По отвесным, испещренным расщелинами склонам громыхали лавины, вьюги бушевали среди закованных в лёд вершин скалистых гребней, завывая, кружили в пещерах и ущельях и вновь неслись над просторами ледников. В том краю это была вполне обычная погода, ведь Горы Судьбы считались самыми большими в Фантазии, а их главная вершина буквально достигала небес.
В этот край вечных льдов не решались подниматься даже самые отважные горовосходители. Вернее, удачное восхождение произошло в такие невообразимо давние времена, что о нём никто уже не знал. Таков был один из непостижимых законов, которых в фантазийской Империи достаточно. Горы Судьбы могут быть преодолены только после того, как будет полностью забыт предыдущий покоритель высот, которому это удалось, и о нём не останется свидетельств ни из камня, ни из железа. Поэтому каждый, кто совершал восхождение, всегда был первым.
Здесь, вверху, не могло выжить ни одно живое существо, кроме нескольких исполинских снеговиков, если их вообще можно считать живыми — ведь передвигались они невероятно медленно: на один шаг у них уходили годы, а на небольшую прогулку — века. Ясно, что общаться они могли только с себе подобными, и о наличии остального фантастического мира даже не подозревали. Они считали себя единственными живыми существами во вселенной.
Тем растеряннее уставились они теперь на крошечную точку внизу, которая поднималась к вершине по извилистым тропкам, по едва доступным откосам, блистающим льдом отвесным скалам и по острым, как нож, гребням, через глубокие ущелья и трещины.
Это был стеклянный паланкин, в котором лежала Девочка Императрица, несомая своими четырьмя невидимыми Силами. Паланкин почти сливался с окружающим пейзажем — стекло казалось прозрачным льдом, а белое одеяние и волосы Девочки Императрицы были едва отличимы от снега.
Она была в пути уже давно, много дней и ночей. В дождь и в зной, в полной темноте и при лунном свете несли четыре Силы её паланкин всё дальше и дальше, как она и приказала, куда глаза глядят. Для неё не было разницы между тем, что терпимо, и тем, что непереносимо, точно так же, как раньше в своей Империи она одинаково ценила тьму и свет, прекрасное и ужасное. Она была готова ко всему, ведь Старик с Блуждающей Горы мог быть повсюду и нигде.
И, тем не менее, её четыре невидимых Силы выбирали дорогу не совсем уж произвольно. Всё чаще Ничто, поглотившее уже целые страны, оставляло им для прохода одну-единственную тропинку. Иногда это был мост, пещера или ворота, сквозь которые они едва успевали проскользнуть, а порою Силы несли паланкин со смертельно больной прямо по поверхности озера или морского залива, ведь для этих носильщиков не было разницы между плотным и жидким.
И вот, наконец, они поднялись в мир обледенелых вершин Гор Судьбы и продолжали подниматься всё выше, безудержно и неустанно. И пока Девочка Императрица не давала нового приказа, Силы несли её всё выше и выше. А она лежала на подушках, закрыв глаза, и не двигалась. Лежала уже давно. Последнее, что она произнесла, был приказ «идите куда угодно» во время расставания с Башней Слоновой Кости.
Теперь паланкин двигался через глубокое ущелье в узком разломе между двумя горными кручами — разлом этот был ненамного шире самого паланкина. Дно ущелья было засыпано метровым слоем рыхлого снега, но невидимые носильщики не проваливались и даже не оставляли следов. В глубине этой расселины было очень темно — лишь узкая полоска дневного света виднелась в высоте. Дорога медленно шла вверх, и чем выше поднимался паланкин, тем ближе придвигалась полоска света. Потом почти внезапно скалы расступились и открыли взгляду широкое сверкающе-белое пространство. Это было самое высокое место, ибо вершина Гор Судьбы — не пик, как у большинства других гор, а плато, обширное, словно целая страна.
