Беглая книга

12

Утро началось. Причем началось как-то неожиданно, со звонком будильника. Обычно я просыпаюсь за пять минут до звонка и выключаю будильник до того, как он начнет противно пищать.

Мне нравилось, когда все шло по заранее мной же заведенному порядку и любое вторжение в этот порядок я воспринимала болезненно, как вторжение в мою квартиру посторонних. Но посторонние в мою квартиру забредали редко (да и друзья, надо сказать, нечасто), а вот порядок нарушался самым бесцеремонным образом.

Следующий звонок был уже телефонный. Я стояла перед зеркалом в ванной и чистила зубы. Быстренько сполоснув рот и выплюнув воду в раковину, я побежала к телефону, мысленно бормоча «Только бы не Танька, только бы не Танька!»

— Алё… Маргарит-Сергеевна? — произнес томный девический голос.

— Я слушаю. — Я сразу напряглась. Кто-то из моих студенток?

— А, здрастье… Это Ира Черемис Вам звонит. Владимир-Андреича дочка.

— А, Ириша! Здравствуй! Как дела? Как учеба?

— Учеба-то нормально… Это самое… Меня тут отец просил вам позвонить насчет этих… Бумажек…

— Ксерокопий?

— Ну да… Он говорит, там Вы интересное что-то нашли и ему сказали.

— Ириша, а откуда у тебя эти бумажки?

— А мне их Машутка дала, моя подружка из МГУ.

Так. А у нее это откуда?

— Да вот не знаю. Ей кто-то дал… Это самое… Ой, вы только простите, я торможу, мы просто вчера на концерте были…

— Ириш, ничего страшного. А ты не могла бы этой Маше позвонить и узнать откуда…

— Ой, да звонила я вчера. Ее нет, и неизвестно когда будет. Уехала. И не сказала куда.

— А у кого ты спрашивала?

— А у родителей ее. Они говорят, что она ездила на какой-то пикник, потом вроде домой приезжала, оставила записку, что, типа, меня три дня не будет или около того. Я не знаю…

— Ну ясно. Если что узнаешь, позвони мне или папе скажи. Там и правда очень интересное дело. Мне надо знать, кто и с какого оригинала снял эти копии.

— Да не вопрос, вот вернется она, я ей позвоню. А потом Вам.

— Спасибо тебе.

— Ну, до свидания…

— Счастливо, папе привет.

И короткие гудки. Понятно, что ничего не понятно. Или, как говорили в старом фильме «дело ясное, что дело темное». Бретонский текст я успела перечитать несколько раз еще до похода в ванную. Но ничего нового не нашла. Библейский текст. Перевод точный и добросовестный. Вполне допускаю, что сделан в конце 17 века. Надо послать его экспертам туда, за границу. Они все же лучше знают. А я? Что я? Этнограф Маргарита Надежкина, любитель и не более. И с чего Володя мне это принес?

Какое-то старое, забытое, затолканное сто лет назад в глубины души ощущение вдруг стало возвращаться. Каждый раз перед встречей с ним — тогда еще мы были молодые! — я долго вертелась перед зеркалом, долго-долго-долго представляла, что может быть, на этот-то раз мы будет не только просто говорить за жизнь, но и… Пределом моих мечтаний был поцелуй Володьки, красавца, Дон Жуана каких мало. Нет, вру, мне так хотелось, чтобы он забыл про всех, на кого растрачивалось его внимание, и понял, что я не просто «друг Ритка», как он тогда меня называл, а женщина… Женщина, которая многим нравилась, между прочим.

И, конечно, каждый раз мы просто разговаривали, приятно и душевно, и каждый раз мы расставались, я закусывала губу, потому что хотелось плакать. Вспомнила, как мы гуляли на смотровой площадке, я смотрела вниз, на панораму Москвы и дала себе слово, что в последний раз надеюсь, что он будет моим… Но каждый раз надеялась, что уж в следующий-то раз…

И вот теперь звонит мне Иришка, инопланетянка из 21 века с кольцом в носу и серебристым мобильником на шее. И от ее голоса я почему-то волнуюсь, как будто… Так, стоп! Хватит, надо переключить мысли на что-то другое! Я пошла дочищать зубы и успела-таки дочистить, пока телефон не зазвонил снова. На этот раз я не стала наговаривать «Только бы не Таня», и очень зря.

— Рита! Ну как? — опять в голосе надрыв. Надоела…

— Доброе утро. Что — как?

— Новости есть?

— Ты о чем?

— Как о чем? О Диме!

— Пока никаких, да и что там за ночь… А у тебя что-то новое?

