Беглый в Гаване 2

Глава 32

Когда мы остановились, он подошёл, кивнул:

— Tiene futuro. Bailan con alma. (Есть будущее. Танцуете с душой.)

Инна гордо посмотрела на меня:

— Видишь? Ты мог бы стать звездой гаванского танцпола.

— Тогда мне срочно нужен костюм в пайетках, — выдохнул я, вытирая лоб.

— Потанцуем ещё?

— Потанцуем. И пойдём есть. Ты не забыла, что сегодня ты прогуляла лекцию?

— А ты сорвал занятие. Так что мы квиты, мой сальсеро.

После почти трёх часов танцев и одного весьма экспрессивного вращения, после которого я едва не въехал лбом в плечо стоявшему рядом студенту, мы с Инной сдались. Сальвадор хлопнул меня по спине, сказал:

— Buen ritmo, compañero. Usted no es de aquí, pero ya es de los nuestros. (Хороший ритм, товарищ. Вы не отсюда, но вы уже один из наших.)

— Он тебе даёт зелёную карту на Кубу, — засмеяласьИнна, прижимаясь ко мне.

— Тогда надо отметить, — сказал я. — По-нашему, с аппетитом. Знаешь место?

— Есть одно, — сказала она, прищурившись. — Там готовят такую рыбу… Ты будешь умолять официанта усыновить тебя.

Ресторанчик оказался на полпути между набережной и университетом. Из деревянных ставней веяло морем, на крыльце дремала кошка, а меню, написанное мелом, щедро обещало всё, что плавало в воде и шипело на сковородке.

Мы сели на террасе, где было чуть прохладнее, и заказали по полной программе: запечённого луциана с лаймом и чесноком, хрустящих креветок в панировке, рис с чёрной фасолью, авокадо и два бокала белого вина. Через пять минут я сказал:

— Я женат на женщине, которая точно знает, где кормят лучше всего. Спасибо тебе за это.

— За сальсу, за рыбу, за белое вино, за город, где мы оказались вместе, — Инна взяла меня за руку. — За всё?..

— За всё! — кивнул я и поднял бокал.

Часа через полтора, когда солнце уже клонилось к горизонту, а я, честно говоря, чувствовал себя так, будто проглотил рыбацкую лодку вместе с уловом, мы выбрались на улицу. Я смотрел на неё, и не мог понять — как мне так повезло.

— Домой? — спросил я.

— Домой, — кивнула Инна. — Но сначала, может, ещё немного — пройтись по берегу?

— А потом — ванна, музыка и ничего не делать. До завтра. Ни одного доклада, ни одной команды…

— Ни одной пары танцев? — с лукавой улыбкой.

— Разве что в ванной, — сказал я, и она захохотала так, что прохожие обернулись.

Мы еле добрались до дома. Дорога заняла не больше десяти минут, но мне казалось, что весь воздух Гаваны пропитан Инной: её духами, её голосом, её прикосновением. Как только за нами закрылась дверь, она молча взяла меня за руку и повела в ванную.

Теплая вода шумела, наполняя пространство шумом и бликами. Инна встала спиной ко мне, медленно сняла платье и оставила его на полу. Я не двигался — только смотрел, как по её спине скользят капли воды, как изгиб её талии превращается в гипноз.

Она обернулась и произнесла почти шёпотом:

— Хочешь, чтобы я начала?

— Хочу, — выдохнул я, не веря, что это моя жизнь, не сон, не видение, не полёт в симуляции.

Мы зашли в душ вдвоём. Инна взяла губку, намылила её густой пеной с запахом лайма и начала медленно, с наслаждением, водить по моей груди, животу, плечам. Каждое ее движение — словно удар по обнаженным нервы. Я отвечал тем же — гладил её, вёл руками вдоль её бёдер, касался пальцами её шеи, запястий, и — тех самых, любимых, мягких и пружинистых округлостей, которым, клянусь, можно было посвятить отдельную оду. И не одну…

— Ммм… — она закрыла глаза, когда я поцеловал её между лопаток, а потом медленно спустился ниже.

Она прижалась ко мне всем телом. Вода бежала по нам, струилась между нами, как третье дыхание. Я чувствовал её сердце, как своё. А её грудь… Чёрт, она была создана не для бюстгальтера, а для губ, для ладоней, для дыхания и легкой дрожи в пояснице. Одна — чуть больше, вторая — с капризной родинкой на краю ареолы. Да, я запомнил это. Запомнил навсегда.

— Возьми меня, — прошептала она, — прямо здесь.

Мы вышли из душа, не вытираясь, капая водой на кафель и паркет. Я поднял её на руки и отнёс в спальню. Она вся сияла от влаги и тепла. Мы не стали включать свет — только тени, только лунный луч, скользящий по её телу. Она тянулась ко мне, обвивала ногами, искала ритм. Всё слилось — движения, дыхание, страсть. То был танец без музыки. Танго на грани исчезновения.

Ночь была длинной, почти бесконечной. Мы засыпали и просыпались, целовались и смеялись, шептались и снова срывались в этот вихрь. Иногда я смотрел на неё и не понимал — как мне удалось найти такую женщину. Инна была моим домом, моим воздухом, моей родиной.

— Не хочу, чтобы утро наступало, — сказала она в какой-то момент, свернувшись у меня на груди.

— Мы можем его отложить, — ответил я. — По крайней мере до рассвета.

И оно действительно запаздывало, будто понимало: такие ночи не стоит торопить.

На кухне пахло крепким кофе, поджаренными тостами и Инной. Точнее — её тёплой кожей, её волосами, чуть спутанными, рубашкой на ней — моей, кстати, застёгнутой на одну пуговицу ниже, чем положено.