Но сейчас посреди этой равнины вдруг возникла небольшая гора странного вида. Она была довольно узкой и вытянутой, подобно Башне Слоновой Кости, но сияла голубым светом и состояла из множества зубцов причудливой формы, которые тянулись к небу, словно огромные перевернутые сосульки. Примерно на половине высоты этой горы на трех таких зубцах стояло Яйцо величиной с дом.
Яйцо окружали большие голубые сосульки, которые возвышались, будто трубы гигантского органа, образовывая собою вершину горы. В Большом Яйце было круглое отверстие, похожее на дверь или окно. Вдруг в этом отверстии показалось лицо — оно смотрело в сторону паланкина.
Девочка Императрица подняла веки, как только почувствовала этот взгляд и встретилась с ним глазами.
— Стоп! — сказала она тихо.
Невидимые Силы остановились.
Девочка Императрица поднялась.
— Это он, — продолжила она. — Последнюю часть пути к нему я должна пройти сама. Ждите меня здесь, что бы ни случилось.
Лицо в круглом отверстии Яйца исчезло.
Девочка Императрица вышла из паланкина и отправилась в путь по снежной равнине. Это был нелегкий путь, ведь она шла босиком, а снег покрылся ледяной коркой. При каждом шаге, пробивая её, она ранила об твердый, словно стекло, наст свои нежные ножки. Ледяной ветер трепал её белые волосы и одежду.
Наконец она добралась до синей горы и остановилась перед её скользкими сосульками.
Из круглого темного отверстия Большого Яйца стала спускаться длинная лестница, куда более длинная, чем вообще могла бы там поместиться. Когда она коснулась подножия синей горы, Девочка Императрица ухватилась за неё рукой и увидела, что эта стремянка составлена из переплетенных букв, а каждая перекладина была строчкой. Девочка Императрица стала подниматься вверх и, преодолевая ступеньку за ступенькой, читала слова:
ВЕРНИСЬ ВЕРНИСЬ УЙДИ УЙДИ
НИГДЕ И НИКОГДА СО МНОЮ ТЫ ДА БУДЕТ ТАК ВСТРЕЧАТЬСЯ НЕ ДОЛЖНА
Я ЛИШЬ ТЕБЕ ТЕБЕ ОДНОЙ
ПУТЬ ПРЕГРАЖДАЮ ЭТОТ
ВЕРНИСЬ ОБРАТНО ЖЕ ВЕРНИСЬ ПОСЛУШАЙСЯ СОВЕТА
КОГДА НА ВСТРЕЧУ К СТАРИКУ КО МНЕ ПРИДЕШЬ ТЫ НАКОНЕЦ
СЛУЧИТСЯ ТО ЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
НАЧАЛО СВОЙ НАЙДЁТ КОНЕЦ
ВЕРНИСЬ ВЕРНИСЬ ТЫ ВВЕРХ НЕ ПОДНИМАЙСЯ
И НЕСУСВЕТНОЙ ПУТАНИЦЫ ТЫ НЕ ДОБИВАЙСЯ
Она остановилась, чтобы собраться с силами, и посмотрела вверх. Надо было подниматься очень высоко. Пока что она не прошла и половины.
— Старик с Блуждающей Горы, — сказала она громко, — если бы ты не хотел, чтобы мы встретились, ты бы не писал мне эту лестницу. Следуя твоему запрету, я приду к тебе.
И она стала подниматься выше.
