Бесконечная история

XXI. Звёздный Монастырь

Новые посланцы из всех стран Фантазии постоянно присоединялись к каравану, шедшему во главе с Бастианом к Башне Слоновой Кости. Считать этих посланцев было делом безнадежным, потому что едва успевали это сделать, как к ним присоединялись другие. Каждое утро эта многотысячная толпа приходила в движение, а когда останавливалась на привал, то лагерь их представлял собой самый невероятный палаточный город, какой только можно вообразить. Поскольку спутники Бастиана очень сильно различались не только телосложением, но и величиной, то и шатры их были размером то с цирковую арену, то с наперсток. Повозки и транспорт, на котором ехали посланцы, также были куда разнообразнее, чем это можно было бы описать: начиная с самых обычных фургонов и карет, заканчивая в высшей степени странными катающимися бочками, прыгающими шарами и сосудами, ползущими на собственных ножках.

Между тем для Бастиана тоже раздобыли шатер, и он был самым роскошным из всех. Он имел форму маленького дома и был сделан из лоснящегося красочного шелка, украшенного вышитыми золотом и серебром картинами. На крыше его развевался флаг, на котором в качестве герба был изображен семисвечник. Пол внутри был устлан мягкими одеялами и подушками. Где бы ни разбивал лагерь караван, этот шатер всегда стоял в центре. А синий Джинн, ставший тем временем кем-то вроде камердинера и телохранителя Бастиана, стоял на посту у входа.

Атрейо и Фалькор всё ещё находились среди спутников Бастиана, но после открытого выговора он ещё ни разу не сказал им ни слова. Бастиан втайне ждал, что Атрейо сдастся и попросит у него прощения. Но Атрейо и не думал этого делать. Да и Фалькор вроде бы не собирался считаться с Бастианом. Вот как раз этому-то, говорил себе Бастиан, они и должны теперь научиться! Если речь о том, кто дольше выдержит, то они оба в конце концов признают, что его волю не сломишь. Но если они сдадутся, то он встретит их с распростертыми объятьями. Когда Атрейо встанет перед ним на колени, он поднимет его и скажет: «Ты не должен стоять передо мною на коленях, Атрейо, потому что ты был и остаешься моим другом…»

Но пока что Атрейо и Фалькор плелись в самом хвосте каравана. Фалькор, казалось, разучился летать и шел пешком, а Атрейо шагал с ним рядом, опустив голову. Если раньше они мчались по воздуху в авангарде шествия, то теперь двигались в арьергарде, в самом хвосте. Бастиана это не радовало, но он ничего не мог изменить.

Когда караван был в пути, Бастиан обычно скакал во главе на лошачихе Йихе. Но всё чаще случалось, что ему это надоедало, и он переходил в паланкин Ксайды. Она принимала его всегда с большим почетом, уступала ему самое удобное место и садилась у его ног. У неё всегда была наготове интересная тема для разговора, и она избегала расспросов о его прошлом в человеческом мире, с тех пор как заметила, что разговоры об этом ему неприятны. Она почти непрерывно курила восточный наргиле, стоявший перед нею. Его трубка была похожа на изумрудно-зеленую гадюку, а мундштук, который она держала своими длинными, мраморно-белыми пальцами, напоминал змеиную голову. Когда Ксайда затягивалась, казалось, будто она её целует. Облачко дыма, которое она с наслаждением выпускала изо рта и из носа, при каждой затяжке меняло цвет: то оно было голубым, то желтым, то розовым, то зеленым, то лиловым.

— Я давно уже хотел спросить тебя, Ксайда, — сказал Бастиан в одно из таких посещений, задумчиво глядя на молодчиков в черных панцирях насекомых, которые несли паланкин, шагая в ногу мерным шагом.

— Твоя рабыня слушает, — ответила Ксайда.

— Когда я боролся с твоими Броневеликанами, — продолжал Бастиан, — оказалось, что они состоят только из доспехов, а внутри — пустые. Что же приводит их в движение?

— Моя воля, — улыбнулась Ксайда. — Именно потому, что они пусты, они послушны моей воле. Моя воля может управлять всем, что пусто.

Она посмотрела на Бастиана своими разноцветными глазами.

