Бесконечная история

XIV. Гоаб, Разноцветная Пустыня

Бастиан открыл глаза после долгого глубокого сна в мерцающем красном цветке и увидел, что над ним всё ещё возвышается бархатисто-черный свод ночного неба. Он потянулся и с радостью ощутил в своем теле чудесную силу. Вновь с ним незаметно произошла перемена. Желание быть сильным исполнилось.

Он поднялся, посмотрел за край гигантского цветка, и, оглядевшись вокруг, заметил, что Перелин, по-видимому, постепенно перестает расти. Ночной Лес уже почти не менялся. Бастиан не знал, что и это связано с исполнением его желания, и одновременно из памяти у него стерлось воспоминание о своей слабости и неуклюжести. Он стал красивым и сильным, но почему-то ему этого недоставало. Теперь ему в этом чудилась даже какая-то изнеженность. Красота и сила чего-то стоят, только если ты закален и вынослив, как спартанец. Как Атрейо. Но под этими светящимися цветами, когда к фруктам достаточно протянуть руку, для выносливости не было повода.

На востоке над кромкой Перелина заиграли первые нежно-перламутровые краски рассвета. И чем светлее становилось, тем больше блекли фосфоресцирующие ночные растения.

— Хорошо, — сказал сам себе Бастиан, — а то я уж думал, что день здесь никогда не настанет.

Он сидел на дне цветка, раздумывая, что бы ему сделать теперь. Спуститься вниз и снова гулять по округе? Конечно, как владыка Перелина, он мог бы проложить себе путь там, где ему заблагорассудится. Он мог бы идти днями, месяцами, а возможно, и годами. Джунгли были такими большими, что ему не удалось бы из них выбраться. И, хотя ночные растения столь прекрасны, слишком долго всё это продолжаться не могло. Вот если бы что-нибудь другое, к примеру, пересечь пустыню — самую большую пустыню Фантазии. Да, этим действительно можно было бы гордиться!

И в тот же миг он почувствовал, как по всему гигантскому растению прошла дрожь. Ствол наклонился, раздался хруст и какой-то журчащий шелест. Бастиану пришлось крепко ухватиться, чтобы не выкатиться из цветка, который опускался всё ниже и, наконец, принял горизонтальное положение. Вид на Перелин, который ему теперь открылся, был ужасающим.

Взошло солнце и осветило картину разрушения. От могучих ночных растений почти ничего не осталось. Гораздо быстрее, чем возникали, они рассыпались теперь под ярким солнечным светом в прах и превращались в мелкий разноцветный песок. Лишь кое-где ещё торчали громадные пни, но и они разваливались, словно башни песчаных крепостей, высохшие на солнце. Из всех растений устояло только то, в цветке которого сидел Бастиан. Но когда он попытался удержаться за лепестки цветка, они рассыпались под его рукой и развеялись по ветру облаком песчинок. Теперь ничто не мешало обзору, и он увидел, на какой головокружительной высоте находится. Чтобы не разбиться, ему нужно было поскорее спускаться вниз.

Осторожно, чтобы не вызвать ненужную тряску, он вылез из цветка и сел верхом на стебель, который согнулся, как удилище. Как только он это сделал, весь цветок за ним рухнул вниз, рассеявшись в падении облаком красного песка.

С величайшей осторожностью Бастиан стал двигаться дальше. Кто-нибудь другой, пожалуй, не вынес бы вида ужасающей пропасти, над которой он сейчас завис, и, охваченный паникой, разбился бы. Но Бастиан не знал, что такое головокружение и обладал железными нервами. Он понимал, что одно неловкое движение — и стебель обломится, и поэтому не мог допустить оплошности. Он медленно продвигался вперед, и наконец добрался до того места, где ствол снова выпрямлялся и становился вертикальным. Обхватив его руками, Бастиан сантиметр за сантиметром стал скользить вниз. Сверху на него сыпались тучи цветной пыли. Боковых ветвей уже не было, а если где и торчал ещё сучок, он рассыпался, как только Бастиан пытался на него опереться. Чем ниже, тем толще становился ствол, и его уже невозможно было обхватить руками. А Бастиан всё ещё находился очень высоко от земли. Он замер, размышляя, что же делать дальше.