ТВОРЕНИЯ ТВОИ ДА И САМУ ТЕБЯ
Я ЛЕТОПИСЕЦ СОХРАНЯЮ У СЕБЯ
И МЁРТВОЙ БУКВОЙ НЕИЗМЕННО
СТАНОВИТСЯ ВСЁ БЫВШЕЕ ОДУШЕВЛЕННО
СЕЙЧАС СТРЕМИШЬСЯ ТЫ КО МНЕ
И ЭТО ПРИВЕДЕТ К БЕДЕ
ВСЁ ТО ЧТО НАЧАТО ТОБОЮ ТУТ ЖЕ ПРЕКРАТИТСЯ
ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ СТАРОЮ ДИТЯ ИМПЕРАТРИЦА
Я СТАР И НИКОГДА КАК ТЫ Я ЮНЫМ НЕ БЫВАЛ
ЧТО ПРОБУЖДАЛА ТЫ В ПОКОЙ Я ОТПУСКАЛ
ЖИЗНИ ЛИЦЕЗРЕТЬ НЕЛЬЗЯ
В СМЕРТИ САМОЮ СЕБЯ
Ей вновь пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Она была теперь уже очень высоко, и лесенка раскачивалась, словно ветка, в порывах снежной бури. Девочка Императрица крепко хваталась за ледяные буквы-ступеньки и вот, наконец, приступила к последнему отрезку лестницы.
НЕ СЛЫШИШЬ ТЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ
ЧТО ЛЕСТНИЦА ТЕБЕ ТВЕРДИТ ПРИ ВОСХОЖДЕНИИ
И ВСЁ-ТАКИ ГОТОВА СДЕЛАТЬ ТО
ЧТО И В ПРОСТРАНСТВЕ И ВО ВРЕМЕНИ ЗАПРЕЩЕНО
ТЕБЯ УДЕРЖИВАТЬ Я НЕ МОГУ
НУ ЧТО Ж ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ КО СТАРИКУ
Преодолев последние ступеньки, Девочка Императрица тихо вздохнула и оглядела себя. Её широкое белое одеяние было изорвано в клочья — они остались висеть на многочисленных перекладинах, завитушках и шипах буквенной лестницы. Для неё не было неожиданностью, что буквы так враждебны к ней. Это было взаимно.
Прямо перед собой она видела Яйцо с круглым отверстием, в которое уходила стремянка. Она шагнула внутрь. В тот же миг отверстие за ней захлопнулось. Не шевелясь, она стояла в темноте и ждала, что же произойдет. Однако долгое время не происходило ничего.
— Я здесь, — тихо сказала Девочка Императрица в темноту. Её голос отозвался эхом, будто в большом пустом зале — или это был другой, куда более низкий голос, который отвечал ей теми же словами?
Мало-помалу она различила в темноте слабое красноватое свечение. Оно исходило от раскрытой книги, которая висела в воздухе посреди этой яйцевидной комнаты. Книга была наклонена, так что Девочка Императрица увидела её переплет. Он был из шелка медно-красного цвета, и, как и на Драгоценности, которую Девочка Императрица носила на шее, на нём были видны две змеи: вцепившись друг другу в хвост, они образовывали овал. А в этом овале стояло заглавие:
Мысли Бастиана спутались. Это же та самая книга, которую он читал! Он ещё раз поглядел на неё. Да, без сомнения, книгу, о которой идет речь, он держит в руках. Но как же она могла оказаться в себе самой?
Девочка Императрица подошла поближе и тогда увидела с другой стороны парящей в воздухе книги лицо человека, подсвеченное снизу голубоватым светом раскрытых страниц. Это сияние шло от сине-зеленых букв.
Лицо человека казалось корой старого дерева — настолько оно было изборождено морщинами. У него была длинная седая борода, а глаза сидели в глазницах так глубоко, что их и вовсе не было видно. Он был одет в синюю монашескую рясу с капюшоном, накинутым на голову, и держал в руке карандаш, которым писал в книге. Он так и не поднял глаз.
Девочка Императрица долго стояла молча и смотрела на него. Собственно то, чем он занимался, даже не было письмом, его карандаш просто скользил по пустой странице, а буквы и слова составлялись сами по себе, будто возникая из пустоты. Девочка Императрица прочла, что там было написано, и это оказалось то, что происходило в этот момент: «Девочка Императрица прочла, что там было написано…»
— Ты записываешь всё, что происходит, — сказала она.
