирал новое направление. Тем не менее, все были заняты лихорадочной деятельностью.

Бастиан решил заговорить с одним из них.

— Как называется этот город?

Тот, кого он спросил, отпустил свою тачку, выпрямился, некоторое время тёр лоб, вроде бы напряженно думая, а потом просто пошел прочь, оставив тачку стоять на месте. Он словно забыл про неё. Но через минуту этой тачкой уже завладела какая-то женщина и с трудом её куда-то потянула. Бастиан спросил её, ей ли принадлежит этот хлам. Женщина на минуту остановилась, погруженная в глубокое раздумье, а потом ушла.

Бастиан ещё несколько разпопыталсязадавать вопросы, но ни на один не получил ответа.

— Бесполезно их спрашивать, — услышал он вдруг хихикающий голосок. — Они уже больше ничего не скажут. Можно их так и назвать — Ничевошки.

Бастиан обернулся на голос и увидел на выступе стены (это было дно перевернутого вверх тормашками балкона) маленькую серую обезьянку. На голове у зверька была черная докторская шапочка с болтающейся кисточкой, казалось, она что-то старательно подсчитывала на пальцах своих ног. Потом обезьянкаосклабиласьна Бастиана и сказала:

— Извиняюсь, я просто кое-что быстренько подсчитал.

— Кто ты? — спросил Бастиан.

— Аргакс — моё имя — очень приятно! — ответила обезьянка, приподняв свою докторскую шапочку. — А с кем имею честь?

— Меня зовут Бастиан Бальтазар Букс.

— Именно! — с удовлетворением молвила обезьянка.

— А как называется этот город? — осведомился Бастиан.

— Он, вообще-то, никак не называется, — разъяснил Аргакс, — но его можно было бы назвать, так сказать, Городом Бывших Императоров.

— Городом Бывших Императоров? — встревожено повторил Бастиан. — Почему? Я здесь не вижу никого, кто был бы похож на Бывшего Императора.

— Никого? — хихикнула обезьянка. — А ведь все, кого ты здесь видишь, были в своё время Императорами Фантазии — или, по крайней мере, хотели ими стать.

Бастиан испугался.

— Откуда ты это знаешь, Аргакс?

Обезьянка снова приподняла свою докторскую шапочку и осклабилась.

— Я, так сказать, надзиратель в этом городе.

Бастиан огляделся по сторонам. Поблизости от него какой-то старик выкопал яму. И теперь, поставив в неё горящую свечу, начал закапывать.

Обезьянка хихикала.

— Не угодно ли, господин, совершить небольшую экскурсию по городу? Так сказать, первое знакомство с будущим местом жительства.

— Нет, — сказал Бастиан. — Что ты мелешь?

Обезьянка прыгнула ему на плечо.

— Пошли, пошли! — шепнула она. — Бесплатно. Ты уже полностью заплатил за вход.

Бастиан пошел, хотя, по правде, больше ему хотелось бежать отсюда прочь. Ему было жутко, и чувство это росло с каждым шагом. Он наблюдал за людьми, и ему пришло в голову, что они совсем не разговаривают между собой. И вообще, им не было дела друг до друга, казалось, они просто ничего вокруг не воспринимают.

— Что с ними? — осведомился Бастиан. — Почему они так странно себя ведут?

— Не странно, — хихикнул Аргакс ему в ухо, — можно сказать, они такие же, как ты, а вернее, были такими же в своё время.

— Что ты имеешь в виду? — Бастиан остановился. — Ты хочешь сказать, что это люди?

От радости Аргакс запрыгал вверх и вниз по спине Бастиана.

— Так и есть! Так и есть!

Бастиан увидел сидящую посреди дороги женщину, которая пыталась натыкать с тарелки горошины штопальной иглой.

— Как они тут оказались? Что они тут делают? — спросил Бастиан.

— О, во все времена были люди, не находившие обратной дороги в свой мир, — объяснил Аргакс. — Сперва они больше не хотели возвращаться, а теперь, так сказать, больше не могут.

Бастиан поглядел вслед маленькой девочке, которая с большим трудом толкала перед собой кукольную коляску с прямоугольными колесами.

— Почему больше не могут? — спросил он.

— Они должны этого пожелать. Но они больше ничего не желают. Они потратили своё последнее желание на что-то другое.