Татьяна, видимо ждала этой реплики, для того, чтобы начать свою сцену с ламентациями. Я так и видела себя произносящей «Евсеева, на выход!» и провожающей Татьяну на сцену, где она бухалась на колени, заламывала руки, и, обращаясь к взволнованному залу, начинала:

— Рит, ты не представляешь, что у меня случилось! Я просто не знаю, то одно, то другое. Уже если оно началось, то и не остановишь… Просто вот места себе не нахожу!

— Что, Димочка позвонил?

— Хуже! Меня… — тут Татьяна снова приготовилась рыдать, голос у нее задрожал — Ты представляешь, меня обокра-а-а-али!

— Квартиру обокрали? Или тебя на улице?

— Квартиру… — в трубке послышался всхлип. — Ничего не взяли, кроме денег… ты представляешь, все так неожиданно! Хотела взять, разменять, смотрю — в шкатулке пусто! Не то, чтобы совсем уж последние, но если бы ты знала, Риточка, каким трудом мне все это дается! В кои-то веки хотела на себя потратить, и вот…

— Много было денег?

— Двести долларов… То есть, конечно, по нашим временам не много, но ты пойми, мне же, чтобы это заработать, надо с работы на работу бегать. Ты ж понимаешь, сколько нам платят сейчас! А не только себе, но и Диме…

— Так… — я едва успела вклиниться в образовавшуюся паузу, когда Татьяна, по-видимому, сморкалась или просто хлюпала носом. — Дверь взломали? Отец твой с матерью где были в это время?

— В магазине… А дверь не ломали.

— А как в квартиру вошли?

— А вот это я не знаю… Риточка, ты даже не представляешь!

— Совершенно не представляю, как воры могли проникнуть в твою квартиру на седьмом этаже, если они дверь не открывали. Балконная дверь в порядке?

— Не знаю… Ой, Риточка, я отцу даже не говорила про это… Ты знаешь, какой он у меня. До сих пор если что не так начинает мне нотации…

— Причем здесь твой отец? Если у тебя была кража, вызывай милицию, я сейчас ничего не могу сделать. А вообще вспомни, ты свои деньги никуда для надежности не перепрятывала?

Таня на том конце провода задумалась, посопела, а потом неуверенно протянула: — Нет… Вроде бы…

— Ладно, Тань, ты поищи как следует, а мне на работу пора. У меня две пары в МГЛУ, а потом еще куча дел в родном НИИ и вообще…

— Ну хорошо. — произнесла Татьяна таким голосом, будто я бросала ее в смертельно опасной ситуации, но она при этом принимала мою жестокость как фатальную неизбежность. И повесила трубку.

Кажется, у нее было не все в порядке с головой. Собственно, эта мысль посещала меня и раньше, особенно когда я злилась на Татьяну, но сейчас я начала уже опасаться за нее. Она уже не играла убитую горем женщину, она уже всерьез убивалась. Как бы не убилась совсем.

Но мне было уже пора выходить.

…Когда, отрубив две положенные пары в бывшем ИНЯЗе, я пришла, наконец, в свой уютный НИИ, там еще никого не было. Поэтому я с чистой совестью оккупировала компьютер. Для начала посмотрела почту. Половина была по делу, а половина была невесть откуда свалившейся на меня англоязычной рекламой. Причем сразу в нескольких письмах (прямо в заглавии!) мне снова предлагали увеличить то, что, как у всякой особы (или особи?) женского пола у меня отсутствует. Было уже не смешно. Ответив на то, на что я считала нужным отвечать, я принялась за поиски друзей таинственно исчезнувшего Димочки. Дело было нехитрое.

По ключевым словам я быстро отыскала московский сайт, посвященный кельтской музыке. Мне пришлось просматривать все сообщения на форуме в надежде хоть за что-нибудь зацепиться.

Довольно часто встречались сообщения какой-то Машеньки (Уж не той ли, которая подкинула Ирише ксерокопии старинных документов?). Судя по всему, это была заядлая посетительница концертов: то и дело я натыкалась на фразы типа: «Девчонки, ну что? Идем в Точку 17-го?» или «Кто не был вчера в ЦДХ на концерте, тот много потерял. Как мне вас всех жалко! ЗЫ. Привет басисту группы Si Mhor!». Прочитав с десяток таких сообщений, я приуныла, но вот наконец-то в одном из них мелькнул Миша Колбаскин. Та же Машенька у кого-то спрашивала: «Надя, кинь мне телефон Колбаскина, он мне Clannad так и не вернул. Только не мылом, плз, у меня какая-то беда с почтовым ящиком» И Надя, нарушая элементарные правила хорошего тона, в ответном сообщении выставила на всеобщее обозрение номер искомого Миши. Мне было несколько неудобно переписывать этот номер в записную книжицу, ведь давали-то его не мне, но другого выхода, боюсь, не было.