Однако новая дрожь, охватившая гигантское растение, избавила его от дальнейших раздумий. То, что ещё оставалось от ствола, сдвинулось и образовало остроконечную гору, с которой Бастиан скатился кубарем, перекувырнувшись несколько раз и растянувшись у подножия. Его стало засыпать цветной пылью, но он выбрался на волю, вытряхнул песок из ушей, из одежды и пару раз хорошенько сплюнул. Потом огляделся.

Его глазам предстало невиданное зрелище. Повсюду песок пребывал в медленном, плавном движении. Он струился диковинными потоками и вихрями, собираясь в холмы и дюны разной высоты и протяженности, но всегда определенного цвета. Светло-голубой песок устремлялся к светло-голубому холму, зеленый — к зеленому, а фиолетовый к фиолетовому. Перелин рассыпался, превращаясь в пустыню, и какую пустыню!

Бастиан забрался на дюну из пурпурно-красного песка и, оглядевшись, увидел повсюду вокруг себя только холмы всех мыслимых оттенков. У каждой дюны был свой неповторимый цвет. Ближайшая была ярко-синей, другая — шафранно-желтой, за ней третья горела ярко-красным, индиго, цвета зеленого яблока, небесно-голубая, оранжевая, персиковая, бледно-лиловая, бирюзовая, сиреневая, цвета мха, рубиновая, коричневая, цвета охры и лазури. И так продолжалось дальше, от горизонта до горизонта, покуда хватало глаз. Ручьи золотого и серебряного песка бежали между холмами, отделяя один цвет от другого.

— Это Гоаб, — сказал Бастиан вслух, — Разноцветная Пустыня!

Солнце поднималось всё выше и выше, и жара становилась убийственной. Воздух над пестрыми дюнами стал сверкать, и Бастиан понял, что на этот раз попал в действительно сложную ситуацию. Было ясно, что в этой пустыне ему оставаться нельзя. Если ему не удастся отсюда выбраться, он очень скоро умрет от жажды.

Он невольно ухватился за Знак Девочки Императрицы у себя на груди в надежде, что он его выведет. И решительно двинулся в путь.

Он поднимался и спускался с одной дюны на другую. Час за часом он пробирался вперед, но ничего, кроме дюн, не видел. Менялись только их цвета. Сказочная сила была ему больше не нужна, потому что пространства пустыни силой не одолеешь. Воздух колыхался, словно горячее дыхание преисподней, и дышать им было почти невозможно. Во рту у него пересохло, по лицу струился пот.

В зените огненным клубящимся шаром стояло солнце. Оно стояло там уже давно, и казалось, что оно не сдвинется с места. Этот день в пустыне был таким же долгим, как ночь в Перелине.

Бастиан шел всё дальше и дальше. Глаза его пылали, а язык задубел. Но он не сдавался. Его тело стало поджарым, а кровь в жилах так загустела, что с трудом текла. Но Бастиан шел дальше, медленно, шаг за шагом, не торопясь, но и не останавливаясь, как ходят по пустыням все опытные путешественники. Он не обращал внимания на муки жажды, которые испытывало его тело. В нём проснулась железная воля, и теперь ни усталость, ни лишения не могли его сломить.

Он думал о том, как быстро раньше он падал духом. Он начинал сотни новых дел и бросал их при малейшей трудности. Он вечно заботился о еде, до смешного боялся заболеть и страшился боли. Теперь всё это было в далеком прошлом.

Пересечь Разноцветную Пустыню Гоаб ещё никто никогда не отваживался, да и после него никто на это не решится.

Вероятно, никто и не узнает об его подвиге.