— Своё последнее желание? — спросил Бастиан побледневшими губами. — Разве нельзя желать сколько хочешь?

Аргакс опять захихикал. Он попытался стащить с Бастиана тюрбан, чтобы поискать у него в голове.

— Прекрати! — крикнул Бастиан. Он старался стряхнуть с себя обезьянку, но та держалась крепко и визжала от удовольствия.

— Да нет же! Да нет же! — потявкивала она. — Ты можешь желать только пока помнишь о своем мире. А эти растратили здесь все свои воспоминания. У кого больше нет прошлого, у того нет и будущего. Поэтому они не стареют. Глянь-ка на них! Ты бы поверил, что иные здесь уже тысячу лет, а то и дольше? Но они остаются такими, как были. Для них ничто уже не изменится, потому что они сами уже не могут измениться.

Бастиан смотрел на человека, который намыливал зеркало, а потом начал его брить. Раньше это показалось бы ему смешным, но теперь по спине забегали мурашки.

Он быстро пошел дальше и только сейчас понял, что всё глубже спускается в город. Он хотел повернуть обратно, но что-то тянуло его, словно магнит. Он побежал, пытаясь стряхнуть с себя назойливую серую обезьянку, но та вцепилась, словно репей, и иногда даже его подгоняла:

— Быстрее! Хоп! Хоп! Хоп!

Бастиан понял, что всё напрасно, и прекратил свои попытки от неё избавиться.

— И все, кто здесь есть, были раньше Императорами Фантазии или хотели ими стать? — спросил он, запыхавшись.

— Ясное дело, — сказал Аргакс. — Каждый, кто не находит дороги назад, рано или поздно хочет стать Императором. Не каждому это удалось, но все они этого желали. Поэтому тут есть безумцы двух сортов. Но результат, можно сказать, один и тот же.

— Каких это двух сортов? Объясни мне! Мне надо это знать, Аргакс!

— Спокойнее! Только спокойнее! — захихикала обезьянка, крепче ухватившись за шею Бастиана. — Одни постепенно теряли свои воспоминания. А когда потеряли самое последнее, АУРИН не мог больше исполнять их желания. И тогда они пришли сюда, так сказать, своим ходом. А другие, которым удалось стать Императорами, разом утратили все воспоминания. И потому АУРИН уже не мог исполнять их желания — ведь желаний-то у них больше не было. Как видишь, и то и другое кончается одинаково. Все они здесь и не могут отсюда выбраться.

— Так, значит, все они когда-то владели АУРИНОМ?

— Разумеется! — ответил Аргакс. — Но они давно это забыли. Да это ничем бы им и не помогло, бедным дурням.

— А у них… — запинаясь, проговорил Бастиан, — у них его отобрали?

— Нет, — сказал Аргакс, — как только кто-нибудь делает себя Императором, он исчезает из-за его же желания. Ведь это ж ясно как день: нельзя власть Девочки Императрицы употреблять на то, чтобы отнять у неё эту самую власть.

Бастиан чувствовал себя так плохо, что охотно где-нибудь посидел бы, но маленькая серая обезьянка не давала ему покоя.

— Нет, нет, осмотр города ещё не закончен, — кричала она, — главное впереди! Иди дальше! Дальше иди!

Бастиан увидел мальчика, который забивал тяжелым молотом гвозди в чулки, лежащие перед ним на земле. Какой-то толстяк пытался наклеить почтовые марки на мыльные пузыри, которые, разумеется, тут же лопались. Но он без устали выдувал новые.

— Гляди! — услышал Бастиан хихикающий голос Аргакса и почувствовал, как тот своими обезьяньими ручками поворачивает его голову в другую сторону.

— Глянь-ка вон туда! Ну разве не весело?

Там стояла толпа: мужчины и женщины, старики и молодые — все они были в какой-то странной одежде и не разговаривали. Каждый был погружен в себя. На земле лежало громадное количество больших кубиков, и на каждой из шести сторон кубика была написана буква. Люди снова и снова перемешивали эти кубики, а потом долго на них смотрели.

— Что они там делают? — прошептал Бастиан. — Что это за игра? Как она называется?

