Индийский поход. Атаман

Глава 6

Перед самым нашим выступлением Сингх мне немного рассказал о том, с кем мне придется иметь дело.

Имя Бегум Самру можно было перевести как «мрачная госпожа» — о многом говорящее словосочетание. Правда, Алим-шах дал ей титул Зеб-ун-нисса — украшение среди женщин. Пойди — разберись! Она стала княжной, унаследовав княжество Сардхану. А то в свою очередь, можно сказать, захапал, торгуя мечом, ее муж — немец Вальтер Рейнхардт по кличке Сомбре из Рейнланд-Пфальца, дезертир и наемник, совершенно безнравственный тип, плевавший на законы чести, не знавший, что такое совесть, предававший с легкостью любого, если ему это было выгодно. Он менял хозяев как перчатки, поднимаясь все выше и выше, — французы, англичане, махараджи, шах. Он даже прослужил какое-то время губернатором Агры, а особую известность получил, когда лично вырезал 45 пленников-англичан и 200 сипаев в Патне. Удачливый беспринципный сукин сын, он выбил себе небольшое владение, которое вместе с его наемной армией досталось его юной вдове, бывшей то ли танцовщицей, то ли малолетней проституткой из мусульманской семьи.

Удивительно, но эта женщина, окруженная настоящими волчарами в человеческом обличье, сумела не только выжить, не только сохранить и приумножить достояние мужа, но и добилась серьезного-таки положения и влияния, имея под рукой профессиональную наемную армию. Вот к какой «мрачной госпоже» мне предстояло явиться, очаровать и сделать нашим союзником. Точнее союзником Холкара. Которого вместе с его противником Дуалетом в гробу видал Платов. Вот такой кучерявый расклад…

Мы покинули сикхское Пятиречье в первых числах ноября. Шли отяжеленные обозом, забитым провиантом, повозки тянули волы, часть груза тащили на себе гуркхи — как не пыжься, а больше 25 верст в день нам пройти не удавалось. Слева от нас виднелись величественные пики Гималаев — иногда розовые, как на картинах Рериха, иногда словно выкованные из серебра, или тонущие в сиреневых облаках, или почти черные, но неизменно впечатляющие своей суровой красотой. Их любил зарисовывать в свой блокнот Рерберг, которого я взял с собой как переводчика с французского. У парня обнаружился явный талант рисовальщика карандашом. Пейзаж справа его не привлекал — там простиралась монотонная равнина, усеянная полями, густыми зарослями кустарников и зелеными рощами. Никаких, слава богу, джунглей — главным нашим препятствием выступали многочисленные речки, которые приходилось переходить вброд.

Первым маратхским владением оказался Сахаранапур. Его губернатор, Гани Бахадур Банда, наивный как студент-первокурсник, ничего умнее не придумал, как потребовать от нас плату за проход, когда услышал, что мы направляемся в гости к княжне Бегум. То ли с головой не дружил и не разглядел, с кем я прибыл, то ли понадеялся на свою крепостицу, перекрывавшую проход. Я обещал подумать до утра. А ночью саланги, соревнуясь с гуркхами в скалолазании, взбирались на стены и перевязали весь гарнизон. Самого Гани притащили ко мне изрядно избитым. Приказал посадить его на осла задом наперед. Жестко? Я не забыл слов Земан-шаха, что с маратхами нужно говорить с мечом в руке, что они уважают только силу, о законе и порядке в маратхской конфедерации давно позабыли. Как себя с порога поставишь, так к тебе и будут относиться.

— Прокатится с нами до владений почтенной княжны. Нам недалеко осталось, две трети пути мы уже прошли.

Гуркхи, прозванные за форму «зелеными человечками», долго хохотали, в результате потеряли час, пока отправились дальше.

Слава о нас, как о лихих ребятах, полетела на юг. Поэтому я совсем не удивился, когда на границе княжества Сардхана нас встретили развернутые войска в количестве четырех полков — драгуны в чалмах и красных мундирах, с ружьями за плечами, сипаи в синих мундирах и босиком, пикинеры в зеленом и изрядная худо-бедно организованная толпа воинов-меченосцев, похожих на бывших крестьян от сохи, которым от безвыходности раздали сабли и щиты. Их было ненамного больше нас, но у них были боевые слоны и пушки, а у меня всего двадцать зембуреков, которые я еле-еле выбил из Карпова. Впрочем, воевать я не собирался.