Эта мысль сильно огорчила Бастиана. Но она не могла его остановить. Всё говорило о том, что пустыня Гоаб невероятно велика и он никогда не доберется до её края. Знание того, что, несмотря на всю его выносливость, ему предстоит погибнуть, его не пугало. Он примет смерть спокойно и с достоинством, как это принято у охотников племени Атрейо. Но так как никто не отважится отправиться в эту пустыню, некому будет поведать о гибели Бастиана. Ни в Фантазии, ни дома. Просто он будет считаться без вести пропавшим, словно никогда и не был в Фантазии и в пустыне Гоаб.

Пока он шел и думал об этом, ему в голову вдруг пришла идея. Вся Фантазия была в книге, в которой писал Старик с Блуждающей Горы. Эта книга — Бесконечная История, которую он сам читал на чердаке. Возможно, и всё то, что он переживает теперь, там тоже описано. И очень даже может быть, что кто-то другой однажды это прочтет — а может, читает сейчас, в эту самую минуту. Значит, вполне возможно дать этому Кому-то знак.

Песчаный холм, на котором стоял в это время Бастиан, был цвета ультрамарин. За ним, отделенная лишь узкой ложбинкой, была огненно-красная дюна. Бастиан подошел к ней, обеими руками зачерпнул красного песка и отнес его на голубой холм. Там он рассыпал его по склону длинной линией. Потом вернулся обратно, принес ещё красного песка и проделал это несколько раз подряд. Через некоторое время на синем фоне появились три гигантские красные буквы:

С удовлетворением оглядел он дело рук своих. Каждый, кто будет читать Бесконечную Историю, не сможет не заметить этот знак. Что бы с ним теперь ни случилось, люди узнают, где он погиб.

Он сел на вершину огненно-красной горы, чтобы немного передохнуть. Три буквы ярко светились под солнцем пустыни.

Ещё одно воспоминание о себе в человеческом мире стерлось из памяти Бастиана. Он больше не знал о том, что раньше был чувствительным, иногда даже плаксивым. Его наполнила гордость за свою выдержку и выносливость. Но вот уже заявило о себе новое желание.

— Хоть страха у меня и нет, — сказал он по обыкновению самому себе, — но вот чего мне недостает, так это настоящего мужества. Уметь терпеть лишения и переносить трудности — великое дело. Но смелость и отвага — это же совсем другое! Я хотел бы пережить настоящее приключение, когда потребуется невероятное мужество. Здесь, в пустыне, никого и не встретишь. А было бы здорово повстречать опасное существо — только не такое чудовищное, как Играмуль, но ещё опаснее её. Оно должно быть красивым, но одновременно и самым опасным творением Фантазии. Я бы выступил против него и…

Бастиан не закончил, потому что в тот же миг почувствовал, как под ним трясется земля. Это было похоже на раскаты грома, но такие глухие, что их скорее можно было ощутить, чем услышать.

Бастиан обернулся и увидел вдалеке у горизонта явление, которое поначалу не смог объяснить. Там промчалось что-то похожее на огненный мяч. С невероятной скоростью этот мяч описал широкий круг, в центре которого сидел Бастиан, а потом вдруг пошел прямо на него. В раскаленном мареве все контуры трепетали, словно язычки пламени, и это создание казалось пляшущим огненным демоном.

Страх охватил Бастиана, и, не успев опомниться, он мигом распластался в ложбинке между красной и синей дюной, пытаясь укрыться от бешеного огненного чудовища. Но тут же он устыдился этого страха и поборол его.

Он схватился за АУРИН у себя на груди и почувствовал, как всё мужество, о котором он только что мечтал, устремляется в его сердце, наполняет его доверху.

И тут он снова услышал тот глухой гром, от которого содрогалась земля, но на этот раз совсем уж близко. Он посмотрел вверх.

На вершине огненно-красной дюны стоял огромный Лев. Он стоял прямо перед солнцем, и его могучая грива, казалось, охватила львиную морду огненным венцом. Но эта грива, как и вся шерсть, была не желтой, как обычно у львов, а такой же огненно-красной, как песок, на котором он стоял.