От этого взгляда Бастиан ощутил непонятную тревогу, но тут она снова опустила длинные ресницы.

— А я тоже мог бы управлять ими моей волей?

— Конечно, мой господин и учитель, — ответила Ксайда, — и в сто раз лучше, чем я, ведь я в сравнении с тобой ничтожество. Хочешь попробовать?

— Сейчас нет, — возразил Бастиан — ему вдруг стало как-то не по себе. — Может, в другой раз.

— Ты действительно считаешь, — продолжала Ксайда, — что ехать на старой лошачихе лучше, чем предоставить нести себя устройствам, управляемым твоей волей?

— Йиха везёт меня с удовольствием, — несколько угрюмо ответил Бастиан. — Она радуется тому, что может меня везти.

— Значит, ты делаешь это ради неё?

— А почему бы и нет? Что тут плохого?

Ксайда выпустила вверх изо рта зеленую струйку дыма.

— О, ничего, господин. Как может быть плохим то, что ты делаешь?

— К чему ты клонишь, Ксайда?

Она нагнула свою огненно-рыжую голову.

— Ты слишком много думаешь о других, господин и учитель, — прошептала она. — Но никто не достоин отвлекать твоё внимание от твоего собственного, исключительно важного развития. Если ты на меня не рассердишься, о господин, я решусь дать тебе совет: больше думай о своем совершенстве!

— Но какое отношение это имеет к старой Йихе?

— Почти никакого, господин. Почти совсем никакого. Только она не достойна такого всадника, как ты. Мне обидно видеть тебя на спине… столь заурядного животного. Все твои спутники удивлены этим. Один только ты, господин и учитель, не знаешь, чего ты достоин!

Бастиан ничего не сказал, но слова Ксайды произвели на него впечатление.

Когда караван во главе с Бастианом верхом на Йихе шел на другой день по чудесным заливным лугам с островками зарослей благоухающей сирени, Бастиан воспользовался полуденным привалом, чтобы принять предложение Ксайды.

— Послушай, Йиха, — сказал он, поглаживая лошачиху по шее. — Настало время, когда нам придется расстаться.

Йиха издала жалобный крик.

— Почему, господин? — печально спросила она. — Я плохо справлялась со своим делом? — Из её темных глаз текли слезы.

— Нет, нет, — поспешил утешить её Бастиан, — наоборот, весь этот долгий путь ты так осторожно меня везла, была так терпелива и послушна, что я хочу тебя вознаградить.

— Не надо мне никакой другой награды, — возразила Йиха. — Я бы хотела везти тебя дальше. Чего же ещё мне желать?

— Но разве ты не говорила, — продолжал Бастиан, — что тебе грустно от того, что у таких, как ты, не бывает детей?

— Да, — огорченно отвечала Йиха, — ведь я, когда совсем состарюсь, рассказывала бы им об этих днях.

— Хорошо, — сказал Бастиан. — Тогда я сейчас поведаю тебе одну историю, которая должна сбыться. И я хочу рассказать её тебе — тебе одной, потому что она твоя.

И тут он взял в руки длинное ухо Йихи и стал в него шептать:

— Недалеко отсюда в зарослях сирени ждет тебя отец твоего сына. Это белый жеребец с крыльями из лебяжьих перьев. Хвост и грива у него длинные, до самой земли. Вот уже много дней он тайно следует за нами, потому что безумно в тебя влюблен.

— В меня? — воскликнула Йиха чуть ли не с испугом. — Но ведь я всего лишь лошачиха, и уже не так молода!

— Для него, — тихо сказал Бастиан, — ты самое прекрасное создание Фантазии, как раз потому, что ты такая, какая ты есть. И может быть, ещё потому, что ты везла меня. Но он очень застенчив и не решается к тебе приблизиться на глазах у этой огромной толпы. Ты должна пойти к нему, иначе он умрет от тоски по тебе.

— Боже мой, неужели всё так плохо? — растерянно сказала Йиха.

— Да, — прошептал Бастиан ей в ухо, — а теперь прощай, Йиха! Беги быстрей и ты его найдешь.

Йиха сделала несколько шагов, но потом ещё раз обернулась к Бастиану.

— По правде сказать, — призналась она, — я немного боюсь.