— Всё, что я записываю, происходит, — был ответ.
И снова это был тот низкий глухой голос, который она поначалу приняла за эхо своего собственного.
Странно, но Старик с Блуждающей Горы при этом даже рта не раскрыл. Он записал её и свои слова, и она услышала их так, как будто вспомнила, что он их только что произнёс.
— Ты и я, — спросила она, — и вся Фантазия — всё записано в этой книге?
Он написал, и в то же время она услышала ответ:
— Не так. Эта книга и есть вся Фантазия, и ты, и я.
— А где эта книга?
— В книге, — записал он ответ.
— Значит, это всего лишь видимость и отражение? — спросила она.
И он написал, а она услышала:
— Что показывает зеркало, в котором отражается зеркало? Знаешь ли ты это, Златоглазая Повелительница Желаний?
Некоторое время Девочка Императрица молчала, и Старик тут же записал, что она молчит.
Потом она тихо сказала:
— Мне нужна твоя помощь.
— Я знаю, — ответил и записал он.
— Да, — промолвила она, — пожалуй, так и должно быть. Ты — память Фантазии и знаешь всё, что происходило вплоть до этого момента. Но не можешь ли ты перелистать свою книгу вперёд и посмотреть, что случится?
— Пустые страницы! — был ответ. — Я могу только оглядываться на то, что произошло. Я мог читать это, пока я это писал. И я это знаю, потому что прочел. А писал это, потому что это произошло. Так Бесконечная история пишет сама себя моей рукой.
— Так ты не знаешь, почему я к тебе пришла?
— Нет, — услышала она его глухой голос в то время, как он писал, — и я бы хотел, чтобы ты не приходила. У меня всё становится окончательным и неизменным — и ты тоже, Златоглазая Повелительница Желаний. Это Яйцо — твоя могила и твой гроб. Ты вошла в память Фантазии. И как же ты собралась уходить отсюда?
— Всякое яйцо, — ответила она, — начало новой жизни.
— Верно, — написал и произнес Старик, — но только если треснет его скорлупа.
— Ты можешь раскрыть её, — воскликнула Девочка Императрица, — ты же меня впустил.
Старик покачал головой и записал это.
— Этого ты добилась своей силой. Но больше у тебя её нет, поскольку ты здесь. Мы заперты навеки. Воистину, ты не должна была приходить! Это конец Бесконечной истории.
Девочка Императрица улыбнулась — казалось, она ничуть не встревожена.
— Ты и я, — сказала она, — не можем больше сделать ничего. Но есть кое-кто, кто может.
— Создать новое начало, — написал Старик, — может только человеческий ребенок.
— Да, — подтвердила она, — человеческий ребенок.
Старик с Блуждающей Горы медленно поднял глаза и впервые посмотрел на Девочку Императрицу. Этот взгляд был как будто брошен с другого конца вселенной — из такой дали он шел, из такой темноты. Но она выдержала этот взгляд и не отвела своих золотых глаз. Это было похоже на безмолвный неподвижный поединок. В конце концов Старик снова склонился над своей книгой и написал:
— Соблюдай границу, которую и ты должна соблюдать!
— Я хотела бы, — ответила она, — но тот, о ком я говорю и кого жду, уже давно её перешёл. Он читает эту книгу, в которой ты пишешь, и слышит каждое наше слово. Так что он с нами.
— Верно, — услышала она голос Старика, пока тот писал, — и он уже безвозвратно принадлежит Бесконечной истории, потому что это его собственная история.
— Расскажи её мне! — приказала Девочка Императрица. — Ты, поскольку ты память Фантазии, расскажи мне её с самого начала и слово в слово, так, как ты её записал!
Пишущая рука Старика начала дрожать.
— Если я сделаю это, мне придется начать всё заново. А что я пишу, случается вновь.
