Бесконечная история

XV. Граограман, Пестрая Смерть

— О, господин! — раздался громыхающий голос Льва. — Ты провел так всю ночь?

Бастиан приподнялся и протер глаза. Он сидел между лапами Льва, и Граограман наклонил к нему морду. Во взгляде его было изумление. Его шерсть всё ещё была черной, как каменная глыба, на которой он сидел, но глаза сияли. Светильники в пещере зажглись вновь.

— А я…я думал, — запинаясь, пробормотал Бастиан, — ты окаменел.

— Так оно и было, — ответил Лев. — Я умираю каждый раз, когда наступает ночь, и каждое утро пробуждаюсь вновь.

— Я думал, это навсегда, — пояснил Бастиан.

— Это всякий раз навсегда, — загадочно ответил Граограман.

Он встал, потянулся, и по львиному обыкновению принялся бегать по пещере туда и обратно. Его огненная шерсть разгоралась всё ярче, отражаясь в пестрой плитке стен. Вдруг он остановил свой бег и поглядел на мальчика.

— Ты проливал слёзы из-за меня?

Бастиан молча кивнул.

— Тогда, — сказал Лев, — ты не только единственный, кто спал между лапами Пестрой Смерти, но и единственный, кто когда-либо оплакивал его смерть.

Бастиан посмотрел на Льва, который снова шагал взад и вперед, и тихо спросил:

— Ты всегда один?

Лев опять остановился, но на этот раз не смотрел на Бастиана. Он отвернулся от него и повторил громыхающим голосом:

— Один…

Слово это эхом отозвалось в пещере.

— Моё владение — пустыня — и она моё творение. Куда бы я ни направился, всё вокруг меня превращается в пустыню. Я ношу её с собой. Я сам из смертоносного огня. Что же ещё может быть моим уделом, как не вечное одиночество?

Бастиан в смятении молчал.

— Ты, господин, — продолжал Лев, подойдя к мальчику и глядя ему в лицо своими пылающими глазами, — раз ты носишь Знак Девочки Императрицы, можешь ли ты дать мне ответ: почему я должен умирать, когда наступает ночь?

— Чтобы в Разноцветной Пустыне мог вырасти Ночной Лес Перелин, — сказал Бастиан.

— Перелин? — повторил Лев. — Что это такое?

И тогда Бастиан рассказал о чудесах джунглей из живого света. Граограман слушал, застыв от изумления, а Бастиан описывал ему разнообразие и великолепие мерцающих и фосфоресцирующих растений, их неудержимый беззвучный рост, их сказочную красоту и размеры. Бастиан в восторге рассказывал, и глаза Граограмана светились всё ярче.

— И всё это, — заключил Бастиан, — возможно, лишь пока ты окаменел. Но Перелин поглотил бы всё вокруг и задушил бы сам себя, если бы всякий раз не умирал и не рассыпался в прах, как только ты просыпаешься. Перелин и ты, Граограман, вы — единое целое.

Граограман долго молчал.

— Господин, — сказал он наконец, — теперь я вижу, что моя смерть дает жизнь, а жизнь — смерть, и то и другое хорошо. Теперь я понимаю смысл моего существования. Я благодарю тебя.

Медленно и торжественно он прошел в самый темный угол пещеры. Бастиан не видел, что он там делал, но до него донесся звон металла. Когда Граограман вернулся, он нес что-то в пасти, а потом с низким поклоном головы положил к ногам Бастиана.

Это был меч.

Правда, выглядел он не слишком роскошно. Железные ножны, в которых он лежал, заржавели, а эфес был словно от игрушечной сабли из куска старого дерева.

— Ты можешь дать ему имя? — спросил Граограман.

Бастиан задумчиво разглядывал меч.

— Зиканда! — сказал он.

И в тот же миг меч выскочил из ножен и буквально прыгнул ему в руку. Теперь казалось, что лезвие его из ослепительного света, так что даже смотреть на него было трудно. Обоюдоострый клинок был легким, как перышко.

— Этот меч, — сказал Граограман, — изначально предназначался тебе. Потому что только тот может без риска до него дотронуться, кто ездил на моей спине, кто ел и пил от моего огня и выкупался в нём, как ты. Но принадлежит он тебе только потому, что ты смог дать ему его истинное имя.

— Зиканда! — прошептал Бастиан, медленно описывая мечом круги в воздухе и в восхищении глядя на его сверкание. — Это волшебный меч, правда?

