Баннерет

Глава 17 «Другие»

— К берегу, к берегу его тащи! — втолковывал какой-то кмет одному из ополченцев, — Да цепляй ты его уже, унесёт течением ведь!

— Да куда там, — отбрехался солдат, продолжая тыкать, — Или о пирс зацепится, или в сетях запутается.

— Ага, а нам енту погань значит потом из сетей вырезать! — возмутился крестьянин, по всей видимости из рыбаков, — Да держи ты ровнее. Багор ведь держишь, а не своё мужское естество! А, шип мне в подпругу. Дай сюда! — кмет выхватил у стражника длинную палку с крюком на конце, одним ловким движением уцепил белёсую тощую тушу твари, и потащил её к берегу. Остальные селюки стояли на почтительном отдалении, возле пирсов, и с большим интересом наблюдали за происходящим. Несмотря на то, что тварь была уже мертва, они всё равно опасались к ней приближаться.

Перед глазами вновь замелькали строчки логов:

Навык «Одноручные мечи» достиг 23его уровня. Получено 30 опыта.Навык «Пиромантия» достиг 17го уровня. Получено 25 опыта.Навык «Атлетика» достиг 18го уровня. Получено 25 опыта.Навык «Рукопашный бой» достиг 9го уровня. Получено 20 опыта.До следующего уровня персонажа осталось 45 опыта.

— Ну, мальчики, что я пропустила? — к нам подошла Айлин. Поправила сбившиеся волосы. И сама себе ответила, — Похоже, пропустила немало.

— Угу, — кивнул я. Немного помолчал, глядя на то, как обваренную, бесформенную тушу существа вытаскивают на берег, и добавил, — Удалось разглядеть что-нибудь.

Девушка молча покачала головой. Оно и неудивительно. Твари не оставляли после себя магический след, несмотря на то, что магией явно пользовались. Иначе объяснить то… перевоплощение, которое произошло с Янеком, было попросту невозможно.

— Должно быть они пользуются какой-то иной магией, — бросила Айлин, задумчиво рассматривая тушу уродца, которого уже выволокли на берег. Один из стражников подошёл к монстру поближе и с силой ткнул его пикой под ребро. Бледная прочная кожа неохотно подалась под натиском серой стали. Остриё вошло по древко и завязло обварившейся туше. Тело твари безвольно дёрнулось от удара, не подав при этом никаких признаков жизни.

— Готов, — подытожил ополченец, — Знатно, вы его, господин колдун, значица, обварили. А жаль. Привязать бы поганца к столбу да допросить бы, как следует.

— Ты шо, Микель, совсем с глузду съехал, — возмущённо заорал кмет, отбрасывая багор в сторону, — Да от одного взгляда на эту страховидлу можно запаршиветь. Какие в жопе допросы. Да и свою тыкалку ты бы выкинул, добром тебе советую. А тело, стало быть, надо сжечь как можно…

— Никто ничего сжигать не будет, — прервал кмета я, — Пригоните сюда телегу и отвезите тело в наш лагерь. Немедленно.

— Верно, значит говаривают, что колдуны всякую падаль жрут, — крикнул кто-то из толпы кметов. Их уже немало собралось на пристани.

— Вот и эти двое хотят мертвечинкой страховидлы полакомиться, — поддержал его другой, — На ужин, стало быть!

— Зря их Пешик в деревню пустил! — поддакнул третий.

Ну твою ж мать. Опять двадцать пять. Надеюсь, хоть в этот раз до драки не дойдет. Лучше сразу их урезонить, пока они не решили что и от нас тоже можно запаршиветь, и не похватались за вилы и топоры.

— Того, кто это пизданул — первым сожру, — сплюнул я, сделав шаг вперёд и положив руку на эфес меча, — Уж больно аппетитно от него падалью смердит.

Кметы попятились. На их лицах вновь появился испуг. Связываться с колдунами, не имея за спиной разъярённой толпы с вилами и факелами, не хотел никто. Отвечать за свои слова, по всей видимости, тоже. Внезапно вперёд вышел невысокий усатый мужичок в рубахе с расшитым красным узором воротом, которая заметно топорщилась на его пивном животе. На его шее болтался небольшой медный медальон с цеховым знаком. Перо и чернильница. Писец, значит. Ещё и с цеховым знаком. Любопытно, что он забыл в этих диких краях. Может проездом? Или что-то вроде здешнего сборщика податей?