Отпустив несчастного губернатора Гани, приказал войскам развернуться в боевой порядок, а сам с небольшой свитой поскакал навстречу сардханцам, держа в руке белый платок. Куда двигаться, сообразить было несложно. К самому богато украшенному слону. Его спину венчала красивая кибитка с двумя малиновыми куполами, как у индуистского храма — настоящий миниатюрный домик-хоуди. Около этого великолепия отиралась группа офицеров в синих и красных мундирах и при шпагах.

Я остановил своего аргамака и лихо отсалютовал шашкой. Произнес заготовленную речь на английском. Мол, так и так, прибыл засвидетельствовать свое почтение княжне, прослышав про ее неземную красоту, и с приветом от махараджи Пенджаба. Офицеры хмыкнули, дверь кибитки приоткрылась, оттуда выглянула крошечная женщина в чалме и прозрачной косынке, которую она подвязала под подбородком. Ничего «неземного» в ней не было — она чем-то напоминала армянку своим большим носом и большими темными глазами. При виде меня она перекрестилась (!) и произнесла вслух на языке Вольтера:

— Дева Мария и святой Иосиф! Это кого же к нам занесло?

— Имею честь представиться, ваша светлость! — продолжил я свою домашнюю заготовку. — Командир собственного отряда Петр Черехов к вашим услугам! Прямиком из России!

— Russe??? — пораженно вскричал какой-то француз.

— А Russian? — нахмурился грозный тип-усач в треуголке с пером цапли, прикрепленной к шляпе с помощью большого рубина.

— Руси? — мило проворковала женщина и поманила меня пальчиком, приказав, чтобы подали лестницу.

— Вся эта история не стоит и выеденного яйца, — несколько развязно объявил мне последний фаворит Бегум Сумра, Джордж Томас, неистовый ирландец, на щите которого следовало бы написать девиз: «наглость — второе счастье».

В обществе разноплеменных ландскнехтов княжества Сардхана, среди этих сухопутных корсаров португальского, голландского, французского, швейцарского и немецкого происхождения, он умудрился выделиться не по-детски. Бедняк, познавший в детстве и нищету, и голод, прискакал ко двору вдовой княжны, после того как дезертировал из Ройял Нэви, спрыгнув с борта корабля и вплавь добравшись до берега сквозь кишащий акулами залив и немного покуролесив на суше. Долго промышлял одним лишь разбоем, но, прослышав о княжестве «джентльменов удачи», заявился сюда и предложил свою шпагу. На беду Бегум, она приютила скитальца, и он ей отплатил сполна за доброту и ласку. Поднял мятеж в рядах наемников, его люди под шумок прикончили очередного фаворита княжны, а Томас подстроил все так, будто спас жизнь правительницы. В награду он получил самую красивую одалиску из гарема давно почившего Сомбре и положение негласного правителя княжества. По крайней мере, в военных вопросах — в дела гражданские он не лез, и Бегум Самбру великолепно управлялась со своим княжеством, даря своим подданным покой и процветание, а наемникам — своевременную выплату жалования. Так было. Но это благополучие оказалось под угрозой из-за очередной свары маратхов.

— Что вы называете невыеденным яйцом, милейший? — перевел мои довольно вызывающие слова Рерберг.

Я поглядывал на это ничтожество Томаса с видом абсолютного превосходства. Руки так и чесались как следует его проучить. Он как был, так и остался пошлым плебеем, деревенщиной, хабальником, сколько бы золота и жемчугов на себя ни нацепил. Пыжился, изображал из себя сеньора, знатного вельможу — ага-ага, главная лягушка в местном пруду, громче всех квакающая, но плохо управляющаяся с вилкой. Бегум, похоже, его боялась и не знала, как от него избавиться. Вокруг него сплотилась целая банда трусливых негодяев, ему под стать — командиры собственных отрядов, чей интеллект и образование болтался где-то на уровне неандертальца и чья цель сводилась лишь к одному слову — «деньги».

