Индийский поход. Атаман

Глава 8

— Даритель мира, Сияющий путеводный свет, царь царей, Великий Могол Алам-шах Второй дарует сему иноземцу Платову титул своего назима со всеми вытекающими правами, но без права собирать налоги без ведома Дивана и ведения судебных дел! — громко возгласил Холкар на весь зал публичных аудиенций Диван-и Ам.

Звуки его речи заметались среди 60 колонн из красного песчаника, под сводами арок, пока не вырвались на просторную зеленую площадку перед зданием и не унеслись к Разноцветному дворцу.

«Ага-ага, путеводный и сияющий, — подумал я. — Что ж вы бедолагу шаха в черном теле держите, маратхи? То-то он согласился назначить Платова назимом, стоило ему пообещать увеличить содержание жен, шах-заде, с одной рупии в день на две каждой».

Такой беззащитный, как младенчик в манеже, несчастный слепец Алам-шах, обложенный кипой бело-золотых подушек, сидел на небольшом возвышении за позолоченной оградкой под балдахином на резных столбиках. У его «кураторов», маратхов, не было возможности представить собравшимся падишаха во всем великолепии. Главный трон — Павлиний — давно украл Надир-шах, а точку поставили сикхи, утащившие в свой священный город Армитсар гранитную плиту основания. А уж как они гоняли Алам-шаха! Однажды чуть не прихватили его в собственном шатре! А афганцы в лице Гулам Кадира добили, лишив зрения.

— Подойди, Платов-назим, я вручу тебе знаки твоего отличия, — тихим дрожащим старческим голосом призвал атамана Алам-шах.

Его величеству незаметно сунули в руки церемониальную, похожую на маракас, перламутровую булаву. Ее он и протянул вперед, когда Матвей Иванович, сохраняя торжественное выражение на лице, подошел к ограждению и негромко кашлянул. Сцапав знак отличия назима, Платов коротко поблагодарил шаха по-русски. Алам слушал с благостным видом, будто ничего прекраснее в жизни не слышал.

Все, церемония состоялась.

Фарс, конечно, но, поскольку, как выяснилось, не существовало регламента возведения в должность назима, можно было пороть любую чушь. Например, с булавой. Да, такой предмет Великим Моголам был известен, в чудом уцелевших тайных хранилищах нашлась одна такая. Когда навабы узнали, что и казаки очень булаву уважают, тут же приняли решение вручить Платову еще одну. Мол, карри булавой не испортишь.

Вообще, эта затея с назимом появилась явно с подачи хитрого Ранджита. Назим — это заместитель кого угодно, хоть Великого Могола, хоть захудалого князька, чьи владения затерялись в бенгальских джунглях. И вот что важно — им мог стать любой, не требовалось ни благородное происхождение из древнего рода, ни даже подданство империи. А полномочия самые широкие. Да, по договоренности с махараджами Платов не касался дел, связанных с налогами или судом: его сфера — сбор и управление армией падишаха, под его контроль переходили арсеналы, в том числе неплохой, хоть и разнокалиберный артиллерийский парк, склады провианта, средства транспортировки, включая слонов и флотилию лодок на Ганге. Ведь круто же! И всего за несколько сотен рупий в день шахскому гарему плюс за обещанное маратхам возвращение Дели и контроля над Великом Моголом. До чего же элегантная трехходовка! Я прибываю к Бегум Самру, мы присоединяемся к Холкару, он вступает в схватку с Синдией… стремительный марш-бросок казацко-сикхского войска на беззащитный Дели, тут же распахнувший свои ворота. И золотой ключик у нас в кармане!

Я отлипнул от колонны, которую подпирал все время церемонии, и бочком-бочком двинулся на выход. Сейчас все пойдут на парадный обед, усядутся вокруг дастархана, начнут поглощать немыслимое количество блюд муглайской кухни, и начнется цирк с конями. Сингх и его люди будут воротить нос от халяльного мяса, индуисты из высших каст — смотреть на тех, кто его ест, как на низшее сословие (они, вернувшись домой, даже руки помоют, чтобы смыть осквернение), мусульмане с омерзением — на любителей выпить и хватать еду левой рукой, и лишь Платов-назим с полковниками выпьют и закусят с чувством, толком, расстановкой, не подглядывая за соседями.

