Лондон. Центральный офис MI6.
Экстренное совещание
В помещении стоял затхлый запах крепкого чая и вчерашнего табака. За столом устало сидели трое: контр-адмирал Морли, представитель МИД, и контролер (аналог полковника в КГБ) Брайан Кинг. На столе — фото обломков, ленты принятой телеметрии и карта с пометками.
— Вы серьёзно хотите, чтобы я доложил в Палату общин, что судно стоимостью двадцать миллионов фунтов потопил… американский «шальной пуск» с какого-то эсминца⁈
— А что ты еще предложишь, Брайан? Что это была операция по зачистке следов?
— А что если — так и есть? — буркнул Кинг, глядя в окно. — Русские могли бы…
И тут адмирал перебил его, медленно и с нажимом:
— Если бы не один нюанс…
На борту «Энтерпрайза» в момент инцидента находился канадский военный наблюдатель, коммодор Джон Янов, командированный для ознакомления с действиями флота НАТО. Он лично наблюдал самопроизвольный пуск ракеты с американского эсминца. Если бы не он… я бы поклялся, что это дело русских!
Все в комнате переглянулись. Наступила гробовая тишина.
— А что говорит Вашингтон?
— Официально? — они думают, что сказать. Неофициально — ведется скрупулезная внутренняя проверка.
Утром следующего дня, на террасе его касы я и Филипп Иванович вкушали утренний ко-ф-ф-е…
— Ну что, товарищ генерал, — я поставил чашку на блюдце. — Похоже, нам сегодня не позвонят.
Измайлов поднял глаза от английской газеты, на первой полосе которой были лишь улыбки. И ни одно кричащего заголовка о том, что эти чертовы комми безнаказанно потопили гражданское судно.
— Конечно, не позвонят. Потому что у них сейчас один вопрос: «Как это произошло, и можно ли нас притянуть за уши?»
— А у нас есть данные объективного контроля от самого начала и до самого финала!
— Если честно, то мне очень хочеться подкинуть этот киносюжет какой-то очень желтой газетенке…
— Ни-з-з-я! Они тогда подумают что у нас суперсовременные спутники разведки. И тогда самые неприятные вопросы начнутся от своих… А оно нам надо?
— Не-а…
Я был вечером на террасе, над которой витал запах манго и кофейного дыма. Полулёжа в плетёном кресле было удобно и лениво. От нечего делать гонял по воздуху комара, которого даже дрон не счёл достойным устранения. На столике негромко, фоном шумела радиола — что-то кубинское, с медной трубой и хрипловатым вокалом, от которого хотелось зажмуриться и в такт качать головой.
Инна вышла босиком, в коротком домашнем платье, слегка мокрая после душа. В одной руке — бокал с лимонадом, в другой — какая-то яркая афиша.
— Костя.
— Ась?
— Пойдём со мной.
— С тобой душа моя, куда угодно, хоть на край света… — опрометчиво брякнул я.
— Сегодня в культурном центре на набережной — урок сальсы и танго. Для начинающих. Бесплатно. Весело. Романтично.
— Куда-а-а??? — От резкого движения, я чуть не свалился на пол.
— Кость… я очень хочу… милый…
— Инн… я и танцы — это как… ну, ты знаешь… как атомная подводная лодка и поле подсолнухов.
— А ты знаешь, что, по статистике, танцы улучшают координацию, обостряют реакцию и снижают уровень стресса?
— А ещё, по статистике, больше половины разведчиков проваливаются не на допросах, а из-за женщин, которые тянут их танцевать.
— Вот и хорошо. Я — твоя женщина. Потанцуем, товарищ разведчик.
Она наклонилась и лукаво посмотрела в глаза:
— Ты обещал, что мы будем делать всё вместе.
— Все, все… и после танцев?
Она томно прикрыла глаза. Я сдался. Ну а что оставалось?
Через пару часов, мы были в зале с высокими потолками, под скрипевшими из последних сил вентиляторами, среди запаха мыла и лосьона.
На деревянном полу — кубинцы, советские военные, студенты и просто парочки влюблённых. У практически всех одинаково глупые улыбки. И очень редко взгляд натыкался на боевое выражение лица. Музыка уже играла — ритм сальсы был весёлый, подталкивающий к жизни.