— Смелее! — сказал Бастиан, улыбаясь, — и не забудь рассказать обо мне твоим детям и внукам.

— Спасибо, господин, — ответила Йиха по своему обыкновению просто.

Бастиан долго смотрел, как она трусит вдаль, и не чувствовал радости от того, что её отправил. Он вошел в свой роскошный шатер, лег на мягкие подушки и уставился в потолок. Снова и снова повторял он себе, что исполнил самое заветное желание Йихи. Но мрачное настроение от этого не исчезало. Да, многое зависит от того, когда и почему делаешь кому-нибудь приятное.

Но это касалось только Бастиана, потому что Йиха и в самом деле нашла белоснежного крылатого жеребца и справила с ним свадьбу. И потом у них родился сын, белый крылатый лошак, которого назвали Патаплан. Он ещё заставит поговорить о себе в Фантазии, но это уже другая история и должна быть рассказана в другой раз.

С этого момента Бастиан ехал дальше в паланкине Ксайды. Она даже хотела выйти и идти рядом пешком, чтобы предоставить ему как можно больше удобств, но Бастиан не позволил ей этого. И вот они сидели теперь вместе в просторном коралловом паланкине, который двигался впереди процессии. Бастиан был ещё немного расстроен из-за Ксайды, которая дала ему совет расстаться с лошачихой. И Ксайда это очень скоро поняла. Его односложные ответы затрудняли полноценную беседу.

Чтобы его подбодрить, она весело сказала:

— Я бы хотела сделать тебе подарок, мой господин и учитель, если ты окажешь милость его принять.

Она достала из-под подушки сиденья роскошно украшенную драгоценностями шкатулку. Бастиан в нетерпении выпрямился. Раскрыв шкатулку, она достала из неё тонкий пояс, который, словно цепочка, состоял из подвижных звеньев. Все звенья и закрепка были из прозрачного стекла.

— Что это? — спросил Бастиан.

Пояс тихонько позвякивал в её руке.

— Это пояс, который делает тебя невидимым. Но ты, господин, должен дать ему имя, чтобы он принадлежал тебе.

Бастиан внимательно посмотрел на него и сказал:

— Пояс Геммай.

Ксайда кивнула с улыбкой.

— Теперь он принадлежит тебе.

Бастиан взял у неё пояс и в нерешительности держал его в руках.

— А ты не хочешь сразу его испробовать? — спросила Ксайда. — Убедиться в его действии?

Бастиан надел пояс и почувствовал, что он как раз по нему. Правда, он чувствовал только это, потому что увидеть самого себя он уже не мог — ни своего тела, ни ног, ни рук. Это было крайне неприятное ощущение, и он тут же попытался расстегнуть закрепку. Но это ему не удалось: он не видел ни пояса, ни своих собственных рук.

— Помоги! — вскричал он, задыхаясь. Он вдруг испугался, что никогда больше не сможет снять с себя этот Пояс Геммай и навсегда останется невидимкой.

— Сперва надо научиться с ним обращаться, — сказала Ксайда. — Со мной было то же самое, господин и повелитель. Позволь мне помочь тебе!

Она провела рукой в воздухе, пояс Геммай тут же расстегнулся, и Бастиан снова увидел самого себя. Он вздохнул с облегчением. Потом рассмеялся, и Ксайда тоже улыбнулась, затянувшись дымом из змеиного мундштука своего наргиле. Всё-таки ей удалось настроить его на другие мысли.

— Теперь ты лучше защищен от любой беды, — мягко заметила она. — А для меня это значит больше, чем я могу тебе сказать, господин.

— От любой беды? — переспросил Бастиан, всё ещё немного растерянный. — А что за беда?

— О, никому тебя не одолеть, — прошептала Ксайда, — никому, если ты мудр. Опасность находится в тебе самом. И поэтому трудно тебя от неё защитить.

— Как это — во мне самом? — допытывался Бастиан.

— Быть мудрым — значит быть выше всего, никого не ненавидеть и никого не любить. Но для тебя, господин, ещё важна дружба. Твоё сердце не холодно и безучастно, как снежная вершина горы, и потому некто может причинить тебе зло.

— Кто же это может быть?

— Тот, кому ты, несмотря на всю его дерзость, всё ещё предан, мой господин.

— Выражайся яснее!