Меня на том банкете ждут, горячо приглашали, ведь я теперь Фигура, но я не пойду, чтобы не дразнить гусей — все тех же полковников. Странная у меня нынче вышла позиция в армейской иерархии. С одной стороны, я все тот же сотник, Платов меня даже с есаулом прокатил. А с другой — у меня личная мини-армия, размером как три полка, которой никто не указ. Разве что Сингха гурки послушают, но даже здесь есть некоторые сомнения — после того как я вручил каждому по 100 рупий, продав часть нашего дувана, то есть их годовую зарплату, не уверен, что в их простые головы не закрались сомнения насчет того, кто же их работодатель. Вся казацкая верхушка это видела ежедневно, ибо мои «зеленые человечки» охраняли Красный форт, а в свободное от нарядов время продолжали тактическую подготовку под руководством Ступина. Я поручил ему отработать наступление перекатными цепями, держа в голове будущие схватки с «вареными раками» (1).

Дворцовые красоты меня не отвлекали от глубоких раздумий — уже насмотрелся и на роскошные геометрические сады с каналом, и на сочную синеву старинных плиток, и на вычурную могольскую архитектуру. Собственно, мы все, кроме афганцев, здесь и квартировали, раскинув палатки в тени цитрусовых деревьев и кипарисов. Кругом благоухали цветы синего, белого и фиолетового цветов, журчала вода, казаки отдыхали, рассевшись в павильонах Саван и Бхадон, или стирали портянки в проточной воде каналов. У небольшого фонтана, являвшегося частью водного каскада, обнаружилась грустившая Марьяна. К ней-то я и направлялся.

Она сидела на невысоком каменном ограждении и задумчиво водила рукой по воде. Но при всем желании язык бы не повернулся сравнить ее с известными изображениями девушки у фонтана — эффект очарования портил сохнувший после смазки знакомый короткий кавалерийский карабин, лежавший на куске испачканной дорогой парчи из дикого шелка. Все же есть свое своеобразие в войне европейцев в индийский краях!

— Тааак… — протянул я, ткнув пальцем в обрез. — Это что такое?

Марьяна вспыхнула, протерла лицо влажной от воды рукой и несмело ответила:

— Дядька Никита дал.

— Козин? Свой ненаглядный, австрийский⁈ — разволновался я за урядника. — Что-то многовато у тебя щедрых дядек развелось.

Девушка печально вздохнула:

— Уже меньше.

Я поморщился: Марьяна имела в виду наши потери в бою с армией Синдии. Троих мы не досчитались.

— Зачем чистила? Тренировалась?

Девушка задорно рассмеялась:

— По живым мишеням!

Посмотрел на нее с прищуром: выходит, не почудилось мне тогда, на баньяновом дереве, ее голосок. И не сестрой милосердия она там выступала. Стреляла, зараза!

Почувствовав мой гнев, Марьяша рассердилась:

— Забыл, вашбродь, про наурские щи? Мы, червленички, ружа не пужаемся, оно у нас завсегда за плечом, когда в сады идем.

— Так то дома! А здесь?

Марьяна разволновалась.

— Что здесь, Петя? Здесь женщины армии в бой водят, не то что стреляют! Вон, твоя ненаглядная Багум — говорят, палила со спины своего слона. Что ты только в ней нашел, в носастой⁈

Я захохотал. Ревнует! Было бы к кому!

— Что ты смеешься? — насупилась девушка и брызнула на меня водой из чаши фонтана.

В воздухе засверкали бриллиантовые искорки. На мгновение родился и исчез кусок радуги.

— На рожон только не лезь, — смирился я с неизбежным.

— За меня волнуешься? — лукаво спросила красотка и снова брызнула в меня водой.