— «Игра во Что Угодно», — ответил Аргакс. Он махнул игрокам и крикнул: — Браво, дети мои! Так держать! Только, чур, не сдаваться! — Потом снова обернулся к Бастиану и прошептал ему на ухо: — Они уже ничего не могут рассказать. Потеряли дар речи. Потому я и выдумал для них эту игру. Как видишь, она их занимает. А она очень простая. Если ты немного подумаешь, то согласишься, что все истории на свете состоят, в сущности, из тридцати трех букв. Буквы всегда одни и те же, меняется только их сочетание. Из букв образуются слова, из слов предложения, из предложений главы, а из глав истории. Ну-ка посмотри, что там у них? Бастиан прочел:

РПШЛДЩЗАЬЦУНМЧЙ

НЧСМИТЬФЫВАПРОЛДЖЭ

ЙЦУКЕЯГШЩЗХ

ФЫВАПРОЛДЖЭ

ЬТИМСЧНДЛОРПАВЫФ

ХЗЩШГЯЕКУЦЙФЫ

ЙЦУКЕЯГШЩЗХФЫВА

НЧСМИТЬДЛО

ЙЦУКЕЯГШЩЖХ

ФЫВАПРОЛЖЭЧС

ХЗЩШГЯЕКУЦЙ

ЭЖДЛОРПАВЫФЬТИМ

ПЛРВЫКЯШЗ

ЙУЕГЩГЫАРЛЖ

НСИЬЦКЯШЗ

ФКСПГТШЛНЖ

ЙЦУКЕЯГШЩЗХФЫВ

ДЛОГЩТПКУАПРД

— Да, — хихикнул Аргакс, — так чаще всего и выходит. Но если играть очень долго, годами, то иногда случайно получаются слова. Не очень-то умные, но всё-таки слова. «Шпинатспазм», например, или «Колбасощётка» или «Горлолак». Ну а если играешь сто лет, тысячу лет, сто тысяч лет без остановки, то, по всей вероятности, случайно должно сложиться даже стихотворение. А если играть вечно, то возникнут все стихи, все истории, какие только возможны, а также все истории историй и даже эта история, в которой мы с тобой сейчас беседуем. Логично, не так ли?

— Ужасно, — сказал Бастиан.

— Ох, — возразил Аргакс, — ну это зависит от точки зрения. Вот они там, так сказать, усердно заняты делом. Да и к тому же, что нам ещё с ними делать в Фантазии?

Бастиан долго молча смотрел на играющих, а потом тихо спросил:

— Аргакс, ты ведь знаешь, кто я такой, правда?

— А как же! Кто же в Фантазии не знает твоего имени?

— Ответь мне на один вопрос, Аргакс. Если бы я вчера стал Императором Фантазии, я бы тоже тут очутился?

— Сегодня или завтра, — ответила обезьянка, — или через неделю. Во всяком случае, ты бы скоро нашел сюда дорогу.

— Значит, Атрейо меня спас.

— Этого я не знаю, — признался Аргакс.

— А если бы ему удалось отнять у меня Драгоценность, что было бы?

Обезьянка опять захихикала:

— Можно сказать — тогда бы ты тоже здесь приземлился.

— Почему?

— Потому что АУРИН тебе нужен, чтобы найти дорогу назад. Но, честно говоря, я не верю, что у тебя ещё это получится.

Обезьянка захлопала в ладошки, приподняла свою докторскую шапочку и осклабилась.

— Скажи, Аргакс, что мне делать?

— Найти желание, которое вернет тебя в твой мир.

Бастиан опять долго молчал, потом спросил:

— Аргакс, ты не можешь сказать, сколько у меня ещё осталось желаний?

— Не очень много. Мне кажется, самое большее — ещё три или четыре. А этого тебе вряд ли хватит. Ты немного поздно начал, и твой обратный путь будет теперь нелегким. Ты должен будешь перейти через Море Тумана. Уже на это уйдет одно желание. А что будет потом, я не знаю. Никто в Фантазии не знает, что становится для кого-нибудь из вас дорогой в ваш мир. Может, ты даже найдешь Минроуд Йора, последнее спасение для многих вроде тебя. Хотя, боюсь, тебе дотуда, так сказать, слишком далеко. Из Города Бывших Императоров на этот раз ты ещё выберешься.