— Наглый и непочтительный маленький дикарь из племени Зеленокожих, господин.

— Атрейо?

— Да, и с ним бесстыжий Фалькор.

— И они-то хотят причинить мне зло? — Бастиан чуть не смеялся.

Ксайда сидела, опустив голову.

— Этому я не поверю никогда в жизни, — продолжал Бастиан, — и не хочу ничего об этом слышать.

Ксайда не отвечала, опустив голову ещё ниже.

После долгого молчания Бастиан спросил:

— И что же это такое? Что замышляет против меня Атрейо?

— Господин, — прошептала Ксайда, — я жалею, что заговорила с тобой об этом!

— Нет уж, теперь говори всё! — крикнул Бастиан. — И без намеков! Что ты знаешь?

— Я дрожу от твоего гнева, господин, — пролепетала Ксайда — она и в самом деле дрожала всем телом, — но даже под страхом смерти я скажу тебе это: Атрейо задумал забрать у тебя Знак Девочки Императрицы — тайно или силой.

На миг у Бастиана перехватило дыхание.

— Ты можешь это доказать? — спросил он хрипло. Ксайда покачала головой и пробормотала:

— Мои знания, господин, не из тех, что требуют доказательств.

— Тогда держи их при себе! — сказал Бастиан, и кровь бросилась ему в голову. — И не клевещи на самого честного и храброго юношу во всей Фантазии!

С этими словами он выпрыгнул из паланкина и пошел прочь.

Ксайда задумчиво постукивала пальцами по змеиной головке курильницы, и её зелено-красные глаза мерцали. Вскоре она снова улыбнулась и прошептала, выпуская изо рта фиолетовый дым:

— Ничего, ты ещё это увидишь, мой господин и учитель. Пояс Геммай тебе это докажет.

Когда был разбит ночной лагерь, Бастиан вошел в свой шатер. Он приказал Иллуану, синему Джинну, никого не впускать, и уж ни в коем случае Ксайду. Ему хотелось побыть одному и подумать.

То, что волшебница сказала ему про Атрейо, даже недостойно размышлений. Но его мысли занимало другое: несколько слов о мудрости, брошенные ею. Как много он пережил: страхи и радости, печали и славу — он спешил осуществить одно желание за другим, ни на минуту не зная покоя. Ничто его не успокаивало и не удовлетворяло. Но быть мудрым — значит быть выше радостей и горя, выше страха и сострадания, тщеславия и обид. Быть мудрым — значит стоять надо всем, никого не ненавидеть и никого не любить, а к неприязни других, как и к их расположению, относиться с полным равнодушием. Кто поистине мудр, для того ничто не имеет большого значения. Он недосягаем, и ничто больше не может ему повредить. Да, быть таким — вот чего действительно нужно было желать! Бастиан был убежден, что таким образом он придет к своему последнему желанию, к тому самому, которое приведет его к Истинному Желанию, о котором говорил Граограман. Теперь-то он понял, что тот имел в виду. Он пожелал стать великим мудрецом, самым мудрым мудрецом во всей Фантазии!

Немного погодя он вышел из шатра.

Луна осветила окрестный пейзаж, на который он до сих пор почти не обращал внимания. Палаточный город расположился в котловине, окруженной со всех сторон горным хребтом изломанной формы. Стояла полная тишина. В долине ещё встречались небольшие рощицы и кустарник, но вверху на откосах гор растительность становилась реже, а ещё выше её не было вообще. Группы скал, вздымаясь ввысь, образовывали всевозможные фигуры, словно созданные рукою скульптора-великана. Ветер стих, и небо было безоблачным. Все звезды сверкали и казались ближе, чем обычно.

На самой вершине высочайшей горы Бастиан вдруг заметил что-то вроде строения с куполом. Видимо, оно было жилым, потому что оттуда шел слабый свет.

— Я тоже это заметил, господин, — раздался клекочущий голос Иллуана. Он стоял на посту возле входа в шатер. — Что бы это могло быть?

Не успел он договорить, как издалека долетел странный крик, похожий на протяжное уханье совы, но ниже и мощнее. Потом крик раздался во второй и в третий раз, но теперь он стал многоголосым.