— «Если командир отряда наемников не сможет сколотить 8 лакхов рупий, значит, он идиот или горький пьяница». Так сказал великий де Буань, а он нам не чета — весь из себя благородный дворянин, он вывез из Индии не меньше десяти миллионов ливров, — заявили мне эти романтики большой дороги. — Жаль только, он уехал в Лондон, сейчас такое время, кто можно и про крор рупий помечтать. Добраться бы до сокровищниц Агры…

Томас при моих словах набычился и запыхтел как разъяренный бык, дергая своими залихватски закрученными усами. К обращению «милейший» он не привык — ну же, сделай свой ход, придурок, я научу тебя ценить жизнь! Ирландец что-то прочел в моих глазах и стушевался. Но ненадолго — ирландская кровь взяла свое, он вскочил из-за стола, опрокинув несколько бутылок приличного анжуйского.

— Вы испортили мой костюм! — с вызовом сказал я, глядя ему прямо в глаза. Нас разделял не только стол, но целая вселенная.

Я проставлялся господам офицерам в местном клубе через несколько дней после прибытия в Сардхану — у них было нечто вроде своего места сборища поблизости от небольшого одноэтажного княжеского дворца в европейском стиле с впечатляющей лестницей, ведущей к парадному входу, и с окнами, отделанными в соответствии с греческими канонами. Что касается клуба, то колониальный стиль еще не восторжествовал, но что-то близкое к Европе они сумели создать — если не снаружи, то внутри: нас обслуживали слуги-официанты, на столе присутствовали неплохие французские вина, а еда не имела в своем составе сорок специй, из которых каждая вторая могла превратить человека в огнедышащего дракона.

Томас моргнул, не зная, как ему быть. Вот только-только он восседал во главе стола, как некоронованный местный король, и вдруг все изменилось, стоило ему бросить неосторожное слово. На его боку висел тяжелый шотландский палаш, и он умел им пользоваться, но мое холодное безразличие его пугало. Он держал в голове, что совокупно войска наемников превосходили мой отряд, но вот беда — если брать каждый отряд в отдельности, мой был наголову сильнее любого из сардаханских полков, да и не станет никто со мной воевать — княжна сразу объявила, что я прибыл как друг и союзник. Собственно, дурацкая реплика Томаса относилась к идее совместного похода на помощь Холкару — то, за чем я сюда прибыл.

— Ваша импульсивность не подобает благородному джентльмену, — продолжал я нагнетать, загоняя Томаса в угол.

— Господа, давайте успокоимся и продолжим пирушку! — воззвал к нашему благоразумию швейцарец Солер, командир пикинеров.

— Мой костюм испорчен, — гнул я свою линию. — Вы много видели в своей жизни черкесок, Жюль? Это уникальный кафтан, и вот он в красных каплях. Отчего? Всего лишь потому, что какой-то прощелыга возбудился, когда его назвали «милейшим»? Он привык, чтобы к нему обращались «ваша светлость»? Интересно, где он подцепил такую привычку? В портовом борделе Ливерпуля?

Ирландец взревел. Вытащил из ножен свою палаш и обрушил его на мою голову. Вернее, он так думал!

Медленно! Слишком медленно! Его клинок ударил в пустое место — меня там уже не было. Нырнув под стол, я вылетел ему в ноги и рубанул одну из них кинжалом, сокрушая кость. Джордж пронзительно закричал, заваливаясь набок. Но я был неудержим. Встав на колени над телом поверженного ирландца, принялся рубить его камой. Раз, другой! Красный мундир раскрылся как цветок, обнажая ребра и бьющееся сердце. Брызги крови летели в разные стороны, в том числе, на мою пострадавшую черкеску.

Через мгновение все было кончено. Великий Томас приказал долго жить.

Солера стошнило. Остальные офицеры потрясенно молчали. Рерберг невозмутимо тянул красное вино из тонкого бокала.

— Russian barbarian! Bucher! — вырвалось у одного красномундирника.

Я спокойно поднялся, встал на ноги, вложил каму в ножны.

— У кого-то остались какие-то вопросы? — обвел взглядом присутствовавших.

Все отводили глаза, догадавшись о том, что я сказал, словно мгновенно освоили великий и могучий русский язык.

— Женя! — попросил я. — Сделай милость, прикажи слугам здесь прибраться и скажи господам офицерам, что я был бы не против выпить за будущую победу. Надеюсь сей маленький инцидент не омрачит боевое братство защитников престола Великого Могола?

Наемники несмело зашумели. Какой-то француз громко крикнул нечто вроде «давайте пить!». Хорошее предложение, вино тут подавали отменное. Тем более, у меня есть отличный повод поднять бокал за «все хорошее». А разве случилось что-то плохое? Я выполнил просьбу княжны Бегум Самру, ведь это она попросила меня отомстить Томасу за смерть ее любовника, случившуюся десять лет назад. О, восточные женщины полны коварства и жестокости — они медленно греют свое блюдо под названием месть, но зато кормят им до отвала, когда приходит время. Эта «мрачная госпожа» — так еще штучка, доложу я вам.