Преподаватель — худой кубинец с усами и в красной рубашке, как будто сошёл с рекламного плаката Bacardi. Он размахивал руками и командовал:
— Uno, dos, tres! Cinco, seis, siete!(Раз, два, три! Пять, шесть, семь!)
Я сбивался на четвёртом такте, но Инна мягко вела. Да, именно вела — я впервые понял, как опасна женщина, которая улыбается тебе, будто кошка, а сама — двигается, как танцовщица из Тропиканы или Парисьен.
Вспомнился отрывок статьи из старой кубинской газеты, которую я читал изучая язык: «В наших варьете нет разврата, как в Майами — только народная радость!»
— У тебя хорошо получается, — прошептала она мне на ухо, когда мы перешли к танго.
— А ты уверена, что это я танцую, а не просто держусь за тебя?
— Разве есть разница?
Когда мы возвращались домой, улица была почти пустой, только где-то вдали звучала гитара. Я не чувствовал ног, но впервые за много дней мне казалось, что я дышу — глубоко, свободно и как будто немного по-испански.
— Повторим завтра? — спросила она, сжав мою руку.
— Только если ты не станешь приглашать меня на соревнования.
— Слишком поздно, compañero. Я уже записала нас.
Ночь выдалась тёплой, в небе — луна, звёзды и ни одного облака. Казалось, что сам воздух затаил дыхание.
Мы вышли за калитку касы Измайлова, прошли по тропке среди густых зарослей, и почти у подножья холма я подал сигнал. Из темноты, без единого звука, материализовалась тень. В этот раз атмосферник опустился совсем низко — так, чтобы мы просто шагнули на платформу. Она подхватила нас мягко, как будто мы были листьями, и, раскрыв крылья, взмыла вверх.
Через пару минут — тишина. Космос.
Они говорят, что в невесомости человек чувствует себя свободным. Это не совсем так. Скорее — разобранным. Будто ты — не целое, а некая сумма молекул, временно собравшихся в форму.
В шлюзе корабля «Помощника» нас уже ждали. Кабина управления светилась мягким светом. Висели голограммы с показаниями — от систем жизнеобеспечения до глобальной активности спутников в районе Карибов.
Генерал молчал, держась за поручень. Его лицо было собранным, сосредоточенным. Ни страха, ни волнения — только уважение к моменту.
— Костя, я всегда знал, что когда-нибудь эта штука окажется у меня в голове, — тихо сказал он. — Лучше уж ты её вставишь, чем какой-нибудь умник из Главка.
— Я не хирург, Филипп Иванович. Но «Друг» поможет. Всё будет чисто и быстро. Без швов, без осложнений. Одна капля крови — и то, если не повезёт.
Я ввёл команду. Из стены выдвинулся модуль — узкий, словно прибор для измерения зрения, с едва уловимым светом. Генерал сел в кресло, поправил ворот рубашки.
— На что он будет реагировать?
— Только на меня. Или на тревожный протокол. В случае опасности — прямая связь, без коммуникатора. Как будто мысль вслух. Но никто не услышит, кроме меня и «Друга».
Измайлов кивнул. Закрыл глаза.
— Вводим.
Контактный имплант занял своё место у основания черепа, между затылком и верхним краем позвоночника. Имплант был не глубоко, ближе к поверхности, но связан с центральной нервной системой. Внедрение заняло 12,6 секунды. Я знал это точно — «Друг» сообщил.
— Готово, — сказал я. — Понадобится пара часов на адаптацию. Головокружение, возможно, ощущение переохлаждения. Но это пройдёт.
— Слышишь меня? — Измайлов посмотрел в мою сторону.
— Уже слышу. Без звука, без слов. Просто… сигнал.
Он хмыкнул, даже усмехнулся.
— Ну что, Костя. Теперь, если что — ты в моей голове. Надеюсь, ты туда часто не будешь заглядывать?
— Только по вызову, товарищ генерал.
Мы оба молчали, глядя на Землю внизу. Огни Кубы, как ожерелье, поблёскивали у берега. Карибское море было как чаша — тёмная, безмолвная. Где-то в ней плавали гринго. Где-то — шли подлодки. Где-то рождалась следующая угроза.