— Спасибо, Аргакс! — сказал Бастиан. Маленькая серая обезьянка осклабилась:

— До свиданья, Бастиан Бальтазар Букс!

С этими словами Аргакс исчез в одном из сумасшедших домов. Тюрбан он прихватил с собой.

Бастиан постоял ещё немного, не двигаясь с места. То, что он узнал, смутило и ошеломило его настолько, что он никак не мог принять решение. Все его прежние цели и планы разом рухнули. Внутри у него всё было перевернуто с ног на голову, как у тех пирамид, что стояли верхушкой вниз. То, на что он надеялся, оказалось его гибелью, а то, что он ненавидел, спасением.

Пока одно было ясно: ему надо выбираться из этого безумного города! И он не хотел больше сюда возвращаться никогда!

Он двинулся через лабиринт бестолковых улиц, и вскоре оказалось, что путь в город гораздо проще пути из города. Снова и снова он замечал, как теряет дорогу и вновь спешит к центру. Он шел до самого вечера, когда ему удалось, наконец, добраться до земляного вала. Выйдя на пустошь, он бросился бежать и бежал, пока ночь — такая же темная, как и накануне — не заставила его остановиться. Обессиленный, он упал в кусты можжевельника и погрузился в глубокий сон. И во сне у него погасло воспоминание о том, что когда-то он мог придумывать истории.

Всю ночь напролет он видел один и тот же сон, и сон этот не исчезал и не менялся: Атрейо с кровавой раной в груди стоял и смотрелна него, неподвижнои безмолвно.

Бастиан вскочил, разбуженный ударом грома. Кромешная тьма окружала его, но тучи, которые собирались весь день, казалось, пришли в бурное движение. Молнии непрерывно сверкали, гром гремел и грохотал так, что земля дрожала, буря завывала над пустошью, пригибая к земле можжевельник. Ливеньсерой завесойзастилал всё вокруг.

Бастиан выпрямился. Он стоял, закутавшись в свой черный плащ, струи воды стекали у него по лицу.

Молния ударила в дерево, росшее прямо перед ним, расколов узловатый ствол, и ветки тут же охватило пламя, ветер разнес сноп искр по ночной пустоши, и сразу же их погасил ливень.

Чудовищный грохот бросил Бастиана на колени. И тут он начал разгребать землю обеими руками. Когда яма стала достаточно глубокой, он отвязалот поясамеч Зиканду и положил его на дно.

— Зиканда! — сказал он тихо под завывания бури. — Я прощаюсь с тобой навсегда. Никогда больше не придет несчастье от того, ктоподымет тебя на друга. И никто тебя здесь не найдет, пока не будет забыто то, что случилось из-за нас с тобой.

Потом он закопал яму и заложил её сверху мхом и ветками, чтобы никто не нашел этого места.

Там и лежит Зиканда до сих пор. Потому что только в далеком будущем придет тот, кто сможет прикоснуться к нему без опасности — но это уже другая история, и она будет рассказана в другой раз.

Бастиан шел в темноте дальше.

К утру буря стихла, ветер улегся, капли дождя падали с деревьев, и стало тихо.

С этой ночи для Бастиана началось долгое одинокое странствие. Назад к своим спутникам и соратникам, назад к Ксайде он больше идти не хотел. Теперь он хотел найти обратный путь в человеческий мир, но не знал, где и как его искать. Может быть, где-то есть ворота, брод или пограничный рубеж, который он перейдёт?

Он знал только, что должен желать этого. Но над желаниями у него не было власти. Он чувствовал себя как водолаз, который ищет на дне морском затонувший корабль, а вода всё снова и снова выталкивает его на поверхность.

Он знал также, что у него осталось очень мало желаний, и потому тщательно следил за тем, чтобы не воспользоваться АУРИНОМ. Теми немногими воспоминаниями, какие у него ещё остались, он может пожертвовать, только если благодаря этому приблизится к своему миру и только тогда, когда это будет совершенно необходимо.

Но желания нельзя вызвать по своей прихоти так же, как нельзя их подавить. Они приходят в нас из глубины глубин, как и все намерения, хорошие и плохие. И возникают они незаметно.

Бастиан и сам не заметил, как у него возникло новое желание, и постепенно приняло четкий образ.