Мы очень быстро, с момента первой встречи, нашли с княжной общий язык, несмотря на языковой барьер. Пришлось Рербергу повисеть на лестнице на боку у слона и переводить наш разговор — втроем мы бы не поместились в домике-хоуди с куполами. Но оно того стоило. В княжне было всего 140 сантиметров роста, но каждый дюйм ее стареющего тела содержал в себе кладезь мудрости. Меня она прочитала как открытую книгу, моя молодость ее не смутила, скорее привлекла — моментами поглядывала на мою накаченную тушку с откровенным интересом. Наверное, прикидывала, какой из меня выйдет любовник. Но кувыркаться с этой носатой? Ну уж нет, извините, подвиньтесь.

Впрочем, сексуальные мечты не мешали княжне вести дела в нужном для себя ключе, мы быстро договорились о взаимодействии — с чего бы ей возражать, если она сама просила Сингха прислать подкрепление?

— Называй меня Иоанной, милый Пьер, — она называла меня на французский манер, — я, вдохновленная подвигами Жанны Д’Арк, взяла себе это имя при крещении. Теперь я католичка, но это мне не мешает лично водить войска в бой, — я в восхищении закатил глаза. — Объясню тебе, зачем я обратилась за помощью к Ранджиту. Синдия долго упирался, не желая отказываться от кавалерии в пользу пехоты и артиллерии. Но генерал де Буань сумел его убедить, и до своего отъезда из Индии создал для Дуалета Рао бригаду в десять тысяч солдат. Холкара тоже консультирует европеец, француз Пьер Перрон. Раньше он был помощником де Буаня, но потом переметнулся к Яшвант Рао. Не могу сказать, что этот наемник преуспел в военных реформах. Объективно Синдия сильнее. Но теперь… Вместе у нас есть шансы.

— Скажите, Иоанна, а в чем ваш интерес?

— Мой? Я всегда поддерживала того, кто представляет Великого Могола. Это основа моей политики. Пусть ваши войска немного отдохнут, и через неделю двинемся в Дели на соединение с Холкаром.

В конце нашего разговора она намекнула, что есть одно маленькое препятствие.

— Пьер, ты видел у ног моего слона офицера в треуголке с дурацким пером?

— Такой большой дядя с усами?

— Именно он. Это Джордж Томас, один из главных командиров моей армии. Он против похода на Дели. Вам бы не помешало подружиться. Быть может, ты сможешь его убедить?

На следующий день, когда мы разместились на окраине города в наспех возведенном лагере, Бегум давала в своем дворце большой прием. Очень забавно было наблюдать, как по огромному красному ковру фланировали европейцы в сюртуках и мундирах под ручку с местным бомондом в чаламах и цветастых халатах — темноликие, белокожие, бородатые и бритые, настоящий вавилон. Княжна сидела на стуле, не выпуская из рук трубку огромного кальяна, вокруг нее постоянно дежурили шесть секретарей, постоянно что-то записывающих. Меня она встретила ласково, усадила рядом с собой на ковер и мило беседовала, расспрашивая о моих приключениях. Рерберг переводил. Хмурый Томас бросал на меня недовольные взгляды.

Прием завершился поздно, я собрался уходить, но не тут-то было — подошедший слуга сообщил мне на ломанном английском, что княжна желает меня видеть на личной аудиенции. Отправился к ней вместе с Рербергом. Проговорили до рассвета, подкрепляя силы кофе и кальянами, обо все на свете — я уже не видел ее большого носа, а был очарован ее умом и разносторонними интересами, сложными зигзагами ее судьбы, ее стойкостью. Взять хотя бы историю с Джорджем Томасом!

Когда первые лучи солнца проникли в приватные апартаменты, устланные коврами, княжна что-то тихо произнесла. Смущенный Рерберг перевел:

— Госпожа попросила об услуге. Она хочет голову своего обидчика-ирландца. Говорит, что такой воин, как вы, сможет легко все устроить, а обстоятельства сложились так, что никто не посмеет вмешаться.

Ну как отказать такой женщине! Собственно, поэтому она эту голову и получила, после того как я спровоцировал конфликт в клубе. Теперь ничто не мешало нам выступить в Дели.