— Пусть будет так! — сказала Девочка Императрица.
Бастиану стало как-то не по себе. Что она собирается сделать? Что-то такое, что связано с ним. Но если даже у Старика с Блуждающей Горы задрожали руки…
Старик писал и говорил:
— Когда Бесконечная история в самой себе несёт себя,
То мир, что в этой книге, погибает зря.
А Девочка Императрица отвечала:
— Но если к нам герой примкнет,
Жизнь новая взойдет.
Сейчас ему нужно решиться!
— Воистину, ты ужасна, — сказал и записал Старик, — это означает конец без конца. Мы вступим в круг вечного возвращения. Оттуда нет исхода.
— Для нас нет, — ответила она, и её голос больше не был нежным, он был твердым и чистым, как алмаз, — но и для него нет — разве только он спасёт нас всех.
— Ты в самом деле хочешь отдать всё в руки человеческого ребенка?
— Я хочу этого.
А потом она тихо добавила:
— Или ты знаешь другой выход?
Долгое время стояла тишина, пока глухой голос Старика не проговорил:
— Нет.
Он стоял, низко склонившись над книгой, в которой записывал. Его лицо, закрытое капюшоном, уже нельзя было разглядеть.
— Тогда делай то, о чём я тебя просила!
Старик с Блуждающей Горы подчинился воле Девочки Императрицы и начал рассказывать Бесконечную историю сначала. В этот момент сияние, исходившее от страниц книги, поменяло цвет. Оно стало красноватым, как буквы, которые теперь появлялись под карандашом Старика. Его монашеская ряса и капюшон тоже были теперь медно-красного цвета. И пока он писал, звучал его низкий голос.
Бастиан тоже слышал его совершенно отчетливо.
И всё же первые слова, сказанные Стариком, были непонятны. Они звучали примерно так: «Таиравкитна реднаерок дарнок лрак ниязох».
«Странно, — подумал Бастиан, — почему Старик вдруг заговорил на другом языке? Может быть, это магическая формула?»
Голос Старика продолжал звучать, и Бастиан невольно прислушался.
«Эту надпись можно было прочитать на стеклянной двери маленькой книжной лавочки, но, разумеется, только если смотреть на улицу из глубины полутемного помещения.
Снаружи было серое промозглое ноябрьское утро и дождь лил как из ведра. Капли сбегали по изгибам букв, по стеклу, и сквозь него ничего не было видно, кроме пятнистой от сырости стены дома на противоположной стороне улицы».
«Эта история мне незнакома, — подумал Бастиан несколько разочарованно, — её вообще нет в той книге, которую я читал. Ну да, теперь ясно, что я всё это время ошибался. А я уж было поверил, что Старик начнёт рассказывать Бесконечную историю с самого начала».
«Вдруг дверь распахнулась, да так порывисто, что маленькая гроздь желтых медных колокольчиков, висевшая над нею, яростно затрезвонила и долго не могла успокоиться.
Переполох этот вызвал маленький толстый мальчик лет десяти или одиннадцати. Мокрая прядь темно-каштановых волос падала ему на глаза, с промокшего насквозь пальто стекали капли. На плече у него была школьная сумка. Мальчик был немного бледен, дышал прерывисто, и, хотя до этой минуты, видно, очень спешил, теперь застыл как вкопанный в дверном проеме»…
Пока Бастиан это читал и одновременно слышал глухой голос Старика с Блуждающей Горы, у него гудело в ушах и рябило в глазах.
То, что здесь рассказывалось, была его собственная история! И она была в Бесконечной истории. Он, Бастиан, оказался действующим лицом этой книги, а до сих пор он считал себя только её читателем! И кто знает, может, прямо сейчас про него читает другой читатель, который тоже считает себя только читателем — и так до бесконечности!
Бастиана охватил страх. Он вдруг почувствовал, что задыхается. Ему казалось, что он заперт в невидимой тюрьме. Ему захотелось остановиться, не читать дальше.
