Бесконечная история

XIII. Перелин, Ночной Лес

— Лунита, я иду! — ещё раз тихо повторил Бастиан в темноте. Он чувствовал, как от этого имени исходит неописуемо сладостная, упоительная сила, наполняющая его целиком. И он произнес ещё несколько раз, просто так:

— Лунита! Лунита! Я иду, Лунита! Я уже здесь.

Но где он?

Не видно было ни зги, но теперь его окружал не зябкий мрак чердака, он был погружен в бархатную теплую темноту, в которой чувствовал себя защищенным и счастливым.

Страх и тревога отступили от него. Он вспомнил о них как о чём-то давно прошедшем. Ему было так легко и радостно на душе, что он даже тихонько рассмеялся.

— Лунита, где я? — спросил он.

Он больше не ощущал тяжести своего тела. Он пощупал руками вокруг себя и понял, что парит в воздухе. Тут не было ни матов, ни твердого пола.

Это было чудесное, никогда раньше не испытанное им чувство — чувство отдалённости и безграничной свободы. Ничто из того, что прежде его обременяло и стесняло, не могло его настичь.

Может, он летит где-то в космосе? Но в космосе же есть звезды, а он не видел ничего похожего на них. Его окружала только бархатная тьма, и ему было так хорошо, так хорошо, как не бывало ещё в жизни. Может, он умер?

— Лунита, где ты?

И тут он услышал голос, нежный, как птичье пение, и голос отвечал ему, а может быть, уже много раз отвечал и раньше, но оставался незамеченным. Он слышал его совсем близко, но с какой стороны он доносился, нельзя было сказать.

— Я здесь, мой Бастиан.

— Лунита, это ты?

Она как-то по-особенному, певуче рассмеялась.

— А кем же ещё я могу быть. Ты ведь только что дал мне это прекрасное имя. Спасибо тебе за это. Добро пожаловать, мой спаситель и мой герой.

— Где мы, Лунита?

— Я у тебя, а ты у меня.

Разговор этот был как во сне, но Бастиан твёрдо знал, что не спит.

— Лунита, — прошептал он, — это что, конец?

— Нет, — ответила она, — это начало.

— Где Фантазия, Лунита? Где все остальные? Где Атрейо и Фалькор? Неужели всё исчезло? А Старик с Блуждающей Горы и его книга? Их больше нет?

— Фантазия возродится из твоих желаний, мой Бастиан. Я превращу их в действительность.

— Из моих желаний? — удивленно повторил Бастиан.

— Ты же знаешь, — услышал он нежный голос, — что меня называют Повелительницей Желаний. Чего ты желаешь?

Бастиан подумал, а потом осторожно спросил:

— А сколько желаний я могу загадать?

— Столько, сколько хочешь — чем больше, тем лучше, мой Бастиан. Тем богаче и многообразнее будет Фантазия.

Бастиан был удивлен и потрясен. Но как раз потому, что он внезапно увидел бесконечность возможностей, на ум вообще не приходило ни одного желания.

— Я не знаю, — сказал он наконец.

Некоторое время было тихо, а потом он услышал её нежный голос:

— Это плохо.

— Почему?

— Потому что тогда Фантазии больше не будет.

Бастиан в замешательстве молчал. Его чувству безграничной свободы мешало знание того, что всё зависит от него.

— Почему так темно, Лунита? — спросил он.

— Вначале всегда темно, мой Бастиан.

— Мне хотелось бы ещё раз тебя увидеть, Лунита, знаешь, как в тот миг, когда ты на меня взглянула.

Он снова услышал тихий, певучий смех.

— Почему ты смеешься?

— Потому что радуюсь.

— Чему?

— Ты только что сказал своё первое желание.

— И ты его исполнишь?

— Да, протяни свою руку!

Он сделал это и почувствовал, как она положила что-то ему на ладонь. Оно было крошечным, но странно тяжелым. От него шел холод, и на ощупь оно казалось твердым и неживым.

— Что это, Лунита?

— Песчинка, — ответила она. — Это всё, что осталось от моего бескрайнего мира. Дарю её тебе.

— Спасибо, — сказал Бастиан удивленно. Он и вправду не знал, что ему делать с этим даром. Если бы это было хотя бы что-то живое!