Одиночество, в котором он странствовал уже много дней и ночей, вызывало в нём стремление принадлежать к какому-нибудь обществу, быть принятым в группу, не как повелитель или победитель и не как кто-то особенный, а просто как один из многих, пусть даже самый незначительный, но уж точно принадлежащий этому обществу и участвующий в нём.

И вот в один день он дошел до берега моря. Во всяком случае, так ему показалось поначалу. Это был крутой скалистый берег, и, когда он стоял на нём, перед глазами его расстилались застывшие белые волны. Только потом он заметил, что эти волны вовсе не стоят, а очень медленно движутся: там были и течения, и воронки, вращающиеся незаметно, словно стрелки часов.

Это было Море Тумана!

Бастиан брел по крутому берегу. Воздух был теплый и немного влажный, и ни ветерка. Было ещё раннее утро, и солнце только коснулось белоснежной поверхности тумана, простиравшегося до самого горизонта.

Бастиан шел несколько часов и к полудню добрался до маленького городка, стоявшего на высоких сваях прямо в Море Тумана, невдалеке от берега. Длинный висячий мост соединял его с выдающимся в море скалистым выступом. Мост тихо покачивался, когда Бастиан ступил на него.

Дома здесь были сравнительно небольшими, двери, окна и лестницы — всё словно сделано для детей. И в самом деле, жители города, ходившие по улицам, были ростом с ребенка: и бородатые мужчины, и женщины с высокими прическами. Бросалось в глаза, что их почти нельзя отличить друг от друга — так они похожи. Лица их, темно-коричневые, как сырая земля, были кроткими и спокойными. Завидев Бастиана, они кивали ему, но никто с ним не разговаривал. Вообще, они казались очень молчаливыми: лишь изредка на улице и в переулках можно было услышать слово или оклик, хотя там и царило оживление. Кроме того, никого невидно былопоодиночке: они всегда ходили большими или маленькими группами, взяв друг друга под руку или держась за руки.

Когда Бастиан получше пригляделся к домам, он понял, что все они сделаны из лозы для плетения корзин — одни из грубой, другие из тонкой, и даже улицы были устланы той же лозой. Наконец, он заметил, что и одежда у этих людей: штаны, юбки, куртки и шляпы — тоже очень тонкого художественного плетения. Видимо, всё здесь изготовлялось из одного материала.

Бастиан то и дело проходил мимо ремесленных мастерских, и все там были заняты производством различных плетеных предметов. Они делали обувь, кувшины, лампы, посуду, зонты. И никто не работал в одиночку, потому что все эти вещи могли быть сделаны только совместным трудом многих людей. Одним удовольствием было смотреть, как они помогают друг другу, как одинв работедополняет другого. При этом они чаще всего напевали простую мелодию без слов.

Город был не очень велик, и Бастиан вскоре дошел до его окраины. Вид, который ему открылся, убедил его в том, что он находится в городе мореходов — у причала стояли сотни кораблей самой разной величины и формы. И всё-таки это был какой-то странный портовый город: корабли эти были подвешены на гигантских удилищах и парили, тихо покачиваясь друг против друга над глубиной, в которой плыли белые клубы тумана. И все эти корабли без парусов и без мачт, без весел и без руля, видимо, тоже были сплетены из лозы. Бастиан перегнулся через парапет и посмотрел вниз на Море Тумана. Как высоки сваи, на которых покоился весь город, можно было судить по их теням, которые они отбрасывали на белую поверхность моря там внизу.

— Ночами, — услышал он голос рядом с собой, — туман поднимается на высоту города. Тогда мы можем выходить в открытое море. Днем солнце поедает туман и уровень моря снижается. Ты ведь это хотел узнать, чужеземец?

Рядом с Бастианом, облокотившись на перила, стояли трое мужчин и смотрели на него кротко и приветливо. Он разговорился с ними и узнал, что город этот называется Искаль, или Город Корзин. Жители его зовутся Искальнари. Слово это означает примерно «единые». Все трое по профессии были туманшкиперами. Бастиану не хотелось называть своё имя, чтобы его не узнали, и он сказал, что его зовут Некто. Трое моряков объяснили ему, что у них вообще нет имен для каждого в отдельности, и они не чувствуют в этом нужды. Все вместе они Искальнари, и этого им достаточно.