— Вы, милсдарь колдун не серчайте понапрасну, — мужик едва заметно наклонил голову в знак уважения, — Они это не со зла. Люди здесь тёмные. Колдуна в последний раз видели дай боги их деды или прадеды. Да так, своим внукам набрехали, что те при одном вашем виде портки, значит, обгадить готовы, — писарь повысил голос, — А Матиаш, так и вовсе умом слаб. Это всем известно, — мужик встопорщил усы и на мгновение задумался, как бы удачнее продолжить начатую речь и добавил, — Мы понимаем, что вы хотите нам помочь, и выполним вашу просьбу. Вы только одно скажите, — он ткнул пальцем в сторону распростёртого на речной гальке трупа, — Можно, значит, от этой падали запаршиветь то или нет?

— Руками её не трогайте, — я убрал руку с эфеса меча и кивнул мужику, мол, понял, проехали, — Затащите на телегу багром. А крюк после над огнём прокалите как следует.

— Добро, — кивнул мужик, — А…

— А как нам значица от страхолюдин этих защитится, — вперёд вышел другой кмет. В мокрой рубахе и широкополой рыбацкой шляпе. Тот самый, что помогал ополченцу вытащить труп на берег, — Ежели они за Игнаца из хаты выволокли, так, стало быть, любого из нас могут схапать.

Мда уж. Нашли, кого спрашивать. Дерьмо. Похоже, придётся импровизировать. Впрочем… Нам надо выиграть лишь немного времени и набрехать чего-нибудь от балды, чтобы кметы чувствовали себя спокойно хотя-бы сегоня ночью. Ну, может быть, ещё и завтра. А там разделаемся с бандитами, а потом тварям и поехавшему духу, который ими руководит, станет совсем не до здешних селюков.

— Перво-наперво, заприте двери и ставни на засовы, — я прошёлся взад вперёд, начав загибать пальцы. Впрочем, кметы всё равно не могли этого видеть из-за пластин моих латных рукавиц, прикрывавших кожаные перчатки, присобаченные к ним с внутренней стороны, — Ночью никого к себе не впускайте и никому не открывайте, будь то хоть ваш знакомый, хоть староста, хоть кто-то из стражи. Насыпьте соли под порог и на подоконники. Над входом повесьте вязанку чеснока. И держите вилы и топоры в изголовье кровати. Это всё, что я пока вам могу посоветовать.

— Покорнейше благодарю! — писарь снова кивнул и махнул собравшимся крестьянам, — Матиаш, дуй за телегой. Жишка, раз уж ты так здорово обращаешься с багром, тебе и заволакивать это… — писарь ткнул пальцем в сторону уродливого трупа твари.

— Но…

— Про долг забуду, — отрезал писарь.

— Ну ладно уж, — проворчал рыбак, направляясь к выброшенному багру. Энтузиазма в его движениях заметно прибавилось. Похоже, долг был немаленьким. Ладно. С этим разобрались. Но осталась ещё одна проблема…

— Эй ты, как там тебя! — Бернард махнул рукой ополченцу, который до сих пор безмолвно стоял неподалеку, — Подь сюда. Разговор есть.

— Слушаю, — коротко кивнул ополченец, глядя скорее на меня, нежели на Бернарда. Я коротко кивнул. В этот разговор встревать не хотелось. Обычно, когда сержант что-то делал, он чётко понимал что именно и зачем он делает. Причём понимал это получше некоторых, которым по долгу положения понимать бы следовало.

— Арестуйте всех, кто сегодня ночью стоял в одном дозоре с Янеком, — скомандовал Бернард, — Проверьте, не подменили ли их эти твари. Ежели подменили, вы и сами знаете, что делать с этими чудищами. Копьё их берёт, стрела, надо полагать, тоже. И передайте Одрину, чтоб к утру собирал ополчение. Боюсь, нам всё же понадобятся его… услуги.

— А вместе с посланием передайте вот это, — я достал из кошеля россыпь железных кругляшков. Две дюжины, может чуть больше. Должно хватить, чтобы как следует выпить. В качестве небольшой компенсации за унижение, будем надеяться, тоже, — Пусть выпьет за успех завтрашнего предприятия. И ещё можете сказать ему… что я несколько погорячился на его счёт.