Пока он размышлял, что же от него ждет Лунита, он вдруг почувствовал в своей ладошке легкое щекотание. Он внимательно вгляделся.

— Смотри-ка, Лунита! — прошептал он. — Она теплеет и светится! А теперь — видишь — из неё вьется крошечное пламя. Нет, да это же росток! Лунита, это же не песчинка! Это же светящееся зернышко, оно прорастает!

— Прекрасно, мой Бастиан! — услышал он в ответ. — Вот видишь, тебе это совсем не трудно.

От крохотной точки у Бастиана на ладони теперь исходило едва заметное сияние, которое быстро усиливалось, озаряя в бархатной тьме два таких разных детских лица, склоненных над этим чудом.

Бастиан медленно отвел руку, и светящаяся точка осталась висеть между ними в воздухе, словно маленькая звездочка.

Росток увеличивался очень быстро, прямо на глазах. Он расправил листья и стебли, выпустил бутоны, которые распустились в чудесные, мерцающие разными оттенками, фосфоресцирующие цветы. И тут же созревали маленькие плоды, которые, став спелыми, взрывались, будто миниатюрные ракеты, рассыпая вокруг себя новые семена искристым пестрым дождем.

Из новых семян снова вырастали растения, но уже другой формы, напоминая листья папоротников или маленьких пальм, круглые кактусы, хвощи и узловатые деревца. Все они мерцали и светились разными цветами. Вскоре бархатная тьма, окружавшая Бастиана и Луниту, заполнилась сверху, снизу и со всех сторон распускающимися, буйно разраставшимися и светящимися растениями. Пылающий многоцветьем красок шар, новый сверкающий мир парил в Нигде, рос и рос, и в его сокровенной глубине сидели Бастиан и Лунита, держась за руки, и, в изумлении широко раскрыв глаза, глядели на это чудесное зрелище.

Казалось, растения могут без конца обретать новые формы и оттенки. Распускались всё более крупные бутоны, раскрывались всё более пышные зонтики. И весь этот рост совершался в полной тишине.

Немного погодя некоторые растения становились высотой с подсолнух, а другие — даже с фруктовое дерево. На них красовались опахала и кисти длинных, смарагдово-зеленых листьев или соцветий, полных, будто павлиньи хвосты, глазков всех цветов радуги.

Другие растения напоминали пагоды из раскрытых друг над другом фиолетовых шелковых зонтиков. Были и толстые стволы, переплетенные, словно косички. Из-за их прозрачности казалось, что они из розового стекла, подсвеченного изнутри. Встречались соцветия, чьи большие гроздья были похожи на голубые и желтые праздничные фонарики. Тысячи тысяч маленьких астр обрушились вниз серебристыми водопадами, ниспадали темно-золотые завесы колокольчиков с длинными пучками тычинок. Всё пышнее и гуще разрастались эти светящиеся ночные растения, мало-помалу переплетаясь друг с другом в великолепный покров из мягкого света.

— Ты должен дать ему имя! — прошептала Лунита.

Бастиан кивнул.

— Перелин, Ночной Лес, — сказал он.

Он поглядел Девочке Императрице в глаза — и тут с ним снова случилось то, что было, когда они встретились взглядами в первый раз. Он сидел как зачарованный, смотрел на неё и не мог отвести глаз. В тот первый раз он видел её смертельно больной, а сейчас она была намного, намного прекраснее. Её разорванное одеяние стало опять как новое, и на безупречной белизны шелке и её длинных волосах играли разноцветные блики мягкого света. Его желание было исполнено.

— Лунита, — пролепетал Бастиан в оцепенении, — ты теперь выздоровела?

Она улыбнулась.

— Разве ты не видишь, мой Бастиан?

— Я хотел бы, чтобы всё навеки осталось так, как сейчас, — сказал он.

— Мгновение вечно, — ответила она.

Бастиан молчал. Он не понял её ответа, но сейчас ему было не до размышлений. Он желал только одного: сидеть рядом и глядеть на неё.