Дели я так и не посмотрел. События внезапно ускорились, наши, соединенные с армией княжества Сардхана, силы ускоренным маршем выдвинулись в обход к юго-западу от столицы шаха. Обозы были быстро переброшены по рекам, и вот уже мы находились в нескольких верстах от бивуака Синдии в хаотичном, напоминающим базар в торговый день, лагере Яшвант Рао. Прямо по центру стоял большой полосатый шатер — главная ставка.

Там-то на военном совете я впервые увидел Холкара. Махараджа, темноликий, спортивный, с элегантно закрученными усами, но усталый от жизни, мечтал возродить славу конфедерации маратхов, но на его пути стоял Синдия, желавший точно того же, но с собой во главе. Яшвант Рао прошел очень трудный путь к вершинам власти, всего добился с мечом в руке, однако никак не мог достичь окончательной победы. Его можно было бы назвать симпатичным, но все портило пристрастие к бетелю. Он жевал его с утра до вечера, слуга-негр таскал за ним золотую чашу, чтобы было куда сплевывать.

— Почему не пришел сам Сингх? — спросил он меня при встрече, удивив странным провалом рта. Лишь потом я сообразил, что такой эффект вызван почернением зубной эмали из-за негашеной извести, входившей в состав бетельной жвачки.

— Я за него, — нахально улыбнулся в ответ.

— Уже слышал про вас, вы человек действия. Мне это нравится, — неожиданно выдал Холкар. — давайте я познакомлю вас с моим заместителем-французом.

Пьер Перрон, рано поседевший мужчина весьма благородной наружности, походил скорее на профессора, чем на военного. В нем чувствовался этакий французский снобизм, желание поощрять соотечественников. Он их активно продвигал — собственно этим его реформаторская деятельность в армии и ограничилась. Целая толпа «лягушатников» в офицерских мундирах толпилась около шатра махараджи — они возглавляли батальоны и роты. Меня немного напрягала информация о том, что Перрон перебежчик, но вокруг Индия — и этим все сказано. Тем более что сам Пьер был со мной безукоризненно вежлив и демонстрировал приличные манеры.

Выполнявший роль начальника штаба, он предложил простой план, изложив его в пространной академической манере. Холкар берет на себя центр, мы с Бегум зеркальные фланги, сам же француз останется в тылу с большим резервом, чтобы прийти на помощь туда, где станет особенно жарко. Действовать решили от обороны, предоставив Дуалету Рао атаковать.

Отчего-то мне слишком поздно сообщили, что пришла пора занимать позиции. Выдвигаться пришлось чуть ли не бегом, я вел гуркхов, а казаки, сикхи и афганцы уже умчались верхом вперед к месту, определенному нам по плану штаба.

Впереди, за небольшой баньяновой рощей, что-то происходило, по мере нашего приближения нарастал воинственный гул под аккомпанемент металлического стука.

— Сдается мне, что мы опоздали на пирушку, — вырвалось у меня против воли.

— Пушки молчат, вашбродь, — не согласился со мной Ступин. Его голос звучал бодро. — Без пальбы чернорожие не начинают, она у них заместо колоколов.

Казаки заспорили. Я усмирил взглядом возбужденных урус-сардаров, игравших роль моих телохранителей — после того, как я помножил на ноль Джорджа Томаса, Бегум предупредила меня, чтобы я остерегался покушения. Мы приближались к полю боя, и нельзя было исключать подлого выстрела из засады.

Выбранное место сражения открылось внезапно. Вдали в нескольких верстах виднелась темная стена джунглей, перед ней уже построились войска Синдии — пехотные батальоны и масса конницы на флангах. Артиллерия была выдвинута вперед, около пушек суетилась прислуга.

Я перевел глаза на нашу линию. Построение Богум на противоположном фланге не разглядеть, слишком далеко, а центр был как на ладони. Пользуясь небольшой возвышенностью, Холкар расставил на ее гребне свои пушки, зачем-то сковав их цепью. Пехотные отряды он поставил перед ними, смиксовав их с кавалерией в шахматном порядке — к чему такие сложности я до конца не понимал. Вообще, чувствовал себя не в своей тарелке — мне еще не доводилось командовать в таком большом бою столь крупными силами, да еще выступать частью еще большего целого.

— Григорич! Расставляй гуркхов. Как думаешь их построить?