— Ты приносишь извинения этому козлу! Да пусть он идёт в за… — возмущённо встряла Айлин, но я тут же её одёрнул.

— Помолчи. Потом объясню.

Девушка насупилась и демонстративно отвернулась. Она терпеть не могла, когда ей затыкают рот. Но сейчас по-другому было просто нельзя. Да, Одрин действительно тот ещё штопаный гандон, но… Обстоятельства в этот раз оказались на его стороне.

— Будет сделано, — кивнул ополченец и заспешил прочь. Другие бойцы из патруля молча последовали за ним.

Бернард смерил меня взглядом, в котором одновременно читались озадаченность, удивление и уважение.

— Вот уж не ожидал от тебя, Генри, такого, — сержант задумчиво почесал щетину, — Удивил, нечего сказать. Честно признаюсь, в твоём бы возрасте, яб скорее по-тихому прирезал его где-нибудь в подворотне, после того, что он сделал. Или прибил бы прямо на месте.

— Так и стоило сделать, — буркнула Айлин, так и не соизволив повернуться к нам, — А не расшаркиваться перед этой драной сукой.

— Может и стоило бы, — пожал плечами Бернард, — При других обстоятельствах. Объясняю то, что до Генри дошло без слов, — девушка снова недовольно фыркнула, однако сержант не обратил на это никакого внимания, — Мы сами не можем управлять местным ополчением. Да, Генри вроде как доказал, что он более опытный вояка, чем здешний капитан. Но он всё ещё остался чужаком, который не знает даже имён местных десятников. Про их уважение и расположение я вообще молчу, — Бернард шумно выдохнул. Приложился к фляжке. Продолжил, — Пока у нас был Янек, мы могли командовать через него. Как я понял, он был вторым человеком после капитана. Люди знали его и уважали. И наверняка бы послушались. А он бы послушался нас. Но после того, как выяснилось… — сержант кивнул в сторону мёртвой твари, которую кметы уже грузили на телегу, — Ты и сама видела, что выяснилось. После этого между нами и десятниками не осталось больше никого, кто мог бы им отдавать приказы. А значит, и всё деревенское ополчение осталось без командования. Как ты думаешь, долго оно сможет просуществовать в таком состоянии?

— Ну, выдвинули бы кого-нибудь из десятников командовать, — равнодушно пожала плечами девушка, — Он свой. К нему бы доверие было.

— Вот только мы все ещё чужаки, — покачал головой я, — И наше слово стоит здесь пока что не больше ломаного гроша. Даже еслиб мы поставили какого-нибудь десятника над всеми остальными, всё равно среди них началась бы свара. Мы не можем возвышать кого-либо просто по собственной прихоти. Да, в этом нам мог бы помочь Пешик, но он не станет этого делать.

— Почему? — обида в голосе девушки исчезла.

— Потому, что мы уедем, — взял инициативу в свои руки сержант, — Разберёмся с бандитами, успокоим взбесившийся дух, перебьём уродцев этих, сколько сможем и уедем. А Пешик останется здесь. Наедине с обозлённым Одрином, которому очень долгое время подчинялось всё местное ополчение. Как думаешь, если этот засранец захочет устроить маленький переворот, кого послушают бойцы, его, или того сопляка, которого поставит староста по нашей просьбе? По просьбе колдунов, питающихся падалью, которые околдовали бедного старика, лишив того последних остатков рассудка?

В воздухе повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь руганью рыбака, пытавшегося затащить труп на телегу багром. Палка была слишком уж длинной, а тело то и дело норовило соскользнуть с крюка. Кмет же отскакивал в сторону, бросал свой инструмент и начинал сквернословить, каждый раз, как останки твари безвольным мешком висевшие на багре, пытались упасть в его сторону.

— Но ты ведь не думаешь… — в голосе Айлин просквозила неуверенность. Она с опаской покосилась на сержанта.

