Беглая книга

31

Последнее время Колбаскин почти не ел и не спал. Время будто изменило свой ход, постепенно убыстряя его перед тем, как свиться в причудливую спирать и унестись в иное измерение.

Ощущения сделались более яркими, контуры предметов — более четкими. Все тело пронизывала удивительная легкость, чего с неуклюжим от рождения Мишкой ни разу в жизни еще не случалось. И сомнений в том, что все это — лишь подготовительные шажочки к тому большому шагу в неизвестность, уже не было.

Он уже обзвонил всех знакомых и малознакомых людей, разослал приглашения на прощальную вечеринку по электронной почте. Придут — хорошо, нет — им же хуже… В самом потайном уголке души у Колбаскина зрела надежда на то, что кто-нибудь из его соратников и почитателей поймет-таки, что надо бросать все и ехать вместе со своим гуру на поляну Сидов. Но пока что желающих (или даже сочувствующих) не находилось.

— Ой, Мишенька, бедненький, да как же ты ночью-то поедешь? — лепетали девушки-поклонницы.

— Ну, Миш… — удивлялись приятели,

— Езжай, конечно… Но ты уверен, что тебе это надо? Точно уверен?

И никто, ни один человек, не сказал ожидаемого:

— Миша, а можно я с тобой поеду? Возьмешь меня, а?

Взял бы Миша кого-нибудь из своего окружения туда или нет — это вопрос десятый. Скорее всего, и не взял бы. Но все равно хотелось, чтобы кто-то уговаривал его и упрашивал, набивался в попутчики… Последняя надежда была на Иру Черемис. Во всей тусовке она была самой решительной и самой безбашенной. Вот уж кто бы не побоялся ехать в ночи к черту на куличики! Но у Ириши отсутствие страха сочеталось с редкой, совершенно не женской практичностью. Ловить машину на безлюдной ночной улице — пожалуйста, потому что это надо, чтобы до дома доехать. А вот тащиться куда-то далеко в лес за романтикой — совсем на нее не похоже. Правда, в последнее время Ира Черемис изменилась к лучшему: по крайней мере, этой, прощальной вечеринкой она заинтересовалась. Может, попросится?

…Звонок Ириши Колбаскин воспринял чуть ли не как милость, оказанную ему Сидами.

— Миш, привет. Что там насчет твоей вечеринки? Все в силе? — по-деловому начал допрашивать Ириша.

— Угу, — мрачно ответил Колбаскин, а внутри все болезненно напряглось: спросил про поляну или нет?

— Я приду, и, наверное, не одна.

Пауза.

— Приходи, — настороженно ответил Миша, выжидая: что она еще там скажет?

— Хорошо. Ты без меня только книги не раздавай, ладно? — осторожно, чтобы не обидеть Колбаскина. Не то, чтобы его легко было обидеть, просто ни Ириша, ни кто-либо другой не знали, на что точно может обидеться этот человек.

— А ты не опаздывай на культурную программу, — неожиданно доброжелательно ответил Мишка, и его, как обычно, понесло: — Сначала будет как обычно: стихи, песни. Ну и сидр, конечно, куда ж вы все без него… А потом уже для желающих книги, может быть, вместе почитаем что-нибудь, а потом — главное событие. Ты знаешь, о чем я. Мне хочется наконец-то сделать то, что я давно задумывал, и уйти… Но я хочу уйти красиво, так чтобы вы все это запомнили!

Он сказал это очень и очень многозначительно, так что Иришка прикрыла рукой трубку, чтобы ее сдавленный смех ни коим образом не донесся до мрачно-пафосного собеседника. Почему-то ей представилось, что Колбаскин, подобно Бильбо Бэггинсу, собирается в самый разгар торжества надеть на палец кольцо и стать невидимым… Представив Мишу Колбаскина, произносящего на своей вечеринке речь Бильбо в переводе Гоблина, Ириша согнулась пополам и пробормотав что-то типа «До встречи!» положила трубку. А сама отправилась истерически рыдать на диван. Услышав в трубке короткие гудки, Колбаскин нервно пожал плечами: ну что поделать, женщины вообще такие странные! И Ириша не лучше других.