— Я за всех волнуюсь, Марьяна, — отрезал я и развернулся на пятках, чтобы прекратить вопиющее нарушение субординации. Нашла моду — на командира брызгать!

— Постой…

В ее голосе прорезалась трогательная нежность. Вся эта ситуация могла нас далеко завести. Я не знал, как мне элегантно смыться, но меня спас прибежавший Зачетов.

— Вашбродь, Азмуддин-ходжа приехал. Очень просит вас к нему выйти.

Базар Чандни Чоук — старейший в Дели и ближайший к Красному форту, самое оживленное и яркое место столицы — поражал кипением жизни, разнообразием лавок, кричащей пестротой нарядов делийцев, множеством личных украшений на них (2) и… признаками увядания. Название Чандни Чоук переводилось как «лунная площадь», по задумке его создателей ночью торжище должно было освещать отражение лунного света в большом бассейне. Бесспорно, сама идея несла в себе мощный заряд эстетизма, присущего Великим Моголам, но годы брали свое — индийский безалаберный дух уже пропитал эту улицу, как и весь город, растерявший былой блеск и имперское величие. Не восхищение, а разочарование — вот, пожалуй, то чувство, которое преследовало меня и напросившегося со мной Рерберга во время нашей поездки в лагерь салангов. Дели сдался под напором бедствий, обрушившихся на него за последние пол столетия.

— Меня не оставляет ощущение, Петр Василич, — поделился со мной подпоручик, — что мы, европейцы, создали себе некий образ великолепия империи Великих Моголов, весьма далекий от действительности. Это все… грустно?

— Размах, конечно, колоссальный, — согласился я с ним, — но с строителями-подрядчиками тут явно беда. Ремонт не помешал бы даже культовым сооружениям, не говоря уже о домах обывателей.

Пробравшись через грязные кварталы разной степени обветшалости и разрушения, мы добрались до «Четырех садов» возле грандиозной гробницы Хумаюна. Увы, нас ждало все то же чувство печали — некогда великолепные сады оказались заброшенными, а частично, еще и превращенными в огороды обывателей. На одном из пустырей, возникшим на месте бывшей аллеи, раскинулся бивуак людей Азмуддина-ходжи — столичный градоначальник-килладар очень просил пощадить чувства делийцев, не забывших зверства и террор рохиллов Гулам Кадира.

К моему удивлению, именно один из вождей этих афганцев попросил меня о встрече в лагере салангов, именно из-за него Азмуддин вытащил меня из Красного форта и привез в свой шатер.

Фейзулла-хан, мускулистый мужчина средних лет, с морщинисто-бороздчатым, как персиковая косточка, лицом с хищными заостренными чертами, оказался человеком дела. Он не стал разводить турусы на колесах, плести восточные кружева славословий — выражаясь короткими, односложными фразами, сразу попросился в мой отряд.

— Возьми к себе, юзбаши-Пьётр, не пожалеешь. Вы идете на инглиси, сахиб, да, на инглиси. У нас с ними свои счеты. И с подонками из Ауда, да. С этими особенно. Мимо них не пройдете, нет. Они, сахиб, вассалы Компани бахадур. Ее руку держат. В рот ей глядят, хотя что почтенного в шайке нарушителей договоров? Эти инглиси всегда так поступают, да, сахиб. Сперва обещают, потом предают. Нет ни совести, ни чести. Уж вы мне поверьте, сахиб. Вырезать их всех до единого!

Мне казалось, что афганцы-рохиллы сами не без греха, злодеи такие, что пробы ставить некуда. Но все оказалось сложнее. Их княжество в Рохилкханде четверть века назад было разгромлено сначала маратхами, а потом соседи-ауды его к рукам прибрали, причем, за спиной последних стояли британцы. Часть пуштунов ушла за Ганг, часть осела в княжестве Рампур, а часть перешла к партизанской войне.