— Я знаю, что вы ничем подобным не занимаетесь, — отрезал Бернард, смерив девушку холодным взглядом. Айлин зябко поёжилась и отвела глаза, — Наши люди знают, что вы ничем подобным не занимаетесь. А вот они, — сержант махнул рукой в сторону кметов, собравшихся возле телеги, — поверят скорее бредням и сказкам, которые им рассказывала бабка, когда они ещё пешком под стол ходили, или вовсе — гадили под себя. И при первом удобном случае попытаются поднять вас на вилы. И нас, вместе с вами заодно. Пока они нас терпят, потому что им так сказал Пешик. Потому, что мы им нужны. Потому, что с тварями и призраком колдуна сами они не справятся. Но любому терпению есть предел. Сегодня вы имели возможность убедиться, сколь он у них мал.

Мы снова замолчали. Рыбак, наконец, запихнул труп в телегу. Выругался и полез на козлы, где уже сидел Матиаш. Кмет хлестнул кобылку поводьями, но та заартачилась, захрапела и повернула голову, опасливо косясь на телегу. Запах твари её нервировал.

— Но, пошла! — прикрикнул селюк, хлестнув кобылку ещё раз поводьями. Та ещё раз всхрапнула, топнула копытом, и понуро повесив голову, побрела к городским воротам. Мы неторопливо побрели следом за телегой. Некоторое время шли в полном молчании.

— Дерьмо, — тихо, так чтобы не услышали кметы, ползущие на телеге впереди, выругалась Айлин, нарушив тяжелую тишину, — Ёбаное сраное дерьмо, — я заметил, что плечи девушки начали нервно подрагивать, а в голосе появились какие-то странные нотки, — Везде одно и то же. Почему везде одно и то же, — Айлин неожиданно всхлипнула. Её голос дрогнул. Я с удивлением покосился на девушку. Открыл было рот, чтобы поинтересоваться, что именно она имеет ввиду и тут же получил ощутимый тычок под рёбра с другой стороны. Повернулся. Посмотрел на Бернарда. Сержант старательно делал вид, что считает ворон, круживших над деревней, и даже не косился в мою сторону. Засранец.

Я поравнялся с Айлин и слегка приобнял её за плечи. Девушка посмотрела на меня и одними губами прошептала вопрос.

— Почему? Почему везде, где бы мы ни появились, всё заканчивается тем, что нас пытаются убить или прогнать? Ненавидят. Кто-то вежливо, сквозь стиснутые зубы, потому, что наша помощь ему нужна. Кто-то с вилами, факелами, камнями и проклятиями, брошенными вслед. Везде одно и то же. Нас везде ненавидят, — голос её снова дрогнул. В уголках глаз блеснули крохотные бисеринки слёз.

— Потому, что им страшно, — шепотом ответил я, — Они, как и любой человек бояться всего, что выходит за рамки их понимания. Боятся. И потому ненавидят. Пока они поодиночке, эта ненависть сидит глубоко внутри каждого из них. Но стоит им собраться в толпу. Хоть немного почувствовать собственную силу и она вылезает наружу. Берёт верх над их гласом рассудка, превращая обычных людей в безвольное озлобленное стадо. Стадо, которому нужно выплеснуть свою агрессию. Вопросами вроде: «зачем?», «почему?», «какая мне от этого выгода?», «что я творю?», они в этот момент не задаются. Они вообще никакими вопросами не задаются. Им нравится ощущать себя частью толпы. Плыть по течению. Это гораздо удобнее, чем встать и сказать «одумайтесь, люди». Гораздо безопаснее. Ведь если ты так скажешь, пойдешь против течения, против озлобленной толпы, то сам можешь попасть под раздачу.

Айлин не ответила. Всхлипнула. Шмыгнула носом. И неожиданно прижалась ко мне. Я слегка опешил от этого. Покосился на Бернарда, но сержант всё так же продолжал усиленно делать вид, что считает трёх ворон, кружащихся над деревней. По какому кругу он их пересчитывал, я уточнять не стал.

— Нам придётся привыкнуть, что мы — другие, — я осторожно, стараясь не растревожить рану на плече, обнял девушку. Она прижалась сильнее. Нос начала щекотать прядь её волос, пахнущая какими-то полевыми цветами, — Люди не любят других. Ты можешь поменять эпоху, но это поменяет лишь предлог для ненависти. Безграмотные средневековые селюки видят в нас колдуна и ведьму, которые крадут детей, питаются падалью, наводят порчи и притягивают беды. Образованные люди из внешнего мира — предтечу к восстанию машин, которое, по их мнению непременно должно положить конец доминированию кожаных ублюдков на планете земля. Ну, или хотя-бы испоганить им игру.