Вокруг них, в чаще буйно разраставшихся растений из света, постепенно образовалась ажурная решетка, пестрая паутина, которая укрыла их, словно большой круглый шатер из волшебных ковров. Бастиан не обращал внимания на то, что происходит снаружи этого шатра. Он не знал, что Перелин разрастался всё дальше и дальше, и каждое растение становилось всё выше и выше. Вокруг до сих пор шел дождь из искрящихся семян, из которых появлялись новые ростки.

Бастиан был погружен в созерцание Луниты.

Он бы не смог сказать, много прошло времени или мало, когда Лунита рукой закрыла ему глаза.

— Почему ты заставил меня так долго ждать? — услышал он её вопрос. — Почему ты вынудил меня идти к Старику с Блуждающей Горы? Почему ты не пришел, когда я звала?

Бастиан сглотнул.

— Это потому что… — с трудом произнес он, — я думал… это было… да что угодно, может, и страх… но на самом деле мне было перед тобой стыдно, Лунита.

Она сняла руку с его лица и в удивлении посмотрела на него.

— Стыдно? Но отчего же?

— Ну, — замялся Бастиан, — я думал, что ты, наверно, ждешь кого-нибудь, кто тебе подходит.

— А ты? — спросила она. — Ты мне не подходишь?

— То есть, — проговорил Бастиан, запинаясь и чувствуя, что краснеет, — я хотел сказать, кого-то смелого, и сильного, и красивого… принца или кого-то ещё… по крайней мере, не такого, как я.

Он опустил глаза и услышал, что она снова рассмеялась таким тихим, певучим смехом.

— Вот видишь, — сказал он, — теперь ты тоже надо мной смеешься.

Долгое время продолжалось молчание, а когда Бастиан наконец решился вновь поднять глаза, он увидел, что она наклонилась к нему совсем близко. Её лицо было серьезным.

— Я хочу тебе что-то показать, мой Бастиан, — сказала она, — посмотри мне в глаза!

Бастиан посмотрел, хотя сердце его при этом колотилось и немного кружилась голова. В золотом зеркале её глаз он увидел, будто издалека, маленькую фигуру, которая постепенно становилась всё больше и отчетливее. Это был мальчик, примерно его возраста, но стройный и удивительно красивый. Его осанка была прямой и гордой, а лицо — благородным, тонким и мужественным. Он был похож на юного принца с Востока. Тюрбан на нём был из голубого шелка, как и шитый серебром жакет, который доходил ему до колен. На ноги были надеты высокие красные сапожки из тонкой мягкой кожи, носки их были загнуты вверх. На плечи был накинут длинный посверкивающий серебром плащ с высоким воротником. Красивее всего у этого мальчика были руки: с тонкими изящными пальцами, они казались в то же время необычайно сильными.

Бастиан в восхищении смотрел на этот пленительный образ. И никак не мог наглядеться. Он уже собирался спросить, кто же этот прекрасный юный царевич, как его, словно молния, пронзила догадка, что это он сам.

Это было его собственное отражение в золотых глазах Луниты!

Трудно описать словами, что произошло с ним в этот момент. Его охватил такой восторг, что он словно потерял сознание, а когда вернулся на землю и окончательно пришел в себя, то оказался тем прекрасным мальчиком, чье изображение видел.

Он оглядел себя: всё было так, как в глазах Луниты — изящные мягкие сапожки из красной кожи, голубой шитый серебром жакет, тюрбан, длинный сверкающий плащ, та же фигура и — насколько он мог чувствовать — то же лицо. Он с изумлением поглядел на свои руки.

И обернулся к Луните.

Её не было!

Он один стоял в круглом шатре из мерцающих зарослей.

— Лунита! — закричал он по сторонам. — Лунита!

Но не получил ответа.

В растерянности он сел. Что же ему делать? Почему она бросила его одного? Куда ему теперь отправиться — если он вообще сможет идти, если не пойман тут, как в клетку?

Пока он так сидел, пытаясь понять, что побудило Луниту покинуть его без объяснений, без прощальных слов, его пальцы играли золотым Амулетом, который висел на цепочке у него на шее.

Он посмотрел на него и не смог сдержать возгласа изумления.