Лев, казалось, не замечал мальчика, застывшего между дюнами, такого крошечного по сравнению с ним. Он глядел на красные буквы, которые покрывали склон соседнего холма. И тут раздался его могучий, грохочущий голос:

— Кто это сделал?

— Я, — сказал Бастиан.

— А что это означает?

— Это моё имя, — ответил Бастиан, — меня зовут Бастиан Бальтазар Букс.

Только теперь Лев направил свой взор на него, и Бастиан почувствовал, как его окутывает пелена пламени, и сейчас оно сожжет его дотла. Но это чувство сразу прошло — он выдержал взгляд Льва.

— Я, — сказал могучий зверь, — Граограман, владыка Разноцветной Пустыни, именуемый также Пестрой Смертью.

Они по-прежнему глядели друг на друга, и Бастиан чувствовал смертоносную силу львиного взгляда.

Это было похоже на тайное испытание. И в конце концов Лев опустил глаза. Медленным, величественным шагом он спустился с дюны. Когда он ступил на ультрамариновый песок, окраска его поменялась, так что шерсть и грива стали теперь голубыми. Исполинский зверь на миг остановился возле Бастиана, глядевшего на него, как мышка на кота. И вдруг Граограман улегся, склонив голову на землю рядом с мальчиком.

— Господин, — сказал он, — я твой слуга и ожидаю твоих повелений!

— Я хочу выбраться из этой пустыни, — сказал Бастиан, — ты можешь меня вывести?

Граограман встряхнул гривой.

— Это, господин, для меня невозможно.

— Почему?

— Потому что я ношу пустыню с собой.

Бастиан не понял, что имел в виду Лев, и спросил:

— А тут нет других существ, которые могли бы меня отсюда вывести?

— Как такое возможно, господин? — ответил Граограман. — Ведь там, где я, не может быть никого живого. Одного моего присутствия достаточно, чтобы на много миль вокруг превратить даже самых могучих и страшных созданий в кучку пепла. Недаром меня зовут Пестрой Смертью и Королем Разноцветной Пустыни.

— Ошибаешься, — сказал Бастиан, — не все сгорают в твоих владениях. Я, например, как видишь, выстоял.

— Потому что на тебе Блеск, господин. АУРИН защищает тебя даже от меня, самого смертоносного создания Фантазии.

— Ты хочешь сказать, что если бы у меня не было Драгоценности, я бы тоже превратился в горстку пепла?

— Это так, господин, и это случилось бы, даже если бы я сам об этом жалел. Ведь ты первый и единственный, кто со мной говорит.

Бастиан взял в руки Знак.

— Спасибо, Лунита! — тихо проговорил он.

Граограман снова встал в полный рост и поглядел сверху вниз на Бастиана.

— Мне кажется, господин, нам есть, что друг другу поведать. Быть может, я смогу раскрыть тебе тайны, которых ты не знаешь. А ты, возможно, сумеешь разгадать загадку моего существования, которая от меня скрыта.

Бастиан кивнул.

— Только, пожалуйста, если можно, мне хотелось бы сначала чего-нибудь попить. Я очень хочу пить.

— Твой слуга слушает и повинуется, — ответил Граограман. — Соблаговолишь ли, господин, сесть на мою спину? Я доставлю тебя в мой дворец, где ты найдешь всё, в чём нуждаешься.

Бастиан вскочил на спину Льва и ухватился обеими руками за гриву — её пряди полыхали, словно острые языки пламени.

Граограман повернул к нему голову:

— Держись крепче, господин, я быстрый бегун. И ещё об одном попрошу я тебя, господин: пока ты будешь в моих владениях и со мной вместе, обещай мне, что ты ни по какой причине, ни на малейшую секунду не снимешь защищающую тебя Драгоценность!

— Я обещаю тебе это, — сказал Бастиан.