Айлин сдавлено хихикнула не поднимая головы. Немного помолчала и спросила.

— Но ведь… Не такие уж мы и другие. Разве нет?

— Того, что есть, более чем достаточно, чтобы появился повод для ненависти, — я покачал головой, — Люди друг друга и за меньшее ненавидели. За другие обряды внутри одной и той же религии. За другой цвет тряпки, зовущейся флагом. За язык едва отличался от их собственного. Да даже за банальное желание жить своим умом. У нас же… Магические способности и электронные мозги, способные мыслить вне заданной им парадигмы. Поводы более чем веские, что для этих, что для тех.

— Не все же такие…

— Не все, — согласился я, — Есть те, кто и в толпе способен сохранить глас рассудка. Один из примеров мы только что наблюдали, в лице здешнего писаря. Некоторые таких людей даже достаточно отважные, чтобы пойти против обезумевшего человеческого стада. Нередко они пытаются остановить эту самую толпу до того, как люди натворят непоправимое. Натворят то, о чём потом могут сожалеть целыми поколениями. И так же нередко оказываются в одной петле или у одной стенки с тем, кого хотят защитить. И их ненавидят так же, как и тех, под другим флагом, со своим умом или ещё с каким либо отличием. Даже, наверное, больше. Потому, что для толпы в момент помешательства, они предатели, трусы или просто дерьмо, которое вообразило себя лучше тех, кто плывёт по течению. Вот только если это «дерьмо» оказывается не в силах остановить и вразумить людей, случается то, что в нашей истории случалось уже не раз и не два. Война. Геноцид. Или банальная поножовщина. Жестокие, бессмысленные и никому не нужные, — я ненадолго замолчал, задумавшись, стоит ли дальше развивать эту тему. Впрочем, в следующее мгновение Айлин решила эту дилемму за меня.

— Спасибо, — неуверенно сказала она, разжав руки, отступив назад и отведя взгляд в сторону, — И извини. Просто на меня что-то накатило… Минутная слабость.

— Ничего, бывает, — кивнул я, — На меня самого порой накатывает. Просто уже научился не подавать виду. А что касается Одрина, то без его помощи…

— Да чёрт с ним, — отмахнулась Айлин, — Надо, значит, надо. Просто, чем быстрее мы от этого говнюка отделаемся, тем лучше.

— Вот с этим уже не поспоришь, — многозначительно заметил Бернард.

Дальше шли молча. Телега мерно поскрипывала, лошадь изредка всхрапывала поводя широкими ноздрями, порывалась остановиться. Тогда возничий хлестал её поводьями по крупу, заставляя идти дальше. По пути нам попалось несколько патрулей ополченцев. Две четвёрки бойцов бежали в сторону деревенских ворот, ещё одна вытаскивала из сарая уродливое серое тело зацепив его за мясницкие крючья.

— Его тоже тудыть, к вам? В телегу то? — поинтересовался командир патруля, когда мы поравнялись с ними. Я молча кивнул. Телега встала.

— Кстати, — бросил я, обращаясь к Бернарду, — А как ты догадался, что Янек стоял на воротах?

— Это то просто, — пожал плечами сержант, снова доставая из-за пояса фляжку, — Ты лучше расскажи, как ты узнал про то, что он не человек.

— Ну… — я замялся, пытаясь подобрать нужные слова, — Честно сказать, даже не знаю. Взгляд его мне показался странным. Когда я сказал, что надо проверить тех, кто вчера был в дозоре на воротах, в нём промелькнуло что-то нечеловеческое.

— Вот ты и сам ответил на свой вопрос, — пожал плечами Бернард, — Он понял, что сейчас мы раскроем всю его аферу и выдал себя. Ну, а дальше уже нетрудно было догадаться, что именно он в эту ночь стоял на воротах. И именно те, кто был с ним, открыли их бандитам. Точнее, это существо, которое себя за него выдавало.