Сколько же здесь, в Индостане, накопилось конфликтов! Просто змеиное кубло! Мусульмане против индуистов, и те, и другие — против сикхов, теперь еще проблема местных афганцев вылезла наружу. А сколько еще вскроется набухших язв на несчастном субконтиненте? Пока существовало не на бумаге, а на деле государство Великих Моголов, оно, как всякая уважающая себя империя, загоняло под плинтус межнациональную, межконфессиональную, межплеменную и еще не знаю какую вражду. Вот его не стало, сдулось — и пошло-поехало. Быть может, мы своим устремлением снести отсюда британцев к едрене-фене сделаем только хуже? А что если британская империя, идущая на смену могольской, не самый худший вариант?

Нет! Я тут же изгнал эту предательскую мысль ссаными тряпками: вспомни, Петр, о Бенгалии, о миллионах погибших там по вине Ост-Индской компании!

Так, стоп-стоп! Поддавшись мимолетному сомнению, что-то важное упустил из слов афганца. Он сказал, что часть рохиллов подалась в партизаны. Уже не эти ли герильяс ищут со мной союза? Оказалось — угадал! Фейзулла-хан представлял именно это крыло пуштунского сопротивления. По его словам, к моему отряду присоединится не менее двух тысяч испытанных бойцов, имеющих колоссальный опыт боевых действий в джунглях.

— Каждый воин, сахиб, имеет саблю, щит и ружье-джезайл. Конных среди нас мало — это, да. Зато все с опытом и инглиси ненавидят. Ни за что не предадут. Золото их не возьмут, как другие. Часто предлагали, да — больше не предлагают.

Я хмыкнул, предполагая, что не предлагают потому, что переговорщики закончились. Да уж, серьезные ребята.

— Что думаешь, Азмуддин-ходжа?

Саланг хмуро кивнул, будто ждал моего вопроса:

— В нашем отряде, юзбаши Пьётр, большинство с горами знакомы, а не с джунглями. Такие воины, как эти рохиллы, нам бы пригодились.

Тут он, что называется, в точку попал: гурхки — почитай, отличные альпийские стрелки, саланги — мастера горных засад или быстрых конных наскоков, казаки и сикхи предпочитают открытую местность, за исключением гребенцов Зачетова. А эти пуштуны-эмигранты здесь выросли, будущий театр военных действий знают как свои пять пальцев. Не Бенгалию, конечно, но до нее еще надо добраться. Хитрые англичане прикрылись поясом безопасности из вассальных княжеств — Ауда и царства Каши со столицей в Бенаресе-Варанаси, городе мертвых. Я уже изучил карту. Битва за Калькутту, до которой из Дели полторы тысячи верст, начнется, уверен, где-то там, неподалеку от Бенареса, то есть ровно посередине нашего маршрута.

— Опять же отряд вдвое увеличится и превратится в серьезную силу. Станешь ты, Пьётр, не юзбаши, а май бааламом, как принято у индусов называть командиров сипаев, или, по-нашему, отцом родным, или, по-вашему, атаманом, — на полном серьезе выдал ходжи.

— Прозвище «атаман» мне как-то ближе, — крякнул я, скрывая, что идея с привлечением новых сил мне по душе.

Соблазнительно, черт возьми! С таким отрядом за плечами с мной начнут считаться, а не приказания раздавать — пойди туда — не знаю куда, сделай то, не знаю что, да еще огреби за это люлей. Сильно меня Платов последнее время напрягал, еще с берегов Инда. Выполнил миссию — и что? Ни спасибо, ни награды… Оставили по умолчанию деташемент в подчинении — похоже, идея превратить Особую сотню в нехилый спецотряд Матвею Ивановичу понравилась. Что дальше-то?

— Им же платить придется, как здесь принято. А где я деньги найду? — завел я дискуссию с Азмуддином в присутствии Фейзуллы, говоря о нем и его людях в третьем лице вопреки приличиям.

Но вождь рохиллов мою бестактность проглотил, а Азмуддин честно за него ответил:

— У тебя, атаман, удача на плече сидит. Люди видят, люди верят. И Земан-шах тебе благоволит. Слово за тебя сказал!