— В две линии, вашбродь. Шереножного плотного строя они не освоили, штыков у нас нет, каре строить бессмысленно. Вся надежда на нашу конницу — если чернорожие верхами полезут, надо их будет отгонять, не допускать до пехоты. Хоть бы рогатки какие соорудили…

— Не бурчи. Гуркхи со своими кукри без всяких штыков управятся. Скажи Назарову, чтобы спрятал зембуреков в роще. И сам в случае, если будет жарко, отводи туда стрелков. Баньяновые деревья можно при желании в форт превратить.

— Слушаюсь!

Он побежал раздавать приказы. Гуркхи послушно строились, снимая чехлы со своих драгоценных «Браун Бесс».

— Ружья к осмотру, — вопил, надсаживая глотку Курух, переводя слова Ступина, — проверка кремней.

С обеих сторон заговорили пушки — не утилитарные стволы европейцев, но настоящие произведения искусства. Большинство пушек, что я видел, были покрыты причудливо отлитыми узорами, фигурками слонов, а мортиры изображали тигров. Маратхи к артиллерии относились с уважением, но это не помогало ее точности. Откровенно говоря, вся эта пушечная экзерциция производила очень много шума и дыма, но мало способствовала поражению живой силы противника. Ядра летали, прыгали, катались как мячики, приземлившись на землю, вздымали фонтаны грязи — нужно было оказаться полным неудачником, чтобы тебя зацепил хоть один снаряд. Этот грохот был сродни колокольному звону, созывавшему паству на церковную службу — разве кого-то убили усилия пономаря?

После нескольких часов бесполезной траты ядер и пороха вперед двинулась — огромным четырехугольником — пехота Синдии под грохот больших барабанов-панбат и завывания рогов, с криками «Аллах Акбар» и «Гопал, Гопал!». Он решил атаковать центр. На моих глазах разворачивалась странная битва — словно сошедшая с исторического полотна прошедших столетий. Кольчужная конница понеслась вперед, нацеливая на врага длинные бамбуковые пики, их встречала плотная формация солдат Холкара, выставившая вперед тяжелые копья поменьше, зато целиком из металла. За ней толпились бойцы со щитами и тальварами. сабельщики-шамшербазы, и небольшие группы солдат с фитильными ружьями. Делийцы меня уверяли, что их пристрастие к этим длинным стволам, превышающим рост среднего индуса, объясняется особенностями климата — мол, кремни ненадежны. Как по мне так полная ерунда — скорее проблема была в другом, в отсутствии массового производства кремней, которые требовали специальной обработки. И уж тем более никто не мог мне объяснить, зачем приделывать ружьям-торадорам грубые, прямые и очень массивные приклады. Эффективность их массового применения оставляла желать лучшего, в чем я очень быстро убедился.

Чтобы ничего не упустить, вернулся в баньяновую рощу и влез на дерево. Его вертикальные корни, свисающие вниз как лианы, были очень удобны для лазанья. Устроился на ветке, убедился, что наш фланг пока оставили в покое, и стал наблюдать за сшибкой пехотных частей противоборствующих сторон.

Люди Синдии смогли удивить — они не только смогли бегом перестроиться в линии, но и притащили с собой странные конструкции из соединенных вместе шести мушкетов, установили их в 100 шагах от линии Холкара, и произвели из них залпы одновременно с выстрелами первой шеренги. Ряды средневекового воинства Яшвант Рао заколебались, через просветы в строю синдийцев бросилась кавалерия. Ей навстречу помчалась наша конница, все смешалось в узкой полосе между двумя противостоящими линиями в жаркой схватке холодным оружием, а пехота Синдии хладнокровно продолжала вести огонь по мечникам и копейщикам, бесполезно стоявшим напротив. Будь у них наши ружья, а не торадоры, они бы в считанные минуты не оставили от оппонентов и мокрого места.

— Какого черта Перрон засунул в резерв почти все отряды с огнестрелом? — невольно вырвалось у меня. — Ведь сейчас пехоту со щитами расстреляют как утят в тире!

Схожая мысль пришла в голову батальонам, попавшим под мушкетный огонь, они начали отступать за линию пушек — пока организовано, но могли в любую секунду побежать. Напрасно Холкар со спины своего слона призывал остановиться. Еще немного, и орудия будут потеряны, центр опрокинут, а битва — проиграна. Что же делать мне-то⁈