Для очистки совести я решила просмотреть все сообщения от начала создания форума. В одном месте Машенька явно любезничала с человеком, скрывшимся под именем Найси. Надо же, взял кто-то имя красавца Найси из моей любимой саги! Надо бы узнать и пор Машу и про этого Найси, может быть, они меня выведут на Диму в конце концов…

Я подошла к телефону и неуверенно набрала номер. Потом набрала воздух в легкие и выпалила «Алло!» в ответ дежурному «Здравствуйте!», произнесенном приятным мужским голосом. Но когда я начала говорить, приятный голос перебил меня словами «…но сейчас я не могу подойти к телефону. Оставьте, пожалуйста, сообщение после сигнала». Сколько раз уже напарывалась на автоответчики и все никак не могу привыкнуть. В трубке раздалось противное «ПИП!», но я так и не успела сообразить, что бы мне такого ответить ответчику. Пришлось срочно отключиться. Дальнейшие поиски не состоялись. Дверь открылась, и в комнату торжественно вплыла наш матриарх Полина Алексеевна.

…Вечером, скрепя сердце и скрипя зубами я позвонила Татьяне и доложила результат поисков: телефон Колбаскина найден, но его самого дома нет (я честно перезванивала четырежды и каждый раз слушала один и тот же автоотвеченный текст). Таня снова разразилась стонами и воплями, из которых я поняла, что, во-первых, в милиции ее заявление по поводу пропажи Димочки с большой неохотой, но все-таки взяли, и, во вторых, никаких следов кражи, кроме пропажи денег, у нее в квартире не обнаружено. И вообще она боится (в ее-то годы!), что отец узнает и сурово отчитает, и поэтому о краже заявлять в милицию не стала. Хотя денег жалко.

Отделавшись от Тани (а закончить разговор с ней было очень непросто), я хотела разогреть себе ужин, но тут снова позвонили.

— Алё… Маргарит-Сергеевна?

— А, Ириша, здравствуй.

— Маргарит-Сергеевна, а я выяснила, кто эти бумаги Маше дал.

— Кто?

— А Вы его знаете, это этот… Димка Евсеев с Филфака.

— Дима? Евсеев?!

— Ну да…

— Ириш, а он сейчас где? Мне надо с ним поговорить срочно!

— Ой… А вот это я не знаю. Вы знаете, мы на той неделе еще в Вермель пойдем, обычно они с Машкой там всегда вместе бывают. Ну я не знаю, если она не приедет к этому времени, то вряд ли он там будет. А если она приедет, то и он придет. Хотите, могу его домашний телефон для Вас узнать?

— Да нет, Иришенька, спасибо, я сама как-нибудь узнаю… А давно ты его в последний раз видела?

— Димку? Ха… Вот позавчера его не было… И Машки не было… а кто ж его видел-то? Не знаю… Я у своих там поспрашиваю, может кто чего слышал.

— Ой, хорошо бы! Ты если узнаешь, то позвони мне… Или ему скажи… Хотя нет, не надо, просто позвони мне и скажи, где он и как с ним связаться, ладно?

— А… Хорошо…

Мы попрощались. Дима, Маша Ириша… вроде бы все вместе, а кто где с кем и зачем — неизвестно. Надо бы про эту Машу поподробнее узнать. Но — как? Звонить ее родителям? Они небось и так валидол валерьянкой запивают. Гм, как хорошо, что у меня детей нет.

…С французским текстом дело обстояло проще. Вообще с текстами, вещами общаться гораздо легче, чем с людьми. Люди меняются, тексты остаются. Текст можно отложить, забыть, и не будет он тебе трезвонить, устраивать по телефону истерики, звонить тебе в дверь или требовать отчета о проделанной за год работе… Иногда мне хотелось вообще отрешиться от людей и жить только текстами, раствориться в них, уж очень сложно все у этих двуногих… Французский текст, по заверению коллег с романской кафедры, был подлинным. Конечно, Володе я расскажу, что знающие люди провели экспертизу и со всей ответственностью заявили и все такое… На самом деле посмотрели, почитали, поцокали языками «Ой, какая история занимательная! Да, да, язык, стиль — восемнадцатый век, точно, не переживай!» и снова погрузись в свои дела. У кого-то дети школу оканчивают, у кого-то муж любовницу завел, у кого-то свекровь с инсультом — все как у людей. А меня чем дальше, тем больше волновало — а что стало с этой Маргаритой? Тезка моя, между прочим. Вообще, имя не спроста… Маргарита и дьявол — вечная тема какая-то.