Вот и окупились мои усилия по вызволению шаха из плена.

— Хорошую добычу с тобой возьмем, сахиб, — тут же отозвался хан.

Я его еще немного поспрашивал, и тут-то выяснились некие детали. Как ни тщился Фейзулла-хан, как ни расписывал, какие экипированные бойцы из рохиллов, но правда вылезла наружу. Требовалось их приодеть, приобуть да вооружить получше.

— Про арсенал наш подумал? — уточнил я у Азмуддина, имея в виду ту гору железа, что мы собрали на поле боя с Синдией и еле-еле доперли до Дели.

Вождь салангов согласно кивнул, рохилл напряженно на меня смотрел.

— Как насчет дисциплины, Фейзулла? Не будет у нас с вами проблем?

— Дисциплина? — Азмуддин подсказал, что это значит, хан удивился. — Не выжить рохиллам, да, сахиб, если младшие не слушают старших. Ты старший, атаман, отец людей.

Ходжа заявил, что он лично передо мной будет отвечать за рохиллов.

— Значит, договорились, — принял решение я и озадачил собеседников вопросом. — Как вы к черному флагу относитесь?

Азмуддин задумался, Фейзулла, как уже принятый в нашу компанию, не постеснялся проявить инициативу:

— Черный флаг — пиратский. Если о стяге для нового отряда думаешь, атаман, выбирай черно-красно-зеленый.

— Это почему?

Хан принялся загибать пальцы:

— Зеленый — цвет ислама, раз. Красный и черный — цвета богини Кали, два. Афганцы довольны, да, гуркхи довольны, да…

Мне бы ответить, что казаки в эту схему никак не вписываются, но мысли мои унеслись совсем в иную степь: флаг флагом, а без артиллерии большому отряду — никак. Нужно отправляться на поклон к Карпову.

Аким Акакиевич нашелся не в арсенале, не на стенах цитадели, а в речном порту — и с весьма озабоченным лицом. Не нужно быть физиогномистом или шпионом, хорошо погревшим уши на совещании главных вождей похода, чтобы сообразить: планируется движение объединенных сил вдоль речных трасс. Все тяжести — а их в войске будет немеряно, никаких слонов не хватит — отправят водным путем, а тяжелую артиллерию — в первую очередь. Сперва по Ямуне, притоку Ганга, являющейся судоходной ниже Дели, а потом по Гангу до самой Калькутты. Отсюда и терзания в глазах у нашего главного пушкаря.

— А, Петр, — обрадовался он моему появлению, — удачно ты подошел. Ты, говорят, большой знаток местной жизни. Можешь мне помочь разобраться с грузоподъемностью этих лодок?

Полковник махнул рукой на стайку разного размера баркасов и плоскодонок, покачивающихся с убранными парусами и веслами на зеленой спокойной, но очень грязной воде — пованивало от нее изрядно. Надо думать, все эти плавсредства или принадлежали казне, или, что более вероятно, были реквизированы на нужды армии.

— Сей момент, господин полковник! Паша, разберись.

Зарубаев, сопровождавший меня как телохранитель, отправился узнавать у речных капитанов, что интересовало Акима Андреевича. Он хорошо говорил по-персидски, а в Дели и вообще в Северной Индии фарси являлся чуть ли ни государственным языком. Он довольно быстро выяснил не только названия корабликов, но и их ТТХ.

Прогулочные остроносые шикары с их изящными обводами Карпова не заинтересовали — он нацелился на крупные баджары с каютой по центру и пургусы, используемые для погрузки и разгрузки больших морских судов, но и для речного каботажа.

— Еще вот эти монстры, — показал урус-сардар на баркасы с задранной кормой и почти клюющие носом воду. — Называются кателлы. Уверяют, что на них можно перевозить груз весом до пяти тысяч бенгальских маундов.

— Маунд — это сколько? — тут же переспросил полковник, явно заинтригованный.