И тогда Лев побежал. Сначала медленно и степенно, потом всё быстрее и быстрее. Бастиан в изумлении следил за тем, как на каждом новом песчаном холме шерсть и грива Льва меняют окраску, принимая цвет дюн. Но вот Граограман помчался громадными прыжками, перелетая с вершины на вершину и едва касаясь земли своими могучими лапами. Окраска его менялась всё быстрее и быстрее, пока у Бастиана не зарябило в глазах, и он стал видеть все цвета одновременно, как будто огромное животное было переливающимся всеми красками опалом. Бастиану пришлось закрыть глаза. Ветер, жаркий как преисподняя, свистел у него в ушах и трепал плащ, развевавшийся за спиной. Он ощущал движение мускулов в теле Льва и чуял дикий, будоражащий запах его густой гривы. У него вырвался пронзительный торжествующий крик, похожий на клекот хищной птицы, и Граограман ответил ему рыком, от которого содрогнулась пустыня. В этот миг они были едины, как ни велика была разница между ними. Бастиан был в каком-то опьянении и пришел в себя, только когда Граограман сказал ему:

— Мы прибыли, господин. Не соблаговолишь ли сойти?

Бастиан спрыгнул на песок. Он увидел перед собой черную, рассеченную трещинами гору — или это были развалины какого-то сооружения? Он не смог бы сказать точно: вокруг валялись камни, наполовину занесенные цветным песком, напоминая разрушенные арки, стены, колонны и террасы, все изборожденные глубокими трещинами и щелями, выветренные так, словно песчаные бури шлифовали их грани и неровности с незапамятных времен.

— Это, господин, — услышал Бастиан львиный голос, — мой дворец — и моя могила. Войди, добро пожаловать, первый и единственный гость Граограмана.

Солнце уже потеряло свою палящую силу и стояло большим бледно-желтым шаром над горизонтом. Видимо, поездка длилась гораздо дольше, чем показалось Бастиану. Остатки колонн или пики скал — чем бы это там ни было — уже отбрасывали длинные тени. Вечерело.

Когда Бастиан проходил вслед за Львом сквозь темную арку, ведущую во внутренние покои дворца, ему показалось, что поступь Граограмана уже не такая бодрая, как прежде, она стала тяжелее и медлительнее. Через темный коридор по разным лестницам, ведущим то вниз, то вверх, они добрались до большой двери, створки которой, видимо, тоже были из черного скального камня. Когда Граограман подошел к ней, створки распахнулись сами по себе, а когда Бастиан зашел внутрь, снова закрылись за ними.

Теперь они стояли в просторном зале или, лучше сказать, в пещере, освещенной сотнями светильников. Их свет был подобен пестрой игре пламени на шкуре Граограмана. В середине пещеры пол, выложенный цветной плиткой, поднимался ступенями к круглой площадке, на которой покоилась черная каменная глыба. Граограман медленно повернулся к Бастиану: казалось, его взгляд потух.

— Мой час приближается, господин, — сказал он почти шепотом, — у нас не осталось времени для разговора. Но не волнуйся и жди дня. То, что случается всегда, случится и на сей раз. И, может быть, ты мне сможешь сказать, почему.

Он повернул голову в сторону маленьких дверей в другом конце пещеры.

— Ступай туда, господин, там всё приготовлено для тебя. Эти покои дожидаются тебя с незапамятных времен.

Бастиан подошел к дверям, но перед тем, как их открыть, ещё раз обернулся.

Граограман опустился на черную каменную глыбу, и теперь он сам был черным, как скала. Голосом, который превратился в шепот, он проговорил:

— Послушай, господин, возможно, что до тебя донесутся звуки, которых ты испугаешься. Но не беспокойся! С тобой ничего не случится, пока на тебе Знак.

Бастиан кивнул и вошел в двери.