Это был АУРИН, Драгоценность, Блеск, Знак Девочки Императрицы, который делал того, кто его носит её местоблюстителем! Лунита передала ему власть над всеми созданиями, над всеми вещами в Фантазии. И пока на нём этот Знак, она всё равно что с ним.

Бастиан долго смотрел на двух змей, светлую и темную, которые вцепились друг другу в хвост и образовывали овал. Потом перевернул медальон и, к своему удивлению, обнаружил на обратной стороне надпись. Это были три коротких слова, начертанных необыкновенными, витиеватыми буквами:

Об этом в Бесконечной Истории ещё никогда не было речи. Может, Атрейо не заметил надписи?

Но теперь это было неважно. Важным было одно: слова эти разрешали, нет, даже призывали его делать всё, что он захочет.

Бастиан подступил к стене из зарослей переливающихся всеми цветами растений, чтобы посмотреть, можно ли через них проскользнуть, и к своему удовольствию убедился, что их можно легко, словно занавес, отодвинуть в сторону. Он вышел наружу. Медленный, но могучий рост ночных растений между тем не прекращался ни на миг, и Перелин превратился в такой лес, какого до Бастиана не видел ещё ни один человек. Большие стволы были теперь в высоту и в ширину не меньше колокольни — и всё ещё продолжали расти. Кое-где эти гигантские колонны, мерцающие матовым светом, стояли так близко друг к другу, что между ними невозможно было пробраться. И по-прежнему искрящимся дождем падали новые семена.

Пока Бастиан бродил под светлым куполом этого леса, он старался не наступать на сверкающие ростки, но вскоре оказалось, что это невозможно. Здесь просто не было места шириной в ступню, где бы что-то не всходило. И тогда он беззаботно двинулся дальше, туда, где гигантские стволы не преграждали ему путь.

Бастиан наслаждался своей красотой. То, что не было никого, кто бы им восхищался, ему совсем не мешало. Наоборот, он был рад, что эта радость принадлежит ему одному. Ему было совершенно безразлично восхищение тех, кто прежде над ним насмехался. Теперь уже нет. Он думал о них чуть ли не с сочувствием.

В этом лесу, где не было смены времен года, не чередовались дни и ночи, ощущение времени было совсем другим, не таким, к какому привык Бастиан. И поэтому он не знал, как долго уже здесь гуляет. Но постепенно его радость от сознания собственной красоты превратилась во что-то другое: это казалось ему чем-то само собой разумеющимся. Не то чтобы он стал менее счастлив, просто ему казалось, что так было всегда.

Это имело свою причину, которую Бастиану суждено было узнать гораздо, гораздо позже, а сейчас он о ней и не догадывался. Из-за красоты, которая была ему дарована, он постепенно забывал то, что был когда-то толстым и кривоногим.

Но даже если бы он что-то об этом и помнил, то был бы не особо расположен к подобным воспоминаниям. Впрочем, забывание происходило совершенно незаметно. И когда воспоминание исчезло полностью, Бастиану стало казаться, что он всегда был таким, как сейчас. И именно поэтому его желание быть красивым ушло — того, что уже есть, не желают.

Едва он достиг этого, как тут же ощутил некоторую неудовлетворенность, и в нём проснулось новое желание. Быть только красивым — это, собственно говоря, ничего не значит! Он хотел быть ещё и сильным, сильнее всех. Самым сильным на свете!

Гуляя по Ночному Лесу Перелину, он почувствовал голод. Он сорвал несколько светящихся фруктов причудливой формы и осторожно попробовал, съедобны ли они. Оказалось, что не только съедобны! Он с удовлетворением отметил, что они исключительно вкусны: некоторые терпкие, некоторые сладкие, другие с горчинкой, но все в высшей степени аппетитные. Он срывал их по дороге, и ел один за другим, и при этом чувствовал, как чудесная сила разливается по всему телу.

Тем временем мерцающий подлесок вокруг него стал таким густым, что преградил ему путь со всех сторон. К тому же сверху стали свешиваться лианы и воздушные корни, переплетаясь вместе с кустарником и образуя непроходимые дебри. Бастиан пробивал себе дорогу ребром ладони, и заросли рассекались его рукой, словно ножом-мачете. Сразу за ним брешь смыкалась, будто её и не было.