— Ни сталь, ни камень, — ответил Граограман, — и ничто в Фантазии не устоит перед ним. Но ты не должен творить над ним насилие. Что бы тебе ни грозило, ты должен его использовать только тогда, когда он сам прыгнет тебе в руку, как сейчас. Он поведет твою руку и своей собственной силой сделает то, что нужно. Но если ты вытащишь его из ножен по собственной воле, то принесешь большую беду и себе, и Фантазии. Никогда не забывай об этом.

— Не забуду, — пообещал Бастиан.

Меч вернулся в ножны и теперь опять выглядел невзрачным и старым. Бастиан опоясался кожаным ремнем, на котором висели ножны.

— А теперь, господин, — предложил Граограман, — давай вместе носиться по пустыне, если тебе нравится. Забирайся ко мне на спину, мне пора на волю!

Бастиан вскочил на Льва, и тот выбрался наружу. Утреннее солнце вставало над пустынным горизонтом — Ночной Лес уже давно снова превратился в цветной песок. И тогда они взвились над дюнами, словно танцующее пламя, словно раскаленный ураган. Бастиану казалось, что он летит верхом на пылающей комете сквозь свет и краски. И вновь на него нашло какое-то дикое опьянение.

Примерно в полдень Граограман вдруг остановился.

— Вот то место, господин, где мы вчера встретились.

Бастиан был ещё немного оглушен бешеной скачкой. Он оглянулся, но не обнаружил ни ультрамариновой, ни огненно-красной дюны. От его букв и следа не осталось. Дюны были теперь оливково-зеленого и розового цвета.

— Тут всё совсем другое, — сказал он.

— Да, господин, — ответил Лев, — и так каждый день — всё другое. До сих пор я не знал почему. Но теперь, когда ты мне рассказал, что Перелин растет из песка, я и это понял.

— Но как ты узнал, что тут вчерашнее место?

— Я чувствую это, как чувствуют части своего тела. Пустыня — это часть меня.

Бастиан спустился со спины Граограмана и сел на оливковую вершину. Лев улегся с ним рядом — теперь он был уже оливкового цвета. Бастиан подпер голову рукой и задумчиво глядел в сторону горизонта.

— Могу я кое о чем тебя спросить, Граограман? — сказал он после долгого молчания.

— Твой слуга слушает, — ответил Лев.

— Ты правда всегда здесь был?

— Всегда, — подтвердил Граограман.

— А пустыня Гоаб тоже всегда была?

— Да, и пустыня тоже. Почему ты спрашиваешь?

На некоторое время Бастиан задумался.

— Я не понимаю, — признался он наконец. — Я готов был поспорить, что она здесь только со вчерашнего утра.

— Почему ты так думаешь, господин?

И тогда Бастиан рассказал ему всё, что пережил с тех пор, как встретился с Лунитой.

— Это всё так странно, — завершил он свой рассказ. — У меня появляется какое-нибудь желание, а потом всегда случается именно то, что нужно — и желание исполняется. Я не сочиняю, поверь мне. Да я бы и не смог. Я бы никогда не смог выдумать все эти разнообразные ночные растения в Перелине. Или краски Гоаба, или тебя! Всё это куда великолепнее и куда всамделишней, чем я мог бы себе представить. И всё-таки, появляется это всё только тогда, когда я что-нибудь пожелаю.

— Это потому, что ты носишь АУРИН, Блеск, — сказал Лев.

— Нет, я другого не понимаю, — попытался объяснить Бастиан. — Всё это появляется, когда я что-нибудь пожелаю? Или оно уже было раньше, и я это просто каким-то образом разгадал?

— И то и другое, — сказал Граограман.

— Но как такое может быть? — воскликнул Бастиан почти нетерпеливо. — Ты здесь, в Разноцветной Пустыне Гоаб, невесть с каких пор. Комната в твоем дворце издавна дожидалась меня. Меч Зиканда был предназначен мне с незапамятных времен — ты же сам сказал!

— Это так, господин.

— Но я, я-то в Фантазии со вчерашней ночи! Значит, всего этого не было, пока я тут не появился!

— Господин, — ответил Лев спокойно, — разве ты не знаешь, что Фантазия — это мир историй? История может быть новой, но при этом рассказывать о древних временах. Прошлое возникает вместе с ней.