Перед ним была великолепно украшенная комната. Пол был устлан мягкими, красочными коврами. Стройные колонны, поддерживающие дугообразный свод — покрыты золотой мозаикой, в которой тысячами бликов отражался огонь светильников, который и здесь переливался всеми цветами радуги. В углу стоял широкий диван с мягкими одеялами и всевозможными подушками, а над ним был натянут полог небесно-голубого шелка. В другом углу в каменном полу был высечен бассейн, в котором дымилась золотистая сверкающая жидкость. На низком столике стояли блюда и вазы с кушаньями, графин с рубиново-красным напитком и золотой кубок.

Бастиан уселся по-турецки возле столика и принялся за еду. Напиток был терпким и крепким и чудесным образом утолял жажду. Все блюда были ему совершенно незнакомы. Он бы не смог сказать, были ли это пирожки или крупные стручки, или орехи. Некоторые были похожи на тыкву или дыню, но вкус был абсолютно другой — острый и пряный. Всё это возбуждало аппетит и было на редкость вкусно. Бастиан ел, пока не насытился.

Потом он разделся — не снял только Знак — и спустился в бассейн. Некоторое время он плескался в светящейся воде, умывался, нырял вглубь и фыркал, как морж. Он обнаружил забавные бутылочки, которые стояли на краю бассейна, и решил, что это эссенции для купания. Недолго думая, он налил понемногу из каждой в воду. По поверхности несколько раз пробежали, слегка дымясь, зеленые, красные и желтые язычки пламени. Запахло смолой и горькими травами.

Наконец Бастиан вышел из бассейна, вытерся мягким полотенцем — оно лежало наготове — и оделся. Причем ему показалось, что свет в светильниках вдруг стал менее ярким. И тут до него донесся звук, от которого по спине побежали мурашки: скрежет и треск, будто большая скала разламывается льдом. Звук этот замирал в стоне, который становился всё тише и тише.

Бастиан вслушивался, и сердце его колотилось. Он вспомнил слова Граограмана о том, что ему не о чем беспокоиться.

Звук не повторялся. Но тишина была ещё ужаснее. Он должен узнать, что же случилось!

Он открыл дверцу спальной и заглянул в большую пещеру. Сперва он не заметил никаких изменений, кроме того, что светильники горели тускло и их свет стал пульсировать, словно замедляющиеся удары сердца. Лев сидел всё в той же позе на черной каменной глыбе и, казалось, смотрел на Бастиана.

— Граограман! — тихо окликнул его Бастиан. — Что здесь происходит? Что это был за звук? Это ты был?

Лев не отвечал и не шевелился, но пока Бастиан шел к нему, следил за ним глазами.

Бастиан нерешительно протянул руку, чтобы погладить гриву, но едва её коснулся, в испуге отпрянул. Она была твердой и холодной как лед, словно черная скала. Такими же на ощупь были и морда, и лапы Граограмана.

Бастиан не знал, что ему делать. Он увидел, что черные каменные створки большой двери медленно растворились. Только когда он оказался в длинном темном коридоре и стал подниматься по лестнице, он задал себе вопрос, что ему, собственно, нужно там, снаружи. Ведь в этой пустыне нет никого, кто бы мог спасти Граограмана.

Но пустыни там больше не было!

В ночной тьме повсюду что-то мерцало и поблескивало. Миллионы крошечных ростков прорастали из песчинок, которые снова становились семенами. Перелин, Ночной Лес, снова начал расти!

Бастиан вдруг догадался, что с этим как-то связано оцепенение Граограмана.

Он вернулся в пещеру. Свет в светильниках лишь изредка и очень слабо вздрагивал. Он подошел ко Льву, обвил руками его могучую шею и уткнулся лицом в его морду.

Теперь и глаза Льва были черными и мертвыми, как скала. Граограман окаменел. Огонь в светильниках вздрогнул в последний раз, и стало темно, как в гробу. Бастиан горько заплакал, и каменная морда Льва стала мокрой от его слёз. Потом он свернулся калачиком между огромными лапами Льва и уснул.