Тело погрузили на телегу и мы снова тронулись в путь. До лагеря добрались довольно быстро. Люди Бернарда, сопровождавшие нас, тут же отправились к костру, над которым в котле уже аппетитно булькало каша с луком, овощами и салом. Трупы тварей на всякий случай лишний раз проткнули копьями. Для верности. Чтоб уж точно не встали. Телегу с ними отогнали к шатру Вернона. Он там успел оборудовать что-то вроде небольшой аптеки со столом, на котором даже можно было проводить не слишком сложные операции. Оперировать нам было пока-что некого, а вот тела тварей вскрыть было нужно. Чтоб понять, с чем в действительности мы имеем дело, заразно ли оно, и как это проще всего убить. И кроме Вернона справиться с этим было попросту некому.

— Слушай, будь другом, сходи, принеси нам поесть, пока эти троглодиты всё не расхватали, — бросила Айлин, усевшись на скамейку возле входа в мой шатёр.

— А ты, — я скрестил руки и с подозрением уставился на девушку. Ноги у неё не отсохли, так что могла бы сходить и сама. Или поискать кого нибудь другого на роль прислуги, потому как у меня на такую дурь не было ни времени, ни большого желания.

— Мне надо… Ну, ты понимаешь. Надо, — Айлин многозначительно кашлянула, немного помолчала, глядя на меня и ожидая хоть какой-то реакции, и не дождавшись, продолжила, — Слушай, не будь жопой. Я тебя с утра между прочим выручила. Так что ты мне кое-что должен.

Я тяжело вздохнул и покачал головой. Мда уж. Ничего в этом мире не бывает «задаром». Ладно, чёрт с ним. На этот раз схожу. Ноги не отсохнут, а «должок» над душой висеть уже не будет. Да и как знать, может быть в следующий раз, как я просплю завтрак, она снова меня выручит.

Возле костра было столпотворение. Каша как раз подошла, и к котлу выстроилась длинная очередь из солдатни стучавшей мисками и ложками. Я подошёл поближе и встал в конец. Никаких привилегий, как командиру отряда мне в этом плане не полагалось. Да и от титула парни не приходили в немедленный трепет, вынуждающий их коленки подгибаться, а их самих — отступать в сторону, пропуская меня вперёд. Говоря проще — никакого уважения.

Единственным привилегированным человеком, среди присутствовавших, был, как ни странно, Роберт. Он развалился на импровизированной лавке из нескольких ящиков и пары досок, сооруженной напротив котла, и лениво бренчал на лютне, что-то напевая себе под нос. Со стороны могло показаться, что он рискует остаться без ужина или попросту не голоден, но на деле это было далеко не так. Немного погодя к нему подошла одна из маркитанток. Та самая Марта, которая не так давно пыталась затащить меня в койку. Подошла, чуть наклонилась. Так, чтобы Роберт мог оценить все достоинства её немаленького бюста. Протянула ему миску, из которой каша едва ли не вываливалась через край и очаровательно улыбнулась. Бард поблагодарил её, шёпотом отвесил какой-то похабный комплимент, от которого щёки девушки залились румянцем.

Роберт лениво потянулся, сел, и уже собирался было приступить к еде, как вдруг его взгляд нашёл в конце очереди меня. Бард хитро улыбнулся и подмигнул, как бы говоря: не тот ты выбор по жизни сделал, дружок, ох не тот. В ответ я лишь покачал головой, про себя подумав: «выперндрёжник».

Вообще парень одним своим существованием подтверждал все самые распространённые стереотипы о бардах. Огромное эго, умение охмурить, а после — и затащить в койку любую даму, а так же совершенно неуёмное шило в заднице, нередко доводили его до беды. Впрочем, они же помогали ему добывать довольно ценную информацию. Как любил говорить сам Роберт, никто не будет с тобой более откровенным, чем женщина, которую ты только что хорошенько отодрал. Впрочем, когда было нужно, он разительным образом менялся, из весёлого балагура превращаясь в серьёзного… нет, не вояку. Воевать он не умел, и учиться не собирался. В серьёзного мужика, который готов был браться за самую грязную работу, чтобы помочь отряду.

Когда очередь наконец добралась до меня, черпак уже скрёб по дну котла. Марта, управлявшаяся с ним, и начала строить глазки и мне, но я вновь лишь отрицательно покачал головой. Похоже урок она усвоила не до конца. Впрочем, сейчас она почти сразу поняла, что ей ничего не светит. Состроила кислую мину, плеснула в миски кашу, быстро сунула их мне вместе с большой краюхой хлеба и тут же подсела к барду, обвив руками его шею. Одна из завязок её платья при этом «совершенно случайно» распустилось, обнажив неприлично глубокое декольте. Роберт снова мне подмигнул, отложил миску в сторону, поцеловал маркитантку в щёку, и начал напевать напевать какую-то исключительно похабную песенку из своего богатого репертуара. Солдаты поддерживали его нестройным хором.