Она стояла у плиты босиком, чуть покачиваясь в такт какой-то мелодии, звучавшей только в её голове. Бёдра, слегка покачиваясь, рисовали на воздухе восьмёрки. А я, сидя за столом, смотрел на неё с восхищением и лёгким недоверием. Как будто за ночь я снова влюбился — уже в утреннюю Инну. Та, что варит кофе в моей рубашке, а не мечется по палубе жизни.

— Ты всегда так двигаешься по утрам? — спросил я, отхлебнув из чашки.

— Только когда хорошо сплю, — она обернулась, глядя на меня из-под пряди. — А сплю я хорошо только рядом с тобой.

— Ты уверена, что спала? — я приподнял бровь. — У меня большие сомнения. По-моему, мы с тобой дважды забыли, где находится север.

— Север — там, где ты, — отрезала она, подходя ко мне с тарелкой. — Я вообще теперь полностью потеряла ориентацию. Что ты наделал, Костя?

— Всё то, что ты просила. И даже чуть-чуть сверху.

Она села ко мне на колени, поставив тарелку на стол. Я тут же обнял её за талию, вдохнул аромат её кожи — тепло, сладость и чуть-чуть перца.

— Слушай, — прошептал я, целуя её в висок. — А ты не подумала, что если мы каждую ночь будем так… активно себя вести, мне придётся официально оформить отпуск за свой счёт?

— А ты не подумал, что если ты НЕ БУДЕШЬ — я сама пойду в кадры. В военную медицину. И у меня будут своя форма. Погоны… И комната с сейфом.

— И… халат?

— Короткий, — она чуть прикусила губу. — Очень короткий.

— Тогда я сдаюсь. Остаюсь при тебе, доктор.

Она рассмеялась и уткнулась лбом в мою шею.

— Хотя знаешь… может быть и другой вариант…

— К-какой??? — Сейчас она серьезно и пытливо смотрела в глаза.

— Я буду часто приходить к тебе на службу и мы ВДВОЕМ будем двигать сейф…

Ответом мне был ее звонкий смех.

— Знаешь, Костя… всё это — дом, утро, запах кофе, даже ты… Это как будто кино. Но только очень хорошее. То, в котором я хочу остаться.

— И в котором ты главная героиня.

— Не-е… — она погладила меня по щеке. — Главная героиня здесь — ночь. А ты — мой соавтор.

Мы ещё долго сидели так. Она — на моих коленях, я — на облаке счастья. В голове шумело, но не от недосыпа, а от чего-то другого. Как будто эта женщина рядом со мной была не просто моей женой, а моим спасением. Моим ответом на вопрос, который я даже не успел задать.

— Пойдём поспим ещё чуть-чуть? — предложила она, глядя в окно, где солнце уже начинало подглядывать за нашим завтраком и утренними признаниями.

— Если ты пообещаешь, что снова не дашь мне выспаться.

— Не обещаю, — хихикнула Инна. — Но шанс у тебя есть.

И она встала, потянув меня за руку. И я снова пошёл за ней, как всегда — добровольно, навсегда и до последнего вдоха.

Пробуждение было тёплым и медленным. Сначала — глухое жужжание потолочного вентилятора, разгоняющее горячий кубинский воздух по комнате. Потом — луч солнца, пробившийся сквозь штору и приютившийся на щеке. И наконец — запах.

Божественный, густой, родной запах… пельменей. Со сметаной. Причём не просто пельменей, а таких — из морозилки, засыпанных в кастрюлю со священным, чуть подсоленным кипятком, с лавровым листом и перцем горошком.

Я открыл один глаз. Потом второй. Инна рядом уже не спала — её не было. Простыня на её стороне кровати была тёплая, но без нее, а только с небольшой вмятиной от попы. А откуда-то с кухни доносилось: буль-буль, цок, шшшш — и снова буль. А потом — характерный хруст открываемой баночки со сметаной. Я узнал его с первого раза.

— И-иин… — протянул я с кровати, голосом голодного, но влюблённого медведя. — Ты серьёзно? Пельмени?

— Ага! — крикнула она откуда-то из глубины квартиры. — Тебе хватит двух десятков?

— Мне хватит тебя.

— Ну так иди за мной, я с приправой.

Я встал, натянул шорты сразу на тело, подошёл к умывальнику и посмотрел на своё отражение. Улыбка была глупой и счастливой — как у школьника, которому подарили велосипед и позволили не идти на уроки. Я умылся, отогнал остатки сна и пошёл на запах.

На кухне Инна стояла в тонкой майке и шортах, уже разложив пельмени по глубоким тарелкам. Сверху — ложка сметаны, капелька масла, немного зелени. И кружка чаю с мятой. Всё просто. Всё гениально.

— Я тебя люблю, — сказал я, подходя и целуя её в висок.

— И пельмени? Или только меня?

— И то, и другое. Причём не всегда в таком порядке.

— Садись, — улыбнулась она. — Пока не остыло. А то потом скажешь, что жена охладила в тебе страсть.

— Инна, после вчерашнего страсть будет гудеть в моих костях до конца недели. Мне бы теперь выжить после этого обеда.

— Ну, если не выживешь — я тебя оживлю. У меня есть методы.

Я засмеялся, сел за стол и взял ложку.

— Ты знаешь, — сказал я, обдувая пельмень, — если бы меня попросили описать идеальное утро, я бы просто сказал: «жена, пельмени и потолочный вентилятор».

— А я бы добавила: «и ни одного вызова от генерала до полудня».

Мы переглянулись и одновременно рассмеялись. А потом ели молча — потому что это был тот самый случай, когда слова были не нужны. Всё, что надо, уже было здесь — в тарелке, в воздухе, в этом доме. И в нас.

Когда мы с вместе собрались на прогулку, пришел через интерфейс вызов от генерала.