Он шел дальше, но стена исполинских деревьев преградила ему путь — стволы их были вплотную прижаты друг к другу.

Бастиан взялся обеими руками и… раздвинул два ствола! Сразу за ним они тут же бесшумно сомкнулись.

Бастиан испустил дикий ликующий крик.

Он был хозяином девственного леса!

Некоторое время он развлекался тем, что пробивал себе дорогу сквозь джунгли, словно слон, услышавший Великий Зов. Его силы не иссякали, и он не останавливался ни на миг, чтобы перевести дух. У него не кололо в боку, сердце бешено не колотилось, он даже не вспотел.

Наконец он досыта набушевался, и его охватило желание оглядеть своё царство, Перелин, с высоты, чтобы узнать, как далеко он уже простирается. Он посмотрел вверх, примериваясь, поплевал на руки, ухватился за лиану и начал подниматься легко и просто: рука за рукой, без ног, как видел он у цирковых артистов. Будто поблекшую картину из памяти давно ушедших дней, он на миг увидел себя на уроке физкультуры, как он болтается, словно мешок с мукой, на нижнем конце каната под довольный гогот всего класса. Он усмехнулся. Сейчас они, конечно, рты бы пораскрывали, если бы его увидели. Они бы гордились знакомством с ним. Но он бы даже не обращал на них внимания.

Ни разу не передохнув, он, наконец, добрался до ветки, с которой свисала лиана. Он уселся на ней верхом. Ветка была толщиной с бочку и светилась изнутри красноватым светом. Бастиан осторожно поднялся на ноги, и, балансируя, двинулся к стволу. Путь ему вновь преградили густые дебри лиан, но он без труда проходил сквозь них.

Здесь, наверху, ствол по-прежнему оставался толстым, таким, что его не смогли бы обхватить и пять человек. До следующей ветки, которая была выше и отходила от ствола с другой стороны, Бастиан с места дотянуться не мог. Тогда, спрыгнув, он повис на воздушном корне и раскачивался на нём до тех пор, пока не ухватился за ветку, совершив ещё один рискованный прыжок. Оттуда он смог дотянуться и до следующей. Он был уже на очень большой высоте среди ветвей, не менее ста метров, но мерцающая крона дерева не позволяла ничего разглядеть внизу.

Только когда он забрался ещё метров на сто выше, кое-где появились просветы, которые давали круговой обзор. Подниматься было всё труднее, потому что веток становилось всё меньше. Наконец, почти на самом верху, ему пришлось остановиться — он больше не нашел, за что ухватиться — был только голый гладкий ствол, толщиной, правда, всё ещё с телеграфный столб. Бастиан поднял глаза и увидел, что метров двадцать выше этот ствол, или стебель, завершается гигантским темно-красным светящимся цветком. Он не знал, как туда забраться. Но ему нужно было наверх, потому что там, где он стоял, он оставаться не хотел. Тогда он обхватил ствол и прополз эти последние двадцать метров, словно акробат. Стебель раскачивался из стороны в сторону и гнулся, как травинка на ветру. Наконец Бастиан добрался до самого цветка, который снизу раскрывался, словно тюльпан. Ему удалось просунуть руку между лепестками. Так у него появилась опора, он раздвинул лепестки и подтянулся вверх.

Одно мгновение он лежал, не шевелясь, потому что на этот раз всё-таки немного запыхался. Но он тут же поднялся и посмотрел во все стороны за край этого красного мерцающего цветка, будто с «вороньего гнезда» на мачте корабля.

Вид был такой великолепный, что словами не выразить!

Растение, в цветке которого он стоял, было самым высоким во всех джунглях, и с него он видел очень далеко. Над головой Бастиана по-прежнему простиралась бархатная тьма, подобная беззвездному ночному небу, но под ним раскинулись бесконечные вершины Перелина в такой игре красок, что у него разбежались глаза.

И Бастиан долго стоял, упиваясь этой картиной. Это был его мир! Он его сотворил! Он был владыкой Перелина.

И вновь над светящимися джунглями пролетел его неистовый крик восторга.

А ночные растения продолжали расти — беззвучно, плавно и неудержимо.