Это и в самом деле оказались совы, шесть сов, как вскоре смог разглядеть Бастиан. Они прилетели с той стороны, где на горной вершине стояло строение с куполом. Они парили в воздухе на почти неподвижных крыльях. И чем ближе подлетали, тем яснее становилось, какие они огромные. Они летели с невероятной скоростью. Глаза их ярко светились, уши с пушистыми кисточками стояли торчком. Их полет был совершенно бесшумен. Когда они приземлялись перед шатром Бастиана, не слышно было даже легкого свиста маховых перьев.

И вот они сидели на земле, ростом каждая больше Бастиана, вертя во все стороны головами с огромными круглыми глазами. Бастиан подошел поближе.

— Кто вы такие и кого ищете?

— Нас послала Ушту, Мать Предчувствия, — отвечала одна из шести сов, — мы летучие посланцы Звёздного Монастыря Гигам.

— Что это за монастырь? — спросил Бастиан.

— Это Обитель Мудрости, — отвечала другая сова, — где живут Монахи Познания.

— А кто такая Ушту? — допытывался Бастиан.

— Одна из троих Глубоко Мыслящих, которые руководят Монастырем и учат монахов познанию, — пояснила третья сова. — Мы — послы ночи и принадлежим ей.

— Если бы сейчас был день, — добавила четвертая сова, — тогда бы Ширкри, Отец Видения, послал своих послов — это орлы. А в час сумерек, между днем и ночью, послов посылает Йизипу, Сын Разума, и они — лисы.

— Кто они — Ширкри и Йизипу?

— Двое других Глубоко Мыслящих, наши Старшие.

— А что вы здесь ищете?

— Мы ищем Великого Всезная, — сказала шестая сова. — Трое Глубоко Мыслящие знают, что он пребывает в этом палаточном городе и просят у него просветления.

— Великий Всезнай? — спросил Бастиан. — Кто это?

— Его имя, — ответили шесть сов хором, — Бастиан Бальтазар Букс.

— Вы его уже нашли, — сказал Бастиан. — Это я.

Совы резко поклонились ему до земли, и это выглядело довольно забавно, несмотря на их устрашающий рост.

— Трое Глубоко Мыслящих, — сказала первая сова, — смиренно и почтительно просят, чтобы ты посетил их и разрешил вопрос, который они не смогли разрешить за всю свою долгую жизнь.

Бастиан в задумчивости тер подбородок.

— Хорошо, — сказал он наконец, — но я бы хотел взять с собой двоих учеников.

— Нас шестеро, — ответила сова. — Каждые две могут нести одного из вас.

Бастиан обернулся к синему Джинну:

— Иллуан, приведи Атрейо и Ксайду.

Джинн поспешно удалился.

— На какой же это вопрос, — поинтересовался Бастиан, — я должен ответить?

— Великий Всезнай, — отвечала одна из сов, — мы всего лишь невежественные и убогие летучие посланцы и не принадлежим даже к самому низшему чину Монахов Познания. Как же мы можем сообщить тебе вопрос, который трое Глубоко Мыслящих не смогли разрешить за всю свою долгую жизнь?

Через несколько минут Иллуан вернулся вместе с Атрейо и Ксайдой. По дороге он уже быстро объяснил им, в чём суть дела.

Подойдя к Бастиану, Атрейо тихо спросил:

— Почему я?

— Да, — осведомилась и Ксайда, — почему он?

— Это вы ещё узнаете, — ответил Бастиан.

Оказалось, что совы предусмотрительно захватили с собой три трапеции. Каждые две совы вцепились когтями в веревку, на которой висела трапеция. Бастиан, Атрейо и Ксайда сели на перекладины, и большие ночные птицы поднялись вместе с ними ввысь.

Когда они добрались до Звёздного Монастыря Гигама, то увидели, что большой купол — это только верхняя часть просторного здания, которое состоит из многих корпусов кубической формы. В здании было множество маленьких окошек. Окруженное высокой внешней стеной, оно возвышалось прямо над крутым обрывом, труднодоступное или вообще недоступное для непрошеных гостей.

В кубических корпусах находились кельи Монахов Познания, библиотеки, хозяйственные помещения и пристанище для посланцев. Под большим куполом был расположен зал собраний, в котором трое Глубоко Мыслящих проводили учебные занятия.