Но глубокий голос Старика с Блуждающей Горы продолжал рассказывать,
и Бастиан не мог ничего с этим поделать. Он затыкал уши, но это не помогало, потому что голос звучал внутри него. И хотя он давно уже знал, что это не так, он ещё цеплялся за мысль, что это совпадение с его собственной историей, может быть, было всего лишь невероятной случайностью,
но глубокий голос продолжал неумолимо
и теперь он отчетливо слышал, как голос сказал:
«— А манеры каковы, — раздалось бормотание за его спиной. — Мог бы хотя бы представиться.
— Меня зовут Бастиан, — сказал мальчик. — Бастиан Бальтазар Букс».
В этот момент Бастиан сделал весьма важное открытие: можно быть убежденным, что ты чего-то желаешь — причем годами — пока знаешь, что желание неосуществимо. Но когда вдруг появляется возможность осуществить эту сокровенную мечту, начинаешь желать только одного: никогда этого не желать.
Так, во всяком случае, случилось с Бастианом.
Теперь, когда всё стало неотвратимо серьезным, ему больше всего хотелось куда-нибудь убежать. Но «куда-нибудь» больше не было. И потому он сделал то, что, конечно же, было совершенно бесполезно: он просто прикинулся мертвым, словно жук, который лежит на спине. Он хотел сделать вид, что его нет, замереть и сделаться как можно меньше.
Старик с Блуждающей Горы продолжал рассказывать и одновременно заново писать, как Бастиан украл книгу, как забрался на чердак школы и начал там читать. И снова Атрейо начал свой Поиск, пришел к Древней Морле, нашел Фалькора в сети Играмуль, висевшей над Глубоким Ущельем, там, где он услышал испуганный крик Бастиана. Снова его вылечила старая Ургл и наставил Энгивук. Он прошел через Трое Волшебных Ворот и вошел в отражение Бастиана, и говорил с Уюлалой. А потом явились Ветры Великаны, и Город Призраков, и Гморк, и спасение Атрейо и возвращение в Башню Слоновой Кости. При этом происходило всё то, что пережил Бастиан — как он зажег свечи и как увидел Девочку Императрицу, и она напрасно ждала, что он придёт. И снова она отправилась на поиски Старика с Блуждающей Горы, снова поднималась по лестнице из букв и входила в Яйцо, и вновь слово в слово повторился весь разговор, который они вели, кончившийся тем, что Старик с Блуждающей Горы стал рассказывать и писать Бесконечную историю.
И тут всё началось сначала — без всяких изменений — и снова всё кончалось встречей Девочки Императрицы со Стариком с Блуждающей Горы, который вновь писал Бесконечную историю и начинал рассказывать…
… и это повторялось бы до скончания веков, потому что совершенно невозможно измениться чему-то в ходе вещей. Только он один, Бастиан, мог вмешаться. И он должен это сделать, если не хочет сам остаться в этом замкнутом круге. Ему казалось, что история повторилась уже тысячу раз, нет, как будто не было ни до, ни после, а всё было одновременно. Теперь он понял, почему дрожали руки Старика. Круг вечного возвращения был концом без конца!
Бастиан не замечал, как по лицу его текут слёзы. Вдруг почти бессознательно он вскричал:
— Лунита! Я иду!
В тот же миг произошло множество событий.
Скорлупа Большого Яйца с ужасающей силой разлетелась на кусочки, раздались глухие отдаленные раскаты грома. Потом издалека примчался штормовой ветер, рванув страницы в книге, которую Бастиан держал на коленях, и те бешено затрепетали. Ветер растрепал его волосы, дул в лицо, ему перехватило дыхание, пламя свечей в семисвечнике плясало и клонилось набок, и тут второй, ещё более сильный порыв ветра налетел на книгу и погасил огонь. Башенные часы пробили двенадцать раз.