Персты твои прикрыли грудь,Не дав соски мне лобызнуть…

Я развернулся и потопал обратно к шатру. День выдался слишком долгим. Ноги гудели. Рана под повязкой снова начала чесаться. Хотелось лишь двух вещей. Жрать и спать. Тем более, что на сон оставалось часа четыре, не больше. Ночную диверсию пока что никто не отменял.

Айлин по-прежнему сидела на лавочке, откинувшись спиной на грубую ткань шатра и закрыв глаза. Прямо перед ней расположилась небольшая бадейка с горячей, парящей на холодном вечернем воздухе, водой, в которую девушка опустила ноги, предварительно закатав штаны по колено. Сапоги сиротливо лежали рядом.

— Ага… Так вот, что ты имела ввиду, когда говорила «мне надо», — хмыкнул я, всё ещё раздумывая, стоит ли ей отдавать её миску.

— Да. Надо. У меня ноги гудят, — пожаловалась девушка, — Мы сегодня за весь день присели разве что у Пешика, да и то ненадолго

— Если забыть про то, что наш день начался сильно после полудня, — проворчал я, всё-таки отдавая ей миску. Конечно, можно было бы отставить её в сторону и предложить Айлин воспользоваться телекинезом, но мне не очень то хотелось оттирать от каши собственный шатёр, — И про то, что мои ноги гудят не меньше твоих.

— Не бухти, — Айлин принялась за еду, не обращая внимания на мои возмущения, — Как бабка старая, честное слово. Не помер же.

— В следующий раз ты пойдешь, а я буду парить ноги в бадейке, — я тоже принялся за еду. Каша на этот раз вышла на удивление удачной. Ну, или мне так показалось с голодухи. Однако, одного отрицать было нельзя: мяса и сала в этот раз наши «повара» действительно не пожалели.

— Ладно-ладно. Договорились, — примирительно сказала Айлин, отламывая себе небольшой кусок хлеба, из той краюхи, которую мне удалось достать, — Хотя, говоря откровенно, тебе не помешала бы бадейка побольше.

— Ты сама деликатность.

— Да я не про то, — отмахнулась девушка, — Хотя и про то тоже. Кровь надо отмыть, прежде чем снова обрабатывать рану.

— Боюсь, побольше сейчас уже не достать, — покачал головой я, — Придётся по старинке — мокрой тряпкой. Хотя, в одном, конечно, ты права. Надо выделить день, найти тут баню и хорошенько в ней откиснуть. И остальных тоже бы загнать в неё не помешало, чтоб не разводили антисанитарию. Хрен его знает, когда выпадет случай попарится вновь, так что надо пользоваться моментом.

Из-за шатра показался Трухляш. Вальяжно прошествовав к нам зверь подняв хвост и начал тереться мне о ботинки, выпрашивая лакомство. Обнаглевший котяра вместо того, чтобы ловить мышей, повадился каждый вечер устраивать обход и собирать своеобразную дань в виде кусочков мяса из каши.

— Да дай ты ему, — хмыкнула Айлин, глядя на то, как кошак выгибается дугой, пытаясь всей спиной потереться о мою штанину, — Знаешь же, что не отстанет, пока не получит.

Я, тяжело вздохнув над своей нелёгкой судьбой, выцепил ложкой самый большой кусок сала с прожилками мяса и протянул пушистому засранцу. Тот несколько мгновений брезгливо обнюхивал подношение, затем схватил его зубами, отбежал чуть в сторону и с громким чавканьем принялся уплетать «добычу».

Где-то вдалеке Роберт затянул мелодичную песню. Кажется это была одна из его лирических баллад, про двух влюблённых которым по воле злого рока никогда не суждено быть вместе. Следовало признать, что парню сложно было отказать в таланте. Многие его работы действительно трогали. Однако у солдатни популярностью пользовались в основном похабные стишки и песенки.

— Генри, — нарушила повисшее молчание Айлин.

— М…

— Давно хотела тебе спросить… — девушка замялась, размышляя над тем, как удачнее сформулировать вопрос, — Мы сражались уже не раз и не два. Тебе перед боем никогда не было страшно?