Поскольку как раз было время обеда, они пригласили Бастиана пойти с ними поесть, и он с благодарностью согласился. В одной из близлежащих гостиниц они сели за стол, и во время обеда Бастиан узнал всё про город Искаль и его обитателей.

Море Тумана — они называли его Скайдан — это огромный океан белой дымки, разделяющий Фантазию на две части. Никто ещё не исследовал, как глубок Скайдан, и где возникают эти громадные массы тумана. Впрочем, под поверхностью тумана вполне можно дышать, а там, где он относительно неглубок, войти в него с берега и немного пройтись по дну моря, но только привязав себя канатом, который, в случае чего, вытащит обратно. Ибо туман обладает свойством в скором времени отнимать всякую способность к ориентации. Многие отважные или легкомысленные, пытавшиеся в разное время пересечь Скайдан в одиночку пешком, погибали. И лишь немногих удалось спасти. Единственный способ перебраться на ту сторону Моря Тумана — тот, каким пользуются Искальнари.

Плетенки, из которых делали дома в Искале, вся домашняя утварь, одежда и корабли изготовляются из особого вида тростника, растущего в Море Тумана неподалеку от берега, срезать который — это ясно из вышесказанного — можно только с риском для жизни. Этот тростник, в нормальном воздухе необычайно гибкий и даже вялый, в тумане выпрямлялся, так как был легче его и мог по нему плыть. Естественно, могли плавать и корабли, построенные из этого тростника. Так что одежда, которую носили Искальнари, была для них одновременно и своего рода спасательным жилетом на случай, если кто-то попадал в туман.

Но не в этом был секретИскальнари, всё это не объясняло, в чём причина их необычайного единства, определившего всю их деятельность. Как

Бастиан вскоре заметил, они не знали словечка «я», во всяком случае, никогда его не употребляли, а всегда говорили только «мы». Почему это так, Бастиан узнал гораздо позже.

Поняв из разговоров туманшкиперов, что они ещё этой ночью собираются выйти в открытое море, он спросил, не возьмут ли они его юнгой на корабль. Те объяснили ему, что плавание по Скайдану значительно отличается от любого другого плавания по морям: никогда нельзя знать, как долго они пробудут в пути и где в конце концов пришвартуются. Бастиан сказал, что это-то ему как раз и нужно, и тогда моряки согласились взять его на корабль.

С наступлением ночи, как и ожидалось, туман начал прибывать и к полуночи достиг уровня Города Корзин. Теперь все корабли, висевшие до сих пор в воздухе, плыли по белой поверхности моря. Корабль, на котором находился Бастиан, — это был плоский челн метров тридцати в длину — отвязали от троса, и вот он уже медленно выходил на простор ночного Моря Тумана.

Едва оглядевшись, Бастиан задался вопросом, какая же сила приводит эти суда в движение, ведь на них не было ни парусов, ни весел, ни гребного винта. Паруса, как он узнал, были бы здесь бесполезны, потому что над Морем Тумана почти всегда мертвый штиль, а весла или винт в тумане не сдвинули бы корабль с места. Сила, приводящая в движение корабль, была совсем другого рода.

Посреди палубы находилось небольшое круглое возвышение. Бастиан заметил его с самого начала и принял за капитанский мостик или что-то вроде этого. На самом же деле во время плавания там всегда стояло не менее двух туманшкиперов, а иногда трое, четверо или даже больше. (Вся корабельная команда насчитывала четырнадцать человек, конечно, помимо Бастиана). Те, что были на круглом возвышении, положили руки на плечи друг другу и смотрели в направлении движения. Если не приглядываться, можно было подумать, что они стоят неподвижно. Но по внимательном наблюдении становилось заметно, что они очень медленно и согласно раскачиваются в каком-то подобии танца. При этом они напевали всё повторяющуюся простую мелодию, очень плавную и красивую.

Бастиан сначала принял их странное поведение за обряд или обычай, смысл которого для него скрыт. Только на третий день путешествия он спросил одного из троих своих друзей, того, что сидел рядом с ним. Тот, в свою очередь, был поражен, что Бастиана это удивляет, и объяснил ему, что люди приводят в движение корабль силой своего воображения.

Бастиан сначала не понял это объяснение и спросил, не двигают ли они какие-то невидимые колеса.