— Тогда, выходит, Перелин тоже существовал всегда, — растерянно проговорил Бастиан.

— С той минуты, когда ты дал ему имя, господин, он стал существовать с давних пор, — ответил Граограман.

— Ты хочешь сказать, что я его создал?

Лев помолчал, прежде чем ответить.

— Это может сказать тебе только Девочка Императрица. Ты всё получил от неё.

Он поднялся.

— Господин, пора возвращаться в мой дворец. Солнце клонится к закату, а путь далек.

Этим вечером Бастиан остался с Граограманом, который снова улегся на каменной глыбе. Они мало разговаривали друг с другом. Бастиан принес еду и питье из спальни, где низенький столик снова оказался накрытым будто невидимой рукой. Он ел, сидя на ступенях перед каменной глыбой.

Когда свет ламп стал меркнуть и пульсировать, как угасающее биение сердца, Бастиан встал и молча обнял Льва за шею. Грива была твердой и походила на застывшую лаву. Потом снова раздался тот ужасающий звук, но Бастиан больше не испытывал страха. И слезы выступили у него на глазах только от печали, что страдания Граограмана неизбывны. Позднее, уже ночью, Бастиан снова выбрался наружу и долго смотрел на бесшумный рост светящихся ночных растений. Потом он вернулся обратно в пещеру и вновь лег спать между лапами окаменевшего Льва.

Много дней и ночей гостил Бастиан у Пестрой Смерти, и они стали друзьями. Они проводили часы в диких играх в пустыне. Бастиан прятался между песчаными дюнами, но Граограман всегда его находил. Они бегали наперегонки, но Лев был в тысячу раз быстрее. Они даже боролись друг с другом, возились и кувыркались в своё удовольствие, и здесь Бастиан был равен Льву. И хотя это, конечно, была только игра, Граограману приходилось напрягать все силы, чтобы не уступить мальчику. Ни один из них не мог одолеть другого.

Однажды после такой буйной игры Бастиан сел, слегка запыхавшись, и спросил:

— А мне нельзя остаться у тебя навсегда?

Лев встряхнул гривой.

— Нет, господин.

— Почему нет?

— Здесь только жизнь и смерть, только Перелин и Гоаб, но нет истории. Ты должен пережить свою историю. Тебе нельзя здесь оставаться.

— Но я же не смогу отсюда выбраться, — сказал Бастиан, — пустыня слишком велика — из неё невозможно выйти. И ты не можешь меня вывести, потому что носишь пустыню с собой.

— Дорогу в Фантазии, — сказал Граограман, — ты можешь найти только благодаря своим желаниям. И идти ты можешь только от одного желания к другому. То, чего ты не желаешь, для тебя недостижимо. Вот что означают здесь слова «близко» и «далеко». И недостаточно просто хотеть уйти из какого-то места. Ты должен стремиться в другое. Ты должен позволить вести себя твоим желаниям.

— Но я совсем не хочу уходить, — ответил Бастиан.

— Тебе придется найти своё следующее желание, — возразил Граограман почти строго.

— И если я его найду, — спросил Бастиан, — как же я отсюда уйду?

— Слушай, господин, — тихо сказал Граограман, — в Фантазии есть место, откуда можно попасть куда угодно и в которое можно прийти отовсюду. Это место называется Храм Тысячи Дверей. Никто не видел его снаружи, потому что у него нет внешнего вида. А внутри его находится Лабиринт Дверей. Кто хочет узнать, что это, тот должен отважиться в него войти.

— Как это сделать, если к нему даже нельзя подойти снаружи?

— Любая дверь, — продолжал Лев, — любая дверь в Фантазии, даже самая обыкновенная кухонная или амбарная, даже дверца шкафа, в определенный момент может стать входной дверью в Храм Тысячи Дверей. Пройдет этот миг, и она снова станет тем, чем была. Поэтому никто не может пройти дважды в одну дверь. И ни одна из тысячи дверей не ведет обратно туда, откуда ты пришел. Возврата нет.

— Но, оказавшись внутри, можно из него снова выйти?

— Да, — ответил Лев, — хотя и не так просто, как из обычного здания. Потому что сквозь Лабиринт Тысячи Дверей тебя может провести только настоящее желание. Тот, у кого его нет, должен будет блуждать, пока не узнает, чего он хочет. И иногда это длится очень долго.