— Тебе честно?

— Да. Честно.

— Ну… — я задумался, пытаясь вспомнить, что именно чувствовал перед схватками, — Честно сказать, в большинстве случаев я просто не успевал подумать о том, что мне следовало бы испугаться. Но когда успевал, то боялся. Боялся до усрачки. Просто не подавал виду.

— Почему?

Трухляш наконец разделался с кусочком мяса и подошёл к Айлин. Покрутился возле бадьи. Встал на задние лапы, передними опершись на её край. Понюхал воду и брезгливо фыркнул. Но не ушёл. Запрыгнул на лавку и уселся у девушки на коленях, ожидая, когда та выдаст ему свою часть дани.

— Потому, что не мог. Не было у меня такого права. Если бы я, будучи командиром отряда показал свой страх, остальные… они бы тоже запаниковали. И дрогнули. И тогда мы бы с тобой сейчас попросту не разговаривали.

— Может быть ты и прав, — задумчиво протянула Айлин, а затем быстро и нервно добавила, — Но я, слава богу, не командир отряда. И мне страшно. Страшно впутываться во все эти дрязги с бандитами, выворотцами, крестьянами которые только повода и ждут, чтобы насадить нас на вилы. Так страшно, что аж мутит. Может, ну её, эту вылазку, бандитов и тварей. Давай снимемся и уедем. Вот прямо завтра утром.

— Нельзя, — я покачал головой, отставляя пустую миску в сторону, — Мы уже взяли деньги. И дали слово. Кроме того… Эти люди в беде. Им надо помочь.

— После всего того, что они нам наговорили? — Айлин смерила меня подозрительным взглядом, — После того, как нас перед ратушей чуть не растерзали?

Пока девушка говорила, Трухляш, так и не дождавшись подношения, встал на задние лапы, сунул морду прямо ей в миску, вытащил оттуда здоровый шмат сала и тут же бросился наутёк. Айлин тихо выругалась.

— Уже говорил — они напуганы. Сильно напуганы и оттого злы, — я опёрся спиной на стенку шатра, наполовину прикрыл глаза, любуясь расплескавшимся по небу алым заревом заката. Картину портила большая чёрная туча, стремительно приближавшаяся с востока. Похоже, сегодня ночью снова будет буря, — Но если мы им поможем, как знать. Может быть в них проснётся крупица человечности. И тогда тем «другим», которые пройдут тут после нас будет немножко легче.

Девушка ничего не ответила. Лишь тяжело вздохнула, выбралась из остывшей бадейки и принялась вытирать ноги. Натянула сапоги. Отодвинула лохань в сторону и неторопливо прошлась взад-вперёд, привыкая к новым ощущениям. И села рядом со мной. Гораздо ближе, чем сидела поначалу. Едва ли не прижавшись ко мне. Впрочем, сейчас я был совсем не против. Скорее даже «за».

Чуть приподнялся, оторвавшись от стенки шатра. Здоровой рукой приобнял её за талию. Девушка немного помедлила, словно бы в нерешительности, а затем положила голову мне на плечо. Нос приятно защекотал аромат полевых цветов.

— Генри, — одними губами прошептала она.

— М...

— У меня к тебе просьба, — Айлин ненадолго замолчала, собираясь с мыслями, — Не называй меня больше «коллегой».

— Почему?

— Мне не нравится.

Почему ей это не нравилось, я уточнять уже не стал. Не было смысла. Вместо этого в голове промелькнула мысль, что, быть может, Бернард кое в чём всё-таки прав. Пускай пока что и лишь отчасти.

Додумать её я уже не успел. Завыл ветер, бросив в лицо горсть мелких, холодных брызг. Раздался оглушительный раскат грома. Зигзаг молнии яркой белёсой вспышкой расколол потемневший небосвод пополам.

— Пойдем, а не то сейчас вымокнем до нитки, — бросил я, вставая и поплотнее запахивая ворот своей стёганки, — К тому же надо ещё успеть заняться ранами и хоть немного отдохнуть. Ночка у нас будет та ещё.

— Пойдем, — согласилась девушка, с явной неохотой отрываясь от скамьи и ныряя под полог шатра.

На деревню стремительно надвигалась ещё одна буря.