Монахи Познания были фантазийцами самого разнообразного вида и происхождения. Но если они желали поступить в этот монастырь, то должны были прервать всякую связь со своей семьей и родиной. Жизнь этих монахов была тяжелой и полной самоотвержения, целиком и полностью посвященной мудрости и познанию. В дальнейшем не всякого желающего принимали в эту общину. Экзамены были очень строгими, а трое Глубоко Мыслящих — неумолимыми. Так получалось, что здесь никогда не жило одновременно больше трехсот монахов, но это была элита умников со всей Фантазии. В иные времена община сокращалась и до семи фантазийцев. Но это не меняло строгих требований на экзаменах. Сейчас в монастыре было немногим больше двухсот монахов и монахинь.

Когда Бастиан вслед за Атрейо и Ксайдой был введен в большой учебный зал, он увидел перед собой пеструю толпу фантастических созданий — все они, независимо от внешнего вида, были одеты в грубые черно-коричневые монашеские рясы. Можно себе представить, как в них выглядели, к примеру, вышеупомянутые бродячие скалы или Мелюзга.

Но трое Старших, Глубоко Мыслящих, фигурой напоминали человека. Нечеловеческими у них были только головы. У Ушту, Матери Предчувствия, было лицо совы. У Ширкри, Отца Видения, была голова орла, а у Йизипу, Сына Разума, — голова лисы. Они сидели на высоких каменных стульях и казались очень большими.

Атрейо и даже Ксайда при виде их оробели. Но Бастиан невозмутимо подошел к ним. В большом зале царила глубокая тишина.

Ширкри, который, как видно, был самым старшим из троих и сидел в середине, медленно указал Бастиану на пустой трон, стоявший напротив. Бастиан сел.

После продолжительного молчания Ширкри начал свою речь. Он говорил тихо, но голос его звучал удивительно глубоко и значительно.

— С древних времен мы размышляем о загадке нашего мира. Йизипу думает об этом иначе, нежели предполагает Ушту, а её предчувствие вещает не о том, что вижу я, с другой стороны и я смотрю на это по-иному, чем думает Йизипу. Так дальше продолжаться не может. И потому мы попросили тебя, Великий Всезнай, прийти к нам и научить нас. Согласен ли ты исполнить нашу просьбу?

— Я согласен, — сказал Бастиан.

— Так слушай же, Великий Всезнай, наш вопрос. Что есть Фантазия?

Бастиан немного помолчал и сказал:

— Фантазия — это Бесконечная история.

— Дай нам время, чтобы понять твой ответ, — сказал Ширкри. — Встретимся здесь завтра в тот же час.

Трое Глубоко Мыслящих и Монахи Познания молча поднялись и все вышли из зала.

Бастиана, Атрейо и Ксайду проводили в кельи для гостей, где каждого ожидала скромная трапеза. Их ложем стали простые деревянные лавки, на которых лежали грубошерстные одеяла. Бастиана и Атрейо, конечно, это ничуть не смутило, но Ксайда хотела бы наколдовать себе более приятное ложе для сна. Однако ей пришлось убедиться, что её волшебные чары в этом монастыре не действуют.

На другую ночь в условленный час все Монахи Познания и трое Глубоко Мыслящих снова собрались в Большом Зале под куполом. Бастиан опять сел на трон, Ксайда и Атрейо встали по сторонам.

На этот раз Ушту, Мать Предчувствия, удивленно глядя на Бастиана своими совиными глазами, произнесла:

— Мы размышляли о твоем учении, Великий Всезнай. Но у нас возник новый вопрос. Если Фантазия — это Бесконечная история, как ты говоришь, то где же записана эта история?

Бастиан опять немного помолчал, а потом ответил:

— В книге с шелковым переплетом медно-красного цвета.

— Дай нам время, чтобы понять твои слова, — сказала Ушту. — Встретимся снова здесь завтра ночью в тот же час.

Дальше всё происходило так же, как и в прошлый раз. На третью ночь, когда все вновь собрались в учебном зале, слово взял Йизипу, Сын Разума:

— Мы и на этот раз долго думали над твоим учением, Великий Всезнай. И опять мы в растерянности стоим перед новым вопросом. Если наш мир, Фантазия, это Бесконечная история и если эта история записана в книге с переплетом медно-красного цвета, то где же находится эта книга?