— А как найти входную дверь?

— Нужно этого пожелать.

Бастиан долго думал, а потом сказал:

— Странно, что нельзя пожелать просто так, того, что хочешь. Откуда в нас приходят желания? И вообще, что это такое — желание?

Граограман посмотрел на мальчика с удивлением, но ничего не ответил.

Несколько дней спустя у них снова произошел очень важный разговор.

Бастиан показал Льву надпись на обратной стороне Драгоценности.

— Что бы это значило? — спросил он. — ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ — это же значит, что я могу делать всё, что мне захочется, не так ли?

Морда Граограмана вдруг стала невероятно серьезной, и глаза его вспыхнули.

— Нет, — сказал он низким громыхающим голосом, — это значит, что ты должен следовать своему Истинному Желанию. Нет ничего труднее.

— Моему Истинному Желанию? — удивленно повторил Бастиан. — А что это такое?

— Это твоя самая глубокая тайна, которая от тебя сокрыта.

— Как же мне её узнать?

— Нужно идти дорогой желаний, от одного к другому, до самого последнего. Она и приведет тебя к твоему Истинному Желанию.

— Вообще-то мне это не кажется таким уж трудным, — сказал Бастиан.

— Из всех дорог эта самая опасная, — сказал Лев.

— Почему? — спросил Бастиан. — Я не боюсь.

— Не в этом дело, — прогромыхал Граограман, — эта дорога требует высочайшей правдивости и внимания, потому что нет другой дороги, где так легко заблудиться — заблудиться навсегда.

— Наверно, оттого, что желания не всегда бывают хорошими, да? — допытывался Бастиан.

Лев бил хвостом по песку, на котором лежал. Он прижал уши и наморщил нос, глаза его метали молнии. Бастиан невольно сжался, когда Граограман сказал голосом, от которого задрожала земля:

— Откуда тебе знать, что такое желания! Откуда тебе знать, что такое хорошо!

В последующие дни Бастиан много думал обо всём, что ему сказал Пестрая Смерть. Но некоторые вещи нельзя постичь размышлениями, их нужно испытать на себе. Поэтому получилось так, что слова Граограмана он вспомнил и начал понимать лишь много позднее, после того как сам многое пережил.

А сейчас с Бастианом вновь произошло изменение. Ко всем дарованиям, которые он воспринял после встречи с Лунитой, прибавилось ещё и мужество. И, как и всякий раз, за это у него было что-то отнято: память о его прежней боязливости.

И, так как теперь не было ничего, что бы его страшило, в нём начало сперва незаметно, а потом всё отчетливее вырисовываться новое желание. Он не хотел больше быть один. Всё же с Пестрой Смертью он был в каком-то смысле один. Он хотел показать свои способности другим, он хотел, чтобы им восхищались, он жаждал славы.

И однажды ночью, когда он снова наблюдал за ростом Перелина, он вдруг почувствовал, что это в последний раз, что пришла пора проститься с красотой светящегося Ночного Леса. Внутренний голос звал его в путь.

Он бросил последний взгляд на это сверкающее всеми красками великолепие, потом спустился в пещеру-усыпальницу Граограмана и в темноте сел на ступени. Он не мог бы сказать, чего он ждет, но он знал, что ложиться спать ему в эту ночь нельзя. Он всё же немного задремал сидя, но внезапно проснулся, словно кто-то позвал его по имени.

Дверь, ведущая в спальню, приоткрылась. В темную пещеру из дверной щели упала длинная полоса красноватого света.

Бастиан встал. Не превратилась ли только что эта дверь во вход Храма Тысячи Дверей? Он нерешительно подошел к дверной щели и попытался заглянуть в неё, но ничего не смог разглядеть. А дверь начала медленно закрываться. Сейчас исчезнет единственная возможность выбраться отсюда!

Он ещё раз обернулся к Граограману, который неподвижно, с мертвыми каменными глазами сидел на своем возвышении. Полоса света из двери падала прямо на него.

— Прощай, Граограман, и спасибо за всё! — тихо сказал Бастиан. — Я приду снова, я обязательно вернусь.

И проскользнул сквозь дверную щель, которая сразу за ним захлопнулась.

Бастиан не знал, что не сдержит своего слова. Много, много времени спустя от его имени должен прийти посланник и выполнить за него обещание.

Но это уже другая история, и она должна быть рассказана в другой раз.