— Нет, — ответил туманшкипер, — если ты хочешь, чтобы твои ноги начали двигаться, тебе ведь тоже достаточно представить себе это — или твои ноги приводит в действие шестеренчатый механизм?

Разница между собственным телом и кораблем состоит лишь в том, что управлять кораблем могут самое меньшее два Искальнари, полностью объединив силы воображения. Только благодаря этому слиянию, корабль движется вперед. А если они хотят плыть быстрее, то должно действовать большее число моряков. Обычно вахту несли втроем, остальные в это время отдыхали, ибо это была, хотя и внешне легкая и приятная, но на самом деле напряженная и трудная работа, требующая непрерывной концентрации. Но только этим способом можно было переплыть Скайдан.

И Бастиан пошел на обучение к туманшкиперам и постиг тайну их единения — танца и пения без слов.

Постепенно в течение долгого плавания он стал одним из них. Это было совершенно особенное, неописуемое ощущение самозабвения и гармонии, когда во время танца он чувствовал, как его собственная сила воображения сливалась с силой воображения других, объединяясь в единое целое. Он чувствовал себя воистину принятым в их общество, он принадлежал ему — и вот тогда из его памяти исчезло всякое воспоминание, что в том мире, из которого он пришел и куда теперь хотел найти обратный путь, были люди, люди, у которых были свои собственные представления и мнения. Единственное, о чём он ещё смутно помнил, был его родной дом и родители.

И всё же в самой глубине его сердца жило ещё одно желание, помимо желания не быть одиноким. И теперь оно шевельнулось в его душе.

Это случилось в тот день, когда он впервые заметил, что Искальнари достигают единства не потому, что сочетают как бы в едином хоре совершенно разные представления, а потому, что они настолько похожи друг на друга, что им не составляет никакого труда чувствовать себя чем-то единым. Наоборот, у них нет возможности спорить друг с другом или быть несогласными с другими, поскольку никто из них не воспринимает самого себя поодиночке. Им не надо преодолевать противоречия, чтобы обрести гармонию в отношениях друг с другом, — и как раз эта лёгкость постепенно перестала удовлетворять Бастиана. Их кротость показалась ему скучной, а всегда одни и те же мелодии песен — монотонными. Он чувствовал, что чего-то ему всё-таки не хватает, он испытывал тоску по чему-то другому, но не мог бы ещё сказать, по чему именно.

Это стало ясно ему только в тот день, когда в небе показался огромный ворон. Все Искальнари испугались и быстро попрятались под палубу. Лишь один не успел укрыться вовремя. Громадная птица с криком ринулась вниз, схватила несчастного и унесла его в клюве.

Когда опасность миновала, Искальнари вылезли из укрытия и продолжали плавание с пением и танцами, словно ничего не случилось. Их гармония не была нарушена, они не горевали, не плакали, они и слова не проронили об этом случае.

— У нас все на месте, — сказал один из них, когда Бастиан стал задавать ему вопросы. — О чём же нам горевать?

Один был у них не в счет. И, так как все они не отличались друг от друга, не был незаменимым.

Но Бастиан хотел быть одним-единственным, быть Кем-то, а не просто одним из многих. Ему хотелось, чтобы его любили именно за то, что он такой, какой он есть. В общности Искальнари была гармония, но не было любви.

Он больше не хотел стать самым великим, самым сильным или самым умным. Всё это было уже позади. Он тосковал о том, чтобы быть любимым — хороший ли он или плохой, красивый или уродливый, умный или глупый — со всеми своими недостатками или даже за них. Но какой он на самом деле?

Больше он этого не знал. Он так много приобрел в Фантазии, что теперь среди всех этих даров и силы не мог отыскать самого себя.

С того дня он не участвовал больше в танцах туманшкиперов. Он целыми днями, а то и ночами сидел на самом носу корабля и глядел вдаль, сквозь Море Тумана Скайдан.

Наконец показался другой берег. Корабль причалил, Бастиан поблагодарил Искальнари и ступил на твердую землю.

Земля эта была полна роз, зарослями роз всех цветов и оттенков. А посреди этих бесконечных живых изгородей пробегала извилистая тропинка.

Бастиан пошел по ней.

Загрузка...