Я человек не верующий и не суеверный. Родители мои были убежденные атеисты и я считаю, что они были правы. Сейчас редко кто, даже из неверующих, говорит такое вслух. Наверное, боятся прослыть мракобесами и ретроградами. Я не стесняюсь. Я признаю только знание и познание. А вера — это принятие чего-либо без доказательств. Нет, я уважаю религиозные чувства других людей, но разделять их не собираюсь.

Когда в конце восьмидесятых у нас религию «разрешили», многие мои сверстники (и Володька, кстати, в числе первых), толпой двинулись креститься. Мне было смешно. Сколько было ненужной патетики! И ведь все (или почти все) были партийные, кто-то еще десять лет назад ругал старушку-маму за то, что она тайком бегала куличи святить, а в восемьдесят восьмом сами стали ходить с крестами на шее, как в детстве с пионерскими галстуками ходили. Танька одна не крестилась, боялась отца, хотя ей тоже хотелось, все туда, и она туда же… А Володька крестил всю семью: жену и обеих дочерей. Целый год отходил в церковь, выстаивал службу в праздничные дни, даже пожертвования какие-то делал, а потом мало-помалу религиозный экстаз у него иссяк. Сам он говорил, что разуверился.

У кого-то, как у Володьки, потом перекипело, кто-то и вправду уверовал, хотя мне сложно понять, как это происходит. Я где-то читала, что вера в Бога — хороший способ психологической защиты. Может быть. Да, мне иногда бывало жаль, что я не верю ни во что, так было бы проще жить. Но я не верю. Я либо знаю, либо сомневаюсь. И чем больше знаю, тем больше сомневаюсь.

Библейский текст я, в отличие от многих верующих, знала почти наизусть и к самой Книге относилась весьма трепетно, но именно как исследователь. Она для меня была всегда ценным источником, сложнейшим текстом, не более. Но ни разу не было такого, чтобы, держа ее в руках и вчитываясь в нее, я испытывала что-то из ряда вон выходящее.

И, кажется, впервые со мной стало происходить нечто необычное. Тогда, после этих непонятных звонков я снова стала вчитываться в письмо Ле Пеллетье и пыталась себе представить, что могла переживать бретонка, для которой эта книга была сверхценной. Нет, наверное, мне этого не представить. А в общем… был уже вечер, темно, за окном метались на ветру ветки деревьев. В аквариуме мои питомцы издавали утробные звуки, не совсем похожие на «ква-ква». Я погасила свет во всех комнатах и попыталась мысленно переместиться туда, в таинственное место Кервезенн…

…Она ведь была совсем еще девчоночка, по нашим меркам — первокурсница. Только без кольца в носу и мобильника на шее. И наивная, в отличие от современных семнадцатилетних барышень, которые, наверное, больше меня понимают в жизни. Почему-то я прониклась особенной симпатией к моей тезке из Нижней Бретани. Я так и видела, как она идет босиком по холодному скрипучему полу, то и дело вздрагивает, оглядывается и прижимает к груди Книгу… Вот она обернулась и умоляюще посмотрела на меня, выпростала руки из-под шали. В руках была темная книга, которую в полумраке было и не рассмотреть. Я вглядывалась, но не могла ухватить взглядом ни одной особой приметы. Темно-коричневый переплет. На обложке ничего — ни буквы, ни значка. Она протянула мне книгу и умоляюще посмотрела на меня (так обычно смотрят, когда просят поставить зачет, несмотря на отсутствие знаний). Я тоже протянула к ней руки и тут же спохватилась. Ощущение было такое, как будто я увидела сон, не засыпая.

У меня не очень развито художественное воображение, но этот момент был редчайшим — если не единственным — в моей жизни, когда перед глазами я увидела картинку, да, я видела эту девушку как в кино! Даже нет, в кино-то понимаешь, что все происходит на экране, а тут — как будто это была галлюцинация. Это было настолько неожиданно, что я решила на время отодвинуть работу над моей злосчастной монографией и найти эту самую книгу. Не для того, чтобы обеспечить Володе его сенсацию, а для того, чтобы просто прижать ее к груди и походить с ней в темной комнате. Глупо, конечно. Но я решила взяться за это дело. Я не могла подвести Маргариту…