— Примерно, 80 фунтов, — без уверенности в голосе сообщил Зарубаев, почесав в затылке.

Я быстро произвел подсчеты в голове: выходило что-то вроде 120 тонн. Ничего себе речной баркасик! Теперь понятно, как индусам удается переправлять на побережье столько хлопка, тканей, зерна, леса и металлов из глубины материка.

У Карпова явно поднялось настроение.

— Это ж сколько полезного груза сможем с собой захватить! Были бы у делийцев лафеты, так вообще был бы рай! Представляешь, Петр, в Красном форте неплохие в принципе орудия лежат на каменных ложах!

Я покачал головой от удивления:

— Это как?

— А вот так, как я сказал. Бойница, а перед ней каменное основание. И на него взгромоздили немалых размеров ствол. Который нельзя поворачивать! Крепостные лафеты можно по пальцам пересчитать.

— Не может быть! — вырвалось у меня, но потом внезапно осенило. — А что если поставить такие пушки на нос самым крепким баркасам? Получится канонерка. Поворот орудия будет осуществляться с помощью весел. Крепостей вдоль Ганга нам хватит с избытком. И Калькутта на берегу реки стоит. А еще нужно же, чтобы кто-то на воде прикрывал флотилию с припасами и огневым запасом.

Полковник задумался, потом разулыбался.

— А это мысль! Крепкого тикового дерева здесь хватает, мастера живут отменные — уже имел случай убедиться. Соорудим надежную станину, слоном ствол закинем — главное, чтобы вот такой «пургус», — ткнул пальцем Карпов в кораблик, — под воду носом не ушел. Тут посчитать нужно.

— Так прежде чем плыть, проведите испытания. Постреляйте на реке.

— Так и сделаем. За идею — спасибо!

— Чем богаты, Аким Акакиевич!

Главный пушкарь похлопал меня по плечу.

— Проси, что хочешь!

— Эээ… Единорог, конечно, не дадите…

Карпов рассмеялся и показал мне кукиш.

— Совесть-то поимей! Правду про тебя говорят — наглый не по годам!

— А зембуреки мои вернете?

— Верблюдов-то этих? Ой, да забирай хоть все! Мне бы теперь управиться с тем, что появилось. Хорошо хоть есть артиллеристы-наемники. Португальцы. Их атаман наш сманил.

— А картечные снаряды?

— Тут ты уж сам вертись. Порох я тебе выделю, свинца отсыплю, пулелейки найду. Умельцев-мастеров в Дели хватает, были бы гроши.

Я вздохнул. Рассчитывать на походную казну? Очень я сомневаюсь. Похоже, придется напомнить Сингху, что он мне лакх серебра обещал.

«Вот я и начинаю уже мыслить себя в отрыве от Войска», — сразу взгрустнулось мне.

— Петя, — вдруг понизил голос Карпов, — я тебе ничего не говорил, но у большинства полковников на тебя зуб. Уж не знаю, чем ты им насолил, парень ты вроде толковый, и польза от тебя есть, но Матвею Ивановичу в уши на тебя льют. Дескать, зазнался, ставишь себя словно родовитый. Имей в виду!

— Спасибо за предупреждение, Аким Акакиевич! — искренне поблагодарил я полковника, хотя ничего нового он мне не сообщил.

Я и сам чувствовал растущую стену отчуждения между мной и войсковыми вождями. И был уверен, что дальше будет только хуже. Их же от злости разорвет, когда они узнают, что у меня под началом под четыре тысячи человек и под сотню фальконетов, а у каждого из них — хорошо если 700–800 и одна-две маленькие пушечки. Интересно, как поведет себя Платов в этой ситуации?

(1) «Вареные раки» — прозвище британских солдат, носивших красные мундиры.

(2) Склонность не только делийцев, но и всех жителей Индостана к дорогим побрякушкам, вроде золотых браслетов, на теле, дошедшая до наших времен, объясняется неожиданным фактом: Великие Моголы запрещали отнимать у своих подданных личные украшения.