После короткого молчания Бастиан ответил:

— На чердаке школы.

— Великий Всезнай, — возразил ему Йизипу, Лисоголовый, — мы не сомневаемся в истинности того, что ты нам поведал. И всё же просим тебя позволить нам увидеть эту Истину. Ты это можешь?

Бастиан подумал и сказал:

— Пожалуй, могу.

Атрейо с изумлением взглянул на Бастиана. В разноцветных глазах Ксайды тоже возник вопрос.

— Давайте встретимся завтра ночью в тот же час, — продолжал Бастиан, — но не здесь, а снаружи, на крышах Звёздного Монастыря Гигама. Вы должны будете внимательно, не сводя глаз, смотреть на небо.

На следующую ночь — она была такой же звёздной, как и три предыдущих, — все члены братства, включая троих Глубоко Мыслящих, стояли в условленный час на крышах монастыря и, запрокинув голову, смотрели в ночное небо. Атрейо и Ксайда, не знавшие, что затевает Бастиан, тоже были здесь.

Бастиан взобрался на самую верхушку большого купола. Стоя наверху, он огляделся вокруг — и в этот миг впервые увидел далеко-далеко на горизонте сказочно мерцающую в лунном свете Башню Слоновой Кости.

Он вынул из кармана камень Аль Цахир — тот мягко светился. Бастиан вызвал в памяти слова надписи на дверях библиотеки в Амарганте:

Затем высоко поднял камень и крикнул:

— Рихац Ла!

Сразу сверкнула вспышка, такая яркая, что звёздное небо поблекло, а темное космическое пространство за ним озарилось светом. И этим пространством был школьный чердак с почерневшими от старости толстыми балками. Потом всё исчезло. Свечение на сто лет излучилось в одно мгновение. Аль Цахир исчез без следа. Всем, и самому Бастиану, пришлось подождать, пока глаза снова привыкнут к слабому свету месяца и звезд.

Потрясенные видением, все в молчании собрались в большом учебном зале. Последним пришел Бастиан. Монахи Познания и трое Глубоко Мыслящих поднялись со своих мест и поклонились ему до земли.

— Нет слов, — сказал Ширкри, — которыми я мог бы отблагодарить тебя за озарение, Великий Всезнай. Ибо я увидел на этом таинственном чердаке существо одного со мной вида: орла.

— Ты заблуждаешься, Ширкри, — мягко улыбаясь, возразила ему Ушту, Мать Предчувствия, с совиным лицом, — я видела ясно, что это была сова.

— Вы оба заблуждаетесь, — вмешался в разговор Йизипу, сверкая глазами, — существо это сродни мне. Это была лиса.

Ширкри заклинающе поднял вверх руки.

— Ну, вот мы и снова там, где были, — сказал он. — Только ты один можешь ответить нам и на этот вопрос, Великий Всезнай. Кто из нас троих прав?

Бастиан холодно усмехнулся:

— Все трое.

— Дай нам время, чтобы понять твой ответ, — попросила Ушту.

— Хорошо, — ответил Бастиан. — Столько времени, сколько пожелаете. Потому что теперь мы вас покидаем.

На лицах Монахов Познания и троих Глубоко Мыслящих отразилось разочарование, но Бастиан равнодушно отклонил их настойчивые просьбы остаться у них надолго, а лучше всего навсегда.

И тогда Бастиана вместе с двумя учениками проводили до ворот, а летучие посланцы перенесли их обратно в палаточный город.

В ту ночь в Звёздном Монастыре Гигаме произошла первая серьезная и принципиальная размолвка между тремя Глубоко Мыслящими, которая много лет спустя привела к тому, что братство распалось, и Ушту, Мать Предчувствия, Ширкри, Отец Видения, и Йизипу, Сын Разума, основали каждый свой собственный монастырь. Но это другая история, и должна быть рассказана в другой раз.

А Бастиан с этой ночи потерял все воспоминания о том, что когда-то ходил в школу. И чердак, и даже украденная книга в шелковом переплете медно-красного цвета исчезли из его памяти. Он больше не задавал себе вопроса, как